Вольные мореходы. Книга вторая: Проклятый меч

– Быть сильной буре, но мы уже рядом – туман не бывает в море далеко от берега.

Через некоторое время в молочной показались серые очертания небольшого скалистого острова.

– Ты прав, Кану! – не сдержавшись, воскликнул Асан и захохотал, хлопнув его по плечу. – Ты великий мореход!

Остров рос на глазах, и вскоре все увидели его зеленые холмы. Кану обвел галеру вокруг острова, стараясь не посадить на мель. У самой воды столпилось стадо диких баранов. Животные пили воду из ручья, впадавшего в море.

За островом показался широкий пролив, на другой стороне которого виднелась полоса земли. Насколько хватало взгляда, берег всюду дыбился холмами, а много правее, слабо видимые в тумане, угадывались вершины невысоких гор. Днище заскребло по дну, и галера стала. Кану протянул Фарруху свой набитый золотом кошель и сказал:

– Пусть боги будут благосклонны к тебе.

– Да поможет тебе светлый Рон… – ответил естихарец.

– Помолись за меня Нелену, он скорее поможет, – ухмыльнулся мореход.

Кану кивнул Фарруху, крепко стиснул руку Асана и, поправив у пояса кошель Нера – все, что осталось от друга – спрыгнул в воду. Преодолевая по пояс в воде волны, он тяжело выбрался на берег и упал на жесткую гальку. Взяв в руку гладкий камень, мореход с силой и злостью метнул его. Камень упал где-то впереди и глухо загрохотал, прокатившись по спинам собратьев.

– Я иду к тебе, древний кузнец, иду…

Волны громко ударялись о берег и разбивались, разлетаясь тучами белых пенных брызг. Они увлекали за собой в море мелкие камни, чтобы выбросить их снова, и, как преданные псы, вылизывали Кану сапоги…

III. Встреча с кочевниками

До самого вечера Кану брел вглубь берега среди невысоких холмов, пересеченных многочисленными ручьями. Все вокруг было пусто и уныло. Море осталось далеко за спиной и о нем напоминали лишь крикливые чайки, кружившиеся высоко в небе.

Кану не знал, куда шел. Он повиновался внутреннему зову, древнему чувству, какое помогало диким животным находить их добычу. Мореход ни о чем не думал, усталость не наваливалась на его тело. Ножны с мечом были привязаны к его спине, и крестовина рукояти торчала из-за его плеча.

Когда лик Веледака стал уходить за синие холмы, а небо приобрело фиолетовые оттенки, Кану услышал гул. Он лег на траву и приложил ухо к земле. Она дрожала от ударов многочисленных копыт. Что это было? Стадо диких быков? Или овцы, которых люди гнали к стойбищу?

Через некоторое время на холме, в паре сотен шагов показался отряд всадников на низкорослых конях. Мореход различил силуэты десяти воинов, вооруженных мечами, топорами и тяжелыми палицами. У каждого из них рядом с седлом покачивался лук и полный стрел колчан. На всадниках были легкие кожаные доспехи, а их головы защищали отороченные темным мехом шлемы. Выехав на холм и увидев Кану, они придержали коней и остановились.

«Кочевники», – подумал мореход. Он ждал, не двигаясь с места. Некоторое время воины громко переговаривались на лающем языке, потом вдруг громко заулюлюкали и пустили коней вскачь прямо на Кану.

Мореход с лязгом выхватил из-за спины меч. Его кольчуга отливала красным золотом в последних лучах уходящего солнца. Несколько всадников отстали, вскинув луки. Первую стрелу Кану резким взмахом разрубил у своей груди, вторая со свистом впилась в землю у его ног. Воины были уже близко. Мореход мог различить в сумерках их широкие скулы и раскосые глаза. Крепко упершись ногами в землю, Кану приготовился к бою. Первый всадник с высоко поднятым над головой мечом пронесся мимо морехода, но Кану первым нанес удар – с разворота, из-за спины. Воин не удержался в седле и повалился на землю с рассеченным животом. Конь помчался дальше. Следующий нападавший взмахнул топором – Кану пригнулся, увернувшись. Резко распрямившись, мореход отрубил всаднику кисть руки. Кочевник завизжал и затряс покалеченной конечностью, но остался сидеть на коне.

Трое воинов окружили морехода, и он уже с трудом отбивался от их сильных ударов. Одному из коней Кану зацепил мечом ногу, и животное грохнулось на землю, сбросив с себя всадника. Еще один воин вскинул топор, но мореход, нырнув под его руку, всадил свой клинок ему в горло, и топор тяжело упал на землю за спиной Кану. Всадник захрипел, изо рта у него хлынула кровь, и он рухнул на шею коня. Животное пробежало несколько шагов, и тело, соскользнув, выпало из седла. Всадников осталось шестеро, и Кану надеялся одолеть их, но неожиданно что-то сзади с силой обрушилось на его голову.

Падая, в мутном полузабытьи он заметил круглый край палицы, скользнувшей от его затылка к плечу. Все вокруг померкло, и меч Кану выпал из расслабленных пальцев…

Кочевники спрыгнули с лошадей, связали морехода и, изловив одного из убежавших коней, перекинули пленника поперек седла. Затем нестройной вереницей они поскакали в стойбище.

Мореход очнулся, когда ему в лицо плеснули холодной водой и несколько раз сильно ударили по щекам. Он открыл глаза и увидел склонившихся над ним смуглых широкоскулых людей. Они громко ржали, видимо над ним. Голова раскалывалась от нестерпимой боли. Кану застонал и попытался потянуться руками к вискам, но вдруг понял, что крепко связан.

Все его тело трясло от холода. Он чуть приподнял голову и увидел, что был совершенно гол. На нем осталась лишь черная повязка на глазу, которую, видимо, кочевники не осмелились тронуть. С досады стиснув зубы, он взвыл и напряг мускулы, чтобы ослабить веревки, но лишь задергался, как пойманный волк. Кочевники снова захохотали.

К Кану подходили женщины и маленькие дети, они боязливо глазели на него и быстро убегали прочь. Его, вольного морехода, выставили напоказ, словно диковинного урода, каких растили в Естихаре и любили показывать на площадях Налрада, Шадала и Ревена.

– Вонючие псы! – со злостью процедил Кану, бешено вращая глазами. Кочевники опять заржали.

Неожиданно кто-то сзади сильным рывком поднял морехода на ноги. Кану разглядел за спинами окружавших его людей с десяток больших круглых шатров, стены которых были сшиты из шкур. Неподалеку паслись кони, а в загородке из длинных жердей блеяли пышные овцы. Женщины носили яркие юбки и плотные шерстяные рубашки, поверх которых болтались звонкие побрякушки. Мужчины были облачены в кожи и шкуры, которые служили им и одеждой, и доспехами. Все племя было низкорослым, и Кану выглядел среди кочевников великаном.

В это время шкура, прикрывавшая вход в один из шатров, откинулась, и оттуда, пригнувшись, вышел седой старец с длинной, до пояса, тонкой бородой. Он казался одет богаче остальных. Его голову украшал золотой обруч с бриллиантом. Судя по величавому и напыщенному виду, этот старик был вождем. Кочевники расступились, позволив ему подойти к пленнику. Старик пристально оглядел Кану с головы до ног. Раздув в гневе ноздри, он нетерпеливо махнул рукой и что-то рявкнул стоявшим за спиной морехода воинам. Кану охнул от удара по икрам и невольно упал на колени. Старик нагнулся и, обнажив в ухмылке желтые, гнилые зубы, потрепал Кану своей морщинистой рукой по щеке. Мореход шумно втянул через нос воздух и харкнул прямо в рожу старику. Сразу же несколько ног пнули Кану под дых. Не устояв на коленях, мореход, тяжело дыша и истекая слюной, рухнул на траву, к обутым в белую шерсть ногам старика. Вождь двинул пленника носком в лицо, и голова Кану дернулась назад. Из рассеченной губы потекла струйка крови. Мореход сплюнул и прохрипел:

– Ты не знаешь моего языка, но я скажу, что ты – кусок конского навоза…

Старик махнул рукой, воин схватил Кану за волосы и приподнял его голову. Мореход застонал от боли и посмотрел на вождя кочевников. В кроваво-красных кругах плавало его худое сморщенное лицо. В руках старик держал меч Кану и его серебряный амулет. Сунув его под нос мореходу, он что-то спросил.

– Да пошел ты… Ублюдок! Пожуй свое дерьмо! – проскрипел зубами Кану.

Старик что-то гаркнул воинам, морехода несколько раз крепко ударили в ухо и по носу и куда-то поволокли. Весь подбородок Кану был в крови – она лилась изо рта и из ноздрей. В какой-то момент он почувствовал пустоту под ногами, его вдруг отпустили, и мореход упал в глубокую яму.

Подняв голову, он различил на собой узкое горлышко света. Сверху в яму сыпались плевки и послышались громкие выкрики. Вытянув ноги на влажном земляном полу, Кану забылся на долгое время. В какой-то момент на него вылилось что-то жидкое и вонючее, и сразу грянул гогот. Мореход с трудом разлепил заплывший глаз и огляделся. Он был весь перемазан в дерьме.

– Гады! – заорал он. – Твари! Вы поплатитесь! Чтоб вы подохли! Чтоб вас разодрали демоны и скормили мясо псам! – он закашлялся.

От затхлых паров закружилась голова, и Кану вырвало. Его глаз окончательно заплыл, ничего не было видно, а в голове сильно гудело. Вскоре хохот наверху стих. Мореход хотел уснуть, чтобы хоть как-то восполнить свои силы, но ему мешала нестерпимая вонь. Вскоре, однако, сознание оставило его…

Пробудился Кану от холодного прикосновения.

– Отстаньте… – пробормотал он в бреду и внезапно встрепенулся, разбуженный собственным голосом. Наверху было темно – стояла ночь. В яму заглядывала звезда, но она давала света не больше, чем крохотный тлеющий уголь. Кану пошевелился, и в нос ударил смрад. Мореход стиснул от злости зубы, прикидывая, как с привязанными к туловищу руками снять с левого глаза повязку. Не придумав ничего лучше, он потерся лбом о земляную стену, облитую вонючей жижей, и черная ткань сползла на лоб. Зеленый свет отразился на полу и стенах ямы, скользнул тонким лучом по голубоватой стали…

Меч! Откуда он здесь? Кто его принес? Неужто его принесла сила проклятья? Как тогда, на галере Фарруха? Кану мысленно возблагодарил Нелена, и стал перетирать веревки о клинок. Вскоре путы лопнули, и мореход сбросил их с себя. Оглядев яму, Кану понял, что ему, выросшему в горах, не составит особого труда выбраться из нее.

Мореход привязал меч аарасцев своей повязкой, которой закрывал глаз, к запястью и, упираясь руками и ногами в скользкие стенки, медленно, словно паук, пополз вверх. Высунув голову из ямы, Кану оглядел темные дремлющие холмы и ощутил дуновение легкого ветерка. Было тихо, стойбище кочевников было погружено в сон. Выбравшись на притоптанную множеством ног землю, мореход отвязал от запястья меч. В голове бешено отдавалось ударами сердце.

Кану нужен был отдых, но долго лежать он себе не позволил. Сдержав шумное дыхание, мореход поднялся на ноги и взял меч. В сотне шагов виднелись круглые шапки шатров кочевников. Кану сплюнул кровью и направился к шатрам, но вдруг услышал журчание ручья и решил вначале выкупаться.

Крадучись, он двинулся на шум и, спустившись с невысокого холма, увидел небольшую речушку. Неожиданно на другой стороне, у самой воды мореход заметил чью-то тень. Или это была ночная птица? Он лег и огляделся – все казалось тихо. Ниже по течению что-то плеснуло. Кану вздрогнул, но успокоил себя – скорее всего, это была рыба. Однако у него возникло неприятное чувство, словно кто-то следит за ним из темноты. Мореход настороженно осмотрелся, но никого так и не увидел.

Бесшумно, без единого всплеска он нырнул в речушку, не выпуская из руки драгоценный меч. Течение подхватило Кану и протащило его с десяток шагов, пока он не удержался босыми ногами за скользкое холодное дно. Мореход промыл волосы илом и, когда, наконец, понял, что избавился от противного смрада, выбрался на берег. Ветер обдал обнаженное тело, Кану мгновенно продрог. Вода ледяными ручьями стекала в его волос по спине и ногам.

Стараясь согреться, Кану быстро побежал вверх по склону, к стойбищу кочевников. Трава нещадно колола его голые ступни. Несколько раз ему приходилось резко падать на землю, когда чутким ухом он улавливал звуки, казавшиеся ему чьими-то шагами. Дважды мореходу мерещилось, что вверх по соседнему склону скользят чьи-то темные фигуры, но, присматриваясь, он понимал – это были лишь игры ночных духов и теней. Тем не менее, ощущение, что кто-то наблюдает за ним, не покидало Кану. Он приподнял голову и вдруг увидел над одним из дальних холмов столб огня. Что это было? Жгло костры соседнее племя? Скакали по холмам всадники с факелами в руках? Или проказничали ночные духи? Мореход пригляделся, но огня больше не увидел. Он исчез. Растворился. Словно его и не было. Или действительно не было? Померещилось? Как, бывало, мерещились в море огоньки, манившие мореходов на скалы…

Кану ожидал, что первыми его почуют псы, которых кочевники держали для охраны стада. Ему останется только расправиться с выбегающими из шатров людьми, пока они не успеют схватиться за оружие.

Однако круглые, словно шляпки грибов, шатры были уже близко, но все оставалось тихо – псы не лаяли. Кроме того, Кану не видел дозорных. «Не похоже, что кочевники настолько глупы, чтобы не расставить дозорных вокруг стойбища…» – подумал мореход.

Внезапно впереди, в двух десятках локтей от ближайшего шатра Кану заметил чье-то неподвижное тело.

Кочевник лежал на животе, зажав в руке меч. Мореход, затаив дыхание, подкрался к нему и тронул за плечо, готовый в любое мгновение отсечь голову. Воин не пошевелился. Тогда Кану пинком перевернул его на спину и увидел широкий, залитый кровью разрез, тянувшийся через все горло. Мертвыми глазами кочевник смотрел в небо.

Мореход похолодел. У него возникла страшная догадка и, откинув полог шатра, он смело вошел внутрь. На полу лежали вповалку тела трех женщин и маленького мальчика лет пяти. Они были еще теплые. Женщинам перерезали горло, а ребенку отсекли голову. Устилавшие пол плетенки казались черными от крови.

Кану рванулся в другие шатры, но там перед его глазами предстала та же картина – заколотые и порезанные люди, вечным сном спавшие на окровавленных плетенках.

Шатер вождя оказался пуст. Мореход выскользнул из него и огляделся. У загороди, за которой виднелись курчавые бока овец, распростерлись три мертвых пса. Рядом, похрапывая, дремали кони. Все казалось спокойно. Слишком спокойно. Кану со злости сжал рукоять меча и вернулся в шатер вождя.

Перерыв его содержимое – груды железной и глиняной посуды, оружие и циновки, мореход отыскал почти все свои вещи – обрезанные по колени штаны, изъеденные морской солью сапоги, порядком изодранную тунику, кольчугу, к которой уже успел привыкнуть, кошель Нера, ножны меча и серебряный амулет – подарок матери, который был особенно дорог ему.

Еще немного покопавшись в вещах старика, он нашел конскую сбрую, богато украшенное седло, лук и полный колчан коротких стрел с бронзовыми наконечниками. Со стены шатра мореход снял многослойный деревянный щит, обтянутый кожей и прошитый по краю бронзовыми заклепками, а под одной из плетенок он обнаружил кремень…

Выбрав себе крепкого коня, Кану оседлал его и приторочил к седлу свой скарб. Затянув шнурком на затылке влажные волосы, мореход развел огонь и запалил шатры, все до одного. Открыв загон с овцами и лошадьми, Кану вскочил в седло. Уезжая, он обернулся и увидел желтое зарево. Слышался треск пламени, стук копыт и блеяние разбегающихся овец.

Мореход отправился по холмам на север, в сторону гор, черными исполинами вздымавшимися на фоне темно-синего неба, усыпанного множеством звезд. Конь оказался нестроптивым и послушно нес своего нового хозяина.

Кану желал лишь одного – найти древнего кузнеца и избавиться от ненавистного клинка. Но мореход понимал, что в этих землях ему еще предстоит сразиться с неведомыми врагами. И он готов был отдать часть своей жизни, лишь бы узнать, какие испытания уготовили ему коварные боги.

К середине ночи похолодало, из ноздрей коня двумя струями выходил белый пар. Во время недолгих остановок животное нетерпеливо терло передним копытом землю и фыркало. Кану чувствовал, что те, кто вырезали целое племя воинственных кочевников, находились где-то рядом. Он не сомневался, что это были его враги, и что ему еще придется сразиться с ними. Они были там, в мертвом стойбище, где-то очень близко, а он так и не смог их увидеть. Стоило ему заметить хоть одного из них и пуститься в погоню – и он догнал бы их всех и вырезал поодиночке. Так же, как они сами расправились с кочевниками, а теперь ему придется биться с ними в открытом бою – одному против многих.

Он подчинялся силе меча, которая, словно слившись с его разумом, тянула Кану на запад, в горы. Он ощущал, что в этих низкорослых, непокрытых шапками снега возвышенностях скрывалось то, что он так отчаянно жаждал отыскать.

Кану ехал в сторону гор до самого утра, пока пики не вспыхнули первыми лучами солнца, поднимавшегося над ойкуменой за спиной морехода. По холмам стелился жидкий туман. Словно дымчатый змей, он кольцами свивался в ложбинах, над звонкими ручьями, и рассеивался над плоскими залысинами, откуда Кану часто обозревал окрестности, чуть приподнявшись на стременах и прищурившись. Своим видом мореход напоминал северного наемника из Дамана или Олорга, направлявшегося в Статгард или Текмар, чтобы подороже продать свой меч богатому правителю. Его кольчуга в утренних лучах лика Веледака искрилась змеиной чешуей, а меч кроваво глядел рубиновой рукоятью.

Конь, неуклюже подпрыгивая, влез на холм, и Кану остановил его. Внизу, под ногами морехода, простерлась укрытая синим веком утренней тени ложбина. На стыке подошв холмов ее пересекал скрытый в туманной дымке ручей. Приглядевшись, Кану заметил неподалеку округлые шапки шатров. Закрыв свой левый глаз повязкой, он тронул поводья и пустил коня вскачь вниз по склону.

Стойбище кочевников встретило морехода тишиной. Кану заставил коня пересечь ручей, и животное охотно повиновалось, взметнув копытами множество брызг. Мореход соскочил на землю и заглянул в каждый шатер – все они оказались пусты. Он ожидал найти хотя бы мертвые тела, но и их не было. Куда могли уйти люди с малыми детьми, оставив весь свой скарб? Или их увели в рабство воинственные соседи? Но почему тогда победители не отдали шатры в жертву всесильным духам огня? Или кочевников похитили? Все племя разом? Сильных мужчин, привыкших держать в руках топоры и луки?

