Птица и Король

Отец едва приподнимает голову. Взгляд его мутный, затуманенный усталостью, и в этих глазах – не вера, а усталое смирение. Он сжимает мои пальцы – так слабо, что это похоже на прощание.

– Дочка… – выдыхает он глухо, – это единственный способ спасти тебе жизнь. Белфорд… он силён, сильнее, чем ты можешь представить.

Я отшатываюсь. Внутри всё сжимается, будто чьи-то холодные руки берут меня за горло. Нет выхода. Отец сам толкает меня к нему. Не защитник, не союзник – палач в маске жениха.

Губы мои дрожат, кусаю их до боли, чтобы не сорваться на крик. Внутри поднимается лавина – ярость, отчаяние, желание броситься и разорвать невидимые сети. Но тело словно не моё, оно сковало меня, заставив молча стоять.

И тут я чувствую – как воздух вокруг сгустился, стал холодным, как в подземелье. Белфорд наклоняется ко мне, и я слышу его ровный, низкий голос, холодный, как сталь:

– Если не согласишься, они умрут. Здесь. Сейчас.

Мир рушится окончательно. Виски заливает жаром, сердце грохочет так, что заглушает всё вокруг. Я хочу закричать, броситься на него, ударить, но ноги будто приросли к полу. Я в ловушке – в собственном доме, в стенах, которые должны были меня хранить. И никто, никто не в силах его остановить.

Белфорд двигается, не спеша, не оглядываясь, и, проходя мимо, оказывается за спиной отца. Слишком близко. Слишком спокойно. Мой желудок сжимает судорогой.

Мать делает шаг, становится между мной и ним, словно стена из стали и упрямства.

– Абигейл, дорогая, – её голос натянут, почти ломается, но она берёт себя в руки, – ты должна быть благодарна. Лорд Белфорд выбрал тебя. Такие предложения не повторяются.

Смотрю на неё сквозь слёзы, и вместе с отчаянием во мне вспыхивает жгучая ненависть. Она думает, что спасает меня, но на самом деле отдаёт на заклание. Она не видит, кого впускает в этот дом. Или не хочет видеть?

Никто не остановит его. Ни стены замка, ни стража, ни отец, который уже едва держится на ногах. И если я не скрою свой страх, если не смолчу, – он выполнит обещание. Все умрут. И я вместе с ними.

– Благодарна? – мой голос дрожит от ярости, но я стараюсь говорить ровно. – Мама, ты хоть представляешь, что говоришь?

Мать на секунду замирает, а потом расправляет плечи, словно решив, что пора показать мне моё место.

– Я понимаю больше, чем ты думаешь, Абигейл, – говорит она строго. – Твои чувства сейчас – всего лишь временная слабость. Ты поймёшь, что это верное решение, когда пройдёт немного времени.

Но мне от её слов становится только хуже. Бросаю взгляд на Белфорда, который с каким-то извращённым удовольствием наблюдает за моей борьбой с этим решением, навязанным мне. Его ледяной взгляд буквально приковывает меня к месту, и в голове звучит его безмолвное обещание: Ты всё равно подчинишься мне.

В этот момент Райн подходит ближе и кладёт руку мне на плечо. Его взгляд полон тревоги и сочувствия. Он шепчет, чтобы слышала только я:

– Абигейл, прошу… не сейчас. Я увезу тебя.

Смотрю на брата и вижу в его глазах страх, от которого мне только хуже. Он понимает, что у нас нет выбора, но помочь не в силах. Он лишь пытается удержать меня от поступка, который может стоить мне жизни.

И тут раздаётся голос отца, слабый, но решительный:

– Лорд Белфорд обладает не только силой, но и властью, которая сможет защитить вас обоих. Если это значит, что он станет твоим мужем, Абигейл, так тому и быть.

