О драконах и тенях: расстановка фигур

Эльф быстрым шагом пересёк кабинет. На одной из полок стеллажей в окружении книг на подставке находился прозрачный шар. Предмет был размером с ладонь, из очищенной смолы с затемнённой синим пигментом сердцевиной. «Красивая безделушка для одних, средство связи для других?», – с долей недоверия поинтересовался он, когда разработка вошла в обиход. При изготовлении шаров в краску примешивали мелко истолчённые осколки, что оставались после саворинов, но эльфов мало заботили подобные детали. Успешный результат позволял быстро успокоить совесть и не замечать неудобные нюансы.

С шаром в руках он дошёл до дивана, удобно устроился и прикрыл глаза. Эльф представил лицо другого ученика, у которого подолгу службы имелось украшение из окрашенной смолы. Слишком слабое, чтобы с кем-то связаться, зато достаточно мощное чтобы «принять сигнал», как бы выразились титаниды.

«Мастер?», – без приветствия произнёс ученик. Его лицо перед внутренним взглядом эльфа стало объёмным, налилось цветом, обрело мимику. Одним словом – ожило.

«Меня навестил Касси’амин. Ты нужен здесь, в академии».

«Мастер, а вы уверены?», – в голосе звучало сомнение, лицо хмурилось.

Лояльность поражённого ферандией Касси’амина давно ставилась под вопрос, но до этого дня наставник всегда его защищал. Его второй ученик, напротив, находился на хорошем счету, пусть и выполнял для культа леса самую грязную работу. Впрочем, убивать собратьев ему по-прежнему было тяжело. Именно потому он донимал наставника вопросом, будто просил разрешения. К счастью, оправдание даже не пришлось придумывать.

«Я уже много раз давал ему второй шанс. Жаль признавать, но для нас он потерян…».

Эльф и правда спросил Касси’амина о дальнейших планах. В конце концов, тот не мог гостить у наставника вечность. Вот только ответ сильно расстроил заместителя ректора, и пришлось приложить много усилий, чтобы скрыть разочарование.

«Для начала отправлюсь в Кардию. Хочу посетить могилу…».

Кто бы мог подумать, что такими словами он подпишет себе приговор.

* * *

(спустя четыре дня)

– Нам действительно нужно было наблюдать за этим фарсом? – сухо прокомментировал Бэнуа, словно не видел зрелища скучнее, чем убийство одного эльфа другим.

Парень стоял в стороне от неприглядной картины – лежащего в луже крови тела в легко узнаваемой мешковатой одежде с торчащей из спины рукоятью. Он не испытывал к мертвецу никакого сочувствия. Убийства с юношеских лет не находили в нём никакого отклика. Но мастер-егерь, проживающий и работающий в Вибэ последние полтора года, будто что-то знал. Оттягивая их отбытие всяческими отговорками и въедливыми расспросами о последнем задании, он неожиданно попросил Бэнуа выследить в городе бывшего монаха, чем сильно удивил парня. И вот они стали свидетелями развернувшейся скучнейшей драмы, беспристрастно ожидая её окончания.

– Неужели у тебя всё же возникло желание его спасти? – хмыкнул эльф, осматривая тело в переулке на окраине Вибэ. Отделение объединённой транспортной гильдии находилось всего через пару домов от места убийства, переулком часто пользовались и тело непременно нашли бы спустя час или два.

– Конечно, нет, мастер. Он же из культа леса, – в голосе парня не читались эмоции, отчего эльф привык их додумывать. Этим словам подошло бы сдержанное возмущение.

– Я тоже юванай, если не забыл, – как бы между прочим заметил он и без труда извлёк воткнутый в спину мертвеца кинжал. Реплика ритуального оружия тен-юдэн. Даже не самая достоверная. Эльф понимающе хмыкнул: убийство пытались показать как результат не утихающего конфликта между культами. Такое и расследовать не станут, никто не узнает, что бывшего монаха убили свои же. Слишком узнаваемый метод.

– Не сравнивайте, вы – мастер-егерь, – тем временем опровергнул Бэнуа, – а они постоянно мешают синтагме.

– К слову, – протянул эльф, переворачивая тело, – ты же путешествовал вместе с ним. Есть, что сказать?

Незнакомое лицо, застывшее выражение болезненного удивления, в уголках губ потёки крови. Рука мертвеца вцепилась в ткань одежды на груди. Никаких ранений, он словно сжимал что-то важное.

