Кодекс двух лун

Глава 7.

Холод утра впивался в кожу острыми зубцами, несмотря на плотную ткань камзола. Воздух над замковым тренировочным двором звенел от ударов стали о сталь, грубых выкриков инструкторов и тяжёлого дыхания учеников. Я стояла у стены арсенала, будто прикованная, наблюдая, как Хогард отрабатывает приёмы с двумя старшими оруженосцами.

Рядом, чуть вполоборота ко мне, неотлучно находилась Дафна. Моя тень, подруга, камеристка и – по воле герцогини – негласный наблюдатель. Ее теплые карие глаза с беспокойством скользнули с Хогарда на меня.

Его движения были безжалостно эффективны, лишены изящества, но полны сокрушительной силы. Меч в его руке казался не инструментом, а продолжением воли – холодной, неумолимой.

– Он сегодня особенно… острый, – прошептала Дафна, поправляя складки своего платья. Ее голос был тихим щебетом птицы, пытающейся не привлечь внимания ястреба. – Как будто сам воздух вокруг него режет кожу. Ты в порядке, Мира? После вчерашнего… в часовне?

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. В голове все еще стоял запах пыли часовни и едва уловимый шлейф древесины и цитруса. И его голос, назвавший меня по имени. Мира.

Дафна знала, что я уходила ночью, знала, что вернулась взвинченной, но глубину того разговора в часовне я унесла с собой, как спрятанный клинок. Слишком хрупким, слишком личным оно было. Я сжала кулаки, стараясь прогнать наваждение. Глупости. Одна полуночная исповедь в лунном свете ничего не меняла.

– Все в порядке, Даф, – наконец выдавила я. – Просто… мысли.

Хогард закончил упражнение резким выпадом, заставив одного из оруженосцев пошатнуться. Без единого слова, лишь кивком отпустил их. Те отступили, вытирая пот со лбов, с явным облегчением. Хогард повернулся, его взгляд скользнул по двору и… задержался на мне. Не дольше секунды. Но в этой секунде не было привычного холодного оценивания или презрения. Было… что-то тяжелое. Напоминание. О ночи. О боли. О том, что мы оба носим в себе.

Я выпрямилась, подняв подбородок. Не позволю ему видеть моё смятение. Не позволю себе чувствовать эту глупую связь. Но сердце упрямо стучало чаще, чем следовало.

– Принцесса, – его голос прозвучал рядом неожиданно близко. Я даже не заметила, как он подошел. Дафна закашляла, застигнутая врасплох таким обращением Хогарда ко мне. – Вы наблюдаете или собираетесь присоединиться? – Вопрос был формальным, но в глубине его карих глаз мерцал едва уловимый огонёк – вызов?

– Наблюдаю, – ответила я, чувствуя как Дафна слегка напряглась рядом. – Учусь. Как превратить человека в бездушный механизм, выполняющий приказы. У вас это явно получается мастерски.

Он не среагировал на колкость, лишь слегка напряг челюсть. Взгляд его стал жестче, но не вернулся к прежней ледяной стене. Он видел трещины во мне. А я видела их в нем. Это знание висело между нами незримой тяжестью.

– Механизм не чувствует боли, принцесса, – произнес он тихо, так, чтобы слышала только я. Его пальцы сжали рукоять тренировочного меча, суставы побелели. – И не задает вопросов, на которые нет ответов.

Его слова ударили точнее любого клинка. Он имел в виду часовню. Мои вопросы к богине. Его молчаливую боль о сестре. Мы оба были далеки от бездушных механизмов. Мы были ранеными зверями в клетке долга.

– Может, и нет ответов, – прошептала я, глядя ему прямо в глаза, игнорируя любопытные взгляды пары стражников у ворот и взволнованный – Дафны. – Но молчать – значит соглашаться. Разве не так?

В его глазах промелькнула тень – гнев? Отчаяние? Я не успела понять. Он резко отвёл взгляд.

– Соглашаться или выживать. Не у всех есть привилегия героического самоубийства, – бросил он сквозь зубы. Голос был низким, опасным. Но в нем не было прежнего презрения. Была горечь. Горечь человека, знающего цену выживанию. Не нужно было использовать дар, чтобы понять это.

Прежде чем я успела ответить что-то, что могло бы взорвать эту хрупкую грань, с верхней галереи двора донесся громкий, металлический скрежет и гулкие удары молота по наковальне.

