Кодекс двух лун

Паж брезгливо кивнул и развернулся на каблуках. Стража сомкнулась вокруг меня – не грубо, но не оставляя пространства для манёвра. Их присутствие было физическим давлением, напоминанием о власти, которую я только что так легкомысленно игнорировала за разговорами о руках и единорогах.

Хогард шел рядом, его шаг был бесшумным, но твердым. Он был островком чего-то знакомого в этом внезапно враждебном мире. Но даже его присутствие не могло разогнать ледяной ужас, сжимавший сердце. Скорее всего, Хогард понятия не имел, зачем меня ведут в этот кабинет. Наверное, он решил, что меня ждет всего лишь суровый выговор. Я же не кто-нибудь, а Дитя Богов. Избранная. И просто получу нагоняй. Сомневаюсь, что Хогард подозревает, насколько… ненормальны уроки герцога.

Мы шли по знакомым коридорам. Обычно их длина меня раздражала. Сейчас они пролетели мгновенно. Каждый поворот, каждая арка приближали к тяжелой дубовой двери в дальнем крыле замка. Двери в кабинет герцога.

Там, за этой дверью, не было места смеху. Не было места "священной карамели" или глупым оправданиям. Там был Теревис Айстрид. Человек, чье ледяное спокойствие было страшнее крика Талании. Человек, который считал "дисциплину" высшей добродетелью, а "своеволие" – грехом, требующим немедленного искоренения. Человек, чья "палка" никогда не была метафорой.

Мы остановились у двери, где уже стояли два королевских гвардейца. Паж кивнул нам и вместе с двумя его сопровождающими молча удалился. Я же смотрела им вслед невидящим взглядом.

– Мириам? – позвал сзади Хогард.

Только тогда я осознала две вещи. Во-первых, я застыла столбом посреди коридора, и это наверняка кажется ему странным. И во-вторых, он уже в который раз назвал меня по имени, а не Избранной. Он не Джэк. Не Эрик. Не Дафна. Только они обращались ко мне по имени, если мы были одни.

Я знала, что должна его поправить, потому что мы находились в присутствии гвардейцев, но не могла. Я не хотела, и это пугало не меньше, чем то, что ждет меня в кабинете.

Сделав глубокий вдох, я сцепила руки в замок, расправила плечи и шагнула вперед.

Королевские гвардейцы поклонились при нашем приближении, избегая смотреть нам в глаза. Один из них отступил в сторону и начал открывать дверь.

Я зачем-то оглянулась на Хогарда. Понятия не имею почему.

– Я подожду здесь, – заверил он.

Я кивнула и опять повернулась вперед, заставляя себя переставлять ноги. Сердце колотилось так, что, казалось, его стук эхом отдавался в тишине роскошного кабинета.

Веселье кончилось. Катастрофа с карамельным единорогом только что переросла в нечто гораздо большее. Буря не просто приближалась. Она была здесь. И сейчас. И мне предстояло войти в ее самое сердце.

Войдя в кабинет, первым делом я заметила, что шторы задернуты. Приглушенный свет нескольких масляных ламп будто бы поглощался темными деревянными панелями и кожаной мебелью. Мой взгляд упал на большой письменный стол и на комод за ним, где стояли хрустальные бутылки разных размеров с янтарной жидкостью.

Затем я увидела его.

Герцог сидел в кресле, закинув ноги в сапогах на столик и держа бокал с выпивкой. Когда он уставился на меня глазами такими ледяными, что могли бы вызвать вьюгу на Саяновых Островах, у меня по спине пробежал холодок.

Все мои инстинкты кричали, что я должна бежать, поскольку бороться не смогу.

Дверь со щелчком захлопнулась за моей спиной, отчего я слегка подскочила. Я терпеть не могла такую реакцию и надеялась, что герцог ее не заметил, но, увидев его ухмылку, поняла, что мой испуг от него не укрылся.

Текучим движением, словно был без костей, Теревис поднялся с кресла.

– Мириам, ты так сильно меня расстроила.

Похолодев до кончиков пальцев и стараясь дышать размеренно, я смотрела, как он пьет из бокала. Я знала, что должна тщательно подбирать слова. Наказания это не отменит, но может смягчить.

– Простите, что расстроила вас. Я…

– А ты вообще знаешь, чем меня расстроила?

