Акушеры в Сочи

Лера Грин

Акушеры в Сочи

1

Угловой малиновый диван стал не просто единственным украшением комнаты, но и напоминанием о собственном легкомыслии. Причин тому было несколько. Во-первых, его брат-близнец, как оказалось, спокойненько стоял в хозтоварах на соседней улице. А доставка из Адлера влетела в копеечку. Во-вторых, прежде чем решиться на покупку, стоило соотнести габариты с площадью. В третьих, приглашать для сборки мастера по имени Марсель изначально было вариантом провальным. Марсель – это город! Как он может собрать диван?! Но Агата об этом не задумалась, потому и провела весь вчерашний вечер в городском травмпункте. Спасая Марселя.

До происшествия с диваном она знала всего одну больницу в городе. Да и то лишь потому, что сама совсем скоро собиралась в ней работать. Вчера же ей нечаянно пришлось окунуться во все прелести и тонкости государственной медицины, от которых, собственно говоря, она и сбежала к морю, захватив с собой парочку чемоданов и тринадцатилетнего сына.

Марсель оказался не только малопригодным в хозяйстве, но и абсолютно беспомощным в состоянии стресса. Прищемив сразу три пальца, он кричал «помогите!» так истошно, что соседи принялись стучать сначала по батарее, а затем в дверь.

Хотя травматология и не была её профилем, Агата не растерялась. Она налила кастрюлю ледяной воды, благо вода в кране была, и директивно погрузила туда конечность Марселя. Только обезвредив пострадавшего, она добилась от него адреса городского травмпункта. В армянских тёмных глазах Марселя было столько муки, что Агата просто не смогла отправить его на такси безнадзорно. Тем более, что плюсневые кости, насколько она могла судить, действительно пострадали. Что позже и подтвердил рентген.

Велюровый гигант занимал четверть комнаты. Даже с учетом того, что другой мебели пока не было, а чемоданы разместили в комнате сына – это был перебор. Зато спать на диване было просторно и ловко. Агата наслаждалась. На дежурствах и в бесконечных командировках по санавиации она засыпала на раскладушках, каталках, сиденьях вертолетов и даже пару раз на операционном столе. Заведующая отделением экстренной гинекологической помощи – была её прежняя должность.

Целых два года статная златокудрая Агата была самой молодой заведующей не только в своей больнице, но и в городе. В этом можно было легко убедиться на селекторных совещаниях, которые регулярно устраивал местный департамент здравоохранения. Руководитель департамента, беспринципно молодящаяся дама с каштановым шиньоном, напоминала об этом Агате при каждом удобном случае. Или без него. Копна волос, которую Агата с трудом усмиряла под одноразовой шапочкой, будоражила старушку более остального.

Но Агата была не их тех, кто сдается, выгорает и боится работы. Она справлялась. Запомнив однажды наставление профессора: «не пропускайте рабочие неприятности через головной мозг, пропускайте через спинной» – Агата всегда придерживалась данной позиции. В работе. Но не в жизни.

«У нас интернациональный коллектив, – похвасталась при знакомстве на новом месте главная медицинская сестра, имея в виду географию. – И очень дружный!». Ничего удивительного, что в южном городе в одних стенах сошлись романтики из разных уголков не мира, но страны точно. Сошлись в данном случае по профессиональному признаку. Однако в шкатулочке каждого хранилась собственная история. Даже у тех, кто утверждал, что просто переехал в «лучший климат» или «на заработки». У Агаты история была тоже.

2

– Це-лу-ю но-о-очь со-ло-ве-е-ей на-а-ам насви-и-истывал. Го-о-род молча-а-ал. И молча-а-али дома-а-а…

Палыч усердно раскладывал бритвенные принадлежности на керамической полке, а летний гардероб ещё ожидал прикосновения утюга в чемодане. Шкаф предварительно разделили на две части, что, как утверждал Палыч, всё равно не защищало его личные вещи от «солдафонского» парфюма Корзинкина. Койку у окна он уступил Корзинкину сам, обставив дело как широкий жест. На самом же деле Палыч просто боялся грозы. А с учетом «первой линии» отеля ещё и шторма.

Всё утро терапевт зайцем прыгал вокруг ресепшен, окучивая администратора. Убедившись, что одноместный номер не светит ни при каких обстоятельствах, Палыч согласился на Корзинкина.

