Принцесса Мила и ее Север

Любовь к матери – это живой теплый свет, который живет в груди, в районе сердца. Когда мать рядом, он горит и согревает всего человека изнутри, дает ему силу, смелость и удачу. А когда ее нет, он меркнет, и тогда человеку нужно самому поддерживать это горение, и далеко не у всех это получается. И когда свет этот меркнет, то меркнет и жизнь человека. Меркнут его глаза, цвет его волос, меркнет удача и человек уже не может разобрать путь, куда ему идти, какая дорога верная. Поэтому многие остаются топтаться на месте, страдая от тоски и уже смутно слышат Зов Мечты, а вскоре и совсем от нее отказываются, а другие тычутся в разные стороны, как слепые котята, и все они в итоге так и остаются на перепутье.

Поэтому когда Яг увидел мать, он не стал сдерживать слез, и плакал на ее руках, как маленький, а она его утешала, успокаивала, и в этом единении их сердец жило и бурлило самое древнее, самое неизведанное чувство, то, что дает начало любой жизни, что является всем, как начало всего сущего, то состояние, которое превращает животную суть человека в божественную, то, чему люди не придумали названия. Его соленые слезы текли по ее сухим теплым маленьким рукам, она, склонившись над ним, гладила его черные, спутанные волосы и приговаривала:

– Мой сынок, моя жизнь, ты со мной…

И тут с шумом и гамом в чум влетели младшие братья Яга. Они подлетели всей ватагой к нему, и, как и следует детям, не обращая внимания ни на что, налетели на него и расселись прямо на нем. За ними влетел Дик, учуяв, что в яранге произошли какие-то изменения, и оказался прав. Он, как и все, залез прямо на Яга и так и застыл, не желая больше двигаться.

– Расскажи, где ты был? – начали дети свои бесконечные расспросы.

И, не дожидаясь, пока он ответит на один вопрос, тут же засыпали его градом из других вопросов. Мать тихо встала, и, счастливо улыбаясь, вышла из яранги. Ей пора было готовить обед, а Яг начал свой рассказ, переплетая в нем правду и выдумку, рисуя своим младшим братьям такую захватывающую картину, что они перестали болтать и слушали его, раскрыв рты.

Обед был готов, история была уже рассказана, и в яранге воцарилась тишина. Дети были под сильным впечатлением, и фантазия рисовала каждому ребенку такие картинки, которые они смотрели молча и представляли себя на месте Яга. Мать приготовила оленину с брусникой, все с удовольствием поели и после еды младшие братья занялись играми на улице, а мать, отец и Яг остались в яранге.

– Мама, папа, это Калиста, моя невеста, – обратился Яг к родителям и показывая на Калисту, все еще спящую. – Мы любим друг друга, и я прошу у вас разрешения на ней жениться.

– Конечно, сынок, – ответил отец, набивая табаком свою трубку, – мы согласны. Шаманка нам уже все рассказала, и мы очень благодарны этой девушке.

Яг ждал, что ответит мать. Она немного помедлила, собирая посуду после обеда, и, наконец, ответила:

– Сын, я желаю вам счастья, а если будешь счастлив ты, то и я буду счастлива.

Произнеся это, она тепло посмотрела на Яга, и он улегся обратно на свой полог, совершенно счастливый, закрыл глаза и начал мечтать о том, как они будут жить с его любимой и с его родителями, одной большой дружной семьей, и мечты его незаметно переродились в прекрасный яркий сон, он спал, улыбаясь во сне своей будущей жизни, забыв обо всем плохом, как будто ничего и не было.

Калиста еще долго не могла прийти в себя. Она просыпалась, пила воду, и еще ее отпаивали мясными жирными бульонами, которыми у племени обычно отпаивали заболевших или простуженных, и она тут же, обессиленная, падала обратно. Ее организм категорически не хотел принимать мясные бульоны, которые ей со всей своей любовью готовила мать Яга. Калисту от них все время рвало и ей становилось только хуже. Шли дни, но Калиста все еще была в спутанном сознании и никак не могла поправиться.

И вот однажды Яг, уже совершенно здоровый, отправился в тундру. Там он насобирал трав, ягод и кореньев, из которых мать сделала отвар и которым она начала поить Калисту. Девушке стало немного легче, но душа матери была не на месте, и она однажды она пошла к Шаманке, посоветоваться, как ей быть с чужеземкой.