Кану задался множеством вопросов. Быстро осмотрев все вокруг, он забрался на коня и поехал вверх по противоположному склону.

Он скакал до полудня. Когда солнце начало припекать, мореход остановился у ручья и расседлал усталое животное. Конь вдоволь напился и побрел щипать траву. Кану, тем временем, ниже по течению выследил дикого козла. Опираясь копытами о шаткие камни и низко наклонив морду, тот хлебал ледяную воду. Мореходу удалось подкрасться так близко, что он видел витые рога, словно вырезанные из дерева, отражавшиеся в подернутом рябью ручье.

Кану медленно стянул со спины лук, проверил большим пальцем тетиву и извлек из колчана стрелу. Не сводя пристального взгляда с животного, он провел кончиком языка по черному перу, и оно заблестело, смоченное слюной. Затаив дыхание, Кану положил стрелу на излучину и прицелился. Он следил, чтобы совпали мутное перо, желтый, бронзовый наконечник и серое темя козла, глядевшее между широко расставленными рогами. Ветер тронул волосы морехода, огладил выбившейся из-под шнурка прядью щеку…

Прошипев, стрела глубоко впилась в бок козла. Животное тихо проблеяло и, тяжело колышась всем туловищем, запрыгало вверх. Вторая стрела прикончила его, засев в шее. Козел рухнул на влажную землю, несколько раз дернулся и затих. По его грязной, свалявшейся шерсти побежала темная кровяная струя.

Через некоторое время Кану развел у ручья костер, пожарил большой кусок мяса, насадив его на меч, словно на вертел, и быстро съел. Немного отдохнув, мореход снова двинулся в путь.

До самого вечера он ехал на север, преодолевая частые подъемы и спуски. Иногда ему приходилось спешиваться и вести коня под уздцы. Когда же золотистый лик Веледака наполовину осел в синих вершинах гор, напоминавших зубы великана, Кану остановил скакуна среди низких деревьев и огляделся. Над солнцем плыло огромное рваное облако, словно разорванный алый флаг на мачте корабля.

Путь мореходу преграждало ущелье. Над его темным, уже погруженным в ночь дном растянулась паутина тумана. Приглядевшись, мореход заметил, что с глубины ущелья к небу поднимался тонкой струйкой дым, растворявшийся над клыками гор.

Кану тронул коня и стал неторопливо спускаться по склону горы. Животное тихо приминало копытами редкую траву пробираясь среди валунов. Вскоре мореход почуял запах жилья. Конь пошевелил ушами и негромко всхрапнул. Вдалеке послышались звонкие крики детей. «Еще одно стойбище», – подумал Кану. Он облизал палец, вытянул его к небу и, почувствовав холодок, понял, что ветер дул в его сторону. Стало быть, псы кочевников не почуют его. Племя собиралось отойти ко сну. Кану решил не смыкать глаз всю ночь, следя за стойбищем. Он надеялся увидеть тех, кто свершил за него кровавую месть…

Кочевники выставили трех стражей. Они медленно бродили вокруг стойбища, не выпуская из рук топоры. Изредка они переговаривались вполголоса. К синему небу, видневшемуся в окружении четырех вершин холмов, поднимался серый дым от затушенного костра. Кану ощущал его запах. Слышалось журчание реки.

Мореход не стал открывать свой левый глаз, чтобы не выдавать себя в темноте. Сидя на земле и обняв колени, он непривычно, с напряжением, вглядывался во тьму. Ветер гладил его обнаженные руки. Часто мореход поднимал голову и смотрел на сверкающий узор звезд. Он вспоминал небо над островом Ваан – такое, каким его могли зрить лишь боги, обитавшие высоко над ойкуменой. Небесный свод казался Кану перевернутой чашей моря, его зеркальным отражением. Птицы представлялись мореходу рыбами неба, а боги – всемогущими хозяевами. Кану был уверен, что от их воли и их прихоти зависит все живое в ойкумене. Мореход, не сомневался, что именно они, боги, решают, кому жить, а кому погибнуть. Кто достоин выигрыша, а кого ждет ошейник раба. Много раз мореход пытался понять, есть ли у человека при этом своя воля? И если бы понял – то охотно поделился бы своими думами с эрнонскими мудрецами.