Анатолич с Евгешей устроились по соседству. Буквально через стенку. Перегородка между балконами вообще носила номинальный характер. При незначительной сноровке попасть из комнаты в комнату можно было «через улицу».

– Нашёл! – взревел Корзинкин, победно размахивая над головой паровым утюгом. – Аж на пятый этаж бегал!

– Хотя и так понятно, кто мозг в нашей команде, но ты все же поосторожней с тяжелыми предметами. Не ровен час, уронишь себе на голову. Или на ногу. Вози тебя потом в инвалидном кресле!

– И это вместо спасибо?! Для тебя старался, между прочим! Мне твой утюг и даром не нужен! Само отвисится.

– Потому что ты, Корзинкин, малокультурный человек. И не организованный к тому же. Ладно. Давай сюда. Благодарствую сердечно.

Палыч сунул вилку в розетку и опрометчиво водрузил утюг на прикроватную тумбочку. Ворчал терапевт для виду. На самом деле душа его ликовала. Это, конечно, была не совсем путёвка в санаторий, которую он выторговал по осени у Фердинандовны. Но поехать с акушерами на конгресс в Сочи на халяву, всё равно было редким везением. Тем более, что к разговору о санатории он планировал непременно вернуться.

– Кончай благоустройство, Палыч! Все на обед пошли! Шведский стол! С напитками, говорят!

– Не могу предстать не отглаженным перед дамами! Ты беги, занимай столик! Я догоню!

Корзинкин, обрадованный официальным разрешением временного босса, мелькнул в дверях майкой-тельняшкой и оранжевыми сланцами.

– Ну никакого понятия о манерах, – бубнил Палыч, сооружая на кровати подобие гладильной доски из запасного одеяла.

В отличие от Корзинкина, который ещё в самолете переобулся в сланцы сорок пятого размера, а едва заселившись, бросил рюкзак посреди комнаты и первым делом рванул на пляж, Палыч наслаждался отдыхом по всем правилам: принял душ, намазался солнцезащитным кремом и облачился в махровый белоснежный халат с эмблемой отеля «Райское место».

Пока грелся утюг, он блаженно жмурился на балконе, подставляя яркому сочинскому солнцу свежевыбритый подбородок. Корзинкина ничуть не смущало прохладное майское море. Палыча оно не смущало тоже: он собирался плавать только в бассейне с подогревом при отеле. Тем более что вход для постояльцев был бесплатным.

Продолжая выводить «соловья», терапевт старательно расправил на кровати белое поло и потянулся к раскаленному утюгу.

3

Утюг соскользнул в аккурат на большой палец правой ноги. Кожа вокруг тут же пошла пузырями, а ноготь почернел. Отек на глазах распространялся в сторону голеностопного сустава. Единственным подручным обезболивающим средством оказался мини-бар. С момента заселения Палыч инструктировал Корзинкина, что напитки в номере платные и дорогие, и что не следует прикасаться к ним без крайней необходимости. Когда прибежала подмога, Палыч был уже относительно обезболен и настолько же трезв. К такси его подкатили на тележке для багажа, в гостиничном халате и с обмотанной мокрым полотенцем ногой. Пророчества пока сбывались не в пользу терапевта.

Несмотря на щуплое телосложение, Евгеша страстно любил поесть. А уж поесть за «шведским столом» тем более. Известие о том, что Палыч «проломил себе ногу утюгом», застало его на очередном заходе за горячим. Очевидно, что главным сопровождающим в травмпункт был назначен Корзинкин. Но поскольку он уже продегустировал «домашнее красное», Евгеша, вместо обеда, сидел теперь рядом с водителем такси, наслаждаясь музыкальной композицией из автомагнитолы. «…Слева горы, справа горы, впереди Кавказ…» – подпевали пострадавший с Корзинкиным с заднего сиденья. Да так складно, словно это был их ежедневный репертуар.

В травмпункте была толпа. «Крайней» оказалась видная блондинка в облегающем сарафане фисташкового цвета. Она опекала молодого армянина с перевязанной косынкой рукой. Парочка сидела, но даже так было понятно, что девушка высокого роста. Трезвый Евгеша объективно оценил свои шансы и не удержался от вздоха. У Корзинкина, напротив, не было ни единого противопоказания познакомится. Через пару минут он уже знал, что девушку зовут Агата, а пострадавший с косынкой – «просто работник», который что-то не вполне удачно чинил.

– Так я же мастер по сборке диванов! – Корзинкин обозначил фирменный лордоз.

– Правда? – зарумянилась Агата.