Шаманка, как обычно, сидела у своего чума на низеньком табурете, и, прищурив глаза, находясь на границе сна и бодрствования, пыхтела своей трубкой, выпуская клубы белого ароматного дыма. Ее 14 косичек теперь были заплетены в одну косу, которая толстой серой змеей стремилась уползти с ее шеи за пазуху, туда, где грелось под кухлянкой множество оберегов и амулетов. Не открывая глаз, она сказала только что подошедшей Гитиннэвыт:

– Присядь на минутку, я сейчас вернусь, – и, продолжила свою дрему и пыхтение трубкой.

Гитиннэвыт села на мох недалеко от нее и молча за ней наблюдала. Прошло несколько минут и казалось, Шаманка уже совсем забыла о том, что кто-то к ней пришел, потому что в ее поведении вообще ничего не изменилось. Она все также сидела и все также дремала. И только Гитиннэвыт подумала, что, пожалуй, она придет в другой раз, послышался голос Шаманки, но он как будто исходил не из ее рта, а откуда-то сверху, и издалека.

– Твой сын сделал верный выбор, – сказал голос. – Прими его всей душой. Их пара уже сложилась, их души и сердца уже переплелись в невидимом мире, и поэтому они оба это уже единое целое.

Гитиннэвыт внимательно слушала.

– Я знаю, что тебя беспокоит. Не беспокойся попусту. Она посильнее тебя будет и у тебя будут внуки. А теперь иди домой и живи в счастье, ты его заслужила.

И голос умолк, а Шаманка все также сидела, как раньше, здесь и не здесь.

Гитиннэвыт тихо встала, поблагодарила мысленно Шаманку, поклонилась ей и, со спокойной душой и счастливым сердцем, пошла домой. И снова она порхала, как птичка, ловя на себе улыбающиеся взгляды встречных прохожих.

Придя домой, она увидела, что Калиста, наконец, пришла в себя. Она сидела на пологе, немного бледная, сонная, и осматривала все вокруг своими бесконечно голубыми глазами. Золотые и серебряные нити, вплетенные в ее волосы, поблескивали, ее губы были розовые, похожие лепестки прекрасных цветов, которые мать никогда не видела. Она невольно засмотрелась на Калисту:

– Да, красивая!» – подумала она. – Ну, так тому и быть! – и, подойдя к Калисте, наклонилась к ней и поцеловала ее нежно, как родную дочь. И Калиста поняла, что она дома.

Целыми днями она возилась с младшими детьми, что-то рассказывая им на своем языке, а дети, как завороженные, слушали, при этом не понимая ни единого слова. Все время она придумывала разные игры и казалось, что все свое тепло, накопившееся за все годы ее жизни, она отдает им. Она играла с ними так, как с ней никто никогда не играл, и эти дети возвращали ей детство, которое она уже давно забыла. С удовольствием она делала и всю домашнюю работу. Единственное, чего она не могла делать, это готовить из мяса и даже прикасаться к нему. Но ее настолько полюбила вся семья, что эта ее странность совсем скоро перестала всех волновать, готовить ее никто не заставлял, а мать даже отдельно от всех готовила для нее отвары из ягод, варила ей грибной суп и сушила для нее рыбу.

Чукчи из племени Яга быстро приняли Калисту и вскоре никто уже не обращал на нее внимания. Калиста тоже приняла этот странный для нее народ как родной, хотя с самого начала ей было дико и противно от того, что они убивали невинных животных для того, чтобы есть их плоть и носить их кожу. Она никак не могла понять, зачем такое делать, если можно легко жить, не убивая никого. Ведь она знала, что душа отягощается с каждым убийством, и не важно, кого, и потом каждая душа будет держать за это ответ.

Часто они говорили об этом с Ягом. Сначала ей было совсем тошно даже от запаха вареного мяса и ее новой одежды, сшитой из оленьей шкуры, а при виде сырого мяса ее душили слезы. Но Яг объяснил ей, что это традиция и их народ живет так сотни лет, и если и можно что-то изменить в их мышлении, то случится это не так быстро. Поэтому Калисте пришлось принять эти варварские и отвратительные, на ее взгляд традиции, и она полностью погрузилась в семью. Тогда же она поняла, что именно это она чувствовала тогда, когда впервые прикоснулась к волосам Яга – это странное чувство, какую-то загадку, п отгадкой оказалось то, что он лишает жизни животных, как и все его сородичи, но она также поняла, что не вправе ничего навязывать этим людям, если она хочет жить здесь. Они живут так испокон века, они убивают животных для выживания и не могут по другому, и все их обряды дикие и первобытные, но сердца их чистые, как у детей, все помыслы их беззлобные, и она решила больше не думать и не печалиться о том, что она не в силах изменить. И так, погрузившись в свою новую семью, она жила в ожидании времени свадеб, которое у чукчей наступает осенью, когда тундра начинает готовиться ко сну и покою. Тогда и молодые пары играют свадьбы, чтобы в покое и гармонии, укрытые и убаюканные зимней метелью, продолжить свой род.

Так Калсита и Яг ждали своего времени. Ее прекрасное платье висело на стене яранги и тоже ждало своего часа. Она его немного подправила и теперь оно было как новое. Камни на нем блестели и переливались, и тщетно малышня пыталась отковырнуть хоть один камешек с ее подола – все до единого они были на месте, и изображения прекрасных морозников на фоне заснеженных сопок иногда возвращало ее мысленно назад, в свои родные Земли – она скучала по родителям, по своей земле, по соплеменникам, и однажды она загадала, что обязательно вернется и увидит их по крайней мере, еще раз.

Глава 16. Свадьба

И вот долгожданное время наступило. Огромные свадебные столы были накрыты на Священной Поляне, где все племя всегда собиралось всем составом, чтобы поздравить друг друга с праздником или проводить умерших. Она была украшена разноцветными лентами, расшитыми бисером, и прекрасными тундровыми цветами, которые намедни специально собрали молодые девушки племени. Посередине поляны уже горел Священный Огонь, у которого колдовала старая Шаманка. Горящими ветвями, которые она вытаскивала из огня, она окуривала поляну и столы, что-то бормоча себе под нос. Вся поляна была наполнена ароматным дымом от костра, где горели не только ветви ивы, но и разные травы, которые по поверьям чукчей, отгоняли злых духов.

Женщины накрывали столы и выставляли самые традиционные свадебные блюда: каныгу – полупереваренное содержимое желудка северного оленя, смешанное с голубикой, шикшей и брусникой, которое подавалось с брусничным соусом; игунак – ферментированное в болотной воде мясо оленя; опанэ – суп из оленины с кровью, и самые разные деликатесы из рыбы, зайцев и куропаток. На сладкое женщины племени приготовили ягодное желе и акутак – взбитый жир оленей с добавлением ягод и сахара.

А в это время в яранге Яга во всю шли приготовления невесты. Яга вместе с братьями с самого утра отправили украшать их новую ярангу, куда молодые должны были переехать после свадьбы, а в старой яранге осталась мать и Калиста. Мать расчесывала ее белоснежные длинные волосы, заплетала их в косы, вплетала в них золотые нити и ленты, которые она сшила для этого дня сама. Калиста была счастлива, глаза ее сияли, она была такая красивая, что мать, глядя на нее, украдкой утирала слезы счастья.

Когда с прической было покончено, Калиста принесла свое драгоценное платье и мать помогла ей его надеть. Они уже настолько сблизились, что Калиста уже и считала, и называла Гитиннэвыт мамой. Сначала она не могла произносить это слово, оно цеплялось у нее во рту за язык и зубы и не хотело выходить наружу, и Калисте приходилось себя немного заставлять его произносить. Но потом оно само стало выпрыгивать, как только она открывала рот, и от этого на душе у Калисты становилось тепло и спокойно. После того, как платье было надето, и Калиста была готова, мать взяла с полки традиционную куклу, которую она сделала сама из мха, лент и тесьмы, и вручила ее Калисте.

– Ну, дочка, счастья вам, и детишек здоровых!

Калита приняла куклу, и они обнялись. У обеих текли по щекам слезы счастья. После чего мать повязала Калисте на талию традиционную широкую красную ленту.

И тут они услышали шум и гам, приближающийся к их яранге. Мать быстро вышла и увидела, как к ним приближается несколько упряжек, состоявших из нескольких празднично украшенных оленей, запряженных в праздничные нарты. Рога оленей были украшены яркими лентами, уздечки – ярким бисером, и с собой вели они еще одного оленя, запряженного в красивейшие нарты – специально для невесты – и нарты, и олень были покрыты расписными кумаланами, праздничная упряжь на олене также была украшена и расшита бисером, как и красная уздечка.

