Скверна

Очистка в серебристой воде ручья принесла лишь крохи облегчения, смыв часть серой пыли и грязи, притупив жгучую боль в ранах на бедре и плече. Но яд, въевшийся в плоть и, казалось, в самую душу, отступал неохотно. Он лежал в теплой влаге час за часом, чувствуя, как скверна медленно, с трудом покидает поры, словно ржавчина со старого, забытого клинка. Вода вымыла грязь и немного боли, но не могла смыть главное – тяжесть. Тяжесть принятых решений. Тяжесть украденных умений, оседавших в сознании черными осколками. Тяжесть кристаллов Души, жгущих кожу сквозь грубую ткань пончо, как угли в кармане.

«Шрапнель…» – мысль пронеслась, как искра в темноте. Не просто костяная. Любой органический материал. Кость, клык, коготь… или его собственная, если припрет. Умение было гибким, как змея, и столь же опасным. Гибким и пугающе безличным. Он разжал кулак, посмотрел на ладонь – шрамы, въевшаяся грязь, серая пыль этого проклятого мира в трещинах огрубевшей кожи. Можно ли выстрелить собой? Холодный пот, не связанный с окружающим холодом, выступил на спине. Нет. Не сейчас. Не здесь.

Тактика выкристаллизовывалась сама, выкованная болью, страхом ошибки и холодной необходимостью. Дистанция – ключ. Не подпускать. Бить издалека, ослаблять, калечить, прежде чем вступить в смертельную близость. Шрапнелью – по стыкам брони, по суставам, по тем немногим уязвимым местам, что угадывались в чудовищных формах. Потом – «Похищение Сути», этот черный сгусток боли, впивающийся прямо в мозг жертвы, оглушающий, сбивающий с толку. И только тогда – Рывок. Не просто шаг вперед. Вперед как таран. С копьем наперевес. Древко, тяжелое, неудобное, но дающее те полметра жизни, которых могло не хватить. Рывок придавал скорости, инерции, превращая удар копьем в нечто неудержимое. Он должен был пробивать. Как та самая сколопендра в прошлый раз…

Он представил это: серая тень твари, замедленная, израненная Шрапнелью, оглушенная Похищением…, и он сам, врывающийся в ее пространство с ревом собственной крови в ушах, как молния, высеченная из тьмы и отчаяния. Древко копья, вонзающееся в стык брони, треск хитина или кости, фонтаны черной, маслянистой жижи… Да. Так. Но в воображении все шло гладко, как по маслу. В реальности… в реальности он мог промахнуться. Рывок мог вынести его мимо цели, оставив спину открытой. Хрупкое древко могло сломаться о костяную броню. И Скверна… эта черная змея внутри… могла ударить в виски в решающий миг, ослепив болью или парализовав волю.

«Надо проверить. На живых», – холодный, как лезвие клевца, вывод прозвучал в сознании. Риск. Огромный риск. Но альтернатива здесь была лишь одна – медленная смерть от голода, жажды или всепожирающей Скверны.

Перенос в #Delta-6 был мгновенным, но всегда ошеломляющим, как удар по затылку. Давящая желтая мгла, запах тлена и вечного праха, пронизывающий холод, который пробивал даже грубое пончо, заставляя зубы стучать. Грид кашлянул, встряхнул головой, прогоняя остаточное головокружение и липкое ощущение перемещения сквозь немыслимые пространства. Защитный круг работал – слабое, но ощутимое давление на границе восприятия успокаивало, давая ложное чувство безопасности.