У меня одеревенели мышцы на плечах, и я метнула взгляд от герцога в угол кабинета, где у книжного шкафа стояли несколько тонких коричневатых прутьев. Их выломали из дерева, выросшего в Мёртвом лесу.

Я заставила себя вымолвить следующие слова, хотя они и прозвучали неискренне.

– Нет, но что бы это ни было, я виновата. Вы никогда не расстраиваетесь без причины.

Что было неправдой.

Случалось, что герцога расстраивала моя походка или то, как я режу еду за ужином. Я уверена, его может оскорбить даже количество моих вдохов в минуту.

– Ты права. Я не расстраиваюсь без причины, – согласился он. – Но на этот раз меня потрясло то, что мне сказали.

У меня перевернулся желудок, а на лбу выступил пот. Мысли метались в попытке определить о чём именно он узнал и как "подстелить себе соломы" при неминуемом "падении".

Теревис шагнул ко мне, и все мои мышцы напряглись. Его движение было обманчиво неспешным, как у змеи перед броском. Он поставил бокал на стол. *Клинк*. Звук отозвался ледяной иглой в моем пересохшем горле.

Он остановился так близко, что я чувствовала холод, исходящий от него, смешанный со сладковатым запахом дорогого виски.

– Подними глаза, – негромко потребовал герцог.

Я подчинилась. Его холодные как лёд глаза ощупывали мое лицо, дюйм за дюймом, не упуская ничего, даже локона, который щекотал мне висок. Это изучение длилось целую вечность.

– С каждым разом, как я тебя вижу, ты становишься все красивее.

– Спасибо, ваша милость, – пробормотала я, стараясь не выдать отвращения. Я знала, что будет дальше.

Кончики его пальцев прижались к коже под моим подбородком. Он повернул мою голову налево, а потом направо.

– У тебя такие прекрасные глаза. – Он убрал пальцы и прижал один к моей нижней губе. – И такие красиво очерченные губы.

Его пальцы скользнули вниз по моей шее, едва касаясь кожи. Я сжала челюсти, чтобы не выдать своего отвращения.

– Большинство сочтут твое тело привлекательным.

Желчь поднялась в горле и расползлась по коже тысячей пауков. Только усилием воли я заставила себя стоять неподвижно.

– Как жаль…– он цокнул языком. – Что такая красота должна быть испорчена.

В самом деле жаль.

Я ничего не ответила и сосредоточилась на большой картине маслом, изображающей храмы и коленопреклоненных женщин в вуалях перед существом настолько ярким, что оно соперничало с луной. Айстрид провел пальцем по моей нижней губе и опустил руку.

– Ты так похожа на свою мать.

Я потрясенно уставилась на него. Он знал мою мать? Раньше он никогда об этом не говорил.

– Вы ее знали?

Он встретился со мной взглядом. Так трудно смотреть в эту ледяную пустоту.

– Да. Она была… особенной.

Не успела я задать вопрос, как он продолжил:

– Ты считаешь себя милосердной, Мириам? – его голос был тихим, почти задумчивым, но каждый слог резал как нож. – Думаешь, что твой… порыв в Тронном зале был благородным? Желанием помочь?

Я замерла. Тронный зал. Тиберины. Не карамель. Не Элоиза. И даже не жрица Талания. Это. Он помнил. Он всегда помнил. И ждал.

– Ты вмешалась, – он сделал еще микрошаг, сокращая и без того крошечную дистанцию. Его ледяные глаза, цвета зимнего неба, впивались в меня, выискивая малейшую дрожь. – Нарушила протокол. Публично. Перед всем двором и чернью. Ты осмелилась противопоставить свое жалкое, необученное мнение – воле Лунархов. Моей воле. – Последние слова он произнес с ударением, и они повисли в воздухе тяжелым, ядовитым облаком. – Ты думала, что я забуду? Или прощу?

Сердце упало в бездну. Я попыталась открыть рот, найти слова оправдания, но перед его взглядом все оправдания казались жалким лепетом.

– Я… я лишь… – начала я, но голос предательски дрогнул.

– Молчать!

Его голос не повысился ни на йоту. Он стал… тоньше. Острее. Как лезвие, проведенное по обнаженному нерву. Я вздрогнула, невольно сделав шаг назад. Но бежать было некуда. И бесполезно.