– Конечно! Обращайтесь!

– По-моему он и правда что-то не докрутил! – Агата покосилась на спутника.

– Пишите адрес, – Корзинкин сунул ей салфетку, невесть откуда взявшуюся в кармане шорт.

Если бы не травма, Палыч, вполне вероятно, предостерег бы Корзинкина от необдуманных решений. Но действие экстренного обезболивающего уже ослабло, и он тихо подвывал, потирая ногу. Корзинкин же, разгоряченный домашним вином и сочинским солнцем, забыл, что когда-то уже давал себе обещание осторожнее вкручивать лампочки, и что недавняя история с Венесуэлой и тремя женщинами ещё не вполне завершилась. Евгеша, тем временем, стрелял глазами в поисках подходящего для себя варианта.

4

Полгода назад.

В столичном аэропорту, за тысячи километров от родильного дома и консультации, Корзинкин вновь отрабатывал карму: писал объяснительную. Писал, что не имеет ни малейшего отношения к французскому бульдогу и голубым камням. А борт на Каракас в это время набирал высоту.

Когда Корзинкин окончательно осознал, что больше никуда не летит, он даже обрадовался. Сложный выбор, на который ушла не одна неделя душевных мук, в один миг разрушили непредвиденные обстоятельства. Более нелепого разрешения ситуации трудно было себе представить. Как и то, что подобное могло произойти с кем-нибудь, кроме Корзинкина.

Отпустили его лишь к вечеру, многократно и тщательно проштудировав документы. Дольше всего пришлось ожидать ответа из консульства. Здесь Корзинкину повезло: его личность и намерения подтвердили. Все могло быть гораздо дольше и муторней. Убедившись в непричастности задержанного к контрабанде, один из лысых извинился за «ошибочку», второй сурово промолчал. Накануне в отдел прислали ориентировку на некоего проходимца. Корзинин его отдаленно напоминал. Поимка преступника обещала продвижение по службе. А дело не выгорело.

Корзинкин вышел из отделения с пустой головой и пустым желудком. Последний прием пищи был в воздухе на предыдущем рейсе. Потом неожиданно началась заварушка с контрабандой.

Корзинкин огляделся в поисках бара, и тот радостно подмигнул ему подсветкой в виде морды козла. Завладев свободным местом у стойки, Корзинкин заказал двойной коньяк и орешки. Летел он налегке во всех смыслах. Билеты были оплачены фирмой. А вернуться он предполагал не так скоро и будучи состоятельным человеком. Оставшиеся от продажи нехитрого имущества деньги Корзинкин отправил матери и братьям. Ребром встал вопрос: где раздобыть денег на обратный билет. И вопрос этот был не единственным. Как распорядиться своей жизнью дальше? Чтобы ответ получился кратким, Корзинкин попытался бежать в Венесуэлу. А сейчас он вновь оказался у исходной позиции.

Корзинкин цедил коньяк медленно. Во-первых, для питания организма. Во-вторых, чтобы подольше оставаться ближе к цивилизации. Ресурсов на вторую порцию не было.

– Два двойных со льдом. И мясную тарелку.

Парень в темных очках и бейсболке уселся рядом. Официант приветственно поднял руку с полотенцем, подтверждая личное знакомство. Корзинкин с завистью покосился на соседа. Вернее, на тарелку, которая появилась вслед за стаканами. Парень ерзал, собираясь что-то предпринять. Наконец резко повернулся к Корзинкину и подвинул ему напиток.

– Угощаю.

Корзинкин не мог поверить в такую удачу.

– Не узнал? – спросил парень и снял бейсболку.

Что-то показалось Корзинкину отдалённо знакомым. «Лысый! Ты?!» – чуть не закричал он. Но сдержался и потянулся к стакану.

– Ты это, – продолжил лысый без бейсболки, – на брата моего не обижайся. Он вообще-то мужик нормальный.

Опасаясь, что неожиданный приятель передумает, Корзинкин выпил залпом и набросился на закуску. Лысый отнесся с пониманием и повторил заказ.

– Мы вроде виноваты перед тобой. Так это… Может, чем-то смогу помочь?

Накопительный эффект от стресса, голода и алкоголя заструился влагой по небритым щекам Корзинкина.

5

– Слушай, а ты оставайся у нас, а?! Ну а что? Фактура у тебя подходящая! Охранником с руками и ногами возьмут! Я поговорю с кем надо, – лысый доверительно понизил голос.

