Приют Русалки

В начале шестидесятых Гу Хао с Тай Чжиляном были рядовыми в пограничных войсках в Синьцзяне. Они были ровесниками, к тому же из одного города. Земляки обычно быстро заводили знакомство – такое часто бывает. Однажды в один из отпусков они вернулись домой вместе, где их пригласили выступить в одной младшей школе. Гу Хао не хотел ехать; Тай Чжилян же, наоборот, воодушевился – и всеми силами старался уговорить его. На встрече он и вожатая отряда Ду Цянь хорошо поладили – даже оставили друг другу адреса для переписки…

Ду Цянь и вправду отправила Чжиляну письмо, когда они с Гу Хао вернулись в войска. Тай Чжилян был вне себя от радости. Конечно, он поспешил написать ей ответ. Зажав в руках ручку и прожигая взглядом бумагу, за весь день вывел только одно предложение: «Дорогая учительница Ду…» Делать нечего, ему пришлось просить помощи у того, кто закончил старшую школу, – Гу Хао. Поначалу тот наотрез отказался, но сдался под действием настойчивых уговоров товарища – мол, счастье всей его жизни зависит от Хао, – и все же написал письмо.

Завязалась переписка. Тай Чжилян продолжал внаглую просить Гу Хао о помощи – и вот так тот «вместе» с Чжиляном вступил с Ду Цянь в отношения. Эта абсурдная связь продолжалась больше полугода. Привела она к тому, что в этих письмах Гу Хао раскрывал свои чувства женщине другого человека. Из-за осознания этого он чувствовал себя ужасно. Однако самым неприятным было то, что от внимания Тай Чжиляна это тоже не ускользнуло. После нескольких дней неловкого общения они всё же решили переговорить. Но тут противник внезапно нанес превентивный удар – началась война…

Все мысли двух товарищей захватила победа над врагом, и любовные чувства отошли на задний план. Отношения между ними оставались напряженными, но на поле боя они жили общей судьбой. Во время одного из штурмов ручная граната приземлилась рядом с ногой Гу Хао – а он, занятый обстрелом противника, совершенно ничего не заметил. В тот же миг Тай Чжилян, стремительно прыгнув на Хао, закрыл его своим телом; в итоге тот остался цел и невредим, а в тело Чжиляна попали шесть осколков. Хорошо что помощь подоспела быстро и ему удалось выжить…

Когда война закончилась, конфликт между ними рассосался, будто его и не было – ведь Чжилян подарил товарищу вторую жизнь.

Вскоре их обоих демобилизовали. Вернувшись в родной город, Тай Чжилян оставил переписку с Ду Цянь – и так не раскрыл их с Гу Хао тайну. Он подался в управление общественной безопасности, Гу Хао же начал работать в качестве охранника на заводе стекловолокна. Вскоре Чжилян с Ду Цянь сыграли свадьбу, а через несколько лет у них родился Тай Вэй. Гу Хао же до пенсии оставался холостым. Холостым, но не одиноким… В доме Чжиляна он всегда был почетным гостем, а Тай Вэй к тому же признал его в качестве названого отца. И если б Тай Чжилян по пьяни не сболтнул однажды лишнего, раскрыв их давний секрет, то такие отношения продолжались бы еще дольше. После этого Гу Хао стал посещать их дом реже. Жена Чжиляна, понимая причину одиночества Хао, позаботилась найти ему пару. Но он был настолько упертым, что по-прежнему упорно отказывался встречаться с кем-либо из этих женщин. В итоге проблема старого товарища вылилась для Тай Чжиляна в болезнь сердца. Сильно переживая, он ушел именно по этой причине.

* * *

В обед Гу Хао ушел с кладбища. Единственный автобус будет только вечером – слишком долго ждать, – поэтому он нанял велорикшу у сельского жителя, который вез овощи в город на продажу. Доехав до черты города, пересел на автобус. Добрался до дома лишь часам к трем. Долгое время шагавший под палящим солнцем, Хао сразу же почувствовал себя намного комфортнее, зайдя в прохладный подъезд. Он шел по лестнице и одновременно доставал ключи. Стоило ему открыть дверь в тамбур, как он увидел мужчину средних лет, выходящего из квартиры 101.

– Не провожай, не провожай… – Он стоял спиной к Гу Хао, махая рукой куда-то вглубь квартиры. – Братец Су, тогда договорились, я вернусь к себе и…

Внезапно заметив, что за его спиной кто-то стоит, мужчина от неожиданности проглотил конец предложения и лишь кивнул Гу Хао, выйдя из тамбура.

Гу Хао, зажав в руке ключи, покосился на дверь квартиры 101: перед его глазами только что промелькнула хозяйка, на лице которой виднелись дорожки от слез. В следующую секунду дверь захлопнулась.

В маленьком коридоре восстановилась тишина, но добавился алкогольный душок, смешанный с запахом вяленого мяса. И без того голодный, Гу Хао принюхался, обдумывая, чем бы заполнить желудок. Однако, как только он повернул ключ в замочной скважине, неожиданно вспомнил об одном деле. Войдя в квартиру, бросил сумку на кровать и направился на кухню.

На плите в общей кухне все еще стояли две тарелки, одна на другой. Гу Хао приоткрыл ту, которая была сверху, – там, как и прежде, лежали два остывших жареных яйца. Подумав, он включил плиту и подогрел их на сковороде, а затем отправил в рот. По вкусу они были чуть лучше, чем вчера. Гу Хао, вымыв тарелки, вернул их в шкафчик. Проходя мимо квартиры 101, он снова задержал взгляд на ней. Железная темно-серая дверь по-прежнему была закрыта, из-за нее доносился едва различимый женский плач. Гу Хао хотел подойти поближе и послушать, но подумал, что это неподобающе. Немного поколебавшись, он решил вернуться домой. Заварил чай, закурил сигарету – и сел на край кровати с веером в руках, обмахиваясь. На какое-то время задумался, возвращаясь мыслями к происходящему за той железной дверью. Девочка уже третий день не приходила поесть яичницу…

* * *

Это началось месяц назад. Однажды утром Гу Хао проснулся от резкой боли в животе. Поначалу думал, что если хорошенько потянется, то боль отступит. Но кто же знал, что она будет нарастать и усиливаться…

Из последних сил Гу Хао добрался до больницы. Не дождавшись осмотра врача, он упал в обморок от боли. Очнувшись, увидел перед собой врача – тот требовал позвать родственников. У Гу Хао был лишь единственный выход – позвонить Тай Вэю.

Этот пацан тут же прилетел в больницу, притащив с собой информацию о симптомах. Заключительным диагнозом стала почечнокаменная болезнь, и врач посоветовал провести операцию. Гу Хао долго раздумывал, но в итоге не согласился: детей у него нет, а как только он ляжет в больницу, все заботы падут на плечи Тай Вэя.

В конце концов, Гу Хао выбрал консервативное лечение. Открыл несколько коробок с лекарствами – и вернулся домой. Через несколько дней Тай Вэй неизвестно откуда добыл способ вылечиться – есть по два жареных яйца каждый день. Эффективность такого народного способа была сомнительной, но зато, к счастью, он был удобен. К тому же Тай Вэй принес ему почти три килограмма яиц – не съесть их будет считаться напрасной тратой денег. Гу Хао каждый вечер жарил себе яичницу, считая это легкой закуской перед сном.

Однажды, смотря футбольной матч китайской сборной, он проголодался. Как раз было время для готовки ночного перекуса, но как только Хао оказался на кухне, он услышал голос комментатора, доносящийся из телевизора:

– И… гол! Команда Китая сравняла счет…

Гу Хао, поспешно выключив плиту, побежал обратно смотреть повтор записи. Но когда он снова вернулся на кухню, то обнаружил, что два жареных яйца исчезли со сковороды без следа. Они не могли убежать сами… Посмотрев на дверь квартиры 101, Гу Хао, однако, сразу все понял.

Семья Су переехала сюда примерно два года назад. Хотя они были соседями уже немалое время, но с самого начала пересекались нечасто. Во-первых, в большинстве случаев Гу Хао ночевал на заводе. Во-вторых, Су жили достаточно уединенно и не любили появляться снаружи. Даже если они и пересекались, то здоровались молчаливым кивком.

Только когда Гу Хао вышел на пенсию и стал проводить без дела целые дни, ему удалось понаблюдать за ними.

Отец семьи – Лао Су, грузчик на заводе стекловолокна; фамилия жены Ян, она безработная домохозяйка. У них двое детей: старшая дочь, уменьшительное имя – Линь-Линь, ходит в старшую школу; младший сын примерно 12–13 лет, но Гу Хао не видел, чтобы он ходил в школу, – постоянно находился дома.

Некоторые поступки семьи Су заставляли Гу Хао тихо возмущаться. Все они жили в доме старого типа: на две квартиры приходилась одна общая кухня, плату за коммунальные услуги они делили поровну, газовый баллон же был у каждого свой. По справедливости, в семье Су было четыре человека, а Гу Хао жил своей холостяцкой жизнью – поэтому было понятно с первого взгляда, кто использует воды и электричества больше.

Гу Хао не был любителем придираться по мелочам и кое-как закрыл на это глаза. Но Лао Су и его жена обожали поживиться за чужой счет, поэтому, пока Гу Хао не было дома, они пользовались его газовым баллоном – он ловил их за этим дважды. Те лишь говорили, что в их газовом баллоне не осталось газа и они хотят на время воспользоваться его… Этот пустяк Гу Хао мог понять. К тому же доход их семьи невысок, а прокормить два рта очень непросто. Однако поведение двух их отпрысков Гу Хао стерпеть не мог.

Не было никак сомнений в том, что рождение мальчика – это превышение плана по рождаемости. Согласно нынешней политике, этот ребенок считался жильцом без удостоверения и прописки. А еще мог быть причиной, по которой отец потерял работу. Однако, как считал Лао Су, этот мальчик сможет продолжить их род. Супруги, несомненно, души в нем не чаяли: давали ему то, что он попросит, что избаловало его, – а такое редко встретишь в семье простого рабочего.

По сравнению с ним положение в семье у старшей девочки было намного ниже. Она выглядела бледной, была худой и высокой – очевидно, что недоедала. Когда возвращалась домой, если не делала домашние задания, то выполняла работу по дому. От нее трудно было что-то услышать. Мальчик всегда был одет и обут в новенькое; девочка же круглый год носила поношенную старую одежду. Однако она понимала, как вести себя вежливо: когда им с Гу Хао случилось пересечься, кланялась и говорила: «Здравствуйте, дедушка Гу». Несколько раз он видел, как она плачет на кухне – то ли разозлила родителей, то ли младший обидел ее чем-то…

О том, кто украл яичницу со сковороды, Гу Хао догадался сразу. Наверняка это был тот мальчишка. Хао не подал виду, но на ум ему пришел план, как его проучить.

Вечером следующего дня, когда он принялся готовить яичницу, специально зашумел тарелками и сковородой. Когда закончил с готовкой, выключив плиту и свет на кухне, дошел до порога и произнес: «Лао Чжан, подожди немного, я скоро подойду». Также нарочно открыл и снова закрыл дверь. Затем тихо вернулся в квартиру и приставил ухо к своей двери – послушать, есть ли движение в квартире 101.

Не прошло и часа, как дверь напротив со скрипом открылась. До Гу Хао донесся дробный звук торопливых шагов, затем кто-то открыл крышку сковородки и потихоньку начал жевать приготовленное…

Вслед за этим послышался тихий возглас «ой-ёй», а за ним – «тьфу-тьфу».