Слова отца – как удар в сердце. Он уже не спрашивает, он решает за меня. Для него моё мнение – лишняя деталь. Ледяная дрожь пронизывает меня, и остаётся лишь не сломаться, не выдать своих чувств. Белфорд подходит ближе, и я ощущаю его присутствие, словно холодное лезвие. Он склоняет голову, его губы изгибаются в угрожающей усмешке.

– Мне не нужно твоё согласие, Абигейл, – шепчет он так тихо, что слышим только мы двое. – Лишь твоё подчинение.

Собираю последние силы и, сжав зубы, смотрю прямо в его глаза.

– Вы его не увидите, – отвечаю ровно, с вызовом.

Снаружи я – камень. Внутри всё крошится. Этот человек, убийца, монстр, спокойно говорит так, будто моё «да» или «нет» ничего не значат. Будто я вещь, которой он распоряжается. Почему именно меня он выбрал?

– Зачем вы это делаете? – вырывается у меня, и голос дрожит, хотя я стараюсь держать его твёрдым. – Зачем вам вообще это?

Белфорд молчит. Просто молчит, и это молчание хуже угрозы. Его глаза скользят по мне, как лезвие ножа, снимающее слой за слоем, и я чувствую, как сердце стучит так громко, что будто сейчас разорвёт грудь. Он видит всё: страх, ненависть, дрожь в коленях. Я не могу спрятаться. Не могу убежать.

– Так что, милорд? – бросаю я, заставляя себя говорить жёстче, чем чувствую. – У меня будет хотя бы право узнать, в чём я вам пригожусь?

Он чуть улыбается. Не теплом – холодной, едва заметной тенью на губах. От этого внутри всё выворачивается. Это не человек. Это хищник, которому не нужны причины. Он убивает не ради цели, а ради самого факта власти. Как же мерзко смотреть на его лицо и знать, что оно может стать последним, что я увижу в жизни.

– Твои вопросы не стоят ответа, – наконец произносит он. Голос сухой, как ледяной ветер.

Меня бросает в дрожь, но я упрямо держусь.

– Вы мне просто невыносимы, – выпаливает язык быстрее, чем успеваю остановить себя.

Почти кричу, сама злюсь на свою слабость. Почему я не могу держать себя в руках?

Он снова усмехается – коротко, чуть заметно, как будто всё это для него игра. И у меня в груди будто лопается что-то: ярость и страх перемешиваются в горький ком.

– Ты бы с радостью сбежала, но не сделаешь этого, – наконец говорит он, и его слова звучат как твёрдое заявление, а не догадка. – Потому что, Абигейл, несмотря на твой упрямый нрав, ты понимаешь, что выбраться отсюда можно только одним способом.

Сжимаю кулаки так, что ногти впиваются в ладони. Внутри всё закипает от ярости, но страх тоже не отпускает. Он смотрит на меня, играя, словно я мышь, попавшая в лапы хищника. Впервые за долгое время чувствую себя абсолютно беспомощной, и это ощущение оставляет только одну мысль: мне придётся уничтожить паука, если хочу выбраться из паутины.

– Не надейтесь, что я так легко сдамся, – выдыхаю, выдерживая его взгляд. В голове мелькает образ: как мне хотелось бы увидеть его поверженным, лишённым этой ледяной уверенности.

Но его усмешка становится ещё шире, и он наклоняется ближе, шепча так, чтобы слышала только я:

– Тогда мы оба будем получать от этого удовольствие, – говорит он, и в его глазах я вижу холодное развлечение, словно он уже знает, что моя ярость – всего лишь временная игра.

От его слов по телу пробегает дрожь.

Смотрю ему в глаза, и ярость во мне разгорается до боли, пронзая каждую клеточку. В глазах темнеет на мгновение. В голове вспыхивает образ, настолько чёткий и яркий, что я чувствую, как пальцы сжимаются крепче, будто уже держат клинок. Меч летит по воздуху и вонзается в его шею, раскалывая его ледяное спокойствие, это непроницаемое лицо. Представляю, как кровь, его кровь, обагряет всё вокруг, а голова падает с плеч, лишённая этой высокомерной усмешки, которую он мне бросает.

Как мне хочется видеть его, хладнокровного и уверенного, поверженным в грязь. Пусть его глаза, наполненные страхом, глядят на меня, когда он осознает своё бессилие. Когда он больше не сможет шептать своим ледяным тоном эти унизительные приказы, не сможет внушать страх, не сможет командовать, подчинять и манипулировать. Один удар, один проклятый удар – и всё это будет разрушено.

– Если бы могла, – говорю, сжав зубы, чтобы не сорваться на крик, – я бы с радостью снесла твою голову с плеч.

На мгновение в его глазах мелькает удивление – или мне так кажется? Но, как только эти слова слетают с моих губ, он улыбается шире. Его ледяной взгляд пронизывает меня, и я вижу в нём не страх, а скорее забаву.

– Возможно, ты когда-нибудь попробуешь, – говорит он, наклоняясь ближе. – И, поверь, я буду рад дать тебе шанс… перед тем как ты осознаешь, насколько это бесполезно.

Мать подходит ко мне. Её взгляд полон довольного одобрения, от которого меня буквально выворачивает изнутри. Она поправляет складку на моём платье и говорит, словно между делом, так, чтобы никто не слышал:

– Возрождённый скоро прибудет, Абигейл. Всё уже готово.

На мгновение у меня перехватывает дыхание, и я не могу поверить в её спокойствие, будто всё это – обыденное событие. Чувствую, как мир рушится под ногами.

– Как… так быстро? – спрашиваю, едва справляясь с дрожью в голосе. – Мама, ты ведь даже не сказала мне…

Она одаряет меня холодным взглядом, словно моё удивление и гнев совершенно неуместны.

– Абигейл, не будь капризной, – шепчет она, её голос тёплый только на поверхности. – Этот союз – лучшее, что может случиться с тобой и нашей семьёй.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не выкрикнуть матери всё, что накопилось у меня внутри, но чувствую на себе взгляд Белфорда – он словно сканирует меня, видя каждый мой страх и каждую попытку сопротивления. Держу подбородок высоко, не позволяя себе показать слабость, хотя внутри всё бурлит от ярости и ужаса.

Райн, стоящий рядом, осторожно кладёт руку мне на плечо, словно пытается передать хоть каплю поддержки.

– Всё будет в порядке, – тихо шепчет он, но я вижу, что он и сам в этом не уверен.

Смотрю на него, и мне становится невыносимо.

Всё будет в порядке?

Слова матери ещё не успевают улечься во мне, когда двери зала с грохотом распахиваются. Входит Возрождённый. Его высокая, иссохшая фигура в мрачных одеждах будто скользит над полом, не оставляя шагов. Под капюшоном блеснули глаза, и они медленно проходят по ряду лиц. Воздух в зале становится тяжёлым, вязким, будто сам свет уступает место тени.

Я чувствую, как холод проходит по коже, пробираясь под платье. Его присутствие давит, ломает волю, и все склоняют головы. Все – кроме меня.

Но это не смелость. Это страх такой силы, что он прорывает мою грудь изнутри. Сердце гулко отдаётся в ушах, дыхание сбивается, ноги едва держат. Я должна подчиниться. Я знаю это. Он сказал: «иначе все умрут». Если я сейчас откажусь – смерть обрушится на каждого в этой комнате.

И всё же губы сами шевелятся.

– Нет, – выдыхаю так тихо, что почти не слышно.

Возрождённый останавливает взгляд на мне. Его лицо скрыто тенью, но она давит на меня так, что дыхание рвётся. Я хочу спрятаться, хочу исчезнуть, но слова уже сорвались.

Что я делаю? Зачем? Я же знаю, он сказал правду. Он убьёт всех, если я не соглашусь. Но страх и отвращение рвут меня на части, я не могу заставить себя покорно шагнуть к этому алтарю.