– Да я врач! Понимаешь ты это или нет?! Врач! Женский доктор!

– От трепло, а… – приятель махнул рукой и накатил очередную порцию.

После третьей нарезки они переехали за плетеный столик под пальмой, с которого открывался романтический вид на огни взлётно-посадочной полосы. Лысого звали Жора. «Отличный парень!» – рекомендовал его позже Корзинкин.

– Ну, допустим, – прищурился Жора. – А чем докажешь?

– Чем… Да хоть чем! – горячился Корзинкин.

– А вот я тебе сейчас придумаю каверзный вопрос…

– Валяй!

– У кореша моего, например, трое детей. И ни один на него не похож! Как доказать, что жена ему изменяет?

– Обожди… Это он сам хочет доказать? Или ты?

– Конечно я! Открыть глаза хочу этому придурку!

– А есть дополнительная информация?

– Обижаешь, – расплылся в улыбке Жора. – Кое-чему меня научили в школе милиции.

– Ну, в таком деле врач тебе не нужен. – Корзинкин немного огорчился, что не удалось козырнуть профессией.

– Ещё как нужен! Если я ему предоставлю фото с наружки, он не поверит. А вот медицинское свидетельство – другое дело.

– Это совсем просто: тест на отцовство. Акушеры тут ни при чём. Мы имеем дело только с конечным продуктом.

Но Жора уже завелся.

– А вот есть у меня ещё одна история… Рассказывает, что трубы у нее перемотаны.

– Перевязаны, может? – усмехнулся Корзинкин.

– Ну, пускай по-твоему. Так вот, утверждает, будто предохраняться не надо. Что скажешь?

– Метод надежный, – Корзинкин обновил стаканы. – Но и он не без греха. Лично делал кесарево после перевязки труб!

– Да ну?! Ты?! Сам?!

Очередной факт о новом друге Жору изумил:

– Уважаю… Давай морского! За тебя!

Приятели синхронно глотнули.

– И зачем тебе та Венесуэла?! Ты же вон какой! – Жора растопырил руки, определяя масштаб личности.

– Да вот я и сам теперь думаю, зачем… – Корзинкин вздохнул. – У меня ведь женщина…

Он хотел добавить, что не одна, но придержал лошадей.

– Где? – Жора громко икнул. – В Венесуэле?

– Да в какой Венесуэле! Дома…

Корзинкин с завистью посмотрел на очередной набирающий высоту авиалайнер и осознал, что пьет на Жорины деньги.

6

– Матушка, Пресвятая Богородица! Да что же это делается?! Изыди, нечистый! – Палыч отступал назад, пока не напоролся на застывшего с разинутым ртом Евгешу.

– Корзинкин!!! Ты?! – Евгеша даже не отреагировал на отдавленную терапевтом ногу.

Корзинкин стоял в пороге ординаторской, как нашкодивший ученик в кабинете директора.

– Почему так быстро? Мы тебя раньше будущей зимы не ждали, – Евгеша на всякий случай тронул рукой Корзинкина, чтобы убедиться в его наличии.

Палыч отпаивал себя «водичкой» из чайника.

– Ты хотя бы предупреждал о телепортациях, ей-богу… Старого больного терапевта так и до инфаркта довести можно, – в подтверждение, но с опозданием, Палыч схватился за область сердца.

Свое триумфальное возвращение Корзинкин представлял иначе: прожженный венесуэльским солнцем, он предстает на планерке в дорогом камзоле, в шляпе с пером, со шпагой и с кошельком, набитым дукатами. Корзинкин не тяготел в художественной прозе и был, в отличие от Рибоконя, далек от поэзии. Зато он любил кино. И собственный образ мушкетера порой ему даже снился. Однажды сон был настолько реалистичным, что по пробуждении он вскочил и распахнул дверцу плательного шкафа. Внутри не было ни доспехов, ни дукатов. Только пустой кожаный футляр для скрипки. Корзинкин хранил в нем паспорт, диплом, сберегательную книжку и другие важные документы. Футляр был единственным наследством, доставшимся от отца, не считая красоты лица и аристократичного лордоза.

Отца Корзинкин почти не помнил. Родители расстались, когда он был маленьким. По эмоциональной версии матери, ушел отец ночью, не прощаясь, с зубной щёткой и скрипкой без футляра. Какое-то время мать хранила в нем нехитрые украшения и деньги. Когда она снова вышла замуж и родила младших, по одному в год, футляр незаметно перекочевал к Корзинкину.

