Дуэль с кроликом. Книга Первая

– Чего ты на нас так вылупился, как блюститель строгих пуританских нравов?! – перешёл я в решительную контратаку. – Мы занимались здесь вполне естественными делами! Теперь это деяние называется «сушкой мокрой рубахи»! А где же твои обещанные ведро, швабра и веник?! Подсобка закрылась на месячный переучёт?!

– Я туда ещё не добрался, – переминаясь с ноги на ногу, насупился исполин. – Душа почувствовала что-то неладное, вот я и вернулся. И, как мне показалось, весьма и весьма своевременно!

– Теперь Вы можете спокойно продолжить свой путь, – утешила гиганта адвокатесса. – А я постараюсь высушить рубаху Василия одноразовыми полотенцами.

И она указала на висящий на стене пластмассовый ящик с торчащими из прорези бумажными полотенцами.

– Только трите его, Моника, сильнее и энергичнее! – всполошился мой назойливый добродей. – Василий, знаете ли, ужасно боится щекотки!

– Нет-нет, Моника! – незлобиво воспротивился я услужливой подсказке моего опекуна. – Степан спутал меня со своим сотоварищем по ночлегу, Николаем Маленьким. А что касается меня, то чем мягче и нежнее будут Ваши движения, тем эффективней будет процесс реабилитации. А ты, Стёпушка, ступай за инвентарём. И если его в подсобке, случайно, не обнаружишь, то ближайший магазинчик за четыре с половиной квартала отсели. Где? Ну, ты же уже большой мальчик. Поспрашиваешь сердобольных жителей Фафи, и услужливые прохожие укажут тебе дорогу.

Степан, беспокойно засопел и неохотно направил стопы к своей труднодостижимой цели. Когда его шаги утихли, я приблизился к слегка смущённой девушке и заключил её тело в мои крепкие объятья. Моника попыталась отстраниться от меня, но недостаточно настойчиво, чтоб остудить мой пыл. Какое-то время мы безмолвно стояли всё крепче и крепче прижимаясь друг к другу. Затем я приподнял головку смуглянки за подбородочек и только собрался поцеловать её в алые уста, как услышал тяжёлый топот быстро приближающихся бычьих копыт.

Смуглянка резко отпрянула от меня, выдернула из контейнера бумажное полотенце и бросилась промокать мою мокрую рубаху. Дверь распахнулась, и в проёме появился всё тот же назойливый и прилипчивый полесский репейник.

– Вы меня звали?! – услышал я идиотский вопрос, на который гигант даже не удосужился выслушать ответа. – Ну, значит, мне показалось!

И туфли сорок седьмого размера снова загрохотали в сторону лестницы.

– Когда же всё это кончится? – устало вздохнула Моника. – Неверное, Ваш друг сегодня уже навряд ли угомонится. А знаете, Василий, мне кажется, что нам не стоит больше возиться с Вашей вконец вымокшей рубахой. У меня есть пару стопок новеньких футболок с эмблемой фирмы «Liberty Seguros». Я сотрудничаю с этой страховой компанией и мне предоставили эти футболки для привлечения новый перспективных клиентов.

Адвокатесса сходила в кабинет и вернулась с несколькими упаковками отменно выглаженных футболок.

– Я думаю, что Вам подойдёт XL, – прикинула на глаз смуглянка. – Какой цвет Вам больше нравится: белый, чёрный или фиолетовый? Белый? Мне тоже кажется, что он Вам более к лицу. Одевайте футболку, а рубаху положите в пакет, а уже у себя дома простираете и высушите её. Возьмите на переменку ещё и фиолетовую футболку, а то, вдруг, Ваш бестолковый приятель опять что-нибудь на Вас вывернет.

Я сбросил опостылевшее мне мокрое одеяние, а девушка с любопытством взглянула на мой обнажённый торс. На этот раз, несомненно, гигант подкрался к туалету по-шпионски – беззвучно, на цыпочках. Дверь резко растворилась и торжествующий голос прокурора оповестил незримых присяжных:

– Смотрите! Так я и знал, что дело дойдёт до этого! Я вернулся как нельзя вовремя, чтобы уберечь Вас, Моника, от постыднейшего зрелища! Василий ведь не зря Вам говорил, что Вы недостаточно осведомлены об его индивидуальных особенностях! Вот он и вознамерился продемонстрировать их Вам в открытую и, насколько я вижу, сделал это уже наполовину!