– Кем ты себя возомнила, – прошипел он. Его дыхание коснулось моего лба. – Ты – инструмент. Сосуд для воли богов, а не для твоих инфантильных представлений о справедливости. Твоя роль – сидеть. Молчать. И ждать. Не делать умозаключений. Не позорить титул Избранной своей невоспитанностью. – Он презрительно окинул меня взглядом, как неопрятную вещь. – Ты выставила нас с герцогиней жестокими в глазах толпы. Заставила усомниться в святости Ритуала. – Айстрид вздохнул с наигранной усталостью, – Но дело не только в этом…

Я замерла. Вдыхаемый воздух как будто бы не попадал в лёгкие.

– Я узнал, что ты только что была в атриуме, – продолжал он, и мои плечи поникли.

– Да. Была. Я не знала, что мне туда нельзя, – ответила я, и это была не ложь. – Я редко туда хожу, но…

– Вопрос не в том, чтобы проводить время в атриуме, и ты достаточно умна, чтобы это понимать. Не прикидывайся дурой.

Я открыла рот и тут же закрыла.

– Ты разговаривала с двумя леди, – продолжал он. – Ты знаешь, что это запрещено.

Зная, что за этим последует, я молчала. Но как он мог так быстро узнать. Наверное, нас кто-то видел. Может, мажордом или какой-нибудь королевский гвардеец. Я сомневаюсь, что Элоиза была бы способна на это.

– Тебе нечего сказать? – спросил он.

Опустив голову, я уставилась в пол. Я могла сказать ему, что произнесла всего одну фразу и, насколько я знала, эти леди вообще впервые пришли в атриум. Хотя это неважно. На герцога никакие слова не подействуют.

– Такая скромница Избранная, – промурлыкал лорд.

Я практически чувствовала, как заострился мой язык, но, насколько могла, смягчила ответ.

– Простите. Мне следовало уйти, как только они пришли, но я этого не сделала.

– Почему?

– Мне… было любопытно. Они говорили о предстоящем приёме герцогини, – произнесла я, поднимая голову.

– Неудивительно. Ты всегда была таким бойким, любознательным ребенком, чей ум быстро перескакивает с одного на другое. Я предупреждал герцогиню, что тебя будет непросто воспитывать. – Его лицо приняло строгое выражение, а в глазах заблестело предвкушение.

Айстрид взял новый бокал.

Сколько он уже выпил? Мое сердце забилось втрое быстрее.

– Ты – Избранная от рождения, Мириам. Кроме тебя за все время только еще один человек был избран богами. Вот почему Безликие наслали на твою семью Морфов. Вот почему убили твоих родителей.

Я вздрогнула, и внутри все оборвалось.

– Это больно, ведь так? Но это правда. Это должно было стать твоим единственным уроком. – Он поставил бокал на столик. – Но есть еще твое неумение держаться в рамках, недостаток уважения к жрице Талании, сегодняшнее откровенное пренебрежение тем, что от тебя ожидается, и твой публичный вызов в Тронном зале.

Он медленно, с театральной неспешностью, повернулся и направился к книжному шкафу. К тому самому углу. Воздух вырвался из моих легких беззвучным стоном. Нет. Нет, не из-за этого. Хогард стоит за дверью. Я не могу кричать. Не могу дать ему услышать. Я впилась ногтями в ладони так сильно, что боль стала острой, ясной точкой в нарастающем море ужаса.

– Ты забыла свое место, Мириам, – он говорил, не оборачиваясь. – Забыла, что ты – всего лишь глина в руках гончара. И забывчивость требует… коррекции. – Его глаза заблестели ярче. – К сожалению, это означает, что тебе нужен очередной урок. Надеюсь, это будет последний, но почему-то сомневаюсь.

Я судорожно сцепила пальцы. Гнев поднялся так стремительно, что я удивилась, как это из моего рта при выдохе не вырвалось пламя. Надеждам Айстрида не суждено сбыться. Он не сможет найти повод для урока, только если окажется полностью мёртв.

– Да, – проговорила я, теряя контроль. – Надеюсь.

Он оборвал меня резким взглядом и спустя напряженное мгновение произнес:

– Полагаю, четырех палок будет достаточно.

Его пальцы скользнули по темным, гладким прутьям Мертвого леса. Он выбрал один. Длинный, тонкий, гибкий. Знакомый. Тот, что оставлял полосы, горевшие днями.

Не успела я напомнить себе, кто я и кто Айстрид, как в моей крови вскипела ярость. Дар метался внутри, словно раненый зверь, наталкивался на выстроенную мной стену, пытаясь прорваться. Я же отчаянно цеплялась за последние крупинки контроля. Ничего из того, что герцог мне выговаривал, не было важным. Ничего из этого не касалось Безликих, богов и Лунархов. Боги благословили Лунархов почти бессмертием и немыслимой силой, а они тратят время впустую, беспокоясь о том, с кем я разговариваю? Я не смогла удержаться.

– Уверены, что достаточно? Я бы не хотела, чтобы вам казалось, будто вы мало делаете.

Его взгляд посуровел.

– А что насчет семи?

Меня охватили дурные предчувствия, но мне доводилось получать и десять.

– Вижу, с этим количеством ты согласна, – сказал герцог. Он развернулся, прут лег в его руку как естественное продолжение воли.

– Ты знаешь, куда идти.

У меня все силы ушли на то, чтобы пройти мимо него с высоко поднятой головой и не воткнуть ему этот прут прямо в глотку. Это было самое сложное, пока я шла к его письменному столу с блестящей, чистой поверхностью. Кажется я начинаю понимать, почему мне запрещено обучаться искусству ближнего боя. Весьма предусмотрительно, ваша Светлость, весьма предусмотрительно…

Я остановилась перед столом. Мои руки тряслись от едва сдерживаемого негодования. В самой глубине сердца я верила: если бы королева Лориэн узнала, что творит герцог в этом кабинете, то Лунарху это не сошло бы с рук.

Не потому, что я Избранная, а потому что после нападения Морфов и смерти родителей она заботилась обо мне, раненом и напуганном ребенке. Это она нашла лучших лекарей и держала меня, когда я кричала и плакала по маме и папе. Это королева Лориэн сидела со мной, когда я не могла уснуть, потому что боялась темноты. Она делала то, что королеве делать не положено. Она ухаживала за мной, как родная мать, и без ее заботы я вряд ли смогла бы оправиться.

Айстрид подошел ко мне, его глаза блестели от предвкушения.

– Ты не подготовилась, Мириам. Пора бы уже знать.

Держа рот на замке, я отвернулась и взялась за пуговицы. Пальцы дрогнули только раз, когда я расстегивала лиф.

Герцог оставался рядом со мной, наблюдая, как лиф распахивается, открывая слишком тонкое нижнее белье. Платье соскользнуло с моих плеч и собралось вокруг талии. Спину омыл холодный воздух. Мне хотелось стоять так, будто вся пытка не производит на меня ни малейшего впечатления. Я хотела быть сильной, храброй и неподвижной. Я не хотела, чтобы он видел, как это унизительно, как меня волнует то, что меня видят такой – и не кто-то по моему выбору, не кто-то достойный.

Но я не могла.

Щеки горели, глаза щипало. Я прижала руки к груди.

– Это для твоего же блага, – заговорил Айстрид, подходя ко мне. Его голос звучал мрачно и грубо. – Это необходимый урок, Мириам. Я должен удостовериться, что ты серьезно относишься к своей роли и не оскорбишь богов.

Он говорил так, словно почти верил в свои утверждения, словно делал это не потому, что ему просто нравится причинять боль. Но мне было лучше знать. Я видела это слишком много раз, когда совершала ошибку и не отворачивалась. Его взгляд говорил мне, что если бы я не была Избранной, он причинил бы другой вид боли. Я не смогла сдержать дрожи при этой мысли.

Через мгновение на мое голое плечо легла рука, и меня охватило омерзение. Не только из-за прикосновения его чересчур холодной кожи, но и оттого, что я ничего от него не чувствовала.

Ничего.

Ни малейшего следа страданий, которые несут в себе все люди, неважно, насколько давно им нанесли вред. В герцоге не было никакой боли, как и у всех Лунархов. Хотя то, что я сейчас не чувствую чужой боли, должно было принести некоторое облегчение.

Эта нечувствительность была напоминанием о том, насколько Лунархи отличаются от смертных и что делает Благословение богов.

– Мириам, приготовься.

Я оперлась ладонями о стол.

В кабинете было тихо, а потом я услышала негромкий свист прута, что разрезал воздух за миг до того, как обрушиться на мою поясницу. Все тело дернулось от дикой боли, разорвавшей кожу. Первый удар всегда потрясает. Неважно, сколько раз я это испытывала и была ли к нему готова. Второй удар пришелся на плечи, обжег их, как огнем, и выбил из легких воздух.

