Акушеры в Сочи

Истекал срок подачи списка молодому профессору. Собственно, благодаря ему и открылись перспективы самой поездки. Большие связи были одним из несомненных плюсов нового шефа. В этом смысле он составил Римме Пантелеевне серьёзную конкуренцию. Договорились, что Фердинандовна принесёт окончательный вариант на планерку. Час икс приближался, а решения так и не было.

На первом месте стоял Палыч. Ему Фердинандовна была «должна». Поездка в Сочи с проживанием в отеле и полным пансионом эквивалентно заменяла обещанную путёвку в санаторий. Далее следовали заведующие: сама Фердинандовна, Рита Игоревна, Марият и Аманда Карловна. Анатолич, как неформальный заместитель Фердинандовны, шел следующим. Два места уходили в консультацию: Розе Львовне и Мальвине. Итого оставалось две вакансии, на которые претендовали остальные сотрудники родильного дома и консультации.

Ни одно руководство ни за что бы не позволило открыть все фланги и оставить роддом без рабочих рук, если бы не волшебное слово «мойка». Внеплановые каникулы, когда врачебной работы нет, а заплата идёт по-прежнему. Именно в этот момент руководство отправляет в отпуск максимальное число сотрудников. Сейчас эта самая «мойка» как нельзя кстати совпала с южным конгрессом.

Анатолич целую неделю обхаживал Фердинандовну, склоняя отдать два последних места своим друзьям и соратникам – Евгеше и Корзинкину. К Евгеше Фердинандовна благоволила. О Корзинкине, разумеется, не могло быть и речи. Во-первых, он не был лучшим сотрудником. Во-вторых, работал без году неделя. Отсчет Фердинандовна вела от нового поступления Корзинкина в свое отделение, обнулив предыдущий стаж. Таким образом, оставалось ещё одно свободное место. И Фердинандовна грызла карандаш.

Корзинкин прекрасно понимал, что его шансы на поездку стремятся к нулю, и уже готовился к тихой дачной жизни в компании кур и под присмотром жены Анатолича. Он был благодарен Фердинандовне уже за то, что она не отправила его в отпуск, а разрешила появляться в роддоме на «хозяйственных работах», что сохраняло ему базовый оклад.

Фердинандовна не без колебаний выделила пунктиром последнее имя в списке. Десятым членом сочинской команды стала Ольга. За нее просила заведующая консультацией.

10

Смуглянку, как и всех работников кафедры, новый шеф обязал посещать планерку и непременно занимать первый ряд. Римма Пантелеевна на правах завуча сохранила за собой место в президиуме. Во всяком случае, пока.

Медицинские одежды Смуглянки никогда не отличались целомудренностью. Для планерки она выбирала их особо тщательно. Уже месяц Смуглянка «работала» над проектом «шеф». Коленки, шпильки и высокий замах ноги он замечал и даже нежился в моменте, напоминая большого рыжего кота. Но, к сожалению или к счастью, при всех иных различиях, одна деталь объединяла его с предшественником: профессор был глубоко женат. Поговаривали, что жены своей он даже побаивался. Не субтильного телосложения хирург-стоматолог держала мужа в строгости. И он, даже если помышлял о других женщинах, предусмотрительно сдерживался. Из соображений личной безопасности. Кроме суровой профессии, у жены был ещё один существенный аргумент: влиятельный тесть.

Смуглянку подобные мелочи никогда не смущали. Она действовала по обычной схеме: вижу цель, не вижу препятствий. Правда, безрезультатно. По этой причине неподалёку продолжал трепыхался Сева.

От кафедры на конгресс ехали трое: профессор, Римма Пантелеевна и Смуглянка. Профессор брал жену (или наоборот), Смуглянка – Севу. Римма Пантелеевна пока раздумывала над мужем. Все попутчики, естественно, ехали за свой счет. Муж Смуглянки оставался на хозяйстве с ребенком.

– Уже собирался журить, Ирина Фердинандовна! Компания торопит с билетами.

Не читая, профессор сунул в папку листок с фамилиями.

– Утверждать не будете? – спросила Фердинандовна.

– Всё на ваш вкус, на ваш вкус, – ответил заведующий.

– Итак, коллеги! Всех поздравляю с закрытием на мойку и небольшим отпуском. Особенно тех, кто в списке счастливчиков. А если кто-то в него не попал – не расстраивайтесь. С появлением меня на нашей кафедре это станет обычной практикой. Все побываете на конгрессе рано или поздно.

– Хотелось бы рано… – отозвался Корзинкин.

– Всё на откуп нашей уважаемой Ирина Фердинандовны.

Профессор вновь изобразил довольного кота.

– Каждому по заслугам, – отчеканила заведующая. – И согласно штатному расписанию. А ты, Корзинкин, вообще помолчи. Осмелел после своей Венесуэлы.

– Да я просто так… – стушевался Корзинкин.

– Прошу вас, представьтесь, молодой человек! – профессор с любопытством посмотрел на Корзинкина. Слово Венесуэла его заинтересовало.

– Врач Корзинкин. Отделение патологии малых сроков, – отрапортовали с галёрки.

– Совсем недавно делился опытом с заграничными акушерами, – дополнил Палыч настолько громко, чтобы примечание услышали в президиуме.

– Весьма похвально, весьма. Так Вы используете в работе опыт иностранных коллег? – профессор желал углубиться в тему.

Зал оживился.

– Под руководством Анатолича. То есть… Фердинандовны. То есть… Ирины Фердинандовны!

– Общался на местном наречии, – еле сдерживал смех Палыч.

Корзинкину хотелось провалиться сквозь землю. Он понимал, что каждое последующее слово теперь может быть обращено против него. Фердинандовна сидела спиной, но даже через её коротко стриженый затылок он чувствовал испепеляющий взгляд.

– На конгрессе мною будет представлен доклад. Предлагаю вам поучаствовать в дискуссии. А после обсудим, так сказать, перспективы сотрудничества, – неожиданно заключил профессор.

Корзинкин понял, что влип окончательно. С лёгкой руки терапевта он сделался «молодым перспективным специалистом со знанием языка».

11

На Корзинкина в одночасье нахлынули воспоминания почти беспризорного отрочества. Когда маму вызывали к директору, а ей не на кого было оставить малолетних детей, в школу шла соседка тетя Дуся. Она молча выслушивала, что натворил Корзинкин, обещала «ему задать», а потом вела в свой маленький дом за зеленым палисадником, наливала щей и вязала в кресле неизменный шерстяной носок, пока Корзинкин ел. Так и шло всё своим чередом, пока тетя Дуся неожиданно для всех, включая Корзинкина, не вышла замуж за дядю Петю с соседней улицы и не переехала вместе с носком к нему. Беспокоить тётю Дусю у дяди Пети Корзинкин стеснялся, поэтому, если маму вызывали, приходил за неё сам. Вот и сейчас он стоял посреди служебного кабинета в окружении всех заведующих и пытался понять: хвалят его или ругают.

– Корзинкин! Всем было гораздо спокойнее, пока ты терся у Розы Львовны. Хотя бы не создавал проблем. Вот что теперь с тобой делать? Всем миром собирать в Сочи? Хоть какие-то деньги у тебя есть? – Фердинандовна уже спустила пар и пыталась мыслить конструктивно.

Корзинкин развел руками.

– Действительно… Откуда у тебя деньги… Какой чёрт тебя вообще дернул выступить на планерке?! – Фердинандовна закипела ровно на секунду, как электрочайник, который включили по ошибке.

– Думал, для поддержания разговора… – оправдывался Корзинкин.

– Кто тебя просит думать, когда не надо?!

Корзинкин шумно вздохнул.

После диалога с новым шефом было очевидно, что Корзинкина надо брать. Как и то, что в списке Фердинандовны его нет. Ни один человек в роддоме или на кафедре ещё не познакомился с молодым профессором настолько, чтобы просить у него список обратно. Фердинандовна корила себя за то, что поторопилась и не придержала бумагу до окончания планёрки.

Римма Пантелеевна содействовать переговорам категорически отказалась, ссылаясь на «сложные взаимоотношения». О том, чтобы просить Смуглянку, не могло быть и речи. Во всяком случае, Корзинкин был для этого недостаточно масштабной проблемой. Ирина Фердинандовна едва удостаивала ее кивком с того дня, как Смуглянка не вышла в отделение. Остальные заведующие соблюдали формальную любезность, но лишний раз контактировать с шефом не стремились. Фердинандовне пришлось собирать внеплановую летучку.

Роза Львовна влетела в кабинет запыхавшись.

– Прошу меня извинить, товарищи! Бежала со своей планерки! Ирочка!

Фердинандовне досталось отдельное приветствие. С объятиями.

– Так вот, Роза Львовна, – вернулась к вопросу заведующая патологией, – речь идёт о нашем и вашем бывшем сотруднике Корзинкине!

За очками Розы Львовны, как водится, заплясали чертики.

– Встал вопрос о включении дополнительного человека в список. Конкретно Корзинкина. Варианты: поменять кого-то на Корзинкина по уважительной причине, рассмотреть возможность отправки Корзинкина в командировку за счет средств роддома. Какие будут предложения?

Заведующие молчали. Желающих поступиться собственным местом не было. Удалить из списка Палыча или Анатолича не рассматривалось. Евгешу тоже: Анатолич встанет на дыбы. Под вопросом оставалась лишь одна персона: Ольга. Для такой замены требовалась безоговорочная поддержка Розы Львовны.

– Роза Львовна, может, у вас есть какие-то соображения на этот счет? – Фердинандовна действовала дипломатично.

– Так понимаю, спорная кандидатура одна? – уточнила заведующая консультацией.

Фердинандовна кивнула.

– В таком случае, – Роза Львовна поправила очки, – я отдаю своё место.

– Нет, нет и ещё раз нет! Это никуда не годится! Чтобы Вы! Да лучше я…

Фердинандовна не успела уточнить, в чём именно она лучше, как Роза Львовна продолжила:

– В команде я остаюсь. И от поездки не отказываюсь. Но поеду за свой личный счет. Могу себе позволить, – добавила она после паузы.

Присутствующие облегченно выдохнули. Раздались одобрительные аплодисменты.

12

Ботинки Палыча едва касались земли. Он практически парил от восторга. Терапевта доставили в аэропорт отдельным авто! Женская часть команды, включая жену профессора, купалась в его фирменных комплиментах, тостах и дифирамбах. Несмотря на пожизненную терапевтическую практику, в душе Палыч давно считал себя акушером и сегодня готов был поклясться в этом всему миру. Аманда Карловна уже опасалась, как бы не пришлось нести терапевта в самолет.

Корзинкин потягивал пиво и без конца косился на Ольгу. Та положительно его не замечала. Когда Корзинкин всё-таки улетел на «венесуэльские прииски», она рыдала сутки. А по его скорому возвращению почему-то испытала не радость, а душевное опустошение. Все его несмелые попытки заигрывания болтались в воздухе, как, впрочем, и попытки Рибоконя. К моменту вылета на конгресс Ольга чувствовала себя совершенно свободной.

Новый шеф в приподнятом настроении и дорожном клетчатом костюме восседал за центральным столиком, изучая свою новую команду по окружности. Сам себе он казался генералиссимусом. Что почти соответствовало действительности: их с женой ждали кресла в бизнес-классе.

Аманда Карловна совершенно напрасно переживала за Палыча. Он не только сносно стоял на ногах, но даже помогал женщинам размещать ручную кладь на багажных полках. При взлете, правда, он уже сладко спал, пропустив причитания и молитвы Риммы Пантелеевны.

Благодаря искусству пилотов и духовным практикам завуча полёт прошёл идеально. Для кого-то даже незаметно. Всю дорогу из аэропорта в отель терапевт возмущался, что никто не разбудил его для горячего питания.

От веселого пробуждения Палыча на борту до травмпункта не прошло и суток. Также быстро рассеялся сплин Корзинкина. Скомканная и абсолютно ненужная до этого момента салфетка приобрела неожиданную ценность.

Загорелая медсестра в голубой пижаме выкрикнула фамилию Карапетян, и Агата со своим подопечным скрылись в перевязочной. Палыч взвыл погромче, провозглашая рьяное нетерпение. Корзинкин бережно разгладил на коленке салфетку с адресом Агаты и отправил обратно в карман.

– Кто же так адреса девушек хранит? Потеряешь – улетит птичка, – со знанием дела подметил Евгеша.

– Не потеряю, – заверил Корзинкин и похлопал для верности по карману.

– Сегодня пойдёшь?

– На утро договорились. Сегодня банкет. Шеф велел быть.

– И давно шеф тебе указ?

– Так он всем нам пока «указ».

Евгеша не стал возражать, рассудив, что какая-то доля правды в словах Корзинкина есть.

Ноги оказались слабым местом Палыча. У него уже была в анамнезе ситуация, после которой он провалялся на «санаторно-курортном» лечении в отделении мужа Фердинандовны. И вот опять.

Из смотровой терапевта вывезла на коляске всё та же загорелая медсестра и передала с рулоном инструкций в руки Евгеши и Корзинкина. Палыч, успокоенный заправским обезболивающим, восседал гордо и почти торжественно.

– Ну, ты у нас теперь Крестный отец! – всплеснул руками Корзинкин.

– Таскай теперь этого «отца» повсюду, – проворчал Евгеша.

– Да ладно тебе! Ходячий я. Кости целы. Пару дней повозите, а потом я сам.

– До сортира сможешь? – уточнил Корзинкин.

– Попрошу старого больного терапевта не обижать!

– Обидишь тебя. Как же, – Евгеша оценивающе смотрел на Палыча в новом транспортном средстве. – Это же специальное такси теперь вызывать. А оно в три раза дороже!

– У меня, между прочим, производственная травма! Так что счёт предъявлю начальству. Я просил номер со всеми удобствами, а не с Корзинкиным!

– Палыч, ты особенно-то на Корзинкина не наезжай, – предостерег Евгеша. – Для тебя он пока что основная рабочая сила.

В подтверждение слов Евгеши Корзинкин лихо развернул кресло с новоявленным Доном Корлеоне и покатил к пандусу.

– Предлагаю, прежде чем вызывать такси, искупаться. Здесь недалеко, – распорядился Корзинкин.

Идею приняли. И троица покатила в сторону городского пляжа.

13

– Корзинкин! Аккуратнее по зыбучим пескам! Налегай помягче. Не хотелось бы ещё что-нибудь сломать! – командовал Палыч через плечо.

– А ты, я смотрю, поправляешься, – подметил Евгеша, уже набравший полные кеды.

– Пока не отужинаю на банкете, здоровье мое всё ещё под угрозой! Так что не затягивайте с водными процедурами. И вообще, темнеет уже. Зонтики собирают.

– …В городе Сочи темные ночи… – пропел Евгеша.

– Вот именно!

– Мы быстро, – пообещал Корзинкин, скидывая шорты. – Очень уж хочется охолонуться. Употел.

– Палыч, сторожи вещи! У меня там деньги!

– Ой, Евгеша, не смеши мою бабушку. Какие у тебя деньги?!

Белоснежная марлевая повязка и новое транспортное средство придавали Палычу определенный шарм. Кроме того, минимум пару дней можно было эксплуатировать молодежь на законных основаниях. Все это вернуло терапевта в привычное расположение духа.

Отвечая Фердинандовне, что денег на поездку у него нет, Корзинкин слегка темнил. Проживание на даче Анатолича имело свои издержки. Но зато он изрядно экономил и даже отложил какую-то сумму в скрипичный футляр. На юг Корзинкин прибыл с полупустым венесуэльским рюкзаком, рассудив, что смены белья ему вполне достаточно, а купальные принадлежности можно купить на месте. Ещё утром он приобрёл в первом попавшемся павильоне замечательные плавательные трусы в зелёных петухах. И сейчас дефилировал в них в сторону моря. Евгеша решил купаться «в чем есть», поскольку известие о травме Палыча застало его в столовке.

Корзинкин нырнул с разбегу. Евгаше сначала тщательно смочил голени.

Палычу даже нравилось его положение. Он действительно на секунду представил себя главой акушерского клана. И подумал непростительную для терапевта мысль: не начать ли курить сигары? Хотя бы временно.

Мечтания его прервал загорелый парень с детской коляской конструкции «трость». На месте пассажира «сидела» объемная кастрюля.

– Подходи, налетай! Вкусная сладкая кукуруза! Самая сладкая на районе! Не желаете, молодой человек? – обратился он к Палычу.

– Я, конечно, временно инвалид, но не слабоумный, чтобы обрадоваться подобному комплименту!

Торговец ни чуть не смутился и приоткрыл крышку кастрюли. В ноздри и в голову терапевту ударил дурманящий запах вареной кукурузы. Он понял, что не ел со вчерашнего дня.

– По чем ваш товар, любезный? – смягчился Палыч.

– С солью? Без соли? Одну? Две? – захлопотал парень.

И тут Палыч постигло новое озарение: нет денег! Но голод накатил столь отчаянно, что Палыч принялся генерировать идеи. Он вспомнил, что Евгеша что-то лопотал о деньгах.

– Подайте мне, пожалуйста, вон те шорты!

Продавец с готовностью исполнил просьбу. Подобное поведение противоречило всем жизненным принципам терапевта. Но, расценив положение как безвыходное, он запустил руку сначала в карман, а потом в бумажник.