Он начал с развалин вокруг колонны. Не спеша, методично, как зверь, обнюхивающий новые владения. Ноги в самодельных башмаках из шкуры скрипели по мелкому серому щебню – звук казался оглушительным в гробовой тишине этого места. Глаза сканировали не только угрозы в тенях, но и ресурсы, спрятанные в руинах. Обломки стен из почерневших, массивных камней, балки черного легкого металла, торчащие из земли, как ребра гигантского скелета. Он переворачивал камни, заглядывал в щели, выгребая серую, липкую от невидимой влаги пыль. Нашел пару ржавых железных пластин, похожих на обломки нагрудника – сунул в бездонный Карман. Кусок керамики с синим узором – бесполезный хлам. И… удача. Еще один кристалл Души. Маленький, размером с ноготь, но теплый, как угольек, живой в мертвых пальцах. Сунул за пазуху пончо. Первая находка. Предзнаменование?

Цель была ясна: вода. Сначала он обошел периметр защитного круга, выискивая малейший намек на ручей, влажную землю, что-то живое. Но в этом святилище пространство вокруг колонны, в радиусе двадцати пяти шагов, было замощено темно-серым камнем, гладким и безжизненным. Поиски пришлось расширить. И достаточно быстро он нашел его – колодец. В наиболее сохранившейся части развалин, там, где когда-то мог быть внутренний двор или помещение. Каменный круг, сложенный из темных, гладких камней, уходящий в непроглядную черноту. Диаметр – чуть больше метра. Края обледенели странным, сероватым инеем, который не таял даже в относительном тепле этого места. Грид осторожно приблизился, заглянул вниз. Ни звука. Ни плеска, ни капели. Только холодное, мертвое дыхание пустоты, пахнущее сыростью и… чем-то кислым, как прокисший уксус. Ни цепей, ни веревки, ни крюка – лишь гладкие, обледенелые камни устья.

«Почему?» – вопрос застрял комом в горле. Если вода целебна, священна, почему колодец мертв? Завален? Отравлен? Или… охраняется? Холодный ужас скользнул по спине, заставив вздрогнуть. Спускаться в эту черную пасть без страховки, не зная, что ждет внизу? Чистое безумие. Но жажда, эта иссушающая внутренности пустыня, была сильнее страха. Сухость во рту переходила в жжение, легкое головокружение напоминало: счет открыт, и тело требует оплаты.

Первым делом – очистка периметра. Уничтожить все, что может напасть сверху, пока он будет занят внизу. И найти… веревку. Хоть что-то похожее. Его взгляд, отточенный опасностью, скользнул по грудам балок из черного, поглощающего свет металла. И зацепился. Некоторые балки были стянуты толстыми ремнями – почерневшая, вековая кожа, твердая, как окаменелое дерево, но все еще прочная на разрыв. Остатки сбруи? Креплений? Неважно. Он подошел, провел рукой по шершавой, холодной поверхности. Выдержит. С трудом, используя зазубренный, кривой край обломка меча как пилу, он срезал несколько длинных полос. Не гладкий канат, но… сойдет. Связать узлами? Мысль о том, что веревка может развязаться где-то там, в темноте, когда он будет висеть над бездной, заставила сжаться желудок. Нет. Нужна абсолютная надежность. Его глаза забегали по развалинам, выискивая якорь. И нашел: крупные костяные крюки, изогнутые, как ребра древнего левиафана, прочные, с естественным захватом. Если привязать ремни к крюку… а крюк – зацепить за выступ у края пропасти… Да. Так.

План обретал зловещие, но четкие очертания. Но прежде – кровь. Чужая кровь. Много крови.

Он шел не охотником, скрывающимся в тенях. Он шел приманкой. Сознательно громко. Щит волочился по щебню, издавая скрежет, костяные пластины его самодельной «юбки» глухо лязгали при каждом шаге, словно погребальный колокольчик, зовущий обитателей этого ада. Пусть слышат. Пусть идут.

Первая клюнула быстро. Сколопендра. Знакомый кошмар в броне из хитина и кости. Два метра слепого, неутолимого голода. Она выскользнула из-под плит, как скользкая тень, сегменты сжались, готовясь к смертельному броску.

«Сейчас…» – мысль была холодной, как лезвие. Грид ощутил внутри Кармана крупный, зазубренный клык (трофей с прошлой охоты?). Материал. Шрапнель. Рука сжалась в кулак. Знание умения вспыхнуло – структура кости, напряжение, фокус – ЩЕЛЧОК! Тихий, но отчетливый, как сломанная кость. Осколки клыка, острые и тяжелые, рванули вперед. ТУК-ТУК-ТУК-ХРУСТ! Большинство с грохотом ударило в броню, но пара осколков вонзилась в серую, пульсирующую плоть между сегментами, а один – с треском сломал костяной шип на спине твари. Сколопендра взревела не болью, а чистой яростью, ее смертельный бросок сорвался в хаотичном рывке.

«Кость слабее брони…» – паника кольнула сердце ледяной иглой. Тварь уже неслась на него, костяные ноги-копья вонзались в землю, вырывая клочья шлака.

«Похищение Сути»! Мысль выкрикнулась в черную молнию, вырвавшуюся из кулака и вонзившуюся в сгусток нервов под броней «головы». Чудовище замерло, крутнулось вокруг себя, потеряв ориентацию в пространстве и ярости.

«Теперь! Думать поздно!» Рывок! Мир сплющился в серую полосу, устремленную к врагу. Копье в руках перестало быть куском дерева и металла – стало продолжением воли, ярости, страха. Инерция, скорость, налитая ядом сила – все слилось в одном порыве разрушения. Удар! Не в стык – в саму броню, чуть выше предполагаемого слабого места! ХРУСТ! Наконечник из черного камня – вот он, момент истины! – пробил хитин! Черная, маслянистая жижа хлынула фонтаном. Хроноход дернулся в предсмертной агонии, сбивая его с ног ударом сегмента. Он грохнулся на спину, копье вырвалось из рук. Тварь рухнула рядом, судорожно бьющаяся в последних конвульсиях. Грид вскочил, выхватил клевец, добил. Сердце колотилось, вышибая ребра. Тактика? Хаос. Но сработало. Копье… выдержало. И пробило.

Но эйфории не было. Только ледяная, выжимающая досуха усталость и навязчивое шипение Скверны в венах, ставшее чуть громче, чуть навязчивее.

Следующая встреча была другой. Два Шерохруста. Не просто рядом. Они двигались в жуткой, пугающей синхронности, как две капли одного яда, как части единого организма. Один – матерый, костяные «сосульки» на нем длиннее, острее, гуще; он шел фронтом, его движение вызывало оглушительный, сбивающий с толку ШЕРОХ, от которого звенело в ушах и туманилось сознание, накатывая волнами тошноты. Второй – мельче, юркий, змеиный, с желтыми, хищно горящими глазами-щелями, – уже заходил сбоку, стремясь обойти щит, добраться до открытого бедра, незащищенной спины.

«Они умнее… Координируются…» – мысль пронзила ледяным ужасом. Грид пятясь, прижался спиной к холодной стене развалин, отрезая путь для флангового маневра юркому врагу.

Шрапнель! (Материал – осколки хитина, припасенные ранее). Выстрел – в крупного, в основание его игольчатой «гривы». ТУК-ТУК-ТУК-ХРУСТ! Хитин, хоть и прочный, раскололся под ударами, один острый осколок впился в щель у «шеи», другой – снес кончик костяной сосульки на плече твари. Тварь взвизгнула от ярости, но не остановилась. Мало! Слишком поверхностно! Юркий Шерохруст был уже здесь, его костяная лапа с шипами-когтями рванула к бедру! Грид отпрыгнул, но коготь скользнул по кожаной основе «юбки», сдирая ремень и оставляя глубокий, жгучий порез на коже. Боль пронзила бедро, заставив взвыть сквозь стиснутые зубы.