Еще пять.

Пауза. Короткая, мучительная. Дыхание Айстрида было ровным, спокойным, как у человека, перелистывающего книгу. Моя же спина пылала, каждая мышца дрожала в предчувствии следующего удара. Я чувствовала, как по коже стекает тонкая струйка чего-то теплого. Кровь? Пот? Неважно. Я подняла взгляд. Я не издам ни звука. Я не издам ни звука.

От очередного удара мои бёдра стукнулись о стол. Из глаз брызнули слезы, смешавшись с потом на висках. Я закусила губу до крови, чтобы не закричать. Медный привкус заполнил рот. Гнев, ярость, унижение – все смешалось с этой адской болью, образуя коктейль, от которого тошнило. Я смотрела сквозь слезы на картину, где женщины в вуалях поклонялись богам, и гадала, насколько ужасны должны быть вальтурианцы, чтобы боги дали Благословение людям вроде герцога.

Наконец, пытка закончилась. Тишина. Гул в ушах. Собственное хриплое, прерывистое дыхание.

– Одевайся, Мириам. Твой урок окончен, – небрежно бросил герцог.

Я медленно, с нечеловеческим усилием, оттолкнулась от стола, ощущая, как ткань платья прилипает к мокрым, воспаленным полосам на спине. Этот контакт заставил меня снова вздрогнуть.

Дрожащими руками я попыталась натянуть лиф. Каждое движение руки назад, каждое прикосновение ткани к ранам вызывало новый приступ тошноты и головокружения. Пуговицы не слушались пальцев, скользили. Я чувствовала взгляд Айстрида на себе, холодный и оценивающий, пока я, униженная и разбитая, пыталась прикрыть следы его "заботы".

Наконец, последняя пуговица застегнута. Платье скрыло физические следы, но не могло скрыть дрожи в коленях, бледности лица, запекшейся крови на губе, слезных дорожек на щеках. Я стояла, едва держась на ногах, глядя в пол, не в силах поднять взгляд на него. Боль была всепоглощающей, но сильнее нее было чувство глубочайшей ярости, тлеющей где-то под пеплом стыда и бессилия. И страх. Страх, что Хогард за дверью услышал хоть что-то. Услышал мой сдавленный стон, мой хрип, мое немое отчаяние.

– Ты можешь идти, – произнес герцог. Его голос вернулся к обычной, холодной вежливости. – И помни цену своеволия.

Он повернулся и пошел к своему креслу, к бокалу. Дело было сделано.

Глава 11.

Когда я вышла из кабинета герцога, боги даровали мне небольшую милость. Меня ждал не Хогард, и это было отрадно. Не знаю, как бы я скрыла от него то, что произошло.

Вместо него рядом с двумя королевскими гвардейцами молча стоял Эрик. Я с тихой грустью отметила, что больше всего на свете хотела бы увидеть здесь, на месте Эрика, хранителя Джэка. К сожалению, я вряд ли когда–нибудь с ним встречусь.

Когда я вышла в коридор, бледная, в холодном поту, ни один из гвардейцев не посмотрел на меня.

Знали ли они, что произошло в кабинете герцога? Я не издала ни звука, даже когда шестой и седьмой удары полоснули мою спину, как молнии, а герцог ловил каждый жадным взором.

Если гвардейцы осведомлены, я ничего не могу поделать ни с этим, ни с горечью позора, который обжигал сильнее, чем горела иссеченная спина.

Но Эрик знал. Это знание отпечаталось в глубоких складках вокруг его рта, пока мы шли к лестнице. Каждый шаг натягивал пылающую кожу.

Он подождал, пока за нами закрылась дверь, и задержался на лестничной площадке, озабоченно глядя на меня янтарными глазами.

– Насколько все плохо?

Я прижала к юбке дрожащие руки.

– Я в порядке. Просто нужно отдохнуть.

– В порядке? – Его загорелые щеки покрылись пятнами. – Ты тяжело дышишь и идешь так, словно каждый шаг дается с трудом. Зачем притворяться?

Я не притворялась, но признаться в том, как мне плохо, означает дать Айстриду то, что он хочет.

– Бывало хуже.

Ноздри Эрика затрепетали.

– Этого вообще не должно было случиться.

С этим я не спорила.