В первых нартах ехал Яг. Он был одет в праздничную рубаху и штаны, сшитые из тонкошерстных шкур мехом внутрь. Наружная сторона рубахи была окрашена в оранжевый цвет настоем ольховой коры, украшена мозаикой из кусочков меха песцов, лис и зайцев, и вышита узорами из блестящего белого бисера в виде крестообразных и звездчатых фигур, зубчатых колес и других узоров, в которые мать вкладывала все свои пожелания и надежды, когда вышивала их. Этими узорами она запечатывала все несчастья, которые только могли случиться с ее любимым сыном, а заговорами, вплетенными в бисерную расшивку, она благословляла его на счастье и удачу. На голове у Яга была повязана красная, полностью вышитая алым бисером, лента, и такая же лента была заплетена в его черную, достававшую почти до пояса, косу.

Подъехав к своей родной яранге, Яг соскочил с нарт и вошел внутрь. Там, возле очага, его ждала его невеста, его любимая. Увидев ее, он остолбенел, и счастливая улыбка протянулась через все его лицо до обоих ушей. Калиста тоже улыбалась, и он подошел к ней, и, взяв ее за руку, он вывел ее на улицу. Парни, которые его сопровождали, ахнули и замолчали.

Но тут отец Яга, чтобы прекратить возникшую паузу, крикнул:

– Эгей, вперед, на поляну! – И Яг, легко подхватив Калисту на руки, водрузил ее на нарты, предназначавшиеся для нее, и вся ватага отмерла, загалдела и дружно помчалась на поляну, где тому моменту все было готово для начала праздника.

За столом уже сидел народ и другие пары. Калиста и Яг заняли свои места во главе стола. Сердце Калисты готово было выпрыгнуть из груди и обнять каждого, сидевшего за столом. Ее мечта, та, которой она жила последние два года, вот сейчас исполнялась. Прямо сейчас она становилась женой своего любимого Яга, его неотъемлемой частью. После застолья они поедут на собственной упряжке – подарке родных, в свою собственную ярангу, и там заживут они своей собственной счастливой жизнью.

А пока свадьба шла весело и своим чередом. Огромные столы ломились от угощений, многочисленные гости, уже сытые и веселые от ягодного вина, стоявшего на столах в изобилии, по очереди подходили к молодым, поздравляли, желали счастья и напутствовали на будущее.

Первой поздравила молодых Шаманка. Она подошла, сопровождаемая дымовым облаком, не вынимая изо рта любимой трубки, и, сощурившись, пронзительно посмотрела на молодых, помолчала минуту, и, сняв с шеи один из своих талисманов – коготь орла на черной кожаной тесемке, повесила его на грудь Ягу. После чего она покинула поляну, и свадьба зашумела, загалдела и ожила.

Когда поток поздравляющих, наконец, иссяк, в самом конце стола встала черная фигура и направилась к молодым. Это был кто-то чужой – он был высоким, в кожаной куртке, в синих брюках, с черной всклокоченной бородой и черными лохматыми волосами, которые он то и дело приглаживал ладонью. Когда он подошел совсем близко к молодым, Калиста заглянула в его карие узкие глаза и ее охватил ужас. В тот же миг она хотела вскочить и убежать, но сдержалась, и только лишь со всей силы вцепилась в руку мужа, так, что он вопросительно посмотрел на нее. Но она тут же взяла себя в руки и сделала вид, что все хорошо. Но на самом деле ее испугало то, что она увидела в этих черных чужих глазах – это была черная пустая бездна. В этом человеке не было души. Тогда еще она не знала, что существуют такие люди, поэтому эта картина так перепугала ее.