Пловцы вернулись как раз вовремя. Палыч догрызал свой початок и уже косился на остальные.

– Видите? Проявил заботу о ближних!

Корзинкин с Евгешей тоже были голодны и с жадностью набросились на кукурузу. Евгеша, выслушав покаяние Палыча, проявил понимание и простил вольность с бумажником.

– Палыч, а мои шорты тоже у тебя? – спросил Корзинкин с полным ртом.

– Твои на месте. Евгешиных барышей вполне хватило.

– Да нет их здесь, – Корзинкин перестал грызть початок и принялся шерудить ногами песок.

– Ты смотри хорошенько! Куда им деться?! – Палыч оперся на поручни и привстал в кресле.

Вода стекала с мокрого Корзинкина в остывающий песок также безнадежно, как таяли едва забрезжившие мечты. В кармане шорт осталась салфетка с адресом новой знакомой.

14

– Загребай широким плугом! – командовал Палыч. – Жаль, тросточки нет, сгодилась бы за грабли.

Корзинкин, похожий на котлету в панировочных сухарях, сердито посмотрел на терапевта. Они с Евгешей взрыхлили уже два метра площади вокруг Палыча, но всё было напрасно. Шорты испарились.

– Нет, ну вы только подумайте, а! – поменял концепцию Палыч. – Украли дорогую вещь на глазах у пожилого инвалида! Ловкачи!

– Это продавец кукурузный стибрил, пока ты мой бумажник шерстил, – предположил Евгеша.

– Не он! Точно не он! Продавец был постоянно в моем поле зрения! – отнекивался терапевт.

– Ну а кто тогда?!

– Подельник у него был! Он видел, как я из твоих портков деньги вынимаю. И подумал, что в других тоже есть.

Корзинкин продолжал сосредоточенно ползать на карачках, обыскивая каждую пядь песка. Стоило только подумать, что удача вновь ему улыбнулось, как вмешался пляжный воришка. От ощущения провала Корзинкина спасало одно: «отпускные» он оставил в отеле. В кармане шорт лежали несколько монет, ключи от номера и заветная салфетка с адресом Агаты.

– Баста! Кончай работать.

Корзинкин встал и принялся отряхивать подсохший песок.

– Да ладно тебе, Корзинкин, расстраиваться, – успокаивал Евгеша, в тайне довольный, что у самого ничего не пропало. – Найдешь себе ещё одну. Мы ведь только приехали!

– Ещё одну. Как же. Ты видел, какая она? А ты видел, Палыч? – взгляд Корзинкина на секунду засиял мечтой.

Вообще-то Палыч запомнил только загорелую медсестру и травматолога, которые занимались непосредственно ногой, а все другие лица были вытеснены болью в ноге. Но он согласно кивнул, поскольку чувствовал себя немного виноватым в пропаже. Хоть и не готов был в этом признаться.

Когда троица появилась в холле отеля, акушерская делегация в вечерних нарядах подтягивалась в сторону банкетного зала. Никто не собирался пропускать «званый ужин» молодого профессора. Палыч в кресле и Корзинкин в зелёных петухах произвели фурор, что очень огорчило Евгешу, поскольку грузовое такси до отеля оплатил именно он. Но толпа окружила Палыча с Корзинкиным, оттеснив Евгешу за ватерлинию. Не дождавшись внимания, он махнул рукой и в одиночестве пошёл в сторону лифта.

На ужине гвоздём программы снова стал Палыч. Его усадили между новым заведующим кафедрой и его женой. Ещё в аэропорту профессор просёк, что терапевта можно использовать как подушку безопасности. Жена так смеялась над его каламбурами, что профессор хотя бы временно лишался ее неизбежного внимания и мог легонько флиртовать с хорошенькой аспиранткой. Смуглянка выбор профессора не ободряла. Она ковырялась в салате и продумывала следующий шаг.

Аманда Карловна тоже много чего не одобряла. Во-первых, её не позвали в травмпункт, и она полдня сходила с ума, не зная, что происходит. Во-вторых, Палыч был заблокирован профессорской женой и слишком весел для раненого. Верхняя губа с усиками шевелилась, как если бы заведующая обсервацией что-то замышляла.

15

Таксист притормозил у шлагбаума. За ним начиналась закрытая территория пусть не элитного, но очень добротного коттеджного поселка.

Вообще-то Агата не собиралась выходить из машины. Но Марсель смотрел на нее так жалобно и доверчиво, что сердце ее дрогнуло.