В взгляде Белфорда что-то меняется. Он не двигается, только чуть склоняет голову – и я понимаю: он видит мою панику. Он понимает, что я проверяю его, пробую на прочность. И он ждёт. Ждёт, чтобы показать, насколько далеко он готов зайти.

Окружающие обмениваются взглядами, полными ужаса, и мать смотрит на меня так, словно готова разорвать на месте.

В зале сгущается мрак. Свет факелов едва пробивается сквозь вязкие тени. Стою посреди этой тьмы, как заключённая, окружённая теми, кто называет себя моей семьёй. Вон стоит дядя Денли – его глаза блестят от одобрения, а мать смотрит с холодным удовлетворением, словно только что продала меня так же спокойно, как продала бы мешок с мукой.

Возрожденный, не скрывая пафоса, произносит свои мрачные слова, а внутри меня всё горит от ярости. Эта церемония больше похожа на похороны, чем на свадьбу. Возрожденный выводит символы на камне, чернила зловеще блестят в свете факелов. Воздух вокруг густой и тягучий, от него становится тошно.

Тяжёлая атмосфера в зале давит на меня, как тиски. Отец сидит в кресле с осунувшимся лицом и опущенными плечами, будто тьма, окружившая нас, поедает его изнутри. В воздухе стоит аромат горелых трав, терпкого ладана и морозной свежести – тягучий и удушающий. Я чувствую себя зверем, загнанным в клетку, и будь у меня возможность, я бы уже давно вырвалась.

Белфорд стоит рядом, воплощение бесстрастного высокомерия. Сердце сжимается от гнева. Он смотрит на меня, как на что-то любопытное, но полезное.

Возрожденный поворачивается к нам. Его голос глухой, словно отголосок из глубины могилы, велит Дамиану дать клятву. Белфорд наклоняется ко мне, уверенно сжимает плечи, его слова звучат прямо у моего уха:

– Я, Дамиан Белфорд, клянусь защищать тебя, Абигейл, – его голос холоден, как ледяное лезвие, проникающее под кожу. – Клянусь защищать тебя даже от себя самого, быть рядом с тобой в любом из трёх миров и никогда не покидать тебя, кем бы я ни стал.

Он смотрит мне в глаза, и что-то в его взгляде – тень усмешки или ускользающая жестокость – заставляет меня вздрогнуть. «От себя самого», – думаю я, чувствуя, как ярость вспыхивает в груди.

Возрожденный медленно кивает, его взгляд перемещается на меня. Клянусь, в этот момент его глаза, почти невидимые под капюшоном, смотрят на меня так, будто я тоже принадлежу этой тьме, этому вязкому, зловонному воздуху.

Слова едва срываются с моих губ:

– Я, Абигейл Грефт, – говорю холодно, чувствуя, как сердце сжимается от гнева, – клянусь быть с тобой, пока твоя голова держится на плечах.

В зале раздаётся лёгкий вздох, и я замечаю, как тень усмешки мелькает на лице Дамиана. Возрожденный смотрит на меня с укором, будто моё заявление противоречит его священному ритуалу. Да плевать мне на него.

Возрожденный вытягивает ладони, покрытые чёрными символами, подходит к нам и берёт наши руки, обматывая их тонкой тёмной лентой, едва различимой в свете факелов.

– Свидетели трёх миров, – произносит он зловеще, – примите эти клятвы и укрепите этот союз.

По руке пробегает ледяной холод, будто кровь выкачивают из вен. Лента туго сжимает запястья, и мне становится по-настоящему страшно, словно теперь я прикована к этому человеку, к этому чудовищу, навсегда.

Когда Возрожденный отпускает наши руки, тишина поглощает зал. Лента исчезает, оставляя на запястье едва заметный след, похожий на тонкий шрам.

***

Сразу после церемонии нас провожают в покои, откуда, кажется, уже нет выхода. Белфорд идёт позади, и, когда мы входим в большую спальню, освещённую лишь несколькими тусклыми свечами, я останавливаюсь на пороге, чувствуя, как ярость закипает внутри. Но вместе с ней поднимается липкий, животный страх: сердце колотится, ладони вспотели, колени предательски дрожат.

Прежде чем он успевает что-то сказать, я обрушиваю на него всю накопившуюся боль и злость:

– Ты хоть понимаешь, что только что сделал? – мой голос полон ярости и обиды, но дрожь выдаёт, что внутри меня трясёт от ужаса. – Сделал меня своей пленницей!

Гнев и страх смешиваются внутри, как горючая смесь, готовая вспыхнуть от малейшей искры. Я тяжело дышу, чувствуя его взгляд – он видит меня насквозь, и это злит ещё больше. В груди всё сжимается: этот взгляд не просто холодный, в нём власть хищника над добычей. В его глазах блеск хищной усмешки, словно он предвкушает каждый момент.

Он подходит ко мне, выпрямляется, воплощая в себе тьму, и будто наслаждается тем, как я пытаюсь сопротивляться, вырываясь перед ним. Мне хочется отпрянуть, спрятаться, но тело будто вросло в пол.

– Хочешь показать мне свою силу, Абигейл? – его голос едва слышен, он шепчет, как змея, скользящая по коже. – Я могу дать тебе шанс. Но знай, мне абсолютно всё равно, что ты чувствуешь.

Собрав все силы, бросаюсь на него, но он легко перехватывает мои руки и прижимает их к себе. Моя попытка похожа на судорогу – отчаянный рывок зверька, попавшего в капкан. Мой гнев и сопротивление – всё это оказывается жалким и бессильным против его ледяного спокойствия.

– Ты будешь рядом со мной, – шепчет он, ещё сильнее сжимая мои запястья, – пока моя голова держится на плечах. Ты обязана оставаться рядом и делать то, что я велю.

Я не могу сдержать дрожь, его пальцы впиваются в кожу, и его голос, словно сталь, проникает глубоко в голову, оставляя чувство беспомощности и горькую ненависть. В животе всё сжимается так, что трудно дышать, а зубы сами начинают стучать от напряжения.

– Чего ты добиваешься? – выдавливаю сквозь стиснутые зубы. —Хочешь увидеть, как я падаю на колени, униженная?

Он лишь усмехается, мои слова, кажется, его только забавляют.

– Мне не нужна твоя слабость, Абигейл, – резко отпуская меня, говорит он, так что я едва не теряю равновесие. – Я хочу, чтобы ты поняла: сопротивление бесполезно.

Сжимаю кулаки, чувствуя, как ярость заполняет меня изнутри, угрожая разорвать. Его слова, его власть надо мной вызывают такую ненависть, что становится трудно даже дышать. Но за ненавистью прячется то, чего я боюсь признать – чистый ужас, желание исчезнуть, лишь бы не ощущать его близости.

– Никогда, – бросаю я, срываясь на крик. – Я останусь с тобой ровно до того момента, пока не смогу сбежать.

Он усмехается, его лицо слегка наклоняется ко мне, и его голос – тихий, холодный – обжигает каждое слово.

– Попробуй, Абигейл, – шепчет он, и от его слов мороз пробегает по коже. – Попробуй, и увидишь, насколько это бесполезно.

Отталкиваюсь от него, ощущая, как злость поглощает меня. Но сердце стучит, как у загнанного зверя, и я знаю: вся моя бравада трещит под гнётом страха. Он не знает, на что я способна, чтобы разорвать эту связь, избавиться от его власти. Я сделаю всё, чтобы освободиться.

Белфорд смотрит на меня с презрением и холодной решимостью. Мне хочется закричать, но голос застревает в горле.