Гу Хао это обрадовало. «Так тебе, щенок; я добавил туда две большие ложки соли. Смотри, как бы ты не помер от этого…»

Он вышел из квартиры и протянул руку к выключателю на кухне. Помещение вмиг заполнилось желтоватым светом – и улыбка торжества медленно исчезла с лица Гу Хао.

Старшая дочь семьи Су, будто испуганный кролик, одной рукой прикрывала глаза от резкого света, а в другой все еще держала яичницу. Гу Хао, неподвижно стоя на прежнем месте, тихо пробормотал:

– Так это ты?..

Девочка не ответила, но ей и не нужно было отвечать. Все еще не отрывая руки от глаз, она вернула яичницу на сковороду. В тот же момент ее плечи затряслись, а из-под пальцев закапали слезы.

Гу Хао тут же запаниковал. Поспешно шагнул вперед, успокаивая ее:

– Ну что ты, не плачь… я же тебя не ругаю.

– Извините, дедушка Гу, – сквозь слезы проговорила девчушка, – я только что пришла с вечерней самоподготовки… еще ничего не ела…

– А где родители?

– Пошли убираться с младшим братом на могиле дедушки и бабушки… – От плача девушка еле переводила дыхание. – Я просто голодна… простите меня…

– Вчера тоже была ты?

– Угу… – Она понурила голову. – Я думала, это остатки, и вы не будете их есть.

Гу Хао помолчал некоторое время. Затем выбросил остывшую яичницу в мусорку.

– Иди мой руки. – Он снова включил плиту. – Лицо тоже вымой; заплаканная, ты похожа на пятнистого котенка.

Девочка, хихикнув, послушно вернулась к себе в квартиру. Когда она вернулась на общую кухню, на плите стояла сковорода со свежей, пышущей жаром яичницей. Гу Хао пододвинул девочке стул.

– Еще приготовить немного маньтоу[12]?

– Не нужно, не нужно, – девочка уже нетерпеливо схватилась за палочки, – этого будет достаточно. Спасибо, дедушка Гу!

– За что же ты благодаришь? Я не должен был так поступать с тобой. – Гу Хао сел и зажег сигарету. – Думал, что это все твой брат учиняет…

– Он не стал бы, – девочка улыбнулась, – ему готовит мама.

Гу Хао хмыкнул, но не произнес ни слова. Девочка осторожно наблюдала за его лицом.

– Мои родители хорошо ко мне относятся, просто мой брат сейчас подрастает…

– А ты нет? – Хао стряхнул пепел. – Сколько тебе лет? Ты разве еще не ребенок?

– Я же старшая сестра, – серьезно ответила она, – а старшие сестры должны уступать младшим братьям, ведь так?

– Давай ешь, – уклонился от ответа Гу Хао, указывая на тарелку. – Если остынет, будет невкусно.

В маленькой комнате глубокой ночью при приглушенном свете сидели двое: старик, который молча покуривал сигарету, и девочка, большими кусками уминавшая яичницу. Цивилизованный мир – только и всего.

Яичница быстро исчезла с тарелки девочки. Та шустро вымыла ее, палочки и сковородку и затем низко поклонилась Гу Хао:

– Спасибо, дедушка Гу.

– Это всего лишь яичница, за что благодарить? – Гу Хао задумался. – Во сколько ты приходишь с вечерней самоподготовки?

– В девять. – По выражению лица девочки было понятно, что она озадачена этим вопросом. – А что такое?

– После нее приходи на кухню, – Гу Хао указал на плиту, – я пожарю тебе еще.

– Так не пойдет, это слишком хлопотно для вас… – Девочка замахала руками. – К тому же если мама с папой узнают, они отругают меня.

– Тогда мы сделаем так, чтобы они не узнали… – Гу Хао напустил на себя строгий вид. – Давай так: я оставлю яичницу на плите, а ты поешь и уйдешь. Не нужно ничего за собой мыть, чтобы не производить лишнего шума.

– Но тогда… – Девочка прикусила губу. – Дедушка Гу, чем я могу вам помочь?