«Похищение, в юркого!» – мысль выкрикнулась в сгусток черной энергии, рванувший к змееподобной твари. Попадание! Тварь завизжала, закачалась, потеряв ориентацию в пространстве и цели. Но матерый был уже в двух шагах! Его иглы задрожали в смертельном напряжении – Шрапнель! Грид бросился за уцелевший угол стены. Иглы с визгом впились в камень над его головой, одна чиркнула по шлему, оглушительно звеня, как гонг, отдаваясь болью в висках.

Адреналин. Ярость. Холодный, тошнотворный страх. Все смешалось в коктейль, подстегиваемый ядовитым шипением Скверны. Ждать – смерть. Он высунулся на долю мгновения. Шрапнель! На этот раз – тяжелая бедренная кость из Кармана, специально отобранная за плотность и вес. Материал. Выстрел! ТУУУК! Крупный осколок кости – прямо в щель над пастью матерого Шерохруста, вонзившись глубоко! Черная кровь и слизь брызнули фонтаном. Тварь взревела, не от боли – от бешенства, отпрянув, тряся окровавленной мордой.

«Сейчас! Рывок! В юркого! Пока он оглушен!» Тело рвануло вперед, игнорируя протест мышц и сковывающий холод Скверны. Копье! Удар пришелся в бок еще не пришедшей в себя твари. Не смертельно, но глубоко и больно. Она зашипела, пытаясь развернуться, отбиться. Грид не дал – второй удар, клевцом, не лезвием, а обухом с шипами, со всей силы по слабому месту у основания хвоста. ХРУСТ! Что-то сломалось внутри твари. Она свалилась на бок, дергаясь. Он прыгнул на нее, вонзая клюв клевца в горло, давя всем весом, глубже, пока под рукой не почувствовал, как с хрустом ломается позвоночник.

Разворот. Матерый Шерохруст, ослепленный болью и яростью, несся на него, не разбирая пути, сметая камни, как бульдозер. Рывок в сторону! Тело отозвалось чуть медленнее, яд сковывал мышцы. Костяной монстр пролетел мимо, с грохотом врезался в стену. Грид, не давая опомниться, «Похищение Сути»! В упор. Сгусток черной энергии впился прямо в зияющую рану на морде. Оглушение! Тварь осела, закачалась. Рывок ВПЕРЕД! Копье! На этот раз – точно. В стык брони у шеи, туда, где иглы росли реже. Древко вошло глубоко, с мокрым чавканьем, почти до середины тушки. Тварь дернулась в последней судороге и затихла.

Тишина. Только его собственное хриплое, прерывистое дыхание и высокий звон в ушах от того адского шероха. Он стоял среди груды костей, черной жижи и всепроникающего запаха смерти. Победитель. Среди останков он нашел еще три холодных, пульсирующих кристалла Души и… браслет. Не простое украшение. Сплетенный из гибких, темных, как ночь без звезд, костяных нитей, с вплетенным в центр гладким камнем цвета вороненой стали. Камень был холоден, как космическая пустота. Когда пальцы коснулись его, знакомое, но всегда ошеломляющее ощущение прорезало сознание: Обнаружено: Браслет Темного Резонанса (Грубый). Ощущение вибраций угрозы. Пассивное искажение атак. Он закрепил его на запястье левой руки. Холод камня странно успокаивал, контрастируя с жаром крови и пульсацией Скверны. Это была не просто находка. Это был знак. Знак того, что этот мир, помимо смерти и ужаса, может давать и орудия для выживания, пусть и темные, пугающие.

Местность вокруг #Delta-6 была очищена. Ценой крови, боли и растущего присутствия Скверны внутри. Он нашел еще несколько кусков прочной кожи, укрепил свою «юбку». Нашел ржавый, но острый кинжал – засунул за пояс. Карман Бездны был полон костяных пластин, кристаллов и прочего хлама. Тело, измученное боями, казалось, стало чуть крепче, удары – увереннее, движения в уклонениях – острее. Выносливость… тело училось терпеть невыносимое.