– Горе луковое… Мне кажется, я никогда от тебя не избавлюсь…

Марсель был так зачарован своей прекрасной сопровождающей, что мысль об оплате проезда не пришла ему в голову. Агата вытащила из кошелька несколько купюр и подала водителю.

– Выходим! – скомандовала она.

Марсель беспрекословно подчинился. Она оглядела его сверху вниз, взяла за здоровую руку и повела вдоль частного сектора, как воспитательница детского сада возвращает родителям перехваченного при побеге ребёнка.

– У меня свой сын дома. А я с тобой вожусь!

Весь разговор состоял из монолога Агаты. Но взгляд Марселя по красноречию вполне заменял человеческую речь.

– Мне завтра на конгресс с утра. Я тебе уже говорила. Я врач, акушер-гинеколог!

Марсель семенил рядом.

– Мне повезло, если хочешь знать! В нашем городе редко удавалось учиться. Я же заведующей была.

Агата выпрямилась, подчеркнув совсем не лордоз. Ах, если бы это видел Корзинкин… Но за руку держался Марсель.

– Не веришь? По санавиации летала!

Марсель хотел подтвердить, что ещё как верит! Но не посмел перебить.

– Какая учёба с такой работой?! Сплошные командировки! А здесь? Только приехала – и на тебе! Конгресс! Профессоров тьма-тьмущая! Все книжки пишут. А мы по ним работаем. Понимаешь?

Марсель очень даже понимал. Просто в данный момент потерял дар речи. Агата бы удивилась, узнав, что среди армянской родни он слыл ярым болтуном. Переговорить его было мало кому под силу. Мама Марсела уверяла, что родился-то он нормальным. Просто в детстве над кроватью сына висело радио. Вот он и пристрастился болтать без умолку. На всех известных языках.

Завидев Марселя за руку с девушкой, армянская мама едва не лишилась чувств. В сравнении с сыном была она гораздо увесистей. И только по мягкому взгляду тёмных глаз в них можно было распознать родственников. Подвязанная рука едва не спровоцировала еще один обморок. Отец Марселя вовремя подхватил жену под руку.

Не надо знать генетические законы Менделя, чтобы с первого взгляда понять, в кого пошёл фигурой Марсель: он был клоном своего отца. А вот что столько лет примагничивало папу и маму, стоило поискать в законах физики. С возрастом папа не усох, и мама не поправилась. Каждый был в своём теле изначально. Но контрастный антропометрически союз был примером и гордостью всей родни.

Марсель был одним из четверых братьев. Не младшим, но самым не пристроенным. Поэтому душу армянской мамы окутал пряный аромат надежды.

– Так уж вышло… Чинил диван, – развела руками Агата, с облегчением передавая Марселя. – Рана обработана, как положено. Я проконтролировала.

Агата зря волновалась о претензиях. Ничего подобного не произошло. Но и отделаться от семейства быстро тоже не получилось. Она и глазом не успела моргнуть, как уже сидела за накрытым столом, а перед ней дымилась тарелка со знаменитыми «мясными розами».

16

Корзинкин в этот момент тоже усиленно питался. Шведский стол, несомненно, улучшил настроение, и утрата заветной салфетки переживалась уже не так остро. Что он мог предпринять поздним вечером в чужом городе? Ничего!

– Ну, допустим, обратишься ты в адресный стол. Что у тебя на нее есть? – разглагольствовал Евгеша.

– Имя, – Корзинкин налегал на отбивную.

– Одного имени мало! Надо хотя бы фамилию.

– У неё очень редкое имя: Агата!

– Хм. Действительно, имя редкое… А если она приезжая?

– Я не спрашивал.

– Адрес совсем не помнишь?

– Совсем, – убедительно ответил Корзинкин. – У меня зрительная память не очень.

– Эх, Корзинкин, Корзинкин. Не бывать тебе разведчиком. Удивляюсь, как вообще тебя взяли в Венесуэлу с такими данными.

– Так он туда и не доехал! – гоготнул Палыч, почуяв любимую тему.

– Какая-то улица ягодная была… То ли каштановая, то ли виноградная…

– Ту ты деревня, Корзинкин! Каштан – это орех, а не ягода! – возмутился Евгеша.

– Это, между прочим, вопрос спорный! – вступился Палыч. – Французы до сих пор не определились.

– Орех, не орех – сведений все равно мало! – вильнул Евгеша. – Будешь ходить по улицам и заглядывать в лица всех встречных девушек.