– Пока что ничем, – Гу Хао улыбнулся уголками губ. – Если что-то понадобится, скажу тебе.

– Хорошо. – Возможно, из-за того, что девочка вдоволь поела, ее бледный нездоровый цвет лица исчез – на щеках появился румянец. Она помахала Гу Хао и вернулась в квартиру 101.

…Вот так между девочкой и стариком возникла тайна под названием «яичница». Они ничего не говорили – понимали друг друга без слов. Гу Хао в одно и то же вечернее время жарил четыре яйца: сам съедал два и оставлял два девочке. Когда он вставал утром, тарелка была начисто вымыта и лежала в шкафчике. Он не понимал, как девочка могла настолько аккуратно мыть посуду, чтобы не заметили родители.

Изредка Гу Хао замечал на пороге свежие цветы. Разумеется, это были небольшие подарки от девочки в качестве благодарности.

Их тайная договоренность длилась месяц. До той дождливой ночи…

* * *

Гу Хао бродил по закоулкам своей памяти, пока догоревшая до конца сигарета не обожгла пальцы, заставив его очнуться. Он поспешно стряхнул пепел, покачивая головой и горько усмехаясь. Что это он? Какая ему вообще разница? Возможно, яичница ей надоела или родители отругали – все могло быть причиной того, что она больше не появлялась на кухне. Как же он, старик, может понять, что происходит в голове у девочки? Это даже к лучшему; она ему чужая, а у него в холодильнике как раз остались два яйца…

Гу Хао откинулся назад, опираясь на мягкую поверхность кровати, и начал думать, что бы такого съесть вечером и как скоротать остаток медленно тянущегося дня. Постоянное блуждание мыслей совсем его разморило. Однако он даже не осознавал, что невольно смотрит на бутылку, стоящую на столе, – из нее понуро выглядывали цветы, почти лишившиеся лепестков…

Глава 5

Отцовская ложь

В то утро атмосфера в доме была немного неловкой. Цзян Юйшу и Цзян Тин завтракали почти в полной тишине. Когда Юйшу мыла посуду, дочь была уже полностью собрана. Взяв из кухни контейнер с обедом и дойдя до двери, она лишь глухо бросила:

– Я пошла в школу. – И, не дождавшись ответа от матери, захлопнула дверь.

Цзян Юйшу еще постояла какое-то время около раковины, собирая силы, чтобы управиться с накатившими эмоциями. Затем принялась домывать посуду.

Конечно, Цзян Тин несла на сердце большую ношу переживаний, уже затронувших ее жизнь и учебу. Самым ужасным было то, что она ни в чем не смела признаться матери.

…Когда Юйшу не обнаружила дочь в ее комнате, она сразу же обыскала каждый угол в квартире. И, лишь убедившись, что Цзян Тин нигде нет, выскочила из дома с фонариком.

Это была совершенно ненормальная ситуация. Цзян Тин никогда не ускользала из дома глубокой ночью. У Юйшу не было времени обдумывать причину такого побега: она выбежала из подъезда во двор, выкрикивая имя дочери.

Вся округа уже спала крепким сном. Цзян Юйшу обошла один дом, затем второй; ее голос сорвался, а ноги обмякли. Она совершенно не понимала, насколько далеко могла уйти ее дочь, как долго она шла. Искать ее в жилой зоне – напрасный труд, но от беспокойства Цзян Юйшу растеряла способность мыслить здраво. Она быстро сделала круг по всему жилому комплексу, но Цзян Тин и след простыл, поэтому Юйшу вгляделась в дорогу, где горел свет, – и решила пойти посмотреть там. Если не найдет, то придется обратиться в полицию.

Ее взгляд был прикован к проезжей части, где иногда появлялись грохочущие грузовики. Неожиданно краем глаза она заметила тень на клумбе около одного из домов. Машинально переместила фонарик в ту сторону:

– Тин-Тин, это ты?