– Ты совсем не умеешь слушаться, Абигейл, – его голос звучит холодно и отстранённо, будто это всего лишь неприятная формальность.

Не успеваю ничего ответить, как его рука резко сжимает плечо, а затем пальцы впиваются в шею, чуть выше ключицы. Задыхаюсь мгновенно, в глазах расширяется ужас – животный, инстинктивный. Мышцы сводит, колени подгибаются, а руки хватают его запястье в отчаянной попытке оторвать.

Острая боль пронзает всё тело, перехватывая дыхание и заставляя колени подогнуться. Стараюсь удержаться на ногах, но тело отказывается слушаться.

– Пусти… – пытаюсь произнести, но голос срывается. Едва хватает воздуха, чтобы вдохнуть.

Он не отпускает, и чем сильнее я сопротивляюсь, тем жёстче его хватка. Мир сужается до точки – до боли в шее и собственного дикого, беспомощного ужаса. Боль нарастает, туман застилает сознание, силы покидают меня, будто он вытягивает их вместе с дыханием. Всё вокруг плывёт, и его голос где-то на границе сознания говорит:

– Спи, Абигейл. Ещё будет время для разговоров.

Хочу ответить, сопротивляться, но это становится невозможным. Ноги подгибаются, и я проваливаюсь в тьму, чувствуя только тупую боль в шее и ненависть, которая не утихает даже в забытьи. И вместе с ней – липкий, звериный страх, который впивается когтями в душу и не отпускает.

Глава 3

Король в темнице, власть его тлеет,

но сердце огонь ненависти греет

В соответствии с Волевым указом Императора любой, кто подозревается в использовании магии, подлежит немедленному задержанию и расследованию. Маги, их пособники и сообщники, независимо от возраста и пола, подлежат жесточайшему наказанию – смертной казни. В случае подозрения необходимо немедленно сообщить в местное отделение Ордена Возрождённых.

Глава VII: Законы и Уставы

Параграф 14: Указ о подавлении магии и общественном порядке

Первое, что я чувствую, когда просыпаюсь, – холод мёрзлого снега. Кости ноют от боли. Лежу на каком-то покрывале, но даже оно не спасает от пронизывающего холода. Голова кружится. Сажусь, опираясь на вытянутую руку, убираю влажные волосы с лица. Осматриваюсь: солнце поднимается над горизонтом. Вокруг разбросаны вещи и мешки. Живот предательски булькает.

В двух шагах от меня устроились незнакомые мужчины: один лежит на животе, уткнувшись лицом в мешок с морковью, на которую пытаются позариться привязанные неподалёку лошади. Другой мирно спит рядом. Нервничаю, и рука сама тянется к поясу. Пусто.

Белфорд сидит, привалившись к стволу ели. Нога небрежно вытянута, в руках нож, который он методично точит, будто вокруг нет ни леса, ни холода, ни меня. Металл звенит о камень с сухим, ритмичным скрежетом, и этот звук пробирает сильнее, чем мороз.

– Ты душил меня?! – рычу, поднимаясь на локти, несмотря на головокружение.

– Это был единственный способ дать тебе отдохнуть, – голос Белфорда звучит спокойно, даже безразлично.

– Отдохнуть?! – гнев кипит во мне, я сжимаю кулаки. – Ты лишил меня воли, сделал со мной всё, что хотел, и это ради «отдыха»?

Он, наконец, поднимает взгляд. Его глаза холодные и бесстрастные, как ледяная вода.

– «Сделал со мной всё, что хотел?»

– Именно! – плююсь, чувствуя, как слёзы ярости наворачиваются на глаза.

– Да, – сухо отвечает он, и это неожиданное признание на мгновение сбивает меня с толку.

И что он делал со мной, пока я была без сознания? Эта мысль обрушивается, как удар. Холодный пот проступает на висках, дыхание становится рваным. Судорожно хватаю воздух, сердце колотится, будто пытается вырваться из груди. Что, если он воспользовался моей слабостью? Что, если он сделал со мной что-то, о чём я даже не знаю?

