Алое пламя

Внезапно под её ногой что-то щёлкнуло. Глухо, но отчётливо. Каменная плита под ней дрогнула и начала медленно, неумолимо опускаться.

– Осторожно! – её рука инстинктивно метнулась назад, чтобы схватить его за рукав.

Но Данте уже двинулся. Не раздумывая. Не взвешивая риски. Его тело среагировало раньше сознания. Он прыгнул вперёд, на зыбкую плиту, обхватывая её одной рукой за талию и с силой отталкиваясь ногами, увлекая за собой на небольшой, твёрдый участок пола впереди.

Они рухнули на камни грудью друг другу, переплетясь руками и ногами. В тот же миг сзади, там, где только что стояла Хэ Ин, с громким лязгом и шипением взметнулись стальные клинки. Они разрезали воздух, сомкнулись с силой, способной перерубить быка, как раз на том месте, где они были секунду назад. Пыль взметнулась столбом.

– Ты… – Хэ Ин оттолкнула его, вскочила на ноги. Её глаза в свете упавшего факела горели яростью. Она схватила его за плечи, тряхнула. – Дурак? Сумасшедший? Ты мог умереть! Вместо меня!

– Может быть… – он попытался ухмыльнуться, отряхиваясь, но голос предательски дрогнул, выдав остатки адреналина. – Но без меня ты заскучаешь в этих руинах. Так что не надейся.

Она резко отпустила его плечи, вставая. Но когда она отдёргивала руки, их пальцы – его и её – случайно соприкоснулись. Не просто коснулись, а сплелись на долю секунды. Она отдёрнула руку, будто обожглась о раскалённое железо. И вдруг, прежде чем он успел что-то понять или сказать, она стремительно приблизилась к нему.

Тепло. Мягкое прикосновение губ к его щеке. Миг – лёгкий, как падение лепестка, и жгучий, как пламя. И она уже отпрыгнула назад, резко отвернувшись, натягивая капюшон, пряча лицо в тень. Факел лежал на полу, освещая её скулы, пылавшие румянцем.

– Это… – она проговорила в сторону, разглядывая трещину в стене так, будто это была величайшая загадка мира. Голос был глухим, сдавленным. – За спасение. