Опальная жена. Пекарня на краю севера

Пусть катится к чертям собачьим!

– Мне нужна официальная бумага! – выпалила я, едва сдерживая рвущуюся из груди ярость. – Нотариально заверенный документ, подтверждающий, что дом, о котором вы говорите, будет принадлежать мне, и только мне!

На долю секунды лицо отца дрогнуло. Похоже, он не ожидал от меня подобного хода. Что ж, тем лучше.

– Если вы откажетесь предоставить такую бумагу, я прямо сейчас побегу к властям и расскажу им всё, что здесь произошло! – продолжала, не давая и шанса возразить. – И поверьте, вы меня не остановите!

Я пошла ва-банк. Решилась на отчаянный шаг. Угрозами и шантажом выстлана моя дорога к свободе.

Кроме того, в груди теплилась надежда, что в этом чёрством, бездушном человеке ещё осталась хоть капля любви к своей дочери, и он не станет стирать мне память…

Глава 7

Отец ухмыльнулся. Он стоял у окна, сцепив руки за спиной. Холодный, сухой, равнодушный, казалось, ко всему.

– Похоже, ты начала понимать правила игры, – едва слышно произнёс он. – Что ж… Будь, по-твоему. Джеймс! – комната наполнилась эхом властного голоса.

В следующее мгновение дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник слуга.

– Пошли за Адольфусом Харлоу. Немедленно!

Слуга поклонился и поспешно удалился.

Гнетущая тишина заполнила помещение, точно густой туман. Отец продолжал стоять у окна, глядя в темноту за стеклом, а я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть момент моей маленькой победы.

Он согласился!

Взгляд упал на собранные чемоданы. В них – вся прошлая жизнь Анны, которая теперь стала моей. Может быть, мне всё же дали шанс написать собственную историю?

Прошло около часа. С приходом первых солнечных лучей, прорезавших предрассветную хмарь, в доме появился сонный и слегка помятый нотариус. Тот самый, что совсем недавно оформлял сделку между Артейром и отцом.

– Адольфус, – заговорил отец, едва мы переступили порог его кабинета, – прости, что так рано, но появились неотложные дела.

Нотариус зевнул и вздрогнул, прогоняя последние ошмётки сна.

– Что вы, граф, – мужчина снова зевнул. – Как я уже говорил, это моя работа. Что нужно от меня?

– Переписать имущество на мою дочь. А именно коттедж в Дала-Эрнэ.

– Что же вы там забыли, миледи? – спросил нотариус, вскинув брови.

– Это законная часть её наследства, – ответили за меня. – Я, как хороший родитель, должен позаботиться о дочери. Тем более, этот дом достался мне от моего отца, а ему – от его. И раз у меня нет сына… Семейные традиции нужно чтить, Адольфус.

Я чуть было не усмехнулась, но успела прикусить язык. Сейчас не самое удачное время демонстрировать своё отношение к словам. Даже намёк на насмешку мог разрушить всё, чего мне удалось добиться.

– Вы прекрасный человек, Вейр, – тепло улыбнулся нотариус. – Как приятно видеть, когда отец так заботится о своём ребёнке.

Желудок скрутило от этого спектакля лицемерия. Нотариус, не скрывая угодливости, откровенно лебезил перед отцом. А отец, в свою очередь, с усердием, достойным лучшего применения, разыгрывал роль любящего и заботливого родителя перед посторонними людьми. Эта неестественная, насквозь фальшивая сцена вызывала у меня непреодолимое желание покинуть помещение. Каждая фраза, каждый жест были пропитаны ложью и притворством, от которых хотелось скорее избавиться, словно от липкой паутины, опутавшей всё вокруг.

Закончив любезничать, нотариус достал из своего портфеля плотные гербовые листы и, с позволения хозяина, устроился за рабочим столом.

Когда все документы были оформлены и подписаны, Адольфус Харлоу поставил свою печать и довольно произнёс:

– Вот, пожалуйста. Дарственная на имя Анны Артейр. Имущество и все обязательства по нему отчуждаются полностью в ваше право, – подытожил мужчина, передав мне бумаги.

Я бережно приняла документы. Они показались мне неожиданно тяжёлыми, будто весили не меньше моей прежней жизни.

Отец внимательно следил за каждым моим движением. Словно наблюдал за неразумным ребёнком, которому позволили поиграть во взрослые игры.

За окном к этому времени давно уже рассвело, но кабинет был погружен в полумрак. Тяжёлые бархатные шторы нехотя пропускали тонкие лучики света.

Через двадцать минут Адольфус Харлоу, церемонно откланявшись, покинул кабинет, оставив нас наедине с отцом. Теперь, когда все формальности были улажены, напряжение между нами достигло своего апогея.

– Когда мне нужно уехать? – мой голос прозвучал неожиданно громко.

– Прямо сейчас, – отец кивнул в сторону окна. – Карета давно тебя ждёт.

Всё произошло быстро, точно в каком-то лихорадочном сне. Лакеи бесшумно забрали чемоданы из моей комнаты и поспешно потащили их к выходу.

Коридоры поместья встретили меня гнетущей тишиной. Дом словно вымер – ни единой души, никто не вышел проститься. Впрочем, чего я ещё ожидала?

Выйдя на улицу, крепко ухватилась за перила. Яркое солнце врезалось в глаза, наполнив пространство звенящим белым цветом.

Спустя несколько секунд зрение сфокусировалось, и я смогла рассмотреть экипаж, запряжённый двойкой гнедых лошадок.

Морозный воздух покалывал щёки, заставляя кожу гореть от холода.

С каждым шагом вниз по ступенькам тревога внутри нарастала, точно снежный ком.

Я ни черта ничего не знала…

Ни о Дала-Эрнэ, ни о доме, который неожиданно оказался в моих руках. Я понятия не имела, в каком состоянии находилось унаследованное имущество и какие сюрпризы могли поджидать меня впереди.

Внутреннее чутьё упрямо нашёптывало, что я вляпалась по самую макушку. Хотя, казалось бы, куда уж хуже?

Погрузившись в мысли, я безмолвно наблюдала, как лакей и возница привязывают мои чемоданы к крыше экипажа. Радовало, что вещи мне оставили. Уверена, некоторые из них можно будет продать. В моём нынешнем положении деньги имели куда большее значение, чем бальные платья, кружевные сорочки и шёлковые панталоны.

– Берт, довезёт тебя до места, – буркнули за спиной.

На крыльце появился отец. Пар из его рта вырывался сизыми облачками.

Мне хотелось расспросить его о Дала-Эрнэ – что это за место, как далеко оно находится. Но настоящая Анна наверняка и так это знала, поэтому никаких вопросов. Лучше уехать отсюда как можно скорее.

Единственное, что грело душу – документы на коттедж, надёжно спрятанные в кармане платья.

– Когда прибудешь на место, не забудь передать привет местному префекту, – усмехнулся отец.

Я обернулась. Хотела ответить, но слова застряли в горле.

Такой человек, как граф Вейр, не достоин прощальных слов.

Ступив на гравийную дорожку, подошла к ожидавшему экипажу. Лакей как раз опустил для меня лесенку. Я уже поднялась, как вдруг услышала голоса, донесшиеся со стороны конюшни.

– Не можно! – кричал старый конюх. – Хозяин не позволял!

Я резко обернулась и замерла. Двое мужчин тащили под уздцы Шторма. Огромный жеребец упирался, бил копытами, но амбалы крепко держали его, не давая вырваться. За ними, прихрамывая и размахивая руками, семенил старый конюх.

– Что происходит? – я в растерянности повернулась к отцу.

– Это… – он безразлично махнул рукой. – Решил избавиться от проблемного коня. Мясники дают хорошую цену за такую тушу. От этого монстра одни неприятности – никого к себе не подпускает. Да и содержание дорого обходится.

Меня затошнило. Шторм – боевой конь. Как можно так просто отправить его на бойню?

– Ты не можешь!

– Тебе-то что?

– Это конь Артейра!

– Поместье принадлежит мне, и я в своём праве распоряжаться всем, что здесь находится. – холодно отрезал отец. – Включая строптивых животных.

Шторм издал пронзительное ржание, от которого сердце сжалось.

– Отпусти!

– Заткнись! – рявкнул отец. – Ты здесь никто! Конь принадлежит мне, и я волен поступать с ним как пожелаю. А если ты сейчас же не сядешь в экипаж, клянусь, я прикажу выпороть тебя прямо здесь!

Его слова хлестнули не хуже плети.

Разговорами тут ничего не добьёшься – передо мной стоял не человек, а чудовище.

Не задумываясь ни на секунду, я соскочила с лесенки экипажа и бросилась к конюшням.

Подол платья путался в ногах, холодный воздух обжигал лёгкие.

Я понимала, что, возможно, совершаю величайшую глупость в своей жизни, но остановиться уже не могла.

– А ну, живо отпустите коня! – властно рявкнула я.

– Ишь ты, какая бойкая, – презрительно ухмыльнулся один из дюжих мужланов.

– Это наша скотина, красотка, – с наглой ухмылкой парировал второй. – Мы за неё сполна заплатили!

– Не правильно это! – послышался надтреснутый кашель старого конюха. – У нового хозяина нет прав.

– Заткнись, хрыч! – зловеще процедил верзила. – Не лезь не в своё дело!

Конюх упрямо потянулся к поводьям, пытаясь освободить коня. Но один из амбалов, не церемонясь, с размаху ударил старика сапогом в живот.

Глухой удар, сдавленный стон – и старый конюх, потеряв равновесие, рухнул в грязную лужу.

Тонкая корочка льда треснула под его телом, и холодная вода моментально пропитала одежду.

– Ублюдки! – бросила я, помогая конюху встать на ноги.

Старик судорожно хватал ртом морозный воздух. Его лицо побледнело от боли.

– Тебе бы тоже держать язык за зубами, – ухмыльнулся один из амбалов, мазнув по мне сальным взглядом.

Бессильная злоба захлестнула меня с головой.

Ненавижу этот мир! Где можно вот так просто ударить старика, отправить благородное животное на бойню, выгнать человека из дома… Где никому нет дела до правды.

Я смотрела на этих громил, на их самодовольные рожи, и меня трясло от ярости. Но что я могла сделать? Хрупкая девушка против двух здоровенных мужиков. Даже если бы я бросилась на них с кулаками, они просто посмеялись бы надо мной. А потом… что потом? Отец приказал бы выпороть меня.

Ненавижу себя! Свою беспомощность! Свою слабость!

Шторм снова заржал, отчаянно дёргая поводья. В его глазах я видела такой же бессильный гнев, такую же ярость от невозможности вырваться…

До крови закусила губу, чувствуя, как по щекам катятся слёзы – не от страха, от злости! От осознания того, что ничего не могу изменить. Что весь мой протест, все мои попытки противостоять этой несправедливости разобьются о железную стену чужой воли и власти.

Старый конюх рядом со мной тихо всхлипывал, размазывая по морщинистому лицу грязь вперемешку со слезами. Он тоже был бессилен что-либо сделать.

“Будь ты проклят!” – мысленно прокричала я, глядя на фигуру отца, неподвижно застывшую на крыльце. Будь проклят этот дом, эта семья, все эти люди, для которых нет ничего святого!

Но проклятия – такие же пустые слова. Они ничего не изменят. Никого не спасут. Ни Шторма, ни старого конюха, ни меня саму…

В этот момент что-то внутри меня надломилось. Словно тонкая корочка льда, сдерживавшая бушующий поток. Я почувствовала, как по венам разливается странное тепло – не обжигающее, но наполняющее каждую клеточку тела неведомой силой.

Время замерло. Звуки стали приглушёнными, картинка перед глазами приобрела удивительную чёткость: я видела каждую морщинку на лице старого конюха, каждую каплю пота на лбах амбалов, каждую прядь в гриве Шторма.

А потом случилось это… Из моих рук вырвалась невидимая волна энергии, прокатившись по двору подобно порыву ветра. Мужчин снесло на несколько метров.

Кое-как поборов шок, подбежала к Шторму. Времени не было.

– Помогите мне! – крикнула конюху.

Старик кинулся на помощь и помог снять с коня уздечку.

Шторм замер, его умные глаза внимательно следили за каждым нашим движением. В них не было страха – только какое-то почти человеческое понимание происходящего.

Освободив коня, я хлопнула его по крупу:

– Беги!

Конь взвился на дыбы и рванул к воротам. Я видела, как слуга пытается закрыть тяжёлые створки, но было поздно. Могучий конь, набрав скорость, снёс не только ворота, но и незадачливого работника, который отлетел в сторону.

Грохот, крики, топот копыт – всё смешалось в какофонию звуков. А я стояла посреди двора, чувствуя, как медленно угасает то странное тепло внутри.

Оцепенение спало не сразу. Лишь когда ощутила жгучую боль от пощёчины, поняла, что рядом стоит отец.

– Дрянь! – прокричал он. – Что ты наделала?

Я подняла подбородок, краем глаза заметив, что вместе с конём пропал и конюх. Видимо, успел убежать. Верное решение. Ему тут не место. Отец с него три шкуры спустит.

– Как ты смогла? Как? – брызжа слюной вопил отец.

Странно, но тело окутало холодное безразличие. Я просто кивнула – ни одного лишнего слова, ни единой эмоции. После чего отправилась к экипажу, где неожиданно столкнулась с тётушкой Гиллиан. Женщина воровато огляделась. Её руки заметно дрожали, когда она торопливо впихнула мне небольшой мешочек.

– Боги с тобой, – коротко произнесла она, смахнув с щеки слезу. – И не держи зла на старую дуру.

– Я не могу…

Тётя недослушала, она вбежала на крыльцо и скрылась в доме в такой скоростью, будто бежала от чудовища. Я обернулась – чудовищем, несомненно, был отец Анны.

Граф шёл к экипажу, но тут его остановили амбалы, которые, думаю, захотели спросить с него за коня.

– Трогай! – крикнула вознице, запрыгивая в экипаж.

Кучер, благослови его боги, не стал задавать вопросов. Хлестнул лошадей, и карета рванула с места.

Глава 8

Устроившись в экипаже, я заглянула внутрь мешочка и обнаружила горсть монет разного достоинства. Последний подарок от единственного человека в этом доме, кто проявил ко мне хоть каплю доброты.

Колёса экипажа мерно стучали по мощёной дороге, и я, стараясь отвлечься от грустных мыслей, жадно вглядывалась через крошечное окно в проплывающие мимо картины.

Местность, по которой мы проезжали, чем-то напоминала большую деревню или посёлок, с аккуратными ухоженными домиками, сложенными из серого камня и увитыми засохшим плющом. Небольшие палисадники украшали пожухлые осенние цветы, а из труб поднимался уютный дымок.

На улицах было немноголюдно – редкие прохожие, закутанные в тёплые шали и пальто, спешили по своим делам. Женщины в длинных юбках и чепцах торопливо переходили улицу, придерживая корзины с покупками. Возле колодца в центре площади судачили две пожилые дамы, их голоса доносились до меня приглушённым эхом.

Однако по мере того, как мы удалялись от особняка, окружающий пейзаж начал меняться. Аккуратные домики постепенно сменились старыми и разваленными строениями, а в редких садах уже сложно было заметить хоть какой-то намёк на былую ухоженность.

Внезапно гнетущую тишину пронзил свирепый голос:

– Нужно было платить вовремя, старая дура!

– Мой сын… Он скоро вернётся, – дрожащим голосом ответила женщина.

– Твой сын, наверняка валяется в какой-нибудь в канаве! Плати или убирайся прочь! Иначе законников вызову, уж они-то с тобой церемониться не станут!

– Прошу вас! Разве не видите, она не в себе? – вмешался ещё один голос.

– Плевать мне на эту полоумную! Аренду за дом надобно вовремя платить!

Я узнала голоса. По крайней мере, один из них точно. Та женщина… мать Лудде!

Не раздумывая ни секунды, я вскочила с места, распахнула дверцу и на ходу крикнула:

– Стой!

Возница выругался. Кони заржали. Карета остановилась так резко, что я едва не вывалилась наружу.

Спрыгнув на землю, поспешила на голоса. Длинный подол платья путался в ногах, ткань цеплялась за грязь и камни, но я упрямо шла вперёд.

На улице разворачивалась настоящая драма. Я не ошиблась. Женщиной была мать Лудде, а второй голос принадлежал той самой служанке, которая говорила о конюхе – подруге Ирмы.

Мать Лудде была ещё более измождённая, чем при первой нашей встрече. Она стояла, прижавшись спиной к облупившейся стене маленького покосившегося домика, а перед ней, нависая словно грозовая туча, возвышался дородный мужчина. Его жилет едва сходился на толстом животе, а на щеках выступили неприятные красные пятна.

– Что здесь происходит? – рявкнула я, скопировав приказной тон отца.

– А ты ещё кто такая? – процедил мужчина, смерив меня презрительным взглядом. – Тоже заступаться за эту нищенку решила?

Я выпрямилась, расправив плечи и вздёрнув подбородок. Каждая мышца тела напряглась в попытке сохранить самообладание. Никогда не была хорошей актрисой, но сейчас что-то внутри меня щёлкнуло. Может, это была злость, а может, чувство ответственности.

– Я Анна Артейр! – произнесла с неожиданной для самой себя твёрдостью.

Мужчина слегка прищурился, точно оценивая правдивость моих слов. Между бровей пролегла глубокая морщинка. Затем его цепкий взгляд медленно скользнул по экипажу, задерживаясь на потёртой обивке и мелких деталях, которые могли бы выдать ложь в моих словах или, напротив, подтвердить статус.

– Госпожа… – наконец пробормотал он.

Моя фамилия всё-таки его немного отрезвила. Наверное, не все местные знали, что поместье и особняк перешли во владение семьи Вейр.

– Я спрашиваю, что здесь происходит? – повторила, делая шаг вперёд.

Толстяк выпрямился, пытаясь казаться внушительнее.

– Всё по закону, госпожа. Эта старуха уже третий месяц не платит за дом. Я человек терпеливый, но всему есть предел!

– Её сын… пропал – попыталась объяснить служанка. – Она не в себе после этого.

Я сказала, что её сына больше нет. Но бедная женщина всё равно считает, что Лудде пропал? Видимо, она построила стену отрицания вокруг своего сердца, непроницаемую, как крепостной вал – ни слёзы, ни мои слова, ни даже время не способны её разрушить.

– А мне какое дело? – хмыкнул мужчина. – Закон есть закон!

В глазах матери Лудде застыло безысходное отчаяние.

– Сколько она вам должна? – спросила я, чувствуя, как сжимается сердце.

Мужчина прищурился, а на уголках губ появилась гаденькая ухмылочка.

– Восемнадцать серебряных, госпожа.

– Восемнадцать? – возмутилась девушка. – Вы же говорили двенадцать!

– Проценты, милочка, проценты, – пояснил толстяк, продолжая улыбаться. – Плюс моральный ущерб за ожидание.

Вот же гадёныш! Увидев перед собой сердобольного, готового помочь человека, он просто воспользовался ситуацией и завысил сумму.

Заглянула в мешочек. Медь, проблеск холодного серебра, даже пара золотых монет затерялась.

– Было двенадцать? – я подняла взгляд на толстяка, мысленно пересчитывая сумму. – За три месяца? Значит, за месяц четыре серебряных, без процентов и… – я невольно скривилась, – вашего так называемого “ущерба”?

– Точно так, госпожа, – подтвердил он.

– Вот, здесь долг и ещё дополнительная плата за три месяца вперёд.

Скрепя сердце, я высыпала монеты в его протянутую ладонь.

С каждым металлическим звоном, с каждой упавшей монетой частица моей свободы и надежд улетучивалась. Почти половина всех денег…

– Мне нужна расписка, – твёрдо заявила я, заметив, как жадно блеснули глаза мужчины. – Расписка о том, что аренда внезапно не подорожает!

– Но… Госпожа, так дела не ведутся, – запротестовал мужчина, сжав в кулаке деньги.

Я хотела было предложить дополнительную плату, но, поразмыслив, решила зайти с другой стороны.

– Иначе я всё расскажу своему мужу! Вы ведь знаете моего мужа? Виктор Артейр! Благородный воин и господин! Посмотрим, как генерал отреагирует на то, что вы выгоняете на мороз беззащитную женщину!

Благородный воин и господин?! Господи, что я несу!

Для пущей убедительности я деловито упёрла руки в бока, втайне холодея от страха, что мужик раскусит мой неуклюжий фарс.

– Конечно-конечно, – пробормотал толстяк, пряча деньги в карман. – Зайдёте ко мне завтра, я всё оформлю как полагается.

– Нет, – я схватила его за рукав. – Прямо сейчас!

Мужчина недовольно цокнул языком, выпустив клуб густого пара. Шлейф его дыхания был пропитан терпким ароматом чеснока, который, казалось, на мгновение завис в пространстве между нами.

С плохо скрываемым недовольством он извлёк из внутреннего кармана потёртого пальто клочок бумаги и огрызок карандаша. Неуклюже прислонившись к обшарпанной стене, мужчина принялся что-то торопливо царапать.

– Вот, – закончив толстяк передал мне листок.

Я внимательно изучила неровные строчки. Почерк был небрежным, буквы кренились в разные стороны, будто спотыкаясь друг о друга, но содержание было вполне разборчивым. Не нотариальная бумага, но и такая вполне сгодиться.

– Благодарю вас, мистер… – я вчиталась в замысловатые закорючки и размашистую подпись в нижней части листка, – мистер Боше. Что ж, если всё улажено, то я вас больше не задерживаю. Всего доброго.

Толстяк что-то буркнул и, придерживая края жилета, нехотя откланялся.