Теперь он стоял у края мертвого колодца. В одной руке – крюк из кости, обмотанный кожаными ремнями. Другой он проверил крепость узла на поясе. Веревка готова. Опасность сверху – устранена. Насколько возможно в этом месте. «Что внизу? Вода? Смерть? И то, и другое?» – вопросы висели в мертвом воздухе без ответа.

Он посмотрел в черную пасть колодца. Жажда сжигала горло изнутри. Решение было принято давно. Грид перевесил ногу через холодный, обледенелый край и начал спускаться в тьму, уходя от желтой мглы мертвого мира в черное, неведомое нутро. Крюк скрежетал о камень, ремни натягивались, впиваясь в ладони. Внизу ждала только неизвестность. Или вода.

Спуск в колодец был не падением, а медленным удушьем в чреве мира. Камень стен, холодный и скользкий от серого инея, обжигал ладони даже сквозь грубые обмотки, оставляя на коже ледяные ожоги. Кожаные ремни скрипели, натягиваясь под его весом, словно струны смерти. Костяной крюк то и дело соскальзывал с неровностей, посылая в бездну мелкие камешки; они падали бесконечно долго, не производя звука удара, лишь усиливая ощущение немой, всепоглощающей глубины. Жажда пылала в его горле жгучим углем, смешиваясь со страхом перед этой черной, бездонной пастью. Воздух внизу был тяжелым, спертым, пропитанным запахом старой стоячей воды, гниющей плесени и чего-то… металлического, как ржавчина на запекшейся крови.

Он чиркнул кресалом по камню, искры гибли в самой тьме, словно испуганные светляки, пока наконец жалкое пламя не заколебалось на пропитанной жиром тряпице, намотанной на обломок балки. Свет дрожал, робко отвоевывая у мрака крошечный островок видения, подчеркивая безбрежность окружающей тьмы. Колодец оказался шире, чем казалось сверху. Стены – не гладкие, а грубо сколотые, словно гигантской когтистой лапой, местами покрытые странными, жирными на ощупь наростами серого лишайника, пульсирующими слабо в свете факела. А внизу… Не вода. Завал. Груда камней, черных как смоль ночи, перемешанных с почерневшими, трухлявыми бревнами и обломками неведомых конструкций, наполовину заполняла дно. И именно оттуда, из-под этого хаотичного надгробия, сочилась тонкая струйка воды, пробиваясь через щель у самой стены. Она текла не в чистый бассейн, а в грязную, застоявшуюся лужу среди обломков. Запах был не свежий, а затхлый, гнилостный, как в склепе, открытом спустя века.

«Забито…» – мысль была плоской, тяжелой, как один из этих камней. «Кто? Почему? Чтобы не пили? Чтобы уморить?» Гнев, едкий и беспомощный, подкатил комом к горлу. Казалось, сама земля, само небо этого проклятого мира ополчились против него. Даже вода. Даже надежда. Он плюнул в темноту. Плевок упал в грязь беззвучно, как последняя капля презрения.

Работы – на часы. На дни. Одному. В полутьме, под гнетущим сводом камня. С факелом чье пламя трепетало, как его последняя надежда, и которое надо было беречь каждую искру. Грид снял пончо, шлем, бросил их на относительно сухой выступ. Остался в потной, грязной и колючей кожано-костяной юбке, прилипшей к телу. Взял в натруженные руки самый тяжелый обломок балки, что нашел наверху. Лом. Примитивный, но лучше, чем голые, уже кровоточащие пальцы.

Начал. Камень за камнем. Бревно за бревном. Тяжелая, монотонная пытка Сизифа в аду. Мышцы спины горели огнем, сводимые судорогой после каждого рывка. Руки немели, превращаясь в деревянные колоды. Ладони стирались в кровавое месиво о шершавые, неумолимые края. Пыль поднималась густыми, удушающими тучами, смешиваясь с едкой копотью факела, забивая нос, рот, легкие. Он кашлял, глухо, надрывно, выплевывая серую, липкую слизь. Каждый вытащенный камень казался крошечной победой над мертвым миром. Каждый новый слой завала – жестокой насмешкой, открывающей лишь еще больше камней. Вода сочилась упрямо, но ее было ничтожно мало. Достаточно, чтобы смочить грязный рукав и высосать его, чувствуя лишь горьковатую грязь и пыль на языке. Жажда не отступала, она грызла изнутри.