– Хорошая интуиция… – начал было Бэнуа, но быстро поправил себя. – Была хорошая. А полевые навыки – дрянь. Его явно готовили для другого.

– Вот как… – протянул эльф.

Пальцы нащупали за воротом таббата покойного застёжку цепочки. Немного усилий и в его ладонь лёг массивный медальон в характерном для гномов грубом исполнении с алым цветком в орнаменте. На несколько вдохов окружающий мир перестал существовать для эльфа. В далёком прошлом ему уже доводилось видеть это украшение, разве что чуть более потёртым. Оно всколыхнуло воспоминания, словно в только ему понятной манере напоминая о цели долгого ожидания. На самом деле в переулок эльфа привела короткая просьба: «… он владеет тем, что важно для нас обоих, и для каждого по отдельности…». Когда он открыл медальон сердце бешено колотилось, но вместо грубо нацарапанной фразы увидел красно-синий осколок. И он наконец-то кое-что понял.

– Бэнуа, – эльф встал на ноги и повернулся к спутнику в пол оборота, – у меня есть для тебя задание.

– А вот у меня плохие предчувствия… – «проворчал» тот.

– Забери его тело в Вотэрим. Я открою тебе портал.

– Но… – попытался возразить парень, только эльф его будто не слушал.

– Пусть подготовят ритуал. Я закончу здесь и проведу его сам.

– Мастер, прошу, одумайтесь, – сухо попросил Бэнуа, будто в попытке в последний раз вразумить.

– Подумай сам, как это будет забавно, – эльф снова взглянул на медальон. – Последователи культа леса из кожи вон лезут, пытаясь внедрить к нам своих шпионов. Пусть думают, что у них наконец-то получилось.

Главное напоследок убедить местные власти, что эльф выжил после покушения благодаря егерям…

* * *

(два месяца спустя)

«Все дороги ведут в Кардию», – с иронией говорили ему, рассказывая о Римуш. Говорили и другое, но уже позже, когда он покинул Ферру: что монастыри Последнего пути переняли у Стражи триединого совета нравственное правило хоронить своих в одном конкретном месте. Где бы не умерли носящие отличительные шевроны, их останки обязательно найдут и привезут в Кардию, чтобы похоронить на памятном кладбище.

Солнце неминуемо клонилось к закату, создавая атмосферу для последнего прощания. Илу’ридан стоял у могильного камня, который, будто крепко обнимая, оплело цепкое растение, отчего между листьями и белыми цветами едва читалось: «Шуэ…». У неё же оставались родные, неприятно удивился он, почему о её могиле никто не заботиться? Даже эльфы расчищали места захоронения, чтя память ушедших. Наверно, он должен был разозлиться, но так и не смог. Его чувства и эмоции будто притупились и только высеченное на камне имя вызывало тоску.

К моменту, когда он беспощадно избавился от растения, за спиной раздались шаги, а вместе с ними пришло необъяснимое понимание приближения чего-то знакомого, почти родного. Ему даже не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть: к нему подходил егерь. От этой мысли становилось удивительно спокойно, тоска по возлюбленной притупилась, став похожей на ноющую боль от шрамов. В культе леса он не испытывал ничего и близко похожего.

Егерь молча сел рядом. Со звонким «чпок!» он ловким движением откупорил принесённую с собой пузатую бутылку и, сделав глоток, также молча протянул её эльфу. Некоторое время Илу’ридан крутил в руках сосуд, а затем, будто решившись, наконец-то сделал глоток, но едва ли почувствовал вкус, разве что ягодный аромат узнал. Остатки вина он вылил на землю перед могилой, оставив опустевшую бутылку у камня.

– Когда я сделал ей предложение, то был уверен, что со всем справлюсь, – признался Илу’ридан егерю, хотя и не ожидал от него ответных слов. – Что смогу порвать с культом и создать семью. Вот только между нами словно существовала стена из различных взглядов. В конце концов, людей и эльфов учат разному, – в прошлом он часто цеплялся за это оправдание, сейчас же оно перестало казаться правильным. – Попытки преодолеть стену превращались в ссоры. В такие моменты я бросал её, позволяя нам обоим успокоиться в одиночестве… – эльф невесело рассмеялся. – Всегда собранная, она даже на похоронах друзей слезы не проронила. Но когда я возвращался, она начинала реветь, жалобно звала по имени, извинялась. А я… я чувствовал себя монстром.