И в самом деле, в луче света появилась ее дочь, одетая в пижаму. Растрепанная и побледневшая, она в растерянности смотрела на мать, будто не замечая света, режущего глаза.

Цзян Юйшу стремительно подошла к ней, осматривая ее с ног до головы: по крайней мере, Цзян Тин была цела. Ее тут же охватил гнев.

– Куда это ты убежала? – Она с силой хлопнула дочь по плечу. – Так поздно! Ты убить меня хочешь?!

Девочка пошатнулась, однако не оправдывалась и не спорила – вообще не произнесла ни слова.

– Говори, куда ходила?

Цзян Тин по-прежнему не шевелилась и молчала.

В этот момент в окне первого этажа соседнего дома зажегся свет. Затем там появилась фигура мужчины по пояс: он подошел ближе, недоуменно глядя на женщину и девочку.

Цзян Юйшу заскрипела зубами, хватая дочь за пижаму:

– Идем домой!

В квартире Цзян Юйшу заметила, как измаралась пижама дочери: вся в паутине, пыли и грязи. Тапочки на ногах тоже были покрыты пятнами, от них исходил резкий запах.

Все еще в состоянии глубокого шока, Цзян Юйшу без конца спрашивала, куда сорвалась ее дочь. Цзян Тин не отвечала, лишь молча сняла с себя грязную одежду и обувь. Зайдя в ванную комнату, с щелчком закрыла дверь.

Юйшу снова и снова захлестывал гнев. Ей оставалось лишь закинуть грязные вещи в тазик и начать остервенело их отстирывать.

Когда она закончила с этим, на часах уже было три часа утра. Цзян Юйшу почувствовала неимоверную усталость. Хотела просто присесть на диван и передохнуть – но в итоге проспала до самого рассвета.

Утром Цзян Тин встала вовремя, но по ней было видно, что она по-прежнему не желает ничего обсуждать. Дочь ушла в школу, но душа Цзян Юйшу все это время была не на месте. Женщина смотреть не могла на лежащую перед ней учетную книгу. Сначала нужно привести мысли в порядок…

Цзян Тин вышла из дома посреди ночи… Просто развеяться – или с кем-то увидеться? Даже если она, услышав разговор с ее отцом, расстроилась, то могла бы просто поговорить с матерью… Вероятность того, что она вышла повидаться с кем-то, тоже очень мала, так как, насколько Юйшу понимала свою дочь, у нее не было каких-либо симпатий. Кроме того, судя по ее пижаме, она находилась в каком-то тесном грязном месте – не может же свидание проходить вот так?

Обдумав несколько версий произошедшего, Цзян Юйшу так и не смогла найти причину ненормального поведения дочери – и это лишь усилило ее беспокойство. Цзян Тин – ее кровь и плоть, родная душа. А сейчас будто невидимая бесформенная рука оборвала эту связь… Невыносимо было то, что Юйшу не могла прикоснуться к этой «руке», не могла понять, откуда же она взялась. Знала лишь, что все началось с той дождливой ночи…

Цзян Юйшу выдвинула ящик и, глянув на газетный сверток, нахмурилась.

* * *

Она пережила этот долгий день. Сегодня у Цзян Тин вечерняя самоподготовка до девяти вечера. Примерно в половине девятого Юйшу уже стояла около входа в школу. Заглянув во двор, освященный фонарем, она поняла, что не одна такая. Заметила старика, беспрерывно курящего сигарету в ожидании кого-то. Судя по окуркам у его ног, он стоял здесь уже примерно с полчаса.

Старик был худощавого телосложения, одетый в простую одежду – обычный пенсионер. Заметив взгляд Юйшу, он тоже посмотрел на нее. Его острый взгляд, совсем не подходящий к его внешности, скользнул по Юйшу, отчего по телу у нее пробежали мурашки. Она быстро натянула улыбку и кивнула. Старик тоже улыбнулся и продолжил покуривать сигарету.

После 20:45 двор начали заполнять родители учеников. Знакомые болтали друг с другом, собравшись по двое или по трое. Так как Тин-Тин была смышленой и послушной, Юйшу почти не появлялась в школе, поэтому никого не знала и осталась стоять одна. Старик также, видимо, ни с кем не был знаком.

Прозвенел звонок с урока. Через несколько минут во дворе поднялся шум: из здания выбежала толпа школьников. Одетые в одинаковую сине-белую форму, они были похожи на большую морскую волну. Докатившись до входа, эта волна растеклась струйками – дети разбежались в разные стороны. Попробуй различи свою дочь в этой толпе… Цзян Юйшу, стоя на цыпочках, старательно высматривала ее.

Только после того, как бо́льшая часть «волны» схлынула и во дворе остались лишь немногие, из школы вышла Цзян Тин, опустив голову и согнув спину. Увидев ее, Цзян Юйшу с силой замахала руками. Но дочь будто ничего не замечала, упорно глядя вниз. Когда Цзян Юйшу подошла к ней поближе, та наконец заметила ее.

– Мам? – Она удивленно распахнула глаза. – Почему ты здесь?

– А что такое, мне уже и прийти нельзя? – Юйшу специально напустила на себя грозный вид. – Ты голодна?

– Немного… – Цзян Тин снова выглядела как маленький ребенок, который ластится к маме: – А есть что-нибудь вкусное?

– Пойдем домой. – Настроение и вид дочери подняли Цзян Юйшу настроение: – Я потушила говядину.

Цзян Тин, взяв маму под руку, только хотела сделать шаг, как позади раздался старческий голос:

– Извините…

Дочь с матерью одновременно повернулись. Это был тот старик, куривший около входа.

– Хотел спросить, а в школе… из учеников больше никого не осталось? – Он указал на здание. – Все ушли?

– Скорее всего, – Цзян Тин взглянула на школу – охранники уже начали закрывать стеклянные двери, собираясь запереть их на замок. – Здание собираются закрывать.

– Ах да… – Старик задумчиво качнул головой, улыбнувшись девочке. – Спасибо.

Его взгляд и тон оказались очень теплыми, но впечатление от его острого взгляда никуда не делось. Цзян Юйшу стало некомфортно, и она потянула Цзян Тин к себе. Однако та с энтузиазмом шагнула вперед:

– Дедушка, вы за кем-то пришли? Вы ждете кого-то из начальной школы или старшей? Из какого класса?

– А?.. Из старшей, – нерешительно ответил он. – Ничего, может, отлучилась в уборную… Я подожду. Спасибо тебе.

Сказав это, старик слегка кивнул Цзян Юйшу. Та тоже поспешно кивнула ему и, схватив Цзян Тин под руку, быстрыми шагами вышла со школьного двора.

* * *

По дороге домой Цзян Тин все так же мало открывала рот – но, по сравнению с прошлым вечером, была немного оживленнее. Дома они вместе поужинали и помыли посуду, затем Цзян Юйшу отправила дочь делать домашнее задание. Когда же они готовились ко сну, она подозвала Цзян Тин присесть с ней на диван и тихо сказала:

– Тин-Тин, что с тобой происходит в последнее время? Не хочешь поделиться с мамой?

Настроение дочери мигом упало. Опустив голову и перебирая пальцами волосы, она еле слышимо произнесла:

– Ничего.

Цзян Юйшу погладила дочь по голове:

– Неважно, что произошло, ты можешь рассказать мне все. Не нужно заставлять меня нервничать, хорошо?

Ничего не ответив, Цзян Тин медленно опустила голову на колени Юйшу. Это заставило материнское сердце немного оттаять – она начала легонько поглаживать ей спину. Обычно Цзян Тин от этого быстро засыпала, словно маленький котенок. Но сегодня она, вероятно, была чем-то озабочена: хотя Юйшу и не видела ее лица, все же знала, что ее глаза открыты. Дочь, не двигаясь, осматривала гостиную.