И ещё хуже – что, если он тронул моих близких? Он утащил меня из замка… а там остались те, кого я люблю. Брат, отец, мама… Они беззащитны перед его властью. Паника обрушивается волной: картинки одна страшнее другой – Белфорд склоняется над ними так же, как сейчас над мной. Я готова закричать, но горло сжимает страх.

Его глаза вдруг прищуриваются, и я чувствую себя почти обнажённой под этим взглядом, будто он видит меня насквозь.

– Действительно боишься? – произносит он, глядя прямо в мои глаза.

Внутри всё замирает. Слова застревают у меня на языке, потому что я только что подумала об этом, но не произнесла ни слова. Он почувствовал мой ужас? Он знает?

– Что? – сбиваюсь с дыхания, глядя на него.

Белфорд чуть склоняет голову, и я вижу, как уголки его губ приподнимаются в едва заметной, раздражающей ухмылке. Эта ухмылка подтверждает худшее: он играет моим страхом, как кошка с мышью.

– Ты ведь не думала, что я буду полагаться только слова, – говорит он, и в его голосе звучит что-то издевательское.

Снег холодит спину, и я невольно прижимаю руки к груди, пытаясь согреться. Воздух белыми клубами вырывается изо рта, дыхание сбито, слишком громкое в этой тишине.

– Для меня не существует тайн, – произносит он спокойно, будто между делом. Словно говорит не со мной, а вслух.

Вздрагиваю, пальцы вцепляются в ткань, ногти скребут ткань. Горло пересыхает так, что глотаю с усилием, а дыхание только сильнее сбивается. Отодвигаюсь назад, и снег хрустит под моими ладонями.

– Что ты… имеешь в виду? – слова вырываются сипло, чужим голосом.

Он не отвечает. Лишь продолжает водить лезвием по камню. Точит медленно, не торопясь, и скрежет звучит в ночи как издёвка. Его взгляд – узкий, прищуренный, ленивый – всё время на мне.

Тишина леса гнетёт. Снег ложится на ветви, и тени дрожат от ветра. Я чувствую, как сердце колотится в висках, и всё сильнее хочется закрыть голову руками, спрятаться, исчезнуть.

Стараюсь отвести глаза, но ощущение невыносимо: будто он читает каждую мою мысль, и я лежу перед ним обнажённая, беззащитная.

– Ты… – губы дрожат, дыхание рваное, я едва сглатываю. – Ты видишь то, что у меня в голове?

Белфорд слегка приподнимает бровь, движение ленивое, как у зверя, который не спешит добить добычу. Его губы растягиваются в холодной усмешке.

– Неужели догадалась? – тихо говорит он, и в его голосе есть мягкость, от которой мороз пробегает по коже.

Сердце уходит в пятки. Он слышал… всегда. Все мои сомнения, страхи, даже то, что я боялась признать самой себе.

– Всё это время? – шепчу, стараясь говорить ровно, но голос предательски дрожит. – Ты знал каждую мою мысль?

Он отрывается от ножа, медленно поднимает глаза и делает лёгкий кивок. Потом, будто нарочно, медленно протирает лезвие о перчатку и только после этого говорит:

– Даже то, что ты хотела бы унести с собой в могилу.

Щёки заливает жар, а по спине ползёт холод липкой змейкой. Отвожу взгляд, но знаю – бесполезно. Он уже видел всё. Нет ни одного уголка в душе, где можно спрятаться.

– И теперь, – его голос звучит спокойно, почти обыденно, как скрип снега под сапогом, – ты понимаешь: я всегда буду знать больше, чем ты скажешь.

Мир сужается до звука ножа и его взгляда. Вдыхаю с трудом, ртом, как выброшенная на берег рыба. Я больше не принадлежу себе. Даже мои мысли – его.