– Здорово были! – на мгновение Анатолич остановился в дверях ординаторской. – Ну, наконец-то… Ожидал тебя гораздо раньше.

Пожав смущенному Корзинкину руку, он совершенно спокойно прошел к своему столу. Не сговариваясь, Евгеша с Палычем цепью двинулись на Анатолича.

– Это что же получается? Ты все знал? И нам ничегошеньки не говорил? – угрожающе начал Палыч.

– Ничего я не знал. Отстаньте.

– В жизни не поверю, что ты бы так спокойно отреагировал, если бы не знал заранее! Евгеша! Пари держу, что он знал!

– Правда, Анатолич, колись! Знал ведь? – вторил Евгеша.

– Знал, не знал – какая разница?! Я говорил вам с самого начала, что он долго там не протянет? Говорил! Ну вот, пожалуйста! – парировал Анатолич. – Получилось немного быстрее.

– Одно дело – предполагать! Другое – знать и не говорить сослуживцам! – горячился Палыч. – Я в бане ещё подметил, что он как-то странно себя ведет…

Пользуясь тем, что временно от него отстали, Корзинкин уже инспектировал холодильник.

* * *

Жора действительно оказался хорошим парнем и решил вопрос с обратным билетом. Корзинкин прилетел накануне вечером и переночевал на даче у Анатолича. Под словами «гораздо раньше» Анатолич подразумевал: явиться к планерке и поговорить с главным врачом о трудоустройстве.

Обратный билет оказался самым простым вопросом. Теперь предстояло найти жилье, работу и разобраться с личным.

7

Пока Корзинкин «гонялся за венесуэльским золотом», как трепался в каждой ординаторской Палыч, в роддоме вновь случились кадровые перестановки. Неожиданно для всех Смуглянка перешла работать на кафедру. Эта новость наделала больше шума, чем новое замужество Мальвины и отъезд Корзинкина вместе взятые. Римма Пантелеевна, не питавшая иллюзий по поводу характера Смуглянки, не на шутку обеспокоилась.

В бытность Профессора завуч чувствовала себя неуязвимой, не говоря уже о последнем периоде, когда кафедра оказалась временно «обезглавленной». Замену Дмитрийсаныча до сих пор не прислали, и анархия затянулась. Формально, не вмешиваясь в процесс, обязанности руководителя исполнял заведующий дружественной педиатрической кафедрой. В роддоме он появлялся набегами – подписать скопившиеся бумаги. Римму Пантелеевну это вполне устраивало. Роддомовские заведующие тоже расслабились и варили акушерскую кашу, никому не отчитываясь. До того самого момента, пока не случилась история с истинным вращением плаценты. Со слов терапевта, Анатолич с Рибоконем мчались в тот день в роддом из бани, «едва прикрыв присутственные места». Всё закончилось благополучно: женщина осталась жива. Но подобные чрезвычайные ситуации всегда требуют разбора и особой ответственности высшего лица. Инцидент подтолкнул руководство института к окончательному решению вопроса.

Каково же было удивление всех сотрудников, когда вместо ожидаемого нового заведующего в кабинет Риммы Пантелеевны вошла Смуглянка. Шокировать Римму Пантелеевну было мало кому под силу. У Смуглянки это получилось.

В день неожиданного демарша она стояла в первой очереди на «план». Операционная обрывала телефоны в поисках хирурга: пациентка была уже «слегка в наркозе». Полыхая негодованием, на замену летела сама Фердинандовна, перемахивая в два шага лестничный пролет.

Смуглянка в это время неспешно изучала методический материал на новом месте.

Все терялись в предположениях: кто могущественный покровитель?! И кого ждать новым заведующим?! Обстоятельства кричали о том, что скоро он непременно появится.

Именно в этот непростой для отделения Фердинандовны момент объявился блудный Корзинкин.

– Вот не зря какой-то умный человек сказал: дуракам везёт! Как раз про тебя! – рассуждал Палыч, окончательно оправившись от шока.

– Это почему? – исподлобья взглянул Корзинкин.

– Ну а как же? У Фердинандовны свежая вакансия!

– У Фердинандовны… – Корзинкин почесал затылок.

– Нет, ну вы посмотрите на этого золотодобытчика. Ему ещё и не нравится!

– Да я не против…

– Главное, чтобы Фердинандовна была «за», – подключился Евгеша.