Я подошла к женщине и служанке. Девушка от меня отшатнулась, а вот мать Лудде, напротив, протянула руки.

– Спасибо, вам госпожа, – надтреснутым голосом произнесла она.

– Это всё, что я смогу для вас сделать.

– Мой сын вернётся. Мы вам всё возместим!

– Не нужно… ничего не нужно.

Её слова, как удары ножом в сердце. Я даже спокойно ей в глаза смотреть не могла.

– Вы… вы знаете моего Лудде? – спросила она, внезапно ухватившись за мою руку. – Поэтому помогли?

– Я… – запнулась, не зная, что ответить. – Я слышала о нём.

– Он хороший мальчик, – с гордостью произнесла женщина. – Работящий, честный. Никогда меня не бросил бы.

Я взглянула на служанку, но та лишь отвернулась. Думаю, девушка уже знала, что Лудде мертв. И возможно, винила меня.

– Лудде, скоро вернётся, – продолжила женщина.

Меня покоробило, сердце съёжилось в комок.

“А может, взять её с собой?” – мысль мелькнула, но тут же исчезла.

Взять с собой? Женщина думает, что её сын жив и скоро вернётся. Она никогда не покинет дом. Каждый вечер её дрожащие пальцы будут зажигать свечу в его комнате, раскладывать чистое бельё на кровати. А когда кто-то осмелится произнести слово “смерть”, её взгляд пронзит говорящего насквозь – пустой, отрешённый, будто человек обращается к ней на языке, которого не существует в мире.

Я сделала всё, что могла: погасила долг, внесла плату за три месяца вперёд, выпросила расписку о неизменности аренды… Что ещё от меня требовалось? Забрать женщину силой? Заткнуть ей рот кляпом, связать по рукам и ногам и швырнуть в карету, словно безжизненный груз?

К тому же, я сама брела в неизвестность. Что ждёт меня в Дала-Эрнэ? Если вместо обещанного коттеджа там стоит покосившийся сарай с прохудившейся крышей? Что я буду делать с больной женщиной, когда сама балансирую на краю пропасти?

Нет, я сделала всё возможное. Теперь пришло время позаботиться о себе.

– Идёмте в дом, Марта, – голос служанки выдернул меня из оцепенения, словно из глубокого сна. – Вам необходимо отдохнуть.

– Да, да, сейчас… Госпожа, – женщина вцепилась в мою ладонь с удвоенной силой. – Вы ведь из того большого дома на холме? Не видели моего мальчика?

Кровь отхлынула от лица, оставив лишь холод и пустоту. Слова застряли в горле. Что я должна была сказать этой несчастной?

– Я… я поспрашиваю о нём, – пообещала, осторожно высвобождая руку. – Если что-то узнаю, вернусь и сообщу вам.

Это была ложь, от которой меня затошнило. Я смотрела на женщину… измождённую, израненную, и чувствовала себя последней мерзавкой.

– Госпожа, нам пора, – в разговор вмешался возница, его хриплый голос прозвучал почти спасительно. – У нас с вами долгий путь.

Я кивнула и напоследок вручила девушке расписку вместе с золотой монетой.

– Позаботься о ней, – прошептала, вложив в слова всё невысказанное сочувствие, и, не оглядываясь, вернулась к карете.

Глава 9

Ехали долго. Очень долго… Я тысячу раз пожалела, что вообще согласилась. Лучше было бы сбежать и стать служанкой в каком-нибудь доме, чем трястись столько времени в экипаже. В этом мире не знали что такое асфальт или вообще ровная дорога! Стоило выглянуть наружу, чтобы понять: дороги здесь представляли собой нечто среднее между звериной тропой и полем после артобстрела.

Карета подпрыгивала на каждой кочке, словно живое существо, пытающееся сбросить с себя непрошеного наездника. Меня бросало из стороны в сторону, и я то и дело ударялась то плечом, то головой о жёсткую деревянную обшивку. Кажется, на второй день пути у меня на теле не осталось ни одного места без синяка.

На четвёртый день пейзаж за окном сменился: городские предместья остались позади, и мы въехали в густой лес. Ветви деревьев смыкались над головой, образуя подобие зелёного коридора.

По лесной дороге ехать стало чуть легче – меньше ям, больше упавших ветвей и корней, торчащих из земли. Зато запахи! Воздух, наполненный ароматом сосновой смолы, влажной почвы и диких трав, проникал в карету, и я жадно вдыхала его, пытаясь отвлечься от неудобств путешествия.