Творец лишил такой возможности – видеть суть людей, тех, кто питается мясом животных, однако она умела видеть людей насквозь и никогда не ошибалась. С трудом превозмогая отвращение, она слушала его поздравительные речи, но вместо слов она видела змей, выползавших из его рта. В качестве подарка он протянул молодым какую-то коробку. По традиции, все подарки принимал жених, а невеста не должна была касаться ничего чужого. Яг, не чувствуя от незнакомца никакой опасности, простодушно улыбаясь, взял коробку. В коробке лежала странная стеклянная посуда, какие-то прозрачные кружки и тарелки, и Калиста решила тут же, что не бывать этой посуде у нее дома никогда. За все время, что незнакомец провел возле молодых, глаза его не отрывались от платья Калисты, и из них ползли такие же ядовитые змеи, как и из его рта. Он как будто раздвоился, и говорил слова он один, а он второй не отрываясь разглядывал платье и золотые нити, которыми были переплетены волосы Калсты. Наконец, он закончил и как будто соединился вновь. Он отошел, непрестанно оглядываясь и буравя Калисту своими маленькими узкими глазами, все время оглаживая свои волосы и бороду, и змеи его никак не хотели заползать обратно. Калиста опустила глаза, потому что ей стало дурно, и она побоялась не сдержаться, и подняла она их только тогда, когда он уже сидел на своем месте, далеко, в самом конце стола.

Он был последним, кто поздравлял молодых, и гостям уже наконец хотелось веселья и танцев, и, как только он уселся на свое место, молодежь повскакивала с мест и пустилась в пляс, а женщины запели свои любимые свадебные песни.

К вечеру новоиспеченные семьи разъехались по своим новым домам. Наконец Яг и Калиста остались наедине в своем новом чуме. Он был украшен снаружи и изнутри яркими лентами, устлан новыми войлочными ковриками и оленьими шкурами. В центре чума стоял очаг, рядом с которым Калиста посадила подаренную ей матерью куклу. Мечта Калисты обрела свои реальные очертания. Вот она, свершилась. Но почему-то на душе ее было тревожно.

– Яг, – обратилась она к мужу, который возился с очагом.

– Да? – Откликнулся он, нежно посмотрев на жену.

– А кто этот человек, который нас последним поздравлял?

– Это – торговец, имени я не помню. Он приезжает к нам часто, выменивает шкуры и пушнину на посуду, спички, ножи, соль. А почему ты спрашиваешь? – Яг вопросительно посмотрел на жену, и снова залюбовался ею.

Калиста думала, говорить ли мужу о том, что она увидела в глазах торговца, или сказать потом и не портить такой прекрасный вечер.

– Да так, – уклончиво ответила она.

Яг оставил очаг, подошел к ней, взял ее за плечи и сказал:

– Говори, как есть, между нами не будет недомолвок!

– А зачем он пришел на свадьбу? Разве его приглашали? – продолжила расспросы Калиста, обнимая Яга и глядя за его спину, далеко, в никуда.

– По нашей традиции, гости племени приглашаются на свадьбу, а он гость племени, – ответил он. – Он привез много необходимого для праздника, новую посуду, к примеру, и там всякого, я не знаю. Он должен был уехать до свадьбы, но у нас накопилось столько пушнины и шкур, что он один это все не смог вывезти, вызвал подмогу и сам остался их подождать.

– А как он так вызвал подмогу? – Калиста все еще обнимала мужа, греясь в его объятиях.

– По рации. Он связался со своими друзьями, и они вот-вот уже должны приехать… Ты мне скажи, почему ты расспрашиваешь про него? Он тебе не понравился? – и он отстранил ее от себя и заглянул ей в глаза.

– Я увидела его душу, – сказала ему Калиста тихо, – и там бездна. Он очень плохой человек. Да и от человека у него только оболочка…

– Не волнуйся, – ответил ей Яг. – Он очень скоро уедет, и ты его больше никогда не увидишь. Да и что он может сделать один? Да и зачем? -недоумевал Яг. – Он и его друзья уже давно приезжают и ни разу еще с ними проблем не было.

Калиста не ответила. Она готовила полог для сна. Яг разжег очаг, и вся яранга наполнилась оранжевым теплом от разгоравшегося очага.

– Давай лучше спать, сказал он, – забудь о нем.

– Хорошо, – ответила Калиста, но заноза, засевшая в ее сердце в этот вечер, начала ныть и все время напоминать о себе.

Глава 17. Торговец

Тем временем торговец все еще сидел за столом, все там же, на своем месте, куда он сел после того, как поздравил молодых. За столом еще сидело несколько хорошо напившихся мужчин, которые сонно болтали и тянули из стаканов вино. Но он был трезвый, как стекло, хотя глаза его были как у пьяного – мутные, странные и какие-то безумные. Он смотрел ими в никуда не моргая, беспрестанно теребя свою бороду и патлы нервными черными руками. Он что-то бормотал себе под нос, но никто не обращал на него внимания, всем было весело и совершенно не интересно, что там бормочет этот приезжий чужак. Чукчи знали его и знали, что он скоро уедет, и поэтому относились к нему как к своему, с доверием и уважением, несмотря на то, что сегодня он выглядел очень странно, и обычно он был сдержан н и холоден, а сегодня он выглядел так, как будто каждую минуту собирался начать плакать, и все никак не решался. Но это списали на излишки вина, которое он принимал не стесняясь.