– Сеньор Степан! Вы переходите всякие допустимые границы! – раздражённо осудила зарвавшегося нахала адвокатесса. – Такое ощущения, что не я законная хозяйка этого заведения, а Вы со своей хронической подозрительностью! И как Вы только смеете обвинять Вашего товарища в эксгибиционизме?! Он как раз надевает футболку, которую я ему только что подарила! Мы решили не морочить голову с его мокрой и пропахшей затхлой водой рубахой! Вы меня чрезвычайно разочаровали, сеньор Степан! Я уже начинаю сожалеть, что потратила моё драгоценное время на общение с Вами. И меня крайне огорчают Ваши постоянные нападки на сеньора Василия, который, между прочим, и привёл Вас сюда. А ведь он всегда, в заочных разговорах, называл Вас своим самым лучшим и преданейшим товарищем. А Вам не кажется, что Вы не только не оправдали его доверия, но и уронили свою честь и запятнали своё джентльменское достоинство?

– Попутно замечу, что сегодня один весьма почтенный доктор юриспруденции сказал сеньору Степану почти что тоже самое, – не преминул и я подлить масла в огонь.

Честно говоря, мне было любо-дорого смотреть на разгорячившуюся от гнева и возмущения смуглянку. Она пыхтела, как клокочущий на примусе чайник, выплёскивая всё накипевшее и наболевшее за сегодняшний вечер.

– Кстати, а где же обещанные Вами ведро, веник и швабра?! – саркастически напомнила хозяйка разгромленного агентства. – У Вас денег на них не хватило?! Хотите, я одолжу Вам тридцать евро на покупку инвентаря?!

– Но подсобка оказалась закрытой на ключ, а разрешения судьи на вскрытие запертой двери у меня, к несчастью, не оказалось! – с глупейшим выражением на «фронтоне» попытался обелиться бесстыжий кандидат в уборщики.

– Ключ висит на гвоздике в двадцати сантиметрах справа от двери, – подтолкнула слепца на путь истинный раздражённая девушка. – Вам надобны ещё какие-либо особые инструкции или дополнительные указания? Подождите! Я сейчас напишу их на гербовой бумаге и заверю моей личной печатью!

Наконец, до Степана дошло, что он чрезмерно перегнул палку, и приспела пора покаяться в прегрешениях и в коварном, недоброжелательном умысле. Понурив буйную головушку, украинский богатырь пристыжено повинился:

– Уважаемая доктор Дуарте! Приношу Вам тысячу извинений за мою беспробудную глупость и непростительную бестактность! Но у меня выдался сегодня невообразимо тяжелый и безрадостный день, и я совершенно утратил контроль над моими эмоциями. Я попал в такую ужасающую ситуацию, что даже не знаю точно, доживу ли до окончания последующей недели. Под воздействием сильнейшего стресса я совершил в Вашем присутствии ряд неприглядных деяний, и нёс такую ахинею и белиберду, что совестно теперь даже припомнить. И если мне суждено безвременно и бесславно погибнуть вдали от Родины, то я не хотел бы остаться в Вашей памяти пустомелей, придурком и балагуром. Позвольте же мне попытаться хоть в какой-то малой мере возвратить Вашу благосклонность и доброе расположение.

Гигант словно взлетел в воздух и понёсся по коридору в сторону лестницы. И мне, вдруг, почудилось, что он позаимствовал моторчик с пропеллером у славного Карлсона, который проживает на крыше.

Моника взглянула на меня широко открытыми и увлажнёнными от жалости очами:

– Вашему товарищу и вправду угрожает опасность? И это как-то связано с вашим интересом к метру Жуау Куэлью да Пика?

– Да, в какой-то мере, но далеко не с малой … – неуверенно начал было я, но в последний момент всё же сдержался. – Извините, но я не имею полномочий от моего друга говорить об этом открыто и откровенно. Боюсь, что и Вам он навряд ли доверит свою тайну в открытую и без утайки. Скажу только, что Степан действительно угодил в неприятную ситуацию и это вполне может стоить ему жизни. Весьма вероятно, что такая же незавидная участь грозит и моему существованию. И если Вы действительно желаете нам помочь, то ответьте по возможности на все наши бесхитростные вопросы. А пока что давайте вернёмся в Ваш кабинет.

7. Карминовые розы.

Но не успели мы усесться на наши места, как в помещение ворвался безудержный камикадзе с ведром, метлой и со смятой тряпкой в руках. По-видимому, швабры Степан не нашел, но с помощью больной сероватой тряпки сноровисто собрал всю разлитую из перевёрнутой вазы воду. Затем гигант проворно смёл с пола останки букета и обрывки бумаг, и сгрёб весь этот мусор в большущий бумажный пакет. Быстро сменив в ведре воду, он энергично принялся за влажную уборку кабинета. В его ловких и расчётливых движениях чувствовался опыт бывалого матроса, завсегдатая корабельной и гарнизонной Североморской гауптвахты. Трёхлетняя служба в Краснознамённом Северном флоте не прошла бесследно для моего пробивного приятеля. Добравшись до хозяйки агентства, он легко поднял кресло с Моникой высоко в воздух и поставил его на средину широкого письменного стола. А ведь адвокатесса была далеко не миниатюрной Золушкой и вовсе не утончённой принцессой на горошине!

Она тихо ойкнула и, выпучив глазища, застыла на зыбкой верхотуре, боясь пошевелиться или выдохнуть воздух. Стол угрожающе затрещал и заскрипел под непомерной вескостью авторитета доктора Дуарте. Однако краснодеревщики Пасуш-ди-Феррейра не посрамили славу и искусность своих великих предков, и их творение всё же выдержало запредельную нагрузку.

Я конвульсивно ухватился руками в основание кресла, опасаясь, что оно скатится на колёсиках на край столешницы и несчастная Моника упадёт на пол. А богатырь, шустро вымыв пол у подножия стола, без видимых усилий подхватил кресло с девушкой и мягко приземлил его на прежнее место. Он чуть было не оторвал мне руки, ибо я не успел быстро разжать мои сведённые судорогой пальцы. Гигант так искусно и ладно орудовал тряпкой, будто драил до блеска корабельную палубу всю свою сознательную жизнь. Присмотревшись к орудию производства Степана, я начал подозревать, что это рабочий халат уборщицы, которая ежедневно наводила порядок в агентстве Моники.

Не прошло и пяти минут, как паркет в кабинете был начисто вымыт, а вся мебель была протёрта чуть влажноватой тряпкой, в которой я признал рукав от халата уборщицы. В порыве энтузиазма и усердия бывший главный старшина Северного флота «выскоблил» даже коридор адвокатского агентства.

– А гальюн?! – по-боцмански прикрикнул я на проштрафившегося салагу.

– К величайшему несчастью, у меня нет лицензии на обслуживание женских туалетов, – услышал я из коридора удручённый голос ещё не достигшего наивысшей квалификации чистильщика. – Но раз ты уже получил туда доступ, то можешь самолично «вылизать» это интимное дамское помещение.

Однако несмотря на свою колкую тираду, «блюститель нравов» навел марафет даже в клозете, проверяя, не сотворили ли мы с Моникой там что-либо противозаконное.

Неожиданно я почувствовал на себе укоризненный взгляд Моники и, повернувшись в её сторону, убедился, что не ошибся. Говорили мы со Степаном по-русски и она, видимо, решила, что я подтруниваю над моим суетящимся товарищем. Вообще-то, я вовсе не собирался ни издеваться, ни насмехаться над уборщиком-добровольцем. Мне просто было интересно смотреть на индивидуума, занимающегося садомазохизмом таким извращенческим образом. Но чтобы избежать ненужных трений, я тихонечко пояснил девушке:

– Я предложил моему другу посильную помощь, но он категорически от неё отказался.

Когда шестой подвиг Геракла был триумфально завершён, богатырь встал по стойке смирно перед столом адвокатессы. Гигант по-молодецки прижимал к плечу синтетическую метлу, как гвардеец-часовой свою не дающую пощады фузею.

– Достопочтимая доктор Дуарте! Теперь, когда это помещение более-менее достойно Вашего присутствия, разрешите мне удалиться по неотложному делу!

– Как?! Ты уже улетаешь?! – не очень искренне огорчился я, поглядывая не метлу реактивного чародея. – Нам будет тебя очень и очень не хватать! Но ты не тревожься, дружище! Я уже договорился с нашей гостеприимной хозяйкой. Она предоставит мне в полном объёме всю интересующую нас информацию. А я тебе уже завтрашним утром всё подробно, в точности, до мельчайших деталей перескажу.

– Не волнуйся, дружище! Я отлучусь ненадолго! – «обрадовал» меня исполин. – Так что не стоит вам расслабляться. И уйдём мы отсюда все вместе! А то ты завёл меня в незнакомый район города, и я не уверен, что самостоятельно найду дорогу обратно.

Степан неприкрыто лукавил, так как агентство доктора Дуарте размещалось в Доме Финансов, здание которого находилось практически в центре Фафи. А отсюда до ратуши было не более сотни метров. Так что заблудится здесь мог только молодой папуас из самой глухой глубинки Новой Гвинеи.

Когда гигант, наконец-то, удалился размеренным строевым шагом, грохоча своей метлой и ведром, мы с Моникой досадливо переглянулись и, не сговариваясь, синхронно выдохнули воздух из перенапряжённых лёгких.

– Неисправим! – в один голос посетовали мы – и расхохотались над объединившей нас мыслью.

Когда мы насилу успокоились, я, наконец-то, решился задать уже давно назревший вопрос:

– Моника! Мы ведь спрашивали Вас о доне Жуау, а Вы почему-то битый час рассказывали нам о его славном прародителе Андре Мартинше Куэлью. Вам не кажется, что это было немного длинноватое лирическое отступление?

– Нет, не кажется, – отклонила мой мягкий упрёк уязвлённая собеседница. – Мне пришлось Вам всё это высказать только потому, чтобы Вы поняли самое главное – Андре для мэтра с раннего детства был сакральным кумиром, эталоном мужественности и благородства, непогрешимым примером для восторженного подражания. Жуау всегда и во всём, даже внешне, старался походить на своего обожествляемого предка. Он всю жизнь, пока не начал седеть и лысеть, неизменно красил свои волосы в белый цвет. Доктор с ранней юности и до сей поры делает специальные упражнения, чтобы увеличить свой не слишком высокий рост. Да и охотой он занялся только потому, что жаждал стрелять так же метко, как и его легендарный пращур. А обучаясь в Куимбрском университете, он серьезно занялся фехтованием на шпагах и неоднократно становился чемпионом Португалии в этой спортивной дисциплине. И он постоянно выигрывал это первенство, даже тогда, когда уже был в довольно-таки зрелом возрасте. Ходят слухи, что он неоднократно вызывал своих обидчиков и врагов на дуэль. Но никто так и не отважился драться с ним на шпагах или пистолетах. Правда, говорили, что пару смельчаков ответили на его вызов, однако их после этого больше нигде ни разу не видели.

У меня внутри всё похолодело, когда я услышал эти роковые, погребальные слова. Я осознал, как просчитался Степан, надеясь, что с выбором неординарного оружия он получил неоспоримое преимущество в предстоящем поединке. А Моника увлечённо продолжала свой эмоциональный монолог, даже не замечая мертвецкой бледности на моём заледеневшем лике.

– Между прочим, Жуау является третьим и последним отпрыском в семействе своего батюшки дона Мартинша, и не он должен был унаследовать «Кинта да Пика». Старший брат доктора, Андре, был зарезан своим чернокожим денщиком в Анголе, которого он, кстати, уважал и любил. То ли анголец сошёл с ума, то ли втайне ненавидел колонизаторов, но ночью он перерезал капитану Куэлью горло и скрылся где-то в непроходимых болотах джунглей. Средний же брат мэтра, Филиппе, сражался в Испании в рядах республиканцев, израненным попал в плен и по излечению был расстрелян франкистами. Вот так молоденький Жуау и унаследовал всё достояние своих предков. Может быть, это и к лучшему, поскольку только он, единственный из всех братьев, свято веровал в историческую хронику семейства Куэлью. Жуау грамотно вложил унаследованные капиталы в прибыльные предприятия и многократно увеличил своё состояние. Благодаря баснословным прибылям, он полностью реставрировал своё древнее родовое поместье. Да и на воскрешение загубленных Пикавальских виноградников мэтр ежегодно расходует немалые деньги.

– Вы, возможно непреднамеренно, избегаете разговоров о самых близких родственниках доктора Жуау, – попробовал я деликатно направить беседу в нужное мне русло. – Разве у него в личной жизни что-то не ладится?

По лицу Моники стало заметно, что ей не очень-то и хочется затрагивать эту весьма щекотливую тему, однако она всё же себя пересилила:

– Его супруга, Луиза, в которой он души не чаял, скоропостижно скончалась около восемнадцати лет назад. Дон Жуау долго разыскивал свою половинку, так как желал, чтобы его будущие сыновья стали снова похожи на исчезнувших древних свевов. Белокурую и голубоглазую Луизу Ван дер Куэлен он нашел в Голландии, в Северном Брабанте. Она принадлежала к одному из древних ответвлений рода Куэлью, невесть когда очутившемуся на юге Нидерландов. Луиза была почти что на голову выше своего супруга, однако это нисколько не смущало влюблённого Жуау. Это был поздний, но довольно удачный и счастливый брак. Но женитьба оправдала далеко не все чаяния преуспевающего адвоката. Его сыновья, Мартинш и Виктор, абсолютно не схожи со своей матерью и больше напоминают самых обыкновенных португальцев из южных регионов. Лишь только дочь Жуау, Виллеми́на, унаследовала облик и стать светловолосой и пышногрудой северянки. Повзрослев, Виллемина часто навещала своего голландского дедушку Хенка, затем поступила в Эйндховенский университет и, в конце концов, вышла замуж за своего сокурсника. Сейчас она со своей семьей живёт в маленьком поместье в Брабанте, которое ей завещал дедушка Хенк. Правда, до меня недавно дошли слухи, что она развелась со своим проштрафившимся чем-то супругом.

Мартинш же и Виктор не очень-то и разделяли стремления и чаяний своего романтичного отца. Они закончили университеты и, получив высшее экономическое образование, полностью погрузились в биржевую торговлю. А после смерти Луизы отношения Жуау с сыновьями и вовсе разладились. Быть может это потому, что его дети – люди практичные и приземлённые, и предпочитаю брать от этой жизни всё деньгами и ценными бумагами. И они снисходительно полагают, что намерение отца восстановить жизнь в Пикавальской долине – это попросту его странное чудачество, а может быть и признак старческого маразма.

– Так значит, доктор Жуау уже восемнадцать лет безутешно вдовствует, – понимающе кивнул я, провоцируя собеседницу на более откровенный разговор.

– Ну, я бы так не сказала, – неожиданно занервничала Моника, и я понял, что эта с виду невинная фраза её чем-то задела. – Женщин он отнюдь не чурается и предпочитает для отношений высоких и фигуристых молодых женщин. И хотя даже самые красивые незамужние женщины к мэтру весьма благосклонны, но он не имеет желания связывать себя хоть сколько-нибудь серьезными обязательствами. Как говорят циники, попользовался какое-то время роскошным девичьим телом – и до свиданья. Все ценности и недвижимость должны оставаться в семье, а не перейти по наследству к какой-то там вертихвостке!

Высказано всё это было чересчур страстно, порывисто и с оттенком горечи. Внезапно адвокатесса вздрогнула и бросила на меня испытующий, настороженный взгляд. Моника густо-густо покраснела, ибо сообразила по выражению моего лица, что я догадался о причине её бурной реакции. И она пала жертвою престарелого Дон Жуана, снедаемая несбыточной надеждой завладеть его сердцем и несметными капиталами.

– Так кто же станет главным наследником огромного состояния дона Жуау Мартинша да Пика ду Кумулу? – задал я отвлекающий вопрос, чтобы хоть немного погасить так некстати возникшее нервное напряжение.

– Как адвокат, я не вправе разглашать тайны пусть даже и не моих непосредственных клиентов, – не подымая пристыженных глаз, отказала мне в не очень-то и нужной информации юристка. – Могу только сказать, что оглашение нового завещания станет настоящим шоком для Мартинша и Виктора, терпеливо ждущих кончины своего родителя.

В этот момент мы услышали тяжёлые, гулкие шаги, сначала где-то внизу на лестнице, а потом и непосредственно в коридоре. Дверь в кабинет приоткрылась, и в проёме появился огромнейший букет алых роз, источающий головокружительный аромат даже с такого отдалённого расстояния. Таких крупных бутонов и длинных стеблей роз я в жизни моей ещё ни разу не видел. Из нижней части букета торчали длиннющие ноги, которые мне показались до боли знакомыми. И я понял, что эти прекрасные розы пришли вовсе не сами собой в агентство адвокатессы Моники Дуарте. Они привели с собой и записного дуэлянта, секундантом которого я и стал на мою беду по воли несчастного случая.

А тернопольский богатырь галантно приблизился к столу адвокатессы, по-рыцарски преклонил правое колено и протянул застывшей в изумлении девушке колышущееся море карминовых роз.

– О, прекраснейшая мадмуазель Моника! – патетично начал Степан, отлично зная о фанатичном благоговении португальских обывателей перед всем французским. И это была единственная фраза, которую я понял из его последующей пространной речи. Дело в том, что гигант изъяснялся на языке д’Артаньяна, в котором я, мягко говоря, был не очень-то и силён. А французскому языку его восемь лет подряд обучал Аристарх Поликратович Завадский, потомственный шляхтич, эрудит и полиглот. Этот блистательный педагог, отсидевший три срока в колымских лагерях, учительствовал в поселковой школе при колымском золотоносном прииске, где в своё время и работали родители Степана. А ещё два года, перед поступлением в КПИ, мой друг штудировал французский язык уже непосредственно в Тернополе, куда вернулась его семья из Восточной Сибири. Нельзя сказать, что ученик Аристарха имел особую тягу или способности к овладению вторым разговорным языком русских аристократов. Этому способствовали мягкие увещевания его любящей матери и настойчивые «просьбы» широкого папиного ремня. Конечно, без практики общения и чтения книг исполин должен был основательно подзабыть язык Жорж Санд и Стендаля. Но в последнее время я неоднократно видел его с раскрытым учебником французского языка. Прохиндей будто чувствовал, что язык сладострастия и любви ему в ближайшее время очень даже сгодится.

(Прим. Об Аристархе Завадском повествуется в рассказе «Учитель» и в романе «На краюшке Земли»)

Пожирая красавицу масляными глазами, тернопольский ловелас растачал любострастные словеса так пылко, пафосно и одухотворённо, что даже я уверовал в искренность его чувств. Адвокатесса была настолько потрясена нежданным преображением Степана, что не могла оторвать своих глаз от струившего любезности шевалье. И оливковый цвет кожи лица впечатлительной смуглянки помаленьку растворился в насыщенном румянце её пылающих щёк.

И завоеванное мной преимущество перед двухметровым паяцем начало таять, как негаданно выпавший майский снег под жгучим дыханием лучезарного Гелиоса. И в этом раунде пронырливый прохвост набрал столько очков, что с огромной лихвой перекрыл предоставленный мне гандикап. Мне было противно слушать, как полесский соловей рассыпает свои сладкозвучные трели необычайно зычным певческим басом-контанто. И словно добивая уже повергнутого противника, Степан неожиданно перешёл на английский язык:

– Примите этот скромный букет алых роз, как знак раскаяния Вашего оплошавшего поклонника за непредумышленно нанесённые Вам огорчения. И я приложу всё моё усердие и старательность, чтобы вернуть мне Вашу благожелательность и доброе отношение.

Смуглянка изумлённо вздёрнула правую бровь – и полновесных очков в копилке гиганта заметно прибавилось. И тут мне стало до слёз, до соплей обидно! Ну, ладно! Французский язык Степан выучил хоть из-под палки, но всё-таки своим личным трудом. И это в какой-то мере была его собственная, добытая потом заслуга. Но английский язык ему достался надурняк, на экспериментальных двухмесячных курсах доктора Сивоконя. Под гипнозом иностранный язык мог освоить каждый дурак и тупица, тем более под воздействием специальной аппаратуры. И это было превосходно заметно по тернопольцу, который был в состоянии перевести самые заковыристые английские словеса, но не всегда мог объяснить их конкретного смысла и истинного толкования.

(Прим. О том, как Степан усвоил английский язык, рассказывается в повести «Степан и Сивоконь» и в романе «На краюшке Земли»)

Мне нужно было что-то срочно предпринять, чтоб не позволить дамскому обольстителю отодвинуть меня на второй план. Но я даже не мог себе представить, что же такое вытворить, чтобы вернуть утраченное мной преимущество.

А к доктору Дуарте, наконец-то, вернулась способность говорить, и она срывающимся от волнения голосом с трудом вымолвила:

– Я даже не предполагала, сеньор Степан, что Вы так отменно владеете французской и английской речью. И я с искренней благодарностью принимаю Ваши восхитительные цветы. Если признаться честно, то я уже давно Вас простила, узнав от Василия, под каким тяжким стрессом Вы в последнее время находитесь.

– Господи! Какой же я всё-таки идиот! – пришёл я в полнейшее отчаяние. – Моя необдуманная, отвлечённая болтовня, позволила конкуренту обойти меня на крутом повороте!

Степан набычился и метнул на меня пронзительный взгляд.

– Нет-нет! Ваш друг не сказал ничего определённого! – вступилась за меня Моника. – Но он дал мне ясно понять, отчего Вы не отдавали себе отчёт о своём неадекватном, экстравагантном поведении. Давайте же сюда Ваш букет. Скажу Вам чистосердечно, что таких восхитительных роз мне принимать в подарок ещё ни разу в жизни не приходилось.