Работа кузнецов, обычное дело. Но вместе с этим доносилось что-то еще… Знакомое. Слишком знакомое. Голоса пели – низкие, монотонные, натянутые как струна. Старинный похоронный плач Северных Холмов. Тот самый, что пели над телами моих родителей в тумане утра, последовавшего за ночью резни. Тот, что врезался в память пятилетней меня вместе с запахом гари и лаванды, с зеленым отблеском пламени на стенах.

Воздух словно сгустился, сдавив горло. Я замерла, не в силах пошевелиться. В ушах зазвенело. Перед глазами поплыли пятна – вспышки того самого зеленого огня. Я увидела не тренировочный двор, а почерневшие от копоти стены родительского дома, липкий пол под босыми ногами… Сапоги с гербом змеи, пожирающей солнце. Кольцо с рубином-каплей. Длинный синий ноготь, скользящий по горлу матери…

«Мира, не смотри!» – эхом прозвучало в голове, сливаясь с похоронным напевом.

– Мира?! – испуганно вскрикнула Дафна, хватая меня за локоть, когда я резко отшатнулась, наткнувшись спиной на холодный камень. – Что с тобой? Ты белая как полотно!

Дрожь пробежала по всему телу, сжимая легкие. Дышать стало нечем. Мир сузился до точки – до тех сапог, до того герба, который мог быть где угодно, здесь, в этом замке, среди слуг или стражников…

– Хранитель! – голос Дафны дрожал от паники. Она вцепилась в меня сильнее, пытаясь удержать, но ее силы были ничтожны против нахлынувшего кошмара.

Хогард сдвинулся с места быстрее мысли. Он не бежал – он просто возник передо мной, его тело стало живым щитом между мной и остальным двором. Рука в железной перчатке твердо, но без грубости легла мне на плечо, поверх руки Дафны, фиксируя меня у стены. Прикосновение сквозь ткань было как удар реальности.

– Мириам, – его голос прорубил шум в голове, тихий, но неумолимо четкий, как удар клинка. – Смотри на меня.

Я рванула головой в его сторону, глаза широко распахнуты от паники, которая еще не отступила.

– Герб… – выдохнула я, голос сорвался в шепот. – Тот самый… Сапоги… Ты видел? Они здесь? Они…они пели как…тогда… после… – Я сжала веки, пытаясь выдавить образы. Бессвязные слова вылетали сами, пропитанные детским ужасом, который прорвал все плотины взрослого контроля.

Он нахмурился, его карие глаза быстро просканировали двор, галерею, стражников у ворот. Ничего подозрительного. Песня продолжалась, монотонная и зловещая.

– Слушай мой голос. Только мой. Дыши, – приказал он, сам делая преувеличенно глубокий вдох, как бы показывая пример. Его близость, его твердый, низкий голос, прорезавший монотонность похоронного напева, начали пробиваться сквозь панику. – Глубоко. Медленно. – Он повторил вдох. Дафна, замершая рядом, смотрела на него широко раскрытыми глазами, полными немого вопроса и страха.

Я попыталась повторить. Воздух обжигал. Выдох. Еще вдох. Дрожь не прекратилась, но мир вокруг стал обретать четкие границы – холод камня за спиной, лицо Хогарда, шероховатость его перчатки.

– По одной минуте, – прошептал он, почти беззвучно, но так, что слова долетели до самой глубины. – По одной мысли. Фокусируйся на том, что здесь. На камне. На стали. На… – его взгляд на миг метнулся к моему плечу, где лежала его рука, а под ней – рука Дафны, – на точке опоры. Я здесь. Никуда не уйду. Ты в безопасности.

Я уцепилась за его слова, за ощущение его руки, за его присутствие как за спасительную соломину.

Песня стихла, сменившись обычным грохотом кузни. Напряжение в моём теле начало медленно спадать, оставляя ледяную пустоту и жгучий стыд. Я опустила голову, чувствуя, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Дафна осторожно обняла меня за талию, ее теплое дыхание коснулось щеки.

– Боги, Мира… Я так испугалась… – пролепетала она.

Я открыла глаза. Хогард всё еще смотрел на меня, его лицо было напряженной маской, но взгляд… в глубине его карих глаз не было осуждения. Он сделал шаг назад, восстанавливая дистанцию.

– Это был приступ паники, леди Дафна, – произнес он громче, формально, для ушей двора. – Вызванный какой-то старой травмой, судя по всему. Вы хорошо сделали, что поддержали леди Мириам. – Его тон был безупречно профессиональным, словно он только что провел учебную тревогу. Но Дафна, знавшая меня с детства, смотрела на него с новым, осторожным пониманием. Она видела, КАК он действовал. Видела искру чего-то еще в его глазах.

В этот момент на галерее появился герцог. Безупречный, холодный. Его взгляд, как ледяная игла, скользнул по нам: по мне, все еще бледной и прижавшейся к Дафне, по Хогарду, стоявшему навытяжку в безупречной стойке, по растерянному лицу Дафны.

– Мириам, – притворно заботливый голос герцога растекался по воздуху, отравляя его, словно яд. – Ты выглядишь… расстроенной. Я всегда считал, что такой юной леди не стоит наблюдать за жестокостью сражения. Неокрепший ум ещё не готов к такому испытанию. – Желудок скрутило от двуличия герцога. Забавно. Такая юная леди как я не должна наблюдать за жестокостью, зато всегда должна быть готова испытать её на себе. Захотелось плюнуть ему в лицо.

Дафна мгновенно сделала глубокий, безупречный реверанс, потупив взгляд.

– Ваша светлость, виновата я… Заговорила с Избранной о пустяках, отвлекла… Она просто резко встала, голова закружилась от утренней прохлады… – ее голос дрожал лишь чуть-чуть. Глаза герцога с наслаждением впивались в мою слабость.

Хогард оставался неподвижным, статуей из стали и льда.

Я выпрямилась, отстраняясь от Дафны на волосок, заставляя ноги не дрожать.

– Все в порядке, Ваша светлость, – мой голос звучал хрипло, но твердо. – Хранитель Хогард как раз напомнил мне о важности дисциплины и контроля. Даже над… минутной слабостью. И о цене невнимательности. – Я посмотрела прямо на герцога, вкладывая в последние слова весь скрытый смысл, понятный ему, мне и, возможно, Хогарду.

Губы герцога растянулись в ухмылке.

– Прекрасно. Дисциплина – наша защита. Хранитель, – он кивнул Хогарду, – продолжай блюсти порядок. Леди Дафна, не отвлекайте Избранную. У нее сегодня занятия с духовным наставником. Надеюсь, история нашего королевства придаст ей… устойчивости. – Он удалился, оставив за собой морозное безмолвие.

Я сглотнула. «Духовный наставник» – у меня бы язык не повернулся назвать жрицу Таланию этим словосочетанием. Герцог знает, как я ненавижу занятия с ней, и именно поэтому так тщательно следит, чтобы я ни одного не пропустила.

Дафна осторожно взяла меня под руку.

– Пойдем, Мира, – прошептала она. – Тебе нужно прилечь перед уроками…

Я кивнула, позволяя ей вести себя. Но перед тем как повернуться, встретила взгляд Хогарда. Он смотрел на меня, его лицо все еще было маской. Но теперь я вижу, что в глубине карих глаз, в той самой "трещине", которую я научилась различать, горел не лед равнодушия, а сталь. Закаленная в огне его собственной боли. И что-то еще – молчаливое напоминание: "Держись. Минута за минутой".

– Идем, Дафна, – сказала я нарочито громко. – Дисциплина прежде всего.

Когда мы пошли к выходу, я чувствовала его взгляд на спине. Не тяжелый взгляд надзирателя. Скорее взгляд часового на посту. Стоящего на страже не только по приказу королевы, но и по какому-то другому, безмолвному договору, заключенному в пыли часовни и укрепленному утренней паникой у стены арсенала. Договору, свидетелем которого стала теперь и Дафна, даже не подозревая о его истинной глубине.

Дверь в солнечные, но почему-то казавшиеся сегодня холодными покои закрылась за нами с глухим щелчком. Шум замка мгновенно приглушился, остались лишь наши шаги по ковру и моё частое дыхание. Дафна тут же повернулась, ее лицо, обычно такое мягкое и открытое, было искажено тревогой.

– Мира, ради всех святых, что это было?! – Она схватила меня за руки, будто боялась, что я снова начну растворяться в призраках прошлого. Ее пальцы были теплыми, но дрожали. – Ты чуть не упала! Ты была… Бледная, глаза невидящие… Я думала, ты в обморок грохнешься! И эта песня… Что в ней такого?

Я отстранилась, не грубо, но твердо. Мне нужно было пространство. Воздух. Я подошла к окну, уперлась ладонями в холодный каменный подоконник. Запах пыли и зеленого пламени все еще витал где-то на грани сознания.

– Старая песня, Даф, – ответила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Слишком ровно. – Из прошлого. Из того… самого прошлого. – Я не стала уточнять. Дафна знала о резне в доме моих родителей, но детали – запахи, звуки, сапоги с гербом – были только у меня в голове. Голове, которая снова предательски гудела.

– Ох, Мира… – Голос Дафны смягчился, наполнился состраданием. Она осторожно подошла, встала рядом, не касаясь. – Я так и подумала. Но… раньше такого не было. Песни звучали, а ты… Да, вздрагивала, но не так! Что изменилось? После ночи в часовне? – Ее карие глаза внимательно изучали мой профиль . – Ты вернулась тогда… другая. Взвинченная. И он… Хогард…

Я напряглась.

– Что Хогард? – спросила я слишком резко.

– Он сегодня… – Дафна замялась, подбирая слова. – Он действовал так… быстро. Как будто знал, что случится. Или что делать. Как будто… – она понизила голос до шепота, оглядываясь, хотя знала, что кроме нас здесь никого нет, – …как будто он понимал. Не просто как капитан стражи, а… глубже. Его рука… он говорил тебе дышать, смотреть на него… "Я здесь", – прошептала она, повторяя его слова. – Это было… странно. Не похоже на него. Обычно он как скала – холодная и бесчувственная, а тут…

Я закрыла глаза. Образ Хогарда встал передо мной – не каменная маска перед герцогом, а тот момент: его глаза, прикованные ко мне, твёрдый голос, пробивающий туман паники, рука на плече – якорь в бушующем море. "Я здесь. Никуда не уйду".

– Он выполнял свою работу, Дафна, – сказала я, открывая глаза и глядя в сад, где солнечные блики казались слишком яркими, слишком ненастоящими. – Сама королева приставила его ко мне. Было бы неловко, если бы я упала в обморок на глазах у всей стражи. Он просто предотвратил скандал. Эффективно. Как всегда. – В моём голосе прозвучала привычная горькая нотка, но теперь в ней была фальшь. Даже для меня самой.

Дафна покачала головой. Она не купилась.

– Нет. Это было что-то еще. Когда он смотрел на тебя… после… Когда герцог ушёл. В его глазах не было презрения или холодности. Было… – она искала слово, – …утомление? Тяжесть? И что-то… твердое. Как сталь. Не против тебя. За тебя? – Она сама удивилась своей догадке. – Боги, Мира, что произошло между вами вчера ночью? Ты можешь мне доверять. Ты знаешь это.

Я резко повернулась к ней.

– Ничего не произошло! – выпалила я, и тут же пожалела о резкости. Увидела, как Дафна слегка отпрянула, боль мелькнула в ее глазах. Я вздохнула, провела рукой по лицу.

– Прости. Я… Я просто не могу сейчас об этом. Ты права, я доверяю тебе. Больше всех. Но это… слишком свежо. Слишком… – Я не договорила. Слишком личное. Слишком опасно для тебя.

Дафна смотрела на меня долгим, печальным взглядом. Она видела барьер.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Не сейчас. Но помни, я здесь. Всегда. И… – она сделала шаг вперед, осторожно, как к испуганному зверьку, – …и неважно, что там было с Хогардом. Он помог. Сегодня. Действительно помог. Может… может он не совсем монстр? Может, под этой броней… – Она не закончила, просто пожала плечами.

"Не совсем монстр". Слова Дафны эхом отозвались в моей душе. Мастер маскировки. Хладнокровный боец. Но и человек, чьи глаза отражали мою боль. Который знал, как вытащить меня из кошмара. Который сказал "Я здесь".

– Может, – согласилась я неожиданно для себя. Голос был тихим, усталым. – А может, просто очень хороший актер. – Я отвернулась к окну снова. Хотелось побыть одной. Собрать осколки себя обратно.

Дафна будто прочла мои мысли.

– Схожу за успокаивающим чаем с лавандой и медом, – сказала она мягко, но твердо. – И шаль. Ты дрожишь. – Она повернулась к двери, но задержалась. – Мира?

– М-м?

– Будь осторожна. С ним. С собой. Со… всем этим. – В ее голосе звучал немой страх не только за меня, но и за ту непонятную глубину, в которую я погружалась, и где Дафна чувствовала себя беспомощной.

Я не обернулась, лишь кивнула, глядя на слишком яркий, слишком лживый солнечный день за окном.

– Всегда осторожна, Даф, – прошептала я в пустоту, когда дверь за подругой тихо закрылась. – Но осторожности уже недостаточно…

Глупое сердце больше не желает быть осторожным. Оно жаждет… забыться. Я сжала кулаки, все еще чувствуя на плече призрачное давление его руки в перчатке. И запах – сладковатую древесину и цитрус, странно устойчивый среди призраков дыма и лаванды.

Глава 8.

– «После долгих лет разорения, опустошивших целые города и оставивших деревни и сёла в руинах, забравших сотни тысяч жизней, мир очутился на грани хаоса, и тогда, в преддверии битвы Заходящего солнца, Малгат Селенион собрал свои силы перед городом Фавор, последней твердыней вальтурианцев…»

Я прочистила горло, чувствуя себя крайне неуютно, не только из-за длиннющей фразы из книги по истории, которую всегда ненавидела читать вслух, но и потому, что среди слушателей был Хогард. Я не смотрела на него с тех пор, как начала читать. Тем не менее я была уверена, что он изо всех сил старается не терять бдительности и не заснуть стоя от скуки.

– «…возведённой у подножия Морвенских гор…»

– Морвинских! – оборвала жрица Талания. – Они произносятся как Морвинские горы. Дитя, ты знаешь, как это произносится. Читай правильно!

Я крепче сжала пальцами кожаный переплет. В «Истории войны Двух Королевств и королевства Селенион» было свыше тысячи страниц, и каждую неделю на уроках с жрицей меня заставляли читать несколько глав. Наверное, я уже раз десять прочитала вслух весь том, и клянусь, каждый раз жрица меняла произношение «Морвенских».

Я набрала в грудь побольше воздуха и постаралась игнорировать почти непреодолимое желание швырнуть книгу в лицо жрице. Книга увесистая, так что мало бы ей не показалось. Возникшая в моём воображении картина, как она корчится от боли, так меня развеселила, что это тревожило.

Я подавила зевок и сосредоточилась на тексте.

– «… возведённой у подножия Морвинских гор…»

– На самом деле произносится "Морвенские", – оборвал меня голос из угла комнаты.

Я вытаращила глаза, обернувшись к Хогарду. Его лицо было лишено всякого выражения. Я перевела взгляд на жрицу, сюдящую напротив меня с такой ровной спиной, будто её позвоночник был выточен из того же дуба, что и неумолимо жёсткий табурет под ней.

Я понятия не имела, сколько лет жрице. Её фигура, скрытая безликими складками тёмно-синего одеяния, казалась одновременно и хрупкой, и незыблемой. Лицо…Трудно было сказать, молодо оно или старо. Глубокие тени под глазами могли быть следствием бессонных ночей над манускриптами, а могли – вечными спутницами. Но взгляд! Он прожигал насквозь – холодный, оценивающий, не терпящий возражений. Этот взгляд, казалось, существовал сам по себе, вне возраста. Тонкие брови были вечно чуть сведены к переносице, образуя две строгие вертикальные морщины – карта постоянного недовольства.

Я никогда не видела, чтобы эта женщина улыбалась. И она определенно не улыбалась сейчас, глядя на Хогарда.

– А ты откуда знаешь?

Её тон сочился насмешкой, как кислотой.

– Моя семья возделывала землю недалеко от Фавора до того, как там всё разорили и превратили в нынешнюю Пустошь, – объяснил он. – Моя семья и другие жители того края всегда произносили название гор так, как леди Мириам прочитала в первый раз. – Он помолчал. – Некоторым людям язык и акцент дальнего востока может показаться трудным для освоения. Тем не менее леди Мириам, похоже, не входит в их число.

Я была уверена, что в ответ на это явное оскорбление мои глаза выскочат из орбит. Я прикусила губу, чтобы не улыбаться.

Напряжённые плечи Талании дернулись назад, когда она сердито уставилась на Хогарда. Я практически видела, как из её ушей валит пар.

– Не помню, чтобы я тебя спрашивала, – сказала она таким же уничтожающим тоном, что и её взгляд.

– Примите мои извинения. – Он покорно склонил голову, но изобразить смирение у него не получилось, потому что в ореховых глазах плясали озорные искры.

Она кивнула.

– Извинения…

– Я просто не хочу, чтобы леди Мириам говорила как необразованная, если речь зайдет о Морвенских горах, – добавил он.

О боги…

– Но отныне я буду молчать, – пообещал Хогард. – Пожалуйста, леди Мириам, продолжайте. У вас такой приятный голос, когда вы читаете, что даже меня увлекла история Селениона.

Мне хотелось рассмеяться. Смех зарождался в моем горле, угрожая вырваться наружу, но я не могла этого позволить. Я крепче вцепилась в книгу.

– «… возведённой у подножия Морвенских гор. Боги наконец выбрали сторону».

Жрица Талания ничего не сказала, и я продолжала:

– «Солярис, король богов, и его сын Ваал, бог войны и чести, явились перед Малгатом и его армией. Проникаясь всё большим недоверием к вальтурианскому народу с его неестественной жаждой крови и власти, они искали помощи, чтобы положить конец жестокостям и угнетению, которым подвергались эти земли под управлением королевства Айкантар».

Я перевела дух.

– «Малгат Селенион и его армия были преисполнены мужества, но Солярис в мудрости своей увидел, что они не могут справиться с вальтурианцами, которые достигли божественной силы, отворяя кровь невинных…»

– За время своего правления они убили сотни тысяч. Отворяя кровь – это очень мягкий термин для того, что они на самом деле делали. Они кусали людей, – уточнила жрица Талания. Я подняла на нее взгляд. Ее серо-голубые глаза странно блестели. – Пили их кровь и пьянели от силы и почти-бессмертия. А те, кого не убили, превращались в моровое поветрие, известное как Морфы. Вот против кого смело встали наши возлюбленные король с королевой и приготовились умереть, чтобы свергнуть тиранов.

Я кивнула.

Пальцы жрицы порозовели от того, как крепко она сжимала кулаки.

– Продолжай.

Я не осмелилась посмотреть на Хогарда.

– «Не желая видеть поражение Малгата, Солярис дал первое Благословение, поделившись с Малгатом и его армией кровью богов. – Я содрогнулась. Это был ещё один мягкий термин, обозначающий питьё крови богов. – Преисполнившись силой, Малгат и его армия смогли одержать победу над вальтурианцами, тем самым положив конец правлению мерзостного и развращенного королевства».

Я начала переворачивать страницу, зная, что в следующей главе речь пойдет о Пробуждении королевы и строительстве Великой стены.

– Почему? – неожиданно спросила жрица.

Я озадаченно посмотрела на неё.

– Что почему?

– Почему ты вздрогнула, когда читала о Благословении?

Пекло, я не думала, что моя реакция окажется такой заметной.

– Я…

Я не знала, что сказать, чтобы жрица не рассердилась и не побежала жаловаться герцогу.

– Ты встревожилась, – сказала она, смягчив тон. Но я знала, что нельзя доверять этой мягкости. – Что в Благословении так поразило тебя?

– Я не встревожилась. Благословение – это честь…

– Но ты вздрогнула, – настаивала жрица. – Если не из-за того, что Благословение не кажется тебе доставляющим наслаждение, то что же тебя встревожило?

Доставляющим наслаждение? Я залилась краской.

– Просто… Благословение кажется похожим на то, как вальтурианцы достигали своей мощи. Они пили кровь невинных, а Лунархи пьют кровь богов…

– Как ты смеешь сравнивать благословенных Лунархов с тем, что творили вальтурианцы? – Жрица стремительно бросилась вперед и сжала пальцами мой подбородок. – Это не одно и то же. Наверное, ты соскучилась по палке и потому умышленно стараешься расстроить не только меня, но и герцога.

– Я вовсе этого не говорила, – сказала я, увидев, что Хогард шагнул вперед. Я сглотнула. – Просто это напомнило мне…

– Дитя, меня очень беспокоит то, что ты считаешь эти две разные вещи одним и тем же. Вальтурианцы брали то, что им не давали. А во время Пробуждения боги добровольно предлагают кровь. – Она крепче сжала пальцы, стало почти больно, и мой дар напрягся под кожей, словно хотел освободиться. – И мне приходится объяснять это тебе – будущему нашего королевства, наследию Пробужденных?