Однако, причиной его странного поведения было вовсе не вино, не свадьба и не избыток шкур и пушнины. Причиной его легкого помешательства была Калиста. А точнее, ее платье.

Когда он увидел ее, сидевшую во главе стола, он в первую очередь обратил внимание на ее волосы, украшенные золотыми нитями. И он вспомнил о легенде, которую ему рассказывал его старый бывалый дед-охотник, о древнем племени Чудь, которые ведают всеми драгоценными камнями и металлами Северной Земли. Как только он увидел Калисту, то все, что рассказывал ему дед и то, что он думал, что давно забыл, тут же всплыло в его памяти и вернулось к нему, все, до единого словечка. И вот он видит перед собой девушку из этого, как он думал, мифического племени, и она вполне себе живая. А когда они встали, чтобы принять из рук Шаманки подарок, он увидел, что платье ее состоит полностью из драгоценных камней, после чего ему сделалось дурно, и он еле сдержал себя, чтобы не упасть. Своими глазами он видел то, о чем слышал от деда. И тут же в его торгашеском мозгу включился калькулятор и цифра на нем была такой, какую он не заработает даже за пять жизней. А когда он подошел с поздравлениями, он понял, что ошибся, и что к цифре на его калькуляторе нужно прибавить пару нолей. Он уже не помнил, что он там блеял, когда подошел к молодым с поздравлениями, потому что та часть его, которая поздравляла – говорила что-то совершенно от себя, а сам он, настоящий, пожирал глазами камни, которыми было густо украшено платье Калситы. Он помнил только, что язык его прилип к небу и он еле оторвал его, чтобы начать говорить хоть что-то. Но вроде как все обошлось. Только вот девка эта глядела своими синими лучами прямо в его сердце, но он не понимал ее взгляда, потому что камни на ее платье тысячами лучей-искр от падающего на них света костра врезались ему прямо в мозг, парализуя его полностью.

Нечеловеческими усилиями он заставил свои деревянные руки протянуть им подарок – хрустальный сервиз в коробке, и заставил свои глаза оторваться от платья, рот его криво расползся в улыбке, после чего он повернулся на своих ватных ногах и как-то дошел до своего места, сам не помнил, как.

Спиной он чувствовал ее голубой острый взгляд. Он разрезал его пополам, он искал совесть и душу, но внутри него ночь и пустота, и только алчное сердце прячется за решеткой из ребер. И оно приказывает ему так, что невозможно ослушаться:

– Ты заберешь это платье, ты будешь богат, ты наконец перестанешь мотаться сюда, в этот богом забытый край, и ты купишь мне весь мир, все, что я захочу!

И он соглашается с сердцем и вот уже в голове его начинает рождаться план.

Рядом с ним за столом сидело несколько молодых парней. Они были веселы и пьяны, и о чем-то громко болтали, перебивая друг друга.

– А что это за девушка там была, та невеста, которая с белыми волосами? – вдруг спросил их торговец, махнув головой в ту сторону, где сидела Калиста и стараясь казаться как можно более непринужденным. – Она что, не из ваших?

– Да это долгая история, – ответил один парень, явно недовольный тем, что их перебили.

– Может расскажите? – притворно улыбаясь и подсаживаясь поближе, попросил торговец. – А то спать еще рано, а так сидеть скучно.

Парни посмотрели на него и поняли, что он не отвяжется.

– Ну ладно, – сказал один из них, слушай.

И они рассказали ему все, что знали о появлении Калисты в их стойбище.

Выслушав их, он понял, что он прав. Это девушка и племени Чудь, и платье – это только малая часть сокровищ, которыми он может обладать, если найдет их. От этого его бросило в жар. Он быстро распрощался с парнями, поняв, что ему нужно срочно уйти и побыть одному, резко встал и быстро ушел с поляны. Парни удивленно на него посмотрели, но тут же продолжили свою болтовню, радуясь тому, что противный торговец, наконец, оставил их в покое.