Глядя на небо, Кану почему-то вспомнил Лувину. В его памяти возникло то утро, когда она отдалась ему в «Золотом щите». У Кану было много женщин, и Лувина не сумела затмить многих из них своим умением дарить наслаждение мужчине. Но в воровке было что-то особенное, нечто неуловимое простым человеческим разумом. Мореход осознал, что больше ни одна женщина во всей ойкумене не будет для него так же желанна, как она.

Кану перевел взгляд на стойбище. Все было тихо, у шатров слышались тихие шаги стражей. Заблеяла овца…

С чего бы это? Мореход настороженно посмотрел на холмы. Черными горбатыми исполинами они обступали стойбище. Кану не видел ни валунов, разбросанных буйными богами по склонам, ни низкой травы, расчесанной ветром…

Только шорохи. Слева от морехода захрапел конь. Кану встал на ноги и поймал левой рукой поводья. Где-то в глубине груди нарастало неприятное волнение, древнее чувство, твердившее об угрозе…

Кану развернулся, сорвал с глаза повязку и, выхватив из-за спины меч, ударил наугад перед собой. Сталь со свистом рассекла воздух и вошла в чью-то плоть. Раздалось хлюпанье, и к ногам морехода свалилось разрубленное тело. Кану снова обернулся и увидел зеленые отблески на гладкой, словно натертой маслом, черной коже. Меч с силой ударил наискось вниз, но высек искры о встречное оружие – недлинный клинок. Мореход стиснул зубы, сделал несколько выпадов, раскрутил меч и резким движением отсек нападавшему руку. Тот завизжал и упал в траву. Мореход, как кошка, прыгнул на него сверху. Приставив меч к его худому горлу, Кану оглядел склизкое тело.

Это было тело не человека. Скорее, демона или отродья морских глубин. Холодное, как у змеи, с безволосой головой, из макушки которой торчали маленькие рога. У существа были большие красные глаза, а вместо носа виднелись две узкие, похожие на жабры, щели. Рот был вытянут, как у рыбы.

«Неужели это и есть аарасцы? – подумал Кану. – Народ, который познал самую высокую магию и который ею вознес себя до богов? Или их так жестоко покарали боги, когда побоялись, что люди узнают больше истин, чем сами небожители?»

Мореход не верил, что эти ночные твари могли быть потомками великого древнего народа. Они нападали ночью, бесшумно, вооруженные сталью, но обнаженные, как дикари. Словно кто-то раздал им оружие и направил. Но кто? И ради чего?

Почувствовав за спиной чье-то присутствие, Кану отпрыгнул в сторону, упал на спину и прокатился по земле. Над его головой промелькнули жала двух клинков. Вскочив на ноги, мореход заслонил грудь мечом. Кану различил перед собой троих черных существ, еще двое готовились напасть на него сзади.

– Да сколько же вас тут! Уродцев! – воскликнул мореход и ринулся на тварей.

Сверкая зеленоватыми отблесками, сталь сминала хрупкие кости. Клинок проклятого меча сносил круглые головы, обрубал конечности, рассекал существ пополам. За спиной Кану, в стойбище, один за другим вспыхнули факелы – шум на склоне холма переполошил стражей. Развалив очередным ударом рогатый череп, мореход на мгновение повернув голову. Вокруг ярко освещенных шатров он заметил юркие черные тени, окружавшие стойбище тугим кольцом. Похоже, тварей были сотни. Послышались крики и лязг оружия. Громко блеяли овцы и ржали перепуганные кони.