Время потеряло берега, растворилось в ритме скрежета камня и хриплого дыхания. Свет первого факела мерк, съедаемый тьмой. Он зажег второй, последний. Тени заплясали на стенах с новой силой, превращая его изможденную фигуру в гигантского, сгорбленного демона, копошащегося в могиле забытого бога.

И вот, когда силы были на исходе, когда сознание заволакивала серая пелена отчаяния, и он готов был рухнуть на камни, завыв от бессилия, его окровавленные руки со скрежетом, рвущим тишину, сдвинули огромный, плоский камень. И под ним… не грязь. Не вода. Сосуд.

Он был сделан из чего-то, похожего на темный, непроницаемый обсидиан, холодный и тяжелый в руках. Форма – вытянутый овал, сужающийся к горлышку, запечатанному чем-то вроде черного, воскоподобного вещества. По бокам – рельефные символы, чуть светящиеся изнутри тусклым, багровым светом, как угли под пеплом. И одна надпись, выведенная четкими, угловатыми знаками, чуждыми и древними. Он не мог их прочесть, но в самой глубине сознания, там, где притаился чужой разум системы, вспыхнуло знание: Филактерия Души. Слово «Контейнер» пронеслось эхом, «высшего порядка». Функция – непостижима. И предупреждение: Опасно. Запечатано. Не вскрывать. Холодный ужас смешался со жгучим любопытством.

Грид взял его в дрожащие руки. Сосуд был неожиданно тяжелым, словно наполненным свинцом или сгустком тьмы. От него исходила слабая, едва уловимая вибрация, как от спящего, но живого сердца. «Филактерия… Души…» Слова висели в воздухе, чуждые и полные мрачной тайны. Что скрыто внутри? Чья душа? Зачем замурована здесь, под грудой камней в мертвом колодце? Знание. Ему не хватало знаний! Ощущение собственной тупости, жалкой ограниченности, кольнуло острой иглой ярости в груди. Он сунул холодный сосуд в Карман Бездны, чувствуя, как его бездонность напряглась под весом артефакта. Почти полон.

Работа продолжилась с удвоенной, слепой яростью. Он рвал камни, как глотки врагов, с остервенением обреченного. И наконец – щель освобождена. Сначала тонкая струйка, потом настоящий ручеек чистой, ледяной воды хлынул из расчищенного прохода, смывая грязь и серую пыль, наполняя колодец долгожданным, живым звуком журчания. Он подставил лицо под струю. Вода была чистой, лишенной странного привкуса Скверны, пахла глубиной и древним камнем. Он пил, давясь, глотая большими, жадными глотками, пока желудок не взбунтовался. Облегчение было почти мистическим, омывающим не только тело, но и душу. Он умылся, смывая копоть, пыль и запекшуюся кровь с израненных ладоней. На дне колодца теперь был чистый каменный резервуар, наполняющийся живительной влагой. Островок жизни в мертвой земле. Оазис в аду.

Подъем наверх был новым крестным путем. Каждый метр по скользким, ненадежным стенам, с руками, дрожащими от истощения, давался мучительно. Казалось, гравитация этого мира удвоилась, тяня его обратно в черную пасть. Когда он наконец вывалился на поверхность, в вечную желтую мглу, его встретил не свет, а кислотный дождь. Мелкий, едкий, пахнущий пеплом и разъедающий кожу. Он рухнул на спину на холодные камни, позволяя грязным, жгучим каплям стекать по лицу, смешиваясь с потом, кровью и немыми слезами абсолютной усталости. Скверна пульсировала внутри, холодным напоминанием о цене каждого шага, каждого вздоха в этом мире. И о сосуде в Кармане. О загадке, слишком огромной для его разума. О тайне, которая теперь жгла сильнее жажды.

