Вольные мореходы. Книга вторая: Проклятый меч

Внезапно конь Кану взвился на дыбы, перебирая в воздухе копытами. В холку животного крепко впилась лапами одна из тварей, занося кинжал, чтобы ударить им в шею.

– Проклятье! – широкими мощными ударами Кану расчистил себе путь, чувствуя жалящие кинжалы, и ринулся к коню. Удержав его за узду, мореход вогнал меч в чье-то тело позади себя и наотмашь снес голову твари, оседлавшей коня. Черное тело обмякло, мореход сорвал его за землю, запрыгнул на животное и, чуть нагнувшись, стал прорубать себе путь к стойбищу.

Кочевники стойко оборонялись от ночных тварей, взяв шатры в плотное кольцо и выставив перед собой щиты. Существа десятками кидались на них, но топоры и мечи воинов отбрасывали их волнами прочь от стойбища. Окруженный морем черных тварей, Кану вертелся, как волк. Его меч обрушивался в блестящие скопища тел, голов, рук, беспомощно тянущихся к нему клинков. Каждый удар уносил по две-три жизни, в воздух подлетали головы, лапы, ошметки развороченной сталью аарасцев плоти.

Внезапно твари заверещали множеством голосов – видимо, они осознали, что придется драться в открытую, а не резать в тишине глотки спящим. С коня Кану увидел уже не сотни, а тысячи голов. Существа копошились вокруг стойбища, как навозные жуки, блестя в зареве факелов скользкими затылками и спинами. Валами они накатывали на щиты кочевников и сразу же отступали под шквалом ударов. Оставив у ног оборонявшихся десятки трупов, твари снова бросались в атаку.

Что влекло их? Что двигало этими дикими ночными существами?

Мореход привстал на стременах и быстро огляделся – на вершине холма, возвышавшемся за стойбищем, мерцало голубоватое свечение. Мореход пригляделся и понял, что это светился плащ на высоком всаднике…

Мгновение – и призрак рассеялся в воздухе. Кану скрипнул зубами и с удвоенной силой принялся прорубаться сквозь черных тварей к стойбищу. Кочевники заметили его и стали сдвигаться в его сторону, оттесняя нападавших от шатров. Мореход снова мельком взглянул на холм – всадник на желтом, словно огненном коне, опять появился там.

Кану уже был в десяти шагах от ряда кочевников и видел их узкие глаза, глядевшие из-под круглых шлемов. Описывая в воздухе яркие круги, их топоры раскалывали головы ночных тварей. В стороны разлетались прозрачные, как лед, мозги и стекали по грубой коже щитов. Оружие кочевников, их доспехи и лица были в серых брызгах.

Воины что-то громко проорали друг другу, щиты на мгновение раздвинулись, и Кану влетел на коне в стойбище. Щиты за ним сразу сомкнулись, но одной из тварей удалось проскользнуть между копытами. Спрыгнув с коня, Кану выбил клинок из лап существа и повалил его на землю. Тварь хрипела, плевалась в лицо мореходу и корячилась, стараясь выскользнуть из его рук. Какая-то женщина бросила Кану из шатра веревку, он повернул черную морду существа к земле и связал за спиной его скользкие лапы.

Оставив тварь беспомощно извиваться у шатра, мореход отцепил от седла лук, вырвал из колчана стрелу и нацелился на вершину холма, где стоял мерцающий всадник. Стрела со свистом оторвалась от тетивы и устремилась на свечение, но, подлетев к всаднику, вдруг вспыхнула и рассыпалась множеством искр. Кану выругался и со злостью швырнул лук на землю. Надев на руку щит и взяв меч, мореход занял место в строю, между плечами двух воинов.

Неожиданно твари отступили. Они отпрянули по всему кругу стойбища и кинулись через реку к холму, оставив горы трупов. Никто из кочевников даже не дернулся, чтобы преследовать их. Долго и напряженно воины ждали возвращения ночных существ, однако они так и не вернулись. Кану поднял глаза на холм, но ничего там не увидел…

IV. Погребальный костер

До рассвета кочевники жгли костры и в их жарком пламени считали убитых. Воинов погибло семеро, тварей же полегло несколько сотен. Их блестящие трупы невысоким валом окружали стойбище и стлались длинным ковром от шатров к соседнему холму, к тому месту, где они напали на Кану.

Мореход сидел на влажной от росы земле, положив рядом с собой свой скарб – оружие, седло и узду. Слышался громкий женский плач. Женщины расплетали косы и, становясь на колени, утирали волосами раны погибших. Это были матери, жены и дочери. Кану с безразличием глядел на них. Он привык убивать и знал, что сам рано или поздно падет от чьей-то сильной руки. Мореход молил Нелена, чтобы тот уготовил ему легкую смерть – он не желал бы умереть в лапах ночных существ. Пленник Кану затих, лишь редко елозил и тихо всхлипывал. Кочевники отвели коня морехода к реке и промыли его раны – шея животного была сильно расцарапана когтями черной твари.

К Кану подошел старик в богатом одеянии. Мореход решил, что это вождь племени. Старик попытался заговорить с Кану, но вскоре понял, что они не поймут друг друга, и жестом пригласил морехода в свой шатер.

Молодая черноволосая девица принесла им горячее темное питье в глиняных чашах и села рядом с Кану, обвив тонкими руками его шею. Мореход ощутил запах ее волос, он опустил взгляд и увидел два бледных холмика грудей, видневшихся из-под темно-синей ткани, украшенной похожими на монеты золотыми кружками. Ее губы были намазаны чем-то блестящим, и казались очень яркими. Округлые колени девушки скрывала грубая темная ткань широких штанов. Над поясом виднелась ямочка пупка, украшенная прозрачным стеклянным камнем. Откуда у дикого племени такие дорогие украшения?

В это время в шатер зашли двое юношей и, сложив крестом ноги, сели рядом с вождем. Старик улыбнулся Кану и жестом предложил ему отпить. Мореход согрел ладони о стенки чаши и чуть пригубил. В груди приятным теплом разлилась сладкая влага. Кану выпил все без остатка и отставил чашу в сторону, на цветную циновку.

В голове морехода всплыли неприятные воспоминания его позорного пленения – и старик-вождь, и узкоглазые воины, и бронзовое оружие. Лишь одни боги ведали, как бы обошелся с ним сидевший напротив вождь, если бы Кану встретился с воинами его племени в другое время, среди голой степи. Впрочем, старик явно не собирался причинять Кану вред.

Вождь что-то произнес на своем языке, и юноши засмеялись. Внезапно один из них – с вислыми усами и длинной черной косой – спросил на ломаном эрнонском наречии:

– Ты можешь понять меня?

Кану кивнул и удивленно спросил:

– Откуда тебе известен этот язык?

– Моей матерью была женщина, которую нашли на берегу соленой реки, и она научила меня этому языку. Она была из страны, которую называют Эрнон. Мы плавали туда три раза и меняли товары, – он гордо выпятил грудь.

«Так вот почему это племя богаче – они торгуют с Эрноном…» – подумал Кану. Он положил руку девушке на плечо и ласково провел ладонью по ее спине. Она закрыла от удовольствия глаза и улыбнулась.

Старик что-то спросил, и юноша перевел:

– Оснарк спрашивает твое имя и откуда ты родом? И почему твой глаз сияет во тьме, как волчий? Ты – демон?

Кану ухмыльнулся:

– Нет, я не демон. Родом я с далекого снежного севера. Я – сын бога, поэтому могу зрить во тьме. Мое имя – Кану. А как твое имя? – спросил он у юноши.

– Гокхор, – ответил он. – Как ты, Кану, попал в наши земли и что тут ищешь?

Мореход, немного подумав, произнес:

– Я ищу здесь своего врага, того, кто выковал мой меч. А оказался я здесь по воле богов, я приплыл по соленой реке.

Гокхор кивнул и сказал:

– Оснарк благодарен тебе за подмогу в битве и предлагает стать гостем. Эта девушка – дочь вождя, она твоя. Ее имя – Ирзала. Она ждет твоей любви, Кану. Оснарк хочет, чтобы у нее остался от тебя сын с кровью бога в жилах.

Кану посмотрел на девушку, прижавшуюся к его жесткой кольчуге. Мореход не раз слышал о диких народах, в обычаях которых было класть чужеземцев рядом с дочерями и женами, но еще никогда ему не приходилось встречаться с подобным гостеприимством. Дети от чужеземцев вырастали, как правило, сильными, высокими и красивыми. Ладонь Кану легла на ее колено, и мореход вдруг почувствовал, что девушка вся дрожит – не то от холода, не то от страха.

– Не бойся, – прошептал он ей.

– Если ты пожелаешь, мы возьмем тебя в племя, – сказал Гокхор. – Ты станешь великим воином…

Кану ухмыльнулся про себя и уклончиво ответил:

– Не думаю, что подобная жизнь для меня. У меня свой путь.

– Жаль, но это твой выбор, – ответил Гокхор. – Однако мы поможем тебе в любом твоем деле, если оно покажется нам достойным…

«Кто кому поможет, – усмехнулся в мыслях Кану. – Неужто эти дикари в самом деле думают, что они – средина ойкумены?» Впрочем, он решил, что боги могут рассудить иначе, поэтому вынул меч из ножен и протянул его Оснарку. Вождь благоговейно принял оружие, и его взгляд потек по сверкающему клинку, в котором отразилась седая борода. Он поворачивал меч в сухих ладонях, восхищенно оглядывая его со всех сторон. Старик провел пальцами по холодной стали, едва коснувшись ее, тронул колкие грани рубина и вернул меч Кану. Подняв глаза, он что-то произнес.

– Оснарк говорит, что это страшное и сильное оружие, он чувствует колдовской холод, который исходит из самой глубины клинка. Меч древний, его выковал Каменный Великан, который живет на севере, в горах. Но тебе, говорит Оснарк, не одолеть его, – Гокхор пристально посмотрел на Кану. – Лучше иди через горы в Эрнон и ищи там себе славу. Здесь ты погибнешь. Я многое слышал о Каменном Великане, но лишь маленькая девочка один раз видела его. Он пожалел ее и не обратил своими глазами в пламя.

Кану задумался. Конечно, легенды, которые шли через поколения, меняли свой лик, становились страшнее и величественней, но не верить им все равно было нельзя. Древние сказания таили в себе правду. Каменный Великан… Кто он? Идол на горе, которому кланяются черные твари и приносят свои страшные жертвы? Или же гора, по краям которой вечно течет жидкий огонь, поглощающий все вокруг себя? Был ли он аарасцем или только одним из потомков древнего народа? Кану понимал, что ответит на эти вопросы, только если пойдет на север. Мореход более не сомневался в том, что кузнец меча жив. Но сможет ли он, Кану, полубог, одолеть таинственного создателя клинка, обладающего самой сокровенной магией, какая была когда-либо доступна смертным?

– Ты слышал об аарасцах? – спросил Кану Гокхора.

– О ком?

Он ничего не ведал о древнем народе. Все его знание не уходило дальше легенды. Мореход тупо уставился на глиняную чашу у своих ног. Оснарк сделал еле заметный знак Ирзале, она оторвалась от Кану, взяла чаши и выскользнула из шатра. Повернув голову, Кану проводил ее взглядом. Хлопнув, полог шатра обдал его легким ветерком.

– Сколько дней пути до Каменного Великана? – спросил мореход.

Гокхор пожал плечами:

– Не так долго, два или три дня.

– Два или три дня? – вскричал Кану. – Так почему вы его никогда не видели?

Гокхор передал вопрос Оснарку. Старик долго думал над ответом.

– Оснарк говорит, что наше племя – самое смелое, мы берем дань с трех племен. Никто еще не мог сломить нас, лишь однажды, в глубокой древности… Но то люди. А Каменный Великан – иное. Он из богов. Как могут смертные перечить богам? Они должны лишь кланяться им и чтить их. Там – Земли Богов, и мы не смеем ступать туда… Там вечная ночь, и ничто не рассеет ее…

«Земли Богов, – подумал Кану. – Уж не сам ли Каменный Великан дал им такое название, чтобы возвеличить себя? Вряд ли боги напрочь забыли гордость, и стали обитать в ойкумене. Они и спускаются-то сюда редко, лишь ради любовных утех с земными женщинами. Их дворец – небо. Наверняка легенды сильно приукрашены, и в этих землях нет ничего, что могло бы испугать вольного морехода. И, уж точно, не может быть там вечной ночи». Кану улыбнулся своим мыслям.

Полог приподнялся, и в шатер впорхнула Ирзала. Она подала Кану и Оснарку чаши с настоем. Старик кивнул юношам, и они вышли. Оснарк быстро выпил настой, его седая борода разгладилась в улыбке, и он тоже покинул шатер.

Кану мягко отставил чашу в сторону и повернулся к Ирзале. Она сняла с него ножны с мечом и отложила в сторону, на плетенку. Мореход прикоснулся ладонью к ее щеке, и почувствовал, как горячие губы девушки прижались к его пальцам.

– Как тебе мало надо от богов… – прошептал Кану, понимая, что она не поймет его. – Впрочем, боги наделили тебя неземной красотой, – он посмотрел на нее светящимся глазом и прижался своими губами к ее. Мореход запустил грубые пальцы в ее густые волосы и крепко прижал к себе. Ирзала оторвалась от его губ и стала покрывать поцелуями его шею и лицо. Кану отстранил от себя девушку и снял тяжелую кольчугу. Ирзала сразу же стянула с него тунику и принялась целовать широкую грудь морехода. Кану вдруг схватил ее за плечи и, опрокинув на плетенки, стал ласкать ее шею и плечи. Девушка громко дышала, ее руки яростно гладили спину морехода, а ногти оставили на коже несколько царапин.

Он скользнул ниже и впился губами в украшенный стеклянным камнем пупок. На гранях блеснул отраженный свет его зеленого глаза. Холмик живота чуть прогнулся под его губами, Ирзала застонала.

Кану сорвал с нее звенящую золотыми украшениями одежду и сдавил пальцами отвердевшие соски. Затем приблизился губами к шее и оставил темный след от крепкого поцелуя. Ирзала изогнулась всем телом и громко вскрикнула. Ее руки сгребли волосы морехода и крепко прижали его голову к ее груди. В глазах девушки отразились зеленые крапинки. Шатер наполнял ее запах – сладковатый, пьянящий. Кану провел языком от ее груди по шее до самого подбородка и приник к ее липким губам.

Ирзала распутала завязки кожаных штанов Кану и стащила их с него. Целуя ее живот, он спускался все ниже и ниже, пока не почувствовал губами завитки ее коротеньких волосков. Яростно, словно разъяренный лев, сорвал с нее остатки одежды и обнажил ее всю.

Ирзала вдруг сжала колени. Кану нежно поцеловал их и с силой раздвинул. Она засмеялась. Вдруг на мгновение ее лицо исказила боль, и девушка издала стон. Ее плечи блестели от пота, она закрывала глаза, Кану теребил языком ее упругие соски. Она закричала от наслаждения. Еще несколько мгновений и, казалось, что на ее крик слетятся все демоны ойкумены. Раза три или четыре Ирзала сильно дернулась и затихла. Мореход крепко обнял девушку и прижал ее голову к своему плечу. По локонам ее волос побежали блики его глаза. Ирзала посмотрела на Кану и почему-то вдруг заплакала.

Через некоторое время мореход покинул шатер. Разогнувшись, он прищурился – небесный свет показался ему чересчур ярким после полумрака. Повсюду – из-за шатров, сквозь сизый дым костра кочевники поднимали на него глаза и глядели с восхищением и благоговением, словно он был богом, сошедшим к ним с небес. С криками бегали голые дети. Мальчики и девочки. «Какая дикость, – подумал Кану, – в великих царствах ойкумены так обходятся лишь с детьми рабов… Неужто и моего сына ждет та же участь?»

Обернувшись к шатру, мореход скользнул глазами по накинутым внахлест одну на другую шкуры. За ними осталась Ирзала, которую он вряд ли когда-нибудь увидит еще раз. Она долго не хотела выпускать его из своих объятий, а ее теплые слезы текли по его груди и плечу. Кану прикоснулся к своей щеке и стер соленую влагу.

К мореходу подошли Оснарк и Гокхор. Старик широко распростер руки и прижал к себе Кану.

– Теперь ты его зять… И мой брат… – сказал Гокхор.

– Что? – изумился Кану. У него мелькнула мысль, что сейчас эти дикари заставят его остаться в их племени и, чего доброго, нарекут вождем! Тогда ему придется сразиться с ними, чтобы покинуть стойбище, а он этого совсем не хотел.

Старик что-то прошептал мореходу, скребя сухими пальцами по спине Кану. Мореход лишь кивал, не понимая ни единого слова Оснарка. Гокхор поймал взгляд Кану и произнес:

– Оснарк хочет, чтобы ты остался с нами. В нашем племени еще не было такого могучего и сильного воина. Рыдания дочери растопили Оснарку сердце, он никогда не найдет ей такого достойного мужа, как ты. Ее удел теперь будет всю жизнь делить ложе с воином, который ни в чем не сравнится с тобой.

«Он мыслит, как дитя, – подумал Кану, – но я же не клялся перед Неленом жениться на всех дочерях вождей, с которыми сводила меня воля богов!»

– Я уже выбрал свой путь, и Оснарк говорил, что не станет перечить мне в выборе, каким бы он ни был, – ответил мореход. – Я должен найти Каменного Великана, иначе мой клинок рано или поздно погубит меня, как убил моего друга и как кромсал этих ночных тварей, – он огляделся и увидел между шатрами скрученное веревками черное блестящее существо, вокруг которого полукругом собрались босые мальчишки и что-то лопотали на своем языке. Они не решались подойти к пленнику ближе, чем на три локтя. Однако один из них, самый смелый, все же быстро подбежал к твари и пнул ее в бок ногой. Существо резко изогнулось и зашипело. Мальчишки с криками бросились врассыпную. Смельчак от неожиданности споткнулся и упал. Тварь рванулась и попыталась ухватить его за пятку рыбоподобными челюстями.

В это время сапог Кану пинком отшвырнул голову черного существа в сторону. Тварь брызнула прозрачной слюной и замерла, мелко подрагивая всем телом. Мальчишка лежал на земле, вымазанный в грязи, и громко ревел. Из ближнего шатра выбежала тучная женщина и, звеня побрякушками, устремилась к нему. Она несколько раз звонко шлепнула мальчишку по голому заду. Раскатившись громом непонятных Кану слов, она посмотрела на морехода и благодарно улыбнулась. Схватив сына за ухо, она поволокла его в шатер.

Кану ухмыльнулся и склонился над существом. Кожаный сапог морехода, покрытый белой каймой морской соли, прижал голову твари к земле, не давая шевельнуться. Меч вонзился в землю в кулаке перед красными глазами существа, и мореход грубо спросил на языке аарасцев:

– Что это?

Основам древнего языка Кану пытался обучить один мудрец в Статгарде, когда мореход еще был любопытен и желал получить все знания, которые только есть в ойкумене. Лучше всего Кану далось искусство владения мечом. В совершенстве постигнув его, мореход более не обращался к наукам, хотя никогда не брезговал выучить несколько слов незнакомого языка.

Существо попыталось отвернуться, спасаясь от перламутрового блеска стали, в которой черным вытянутым пятном отражалась его морда.

– Не нравится, урод! – процедил Кану. – Говори, сволочь: знаешь, что это за меч? Что это? – спросил он вновь.

– Хе-э-э-йги-и… – прохрипела тварь.

– Что? – Кану наклонился близко-близко к его издающей гнилостный запах блестящей голове и приставил меч к горлу. – Повтори, гаденыш!

Существо полными злости глазами уставилось на морехода и, выронив из рыбьего рта тягучую слюну, снова просипело:

– Хе-э-э-йги-и… – потом вдруг дернулось, и черная кровь поползла вверх по клинку от его горла. Словно меч сам притянул к себе жертву, чтобы не выдавать древних тайн. Глаза существа замутнились, в распоротом горле что-то тихо булькнуло, и черное тело обмякло. Кану поднял голову и обвел стойбище пронзительным взглядом. Вокруг морехода кольцом стояли люди. Они пристально глядели на него, не произнося ни звука.

– Проклятье! – взревел Кану, взметнув меч в воздух, и черная кровь веером брызнула с клинка. Неужто меч способен карать? А не кара ли пала на голову Нера? И меч сам может выбирать себе жертву и способен заставить замолчать любого, кого пожелает? Неужто столь могучая сила заключена в нем? И сможет ли он, полубог, совладать с этой силой? А если и сможет, то как? Какова будет этому цена? Сколько силы у Каменного Великана, выковавшего столь могучий клинок? Мореход боялся об этом даже подумать.

И еще одна мысль не давала Кану покоя. Он отчетливо слышал, как тварь произнесла слово Хейги. Но что оно означало? Место? Имя? Или же он, мореход, просто не ведал его смысла? А может, это был незнакомый язык? Вряд ли существо говорило на языке кочевников, но Кану все же позвал Гокхора и спросил. Сын Оснарка лишь беспомощно развел руками:

– Я не знаю этого слова. Может, Хейги, это имя горы или реки. Мы даем имена рекам, горам и ручьям, ведь они когда-то были живыми. Может, так делают и другие…

Кану усмехнулся про себя простоте Гокхора.

– Завтра на рассвете я отправлюсь в путь, – сказал мореход, оглядывая холмы.

– К Каменному Великану? – не скрывая страха в голосе, спросил Гокхор.

– Да, – кивнул мореход, с лязгом задвигая меч в ножны. – Я должен сразиться с собственной смертью. Я должен пересилить волю богов.

– Но волю богов не может пересилить никто… – возразил кочевник, опустившись на корточки рядом с шатром.

– Я – полубог, не забывай об этом. И наверху, на небесах, мой отец, который глядит за каждым моим шагом, и судит, достойный он или нет. Он решает, могу ли я называться его сыном и жить дальше. Если да – он дарует мне удачу, если же нет, то посылает испытания. Так что мне придется встретиться с Каменным Великаном, или как вы там его называете?

– Никто из нашего племени не осмелится отправиться с тобой в этот путь. Эта верная дорога к праотцам, – ответил Гокхор. – Но мы снарядим твоего коня и дадим тебе все, что пожелаешь – и воду, и еду.

– Все мы рано или поздно встретимся с праотцами, как они, – Кану кивнул на груды веток и сухой травы, которые кочевники сгребали в единую кучу на берегу реки. Неподалеку, в ряд, с оружием на груди, лежали семеро убитых ночью воинов. Рядом с погибшими полукругом на коленях стояли женщины и, простирая к мертвым телам руки, громко причитали. Казалось, их заунывный плач несся над холмами и долетал до самых небес, до обители богов. Мужчины продолжали терпеливо нести на погребальный костер ветви…

Когда стемнело, и на небе появились первые звезды, – все племя – от самых старых, до младенцев, которых матери качали на налитой молоком груди, собралось проводить погибших в последний путь. Оснарк что-то коротко сказал, и воины уложили тела на самую вершину будущего костра. Ветви с хрустом примялись тяжелыми, облаченными в доспехи телами.

Гокхор протянул Оснарку горящий факел. Ветер трепал желтый язык пламени, освещавший во тьме морщинистое лицо старика и стоявших рядом людей. Кану заметил, что рука вождя дрогнула. Оснарк подступил к кострищу и запалил его в трех местах. Ветер быстро разметал огонь, и красные языки пламени вскоре полезли из-под груды ветвей, облизывая острыми жалами ноги мертвецов. Резвые духи огня поднимали в небо искры. Костер разгорался, и кочевники отступали все дальше от жаркого пламени.

Неожиданно в толпе раздался тонкий протяжный крик, и к костру метнулась юная девушка. Кану был уверен, что ей еще не исполнилось и шестнадцати лет. Ее ухватили за косу, но она мотнула головой, вырвалась и бросилась прямо в огонь. Костер мгновенно рассыпался, несколько ветвей с шипением полетели в реку. Среди пламени, отчаянно вопя, заметался пылающий комок. Спустя недолгое время крик смолк – духи огня упокоили девушку вместе с телами воинов.

Кочевники в полном молчании глядели на громадное пламя. Огонь отражался в бурной, стремительной речке, блестя на жирных спинах камней, торчавших из воды. Он озарял скорбные лица людей, их сомкнутые губы и полуприкрытые узкие глаза. Свет костра скользил по холмам, играл оранжевыми отсветами на шапках шатров и поднимался вместе с серым дымом к звездам, к богам.

«Они погибли с оружием в руках, они уйдут с дымом в небо, они уплывут с рекой в море, боги воздадут им честь…» – подумал мореход.

V. Заколдованное ущелье

Наутро, едва Веледаков лик забрезжил своими первыми золотистыми лучами над холмами, а по серебристой от росы траве полетел клубившийся у реки туман, Кану покинул стойбище Оснарка. Мореход двинулся на север, как ему советовал Гокхор. Через некоторое время слева, из-за высоких гор, окутанных у вершин серой дымкой, показалось солнце. Его лучи осветили крутые каменные уступы, сверкающие водопады, низвергающиеся прозрачными языками с высоты нескольких сотен локтей, глубокие, залитые прохладной тенью ущелья и раскорячившиеся над обрывами уродливые деревца с жидкими кронами.

Чем ближе подъезжал Кану к горам, тем сильнее и упорнее дул ветер, развевая распущенные волосы морехода. Его лицо было угрюмо, зеленый глаз зловеще поблескивал. Он знал, что теперь встретит на своем пути только врагов – злобных и жестоких, против которых поможет лишь заколдованный меч и сила полубога. Кану шепотом молил Нелена о помощи, часто поднимая взор к раскаленному небу, подпертому вершинами гор.

Конь ступал медленно и осторожно – ему приходилось выбирать копытами путь между обросшими мхом крупными валунами и чувствовать, не покатится ли вниз камень, зависший на склоне. Путь морехода пересекало множество холодных, стремительных ручьев, стекавших с гор к холмам. Стук копыт эхом разлетался по ущельям, предательски выдавая Кану. Кроме морехода и его незримых врагов здесь больше никого не было – лишь один раз далеко внизу под обрывом он заметил расправленные крылья коршуна, кругами снижавшегося с высоты.

Лик Веледака в горах почему-то казался мореходу чересчур жарким. Кану часто утирал лоб и лицо рукой в кожаной перчатке, из которой торчали его пальцы. Сверкающая, как отражение солнца в морских волнах, кольчуга делала его удобной мишенью для любого, кто мог бы укрыться за камнями с луком в руках.