– Он рассек кожу? – настойчиво спросил он.

Да? Нет? Возможно?

– Я не… не думаю.

Эрик печально покачал головой.

– Ты говоришь так, будто это просто царапины. За что тебя наказали на этот раз?

Я улыбнулась устало и осторожно, словно от улыбки по лицу могли пойти трещины.

– Его вывело из себя произошедшее в Тронном зале, а это не самое малое оскорбление из тех, за которые он меня наказывал. И сегодня, пока я сидела в атриуме, туда заявились две леди. Ему это не понравилось.

– Седьмое пекло… – выругался хранитель. – Ты должна быть осторожной, Мириам..

Я слегка улыбнулась.

– Я буду в порядке, Эрик.

Он промолчал, и я не поняла, поверил ли он мне. В любом случае, это не имеет значения. Он ничего не мог сделать. Никто не может.

Я решила сменить тему.

– Как ты узнал, где я?

Эрик шёл в шаге позади меня.

– Хогард прислал за мной одного из слуг герцога. Он… беспокоился о тебе.

У меня екнуло сердце.

– Почему?

– Он сказал, вы с Дафной обе были встревожены вызовом герцога. Он думал, я смогу объяснить.

– А ты?

– Я сказал ему, что не о чем беспокоиться и что я сменю его на посту. – Эрик наморщил лоб, между делом беря меня под руку, чтобы поддержать. – Он не очень-то хотел уступать, но я напомнил, что старше по званию.

Я скривила губы.

– Уверена, это подействовало.

– Как ушат воды.

Мы спустились на следующий этаж. Осознание, что я все ближе к своей кровати, помогало мне идти. Я размышляла над тем, что сделал Хогард.

– Он… он довольно наблюдателен, правда? И у него хорошая интуиция.

– Да, – вздохнул Эрик, наверное, думая о том, что это не очень хорошо. – Да, он такой.

Дверь в мои покои захлопнулась за спиной Эрика, и только тогда я позволила себе рассыпаться. Не до кровати. Просто сползла по резным дубовым панелям на холодный каменный пол, прижав колени к груди. Каждое движение отзывалось огненной волной по спине. Семь полос. Семь напоминаний о власти Айстрида. Семь доказательств моей беспомощности.

Следующие дни слились в мутное, болезненное небытие. Боль была всепоглощающей. Она будила меня ночью, когда ткань простыни прилипала к воспаленным полосам. Она заставляла замирать на полуслове, когда неосторожный поворот туловища посылал острый сигнал в мозг. Я почти не ела. Разговаривала односложно. Мир сузился до размеров кровати и жгучего огня между лопатками и чуть ниже.

Спасителем стала Дафна. Ее пальцы, обычно такие нежные и неуклюжие, становились удивительно точными и бережными.

– Держись, Мира, – шептала она в первую ночь, осторожно приподнимая ткань моей ночной рубашки. Ее тихий вдох был красноречивее любых слов. – Ох… Этот монстр…

Холодок мази был блаженством. Аромат алоэ и чего-то горьковатого, целебного наполнил комнату. Но даже ее прикосновения, сколь бы осторожны они ни были, заставляли меня впиваться пальцами в матрас, стискивать зубы до хруста.

– Он… он говорил о маме, – выдохнула я как-то сквозь слезы, когда боль чуть отпустила после очередного нанесения. – Айстрид. Сказал, что знал ее. Что она была «особенной».

Пальцы Дафны на мгновение замерли.

– Что? – ее голос дрогнул. – Почему… почему он сказал это сейчас?

– Не знаю, – прошептала я, уткнувшись лицом в подушку. Может, чтобы сломить? Чтобы боль от потери смешалась с физической? Чтобы я почувствовала себя еще более одинокой, еще более уязвимой перед ним? Сработало. – Это… это было как удар ниже пояса. Прямо перед… началом.

Дафна промолчала, но я чувствовала, как ее пальцы снова задвигались, нанося мазь с удвоенной нежностью. Ее молчание было красноречивым. Мы обе понимали изощренную жестокость герцога. Его умение бить точно в незащищенное место.

Дни тянулись, отмеряемые пульсирующей болью и визитами Дафны с ее прохладной мазью. Постепенно, очень постепенно, жгучий огонь сменился глубокой, ноющей теплотой, а потом и просто тупым напоминанием о себе при резких движениях. Сон перестал быть отрывочным кошмаром.