– У неё сейчас не та ситуация, чтобы возражать, – пояснил Анатолич. – Злая только, как черт. Так что давай: ноги в руки и к ней.

Упоминание черта не добавило Корзинкину оптимизма. Вздохнув, он поплелся в кабинет Фердинандовны.

Заведующая действительно «рвала и метала». Без крайней необходимости подчиненные старались в ее поле зрения не попадаться. Чего-чего, а нарушения собственноручно заведенного порядка Фердинандовна не переносила.

8

Ни один мускул на лице заведующей не давал Корзинкину надежды на благополучное разрешение вопроса.

– И уволь меня от подробностей! – бушевала Фердинандовна.

– Мне…

– Я же просила! – она теряла терпение.

Последнее время Корзинкин быстро учился. Поэтому решил не произносить больше ни одного слова.

– Прежде чем пускаться в сомнительные предприятия, надо здраво оценить свои способности!

Фердинандовна метнула в Корзинкина контрольный взгляд. Он смиренно промолчал, тем самым окончательно утверждая себя в новой должности.

Вопрос аренды застопорился до первых заработков. Пристанище на даче Анатолича из временного переросло в постоянное. Взамен Корзинкин протапливал дом и ходил за курами, что, в отличие от акушерства, умел делать с рождения. Продавать яйца соседям также входило в его обязанности. Жена Анатолича раз в неделю приезжала с инспекцией. Такая плата в сложившейся ситуации была для Корзинкина приемлемой. К утренней пробежке до автобусной остановки пришлось привыкнуть и закладывать на нее дополнительные двадцать минут.

Все самые неудобные дежурства и тычки Фердинандовны посыпались на голову Корзинкина, как из рога изобилия. Недавние заслуги в консультации, столь полюбившиеся его сердцу, в пенатах Фердинандовны обнулились. Она не признавала иных авторитетов, кроме своего собственного. Тем более авторитетов «беглых» сотрудников. И все-таки Корзинкин был почти счастлив. Особенно, когда на общей планерке изредка видел Ольгу.

* * *

Новый босс оказался молод, рыж и в меру интеллигентен. Кто угодно бы принял все перечисленное за добродетели, но только не Римма Пантелеевна. Елейно улыбаясь при встрече, за глаза она поносила нового шефа на чём свет. Причиной неприязни предположительно оказалось следующее: она не выносила «выскочек». А кто же, как не выскочка, смог стать профессором и получить кафедру в незрелом возрасте?! Пусть не столичную и не самую завидную. Но все же кафедру! Сам «выскочка», как окрестила его немедля Римма Пантелеевна, приехал почти из столицы. Задачи его и впрямь были самыми амбициозными: частная клиника, должность в местном министерстве и квантовый скачок в министерство высшее. Молодой профессор больше благоволил к гинекологии, чем к акушерству. Он видел там больше денег. Не всем же быть бессеребренниками.

Смуглянка о предстоящем новом «пришествии» узнала от Севы, когда ещё находилась в распоряжении Фердинандовны. Бирка «блатной» прицепилась к Севе неспроста. Он всегда болтался в нужных кругах и владел эксклюзивной информацией. На обработку Севы ушло не более двух-трёх жарких свиданий. Кроме того, он был «должен» Смуглянке за тот трусоватый побег от её собственного дома. В итоге, под натиском чар Смуглянки, Сева нашёл выход на нужного человека и организовал для нее собеседование в деканате. К приходу нового профессора Смуглянка уже доводила до исступления несчастную Римму Пантелеевну.

9

Дежурство выдалось более-менее спокойным: с вечера прооперировали «рубец» и ночью пару раз вызывали в приемный покой. В пять утра Фердинандовна уже сидела с сигаретой на любимом подоконнике собственного кабинета.

В очередной раз она штудировала список. Ей, как человеку непредвзятому и принципиальному, поручили выбрать достойных из достойных для поездки на конгресс в Сочи. Это был первый случай, когда разнарядку прислали на целую команду акушеров. Обычно везло только руководящему составу. Рядовые сотрудники посещали выездные обучающие мероприятия за свой счёт, то есть редко. Из роддомовских на память Фердинандовне приходила только Мальвина. Сейчас же заведующая могла указать целых десять фамилий. Уже неделю она пыхтела над списком: отмечала крестиками, вычеркивала и отмечала снова. Прознав о деятельности Фердинандовны, сотрудники изо всех сил сглаживали недостатки: трудились прилежно и кротко сносили замечания.