Он ненадолго замолчал. Память, будто мучая, услужливо воскресила её слова: «Дан-Дан, прости… – всхлипывала девушка, чьё лицо по-прежнему оставалось размытым. – Я была не права, Дан-Дан… Не знаю, что на меня нашло… прости…».

– У меня едва хватало сил, чтобы поднять её меч, – продолжал Илу’ридан, – но после каждой ссоры я доводил её до такого жалкого состояния, что от собственного отражения становилось мерзко. Письма наставнику были моей единственной отдушиной…

– И часто вы ссорились? – неожиданно подал голос егерь, Илу’ридан даже вздрогнул от неожиданности.

Неожиданный порыв ветра разметал буквально белоснежные волосы собеседника эльфа и тот, недовольно ворча, завязал их в небрежный хвост.

«Его потому называют Белым волком?», – подумал Илу’ридан, но вслух сказал другое.

– Незадолго до её гибели, я уже по привычке гадал: какая мелочь в следующий раз взбесит кого-то из нас? Эти дурацкие глупости украли у нас столько времени. В день, когда мне сообщили о несчастном случае, я собирался извиниться первым…

– Несчастный случай… – хмыкнул егерь, – как удобно.

– Что..? – удивился эльф. У него будто не было желания ни спорить, ни заканчивать фразу, но сама мысль, что смерть возлюбленной – холодный расчёт тех, кому он доверял всю жизнь, казалось отвратительной. В то же время, она казалась такой логичной, ведь наставник презирал само явление ферандии.

«Тебя же предупреждали, Касси’амин…», – внезапно всплыли в памяти слова его убийцы.

– Я почти уверен, что свидетелей не было, что кто-то тебе знакомый быстро оказался рядом. Возможно, подкинул совет, как жить дальше…

Илу’ридан слушал егеря с удивительным спокойствием, но каждое слова попадало в цель. В то время он был душевно разбит и мог не замечать подозрительных деталей… Или же просто не хотел замечать? Наставник и правда посоветовал ему не сидеть на одном месте, а после помог с назначением в монастырь…

– Хочешь отомстить? – спросил егерь после тяжёлого вздоха эльфа.

– Хочу, – твёрдо ответил он. – Но смерти мне не нужны.

– Жаль, убить было бы проще, – заметил собеседник, но настаивать не стал. – Есть другие идеи?

– Нужно, чтобы культ сам начал меня искать, – хмыкнул Илу’ридан. – Обосноваться в Вотэриме недостаточно, потребуется повод посерьёзнее… Нужно вернуть образец, тогда последователи пойдут на контакт быстрее, ведь я единственный, кто знает о нём больше всех.

– Образец? – тихо переспросил егерь.

– Я извлёк его из вашего друга, – признание далось эльфу неожиданно легко. – Из Рашми «Серого».

– Вот как… – рассмеялся собеседник. В его голове некоторые детали огромной мозаики встали на свои места. – Знаешь, – продолжил он, – тебе не обязательно вступать в синтагму, Сабертия очень нуждается и в обычных травниках…

В тот момент егерь и не подозревал, какого ценного союзника «подарил» ему культ леса.

-–

– Дайцу (от японского Дзайсу) – стул со спинкой, но без ножек, часть эльфийского стиля мебели.Пояснения:

Неоправданные надежды отцов и детей. Глава 1

(188 год после «Побега»)

Стена постоянно подвергалась нападениям. Днём, ночью, в ясную погоду или сильный буран – казалось твари Воплощения никогда не спят, а холод заставлял их бросаться на скудные источники тепла. Говорили, что после «Побега» так было всегда и многие просто привыкли жить вопреки злым языкам с других континентов, упрямо не покидая Сабертию.

За год пребывания в странной, растянутой на километры крепости подобные разговоры звучали для него как злые сказки. Познавшему тёплое дуновение ветра, в них сложно было поверить. Ну кто в своём уме добровольно останется там, где даже погода стремится погубить неосторожных?! Впрочем, он не пытался проникнуться любовью к северу, ведь именно здесь, вместе с ударом поддых, резко окончилось его детство. Всего-то за год Бэнуа успел забыть, что такое мирное время и как его проводить. А главное – с кем. Детские страхи, оставшиеся в памяти в образе избивающих его с матерью отца, сменились ужасом перед тварями Воплощения, с более чем реальными когтями, клыками и отвратной вонью из пасти. О, да… Этот жуткий запах преследовал даже во снах.