«Знать…» – эта мысль выкристаллизовалась сквозь туман изнеможения. «Надо… понимать. Надо видеть не только следы зверей, но и знаки мира.»

Следующие дни погрузились в лихорадочную одержимость прошлым. Он перенесся обратно в #Delta-7, к своему серебристому ручью и иллюзии безопасности. Но не для отдыха. Он стал археологом отчаяния. Методично, с болезненной дотошностью голодного до истины зверя, он исследовал каждую пядь развалин вокруг обеих колонн – #Delta-6 и #Delta-7.

Он выскребал густую серую пыль веков из щелей кладки ногтями, пока они не ломались и не кровоточили. Соскребал засохшую, как цемент, грязь с уцелевших барельефов на обломках стен, обнажая сколы и трещины времени. Срисовывал углем на плоских камнях странные знаки, которые находил: спирали, напоминающие застывшие вихри, переплетенные линии, словно схемы неведомых машин, угловатые символы, похожие на зверей, замки или руны непостижимой силы. Его память, обостренная чужеродным присутствием системы, работала без устали. Каждый символ врезался в сознание с болезненной четкостью, не стираясь. Он мог закрыть глаза в липкой тьме и видеть их – ясные, как выжженные на внутренней стороне век. Они складывались в узоры, повторялись, варьировались, как слова забытого языка.

Особенно его преследовал один знак. Он видел его вырезанным в черном камне у основания колонны #Delta-7, рядом с гнездами для кристаллов. Нашел его на оплавленном, искореженном куске стены в #Delta-6. Различил его стилизованное изображение на уцелевшем обломке статуи – что-то вроде головы каменного стража с этим знаком на лбу, как клеймо. Знак представлял собой две мощные вертикальные черты, пересеченные вверху горизонтальной перекладиной, а посередине – изящную арку или свод.

«Что ты значишь?» – вопрос стучал в висках навязчивым ритмом, смешиваясь с шипением Скверны. Он сидел у колонны #Delta-7, под едким дождем, рисуя знак снова и снова на мокром камне пальцем, стирая и рисуя вновь. «Дверь? Мост? Переход?» Синонимы крутились в голове: проход, портал, вход, врата, связь, путь… Врата. Слово отозвалось глубинным эхом, не его собственным воспоминанием, а скорее толчком извне, из того самого резервуара чужого знания в его мозгу. «Врата… Врата…» Он представлял себе эти две черты – как опоры, колоссальные и незыблемые. Горизонтальную – как перемычку, держащую небо. Арку – как проем в саму ткань реальности.

Он встал, капли дождя стекали по лицу. Подошел к колонне, прикоснулся ладонью к вырезанному знаку. Холод камня. Знакомая, успокаивающая вибрация колонны. Журчание ручья позади. И внезапно – озарение. Не просто догадка. Узнавание. Как будто слепой вдруг прозрел. Этот знак… он был ключом. Он обозначал не просто дверь. Он обозначал суть. Суть этого места. Места перехода. Места силы. Врата.

В голове не всплыл текст. Пришло понимание. Глубокое, леденящее и ясное. Словно сложился первый пазл огромной мозаики. Он понял, что этот знак – "Врата". Основа.

Волна странной, ледяной ясности накрыла Грида. Мир физически не изменился, но детали выступили резче. Символы на колонне, которые раньше были просто абстрактными закорючками, теперь складывались в знакомые паттерны. Он увидел повторение знака «Врата» в сочетании с другими символами, как слово в предложении. Увидел, что знакомые обозначения типа #Delta-7 – это не просто имена, а указатели. Координаты в сети… сети Врат. Он стоял не просто у колонны. Он стоял у точки на карте невообразимого.