Говоря проще, жизнь Бэнуа буквально состояла из патрулей, еды и сна. День за днём, месяц за месяцем. Как и у всех, кто делил с ним холодный барак, ведь каждый из них отбывал на Стене срок за убийство, и даже он – тринадцатилетний мальчишка.

Осуждённых не охраняли – Стену возвели далеко от единственного крупного города севера, в заснеженной долине, рассекая её на две неравные части. Постоянный холод и твари были куда лучшими надзирателями, чем люди, что составляли основу гарнизона. Осуждённых не бросали в бой, когда тяжёлый звон оповещал о нападении, и потому им не давали оружия, хотя порой было проще попасть под когтистую лапу, чем быстро свести счёты с жизнью. В гарнизоне никто не любил осуждённых, сторонясь каждого в одежде с белой полосой на рукавах. Тем не менее, их вклад в защиту крепости признавали – трясущиеся от страха, вооружённые лишь щитом и кристаллической лампой, одни из них патрулировали Стену, пока солдаты отдыхали, другие выполняли обязанности попроще, отрабатывая койку в бараке и место за столом в трапезной. Каждый в крепости занимал свою нишу, но за правилами и порядками существовали много других проблем.

Он ненавидел, когда распорядитель с ухмылкой сообщал ему о ночной смене, будто тот что-то знал и мстил подростку в извращённой манере. Искренне ненавидел и соседей по бараку. Особенно новоприбывших, что велись на разговоры старших и открыто делали ставки, а доживёт ли он до пересменки? «Одинокий патрульный с лампой в руке – отличная мишень для привыкших охотиться в темноте тварей». Такими рассуждениями обманывали новичков, специально умалчивая, что агрессивное зверьё нечасто забиралось на саму Стену. Ну а потом те, кто потерял по глупости скудное имущество, обязательно пытались отыграться на мальчишке. Потому о доверии внутри одного барака и речи не шло.

Стена и царящие на ней порядки быстро научили Бэнуа прятаться и от тварей Воплощения в редкие назначения в патрули долины, и от монстров, которыми порой становились люди. Научили спать в странных местах и неудобных позах, но прежде всего – наблюдать и слушать, делать выводы, выстраивать стратегию. Молча терпеть обиды, ходить как можно тише, подкрадываться к поворотам и не вмешиваться в потасовки. Ведь пока дерутся одни – можно незаметно подставить других. Простые действия позволяли ему год выживать среди врагов. Но однажды что-то должно было измениться. Бэнуа и сам понимал, что ещё одиннадцать лет он так спасаться не сможет.

Та ночь была безлунной. Выданная одежда едва сохраняла тепло, заставляя идти быстрее обычного, вот только закреплённый на спине щит и год спустя оставался для него великоват и мешался при ходьбе. От башни к башне, около километра в одну сторону, пять караульных переходов, где висели сигнальные колокола – бродить туда-сюда и смотреть по сторонам значилось его задачей на следующие несколько часов. И всё же ему нравились назначения в патруль именно на верхние переходы Стены, пусть в ночное время от него, ничего не смыслящего в магии, было откровенно мало толку. Здесь находился только он, а те, кто желал ему отомстить, оставались где-то внизу. К тому же, в патруле было на что посмотреть. Впрочем, вид на заснеженную долину, леса и горы вдалеке только первое время казался ему завораживающим, скрашивая смену днём, а спустя месяц Бэнуа уже тосковал по зелени и теплу. А вот звёздам он всегда радовался.

Но в ту ночь часть пути он смотрел только перед собой, оставленная ему кристаллическая лампа светила так тускло, что едва освещала кладку перехода на метр впереди и могла вот-вот потухнуть. Начало смены выглядело как чья-то мелочная шутка. В точности, как он сам любил поступать, наверно потому и злиться не стал. С высоты Стены видно было и того меньше, правда где-то внизу со стороны долины слышались голоса. По-человечески грубые и вполне спокойные, Бэнуа даже некоторые слова различил. Скорее всего, именно близость солдат отчасти усыпило его бдительность. На подходе к первой караулке, он твёрдо решил оставить лампу и зажечь факел. Для подобных случаев у колоколов всегда хранилось несколько. Чадящий, тяжёлый, но лишь глядя на огонь становилось немного теплее.

Миновав вторую караулку, всё резко изменилось. Непонятное чувство тугим узлом завязалось у него в животе. Он застыл на месте. Ноги будто отказывались нести дальше. Бэнуа не назвал бы это предчувствием, и всё же хорошо помнил, как оно посещало его незадолго до того, как чем-то разозлённый отец возвращался домой и выливал на мать накопившийся гнев. Мальчишке было страшно идти дальше, но и повернуть назад он тоже не мог.

«А мне плевать, что там тебе показалось, привиделось или почудилось! – кричал на него распорядитель, после того как кулак солдата впечатался в живот подростка, отчего Бэнуа корчился от боли у его ног. – Не смог отработать смену, будешь жрать снег, – и злостью добавил, – вместе со всем бараком».

«Уроки» первой недели на Стене лишь подпитывали охвативший его ужас, но именно боль из воспоминаний, необычайно яркая и отрезвляющая, позволила сделать первый шаг. Второй был уже увереннее, а на следующий – он побежал, не особо замечая, что щит по-прежнему ему мешал.

Патрули на сегментах Стены проходили по одной и той же схеме много лет. Два осуждённых приступали к смене с разных сторон, потому что были из разных патрульных бараков. Двигались каждый от своей башни в направлении друг к другу и где-то посередине пересекались, обменивались парой слов и шли дальше. На обратном пути всё повторялось. И если один вдруг подавал сигнал, второй тоже начинал остервенело бить в колокол, оповещая о нападении.

У третьей караулки он всё ещё надеялся увидеть лицо напарника, но его встретила пустота. По крайней мере, ему так показалось – впереди царила кромешная тьма. Не все осуждённые брали с собой лампы, большинство легко пользовалось простой магией внутреннего круга: создать заклинание ночного зрения или яркую вспышку, предпочитая, чтобы руки оставались свободными. Сам он так не умел, но за год кое-как привык к тому, что на верхнем переходе отсутствие маячащего впереди света – ещё не признак опасности. «Наверняка я просто пришёл раньше», – наивно убеждал себя подросток, сильно сбавив темп, торопливо бредя к конструкции из четырёх колонн и крыши. Беспечно бегать через неё было чревато – однажды он впечатался лбом в низко висящий колокол. За ложную тревогу его снова наказали вместе со всем бараком. Тогда же мальчишка окончательно понял, что монстром может стать любой.

Но не успел Бэнуа перевести дыхание, как из темноты караулки пугающе-грациозной поступью вышло нечто. Мощные лапы, острая морда, на которой в скудном свете будто бы не имелось глаз, небольшие, зато острые уши. Казалось тварь не шла, а плыла в его направлении, не издавая ни малейшего звука, мышцы перекатывались под слишком коротким для Сабертии мехом. Мальчишка неосознанно начал пятиться, что-то захрустело под каблуком, и в следующее мгновение существо прыгнуло на него. Бэнуа и сам не понял, как у него получилось быстро взмахнуть тяжёлым факелом перед собой. Удар едва не пришёлся по морде, но тварь каким-то чудом смогла вовремя остановиться и одним прыжком снова оказалась у караулки.

«Разве животные так умеют?», – успел удивиться Бэнуа и только тогда заметил, что у грациозного тела имелся длинный хвост, напоминающий нанизанные на нить костяные бусины.

Тварь недовольно дёрнула им, затем ещё раз. Кончик мазнул по колоколу и тот жалобно звякнул, словно сам просил помощи. Звук оказался слишком слабым, чтобы его услышали солдаты, но существо резко обернулось на него, утробно рыча и готовое наброситься. Недолго думая, Бэнуа метнул факел прямо в караулку. Одинокий звон стал громче. Тварь взревела, возвещая округе о себе, а подросток бросился в обратном направлении. Морозный воздух обжигал горло, в ушах стучал набат, а глаза едва различали, куда он бежит. Когда ему в спину прилетел удар лапой, Бэнуа даже не понял, что произошло – шея онемела, мир бешено закружился. Крепление, звякнув, лопнуло и щит отлетел в сторону, а сам он кубарем покатился по кладке и замер. Боли не было, но силы будто покинули его, тело отказывалось двигаться, а глаза устало закрылись.

«Послушай меня, Бэнуа, – прозвучал в голове голос покойной матери. Обеспокоенный, торопливый, она всегда уговаривала сына именно этими словами, чтобы тот спрятался и не попал под горячую руку отца. – Сиди тихо, закрой ушки руками и представь, что находишься в другом месте. Запомни: ты не здесь…».

– Я не здесь… – беззвучно, одними губами повторил он.

Короткая фраза будто эхом еще несколько раз пронеслась в мыслях. Где-то совсем рядом раздалось утробное рычание. Ему вторил шумный звук втягиваемого воздуха, будто тварь искала его по запаху. И не находила. Наверно, будь он в тот момент в укрытии, а не валялся мешком на кладке перехода, Бэнуа удивился и наверняка рискнул бы добраться до башни, но вместо этого просто надеялся на быструю смерть. Как вдруг…

– Теперь ты никуда не сбежишь, – прозвучало где-то в стороне, и страх, необъяснимый, почти животный, накатил на мальчишку с новой силой.

Он никогда не испытывал такого ужаса. Тело Бэнуа свернулось калачиком, хотелось зажмуриться ещё сильнее, закрыть уши, как когда-то советовала мама, вот только преследующая его тварь так жалобно заскулила, что в нём проснулось любопытство. Взглянуть бы на того, кто довёл её до такого жалкого состояния. Но, разлепив ненадолго глаза, он увидел лишь приближающийся силуэт и две яркие точки, из которых подобно тяжёлому дыму струилась энергия, а затем провалился во тьму.

* * *

Эльф злился. На обстоятельства, на постоянно возникающие аномалии, на ситуацию в целом. Он добил не сопротивляющуюся, сломленную аурой тварь Воплощения одним ударом. Быстрая смерть – единственное, что егерь мог для неё сделать. Ему доводилось встречать таких существ на другой планете, более тёплой и потому их поведение было другим. Сильный холод влиял на нервную систему вида, как объяснял ему титанид, и сводил с ума, заставляя начинать кровавую охоту только ради самого процесса убийства.

Эльф тяжело вздохнул. Он с маленьким отрядом преследовал тварь через долину и вдоль крепости несколько часов, но никто не ожидал, что она, загнанная егерями, ловко вскарабкается на Стену, скрывшись в темноте. Все уже подумали, что упустили её, как вдруг услышали сигнальный колокол…

Эльф мысленно потянулся к чему-то внутри себя и возвёл между собой и остальным миром барьер. В следующее мгновение он словно рухнул в воду: звуки стали тише, цвета потеряли яркость и резко потемнело – до него наконец-то дошло, что вокруг царит ночь. Эйфория спала и настроение испортилось ещё сильнее. Но всё же эльф слышал как тихо сопит потерявший сознание мальчишка. А ведь он не сразу заметил его, настигнув тварь, только когда выпустил ауру и тот отключился.

Эльф, не долго думая, взвалил тело подростка на плечо и побрёл к башне. Прежде чем делать выводы, ему предстояло кое-что проверить.

* * *

– Мастер-егерь, – заискивающий голос распорядителя привёл его в чувства, – мы могли бы всё обсудить и в другом месте.

Бэнуа лежал на жёсткой койке, тело ощущалось необычно тяжёлым, во рту пересохло, а от запаха медицинской травы мутило. Или не от запаха? Раньше, после «уроков», ему приходилось навещать лекаря для осмотра, и тогда травяной аромат казался ему более чем приятным. Но сейчас просто дышать уже было тяжело. Это потом ему сообщат, каким везучим он оказался. На когтях той твари оказался мерзкий токсин и получить лишь крошечную царапину – большая удача. Его напарнику по смене повезло сильно меньше.

– Не вижу нужды оттягивать неизбежное, – тем временем возразил кто-то.

Бэнуа пришлось совершить маленький подвиг, всего лишь разлепив глаза. Вот только плохо освящённая комната ещё некоторое время выглядела для него размытой. Распорядитель стоял к нему ближе, правда спиной, не подозревая, что у разговора с намёком на приватность появился слушатель. Незнакомый егерь, скрестив руки на груди, подпирал плечом стену у закрытой двери и, казалось, что он смотрел прямо на него. Как и многие егеря он был слишком легко одет: один взгляд на оголённые руки вызывал озноб, но в то же время подросток не сразу понял, что это эльф, скорее обратив внимание на необычный цвет волос и вычурную причёску, чем заметив заострённые уши. Чужое интерес вызывал жуткий дискомфорт, подобно зуду в труднодоступном месте. Его изучали будто диковинную зверушку или расценивали как товар. Мрачные мысли так и лезли в голову, отчего Бэнуа успел трижды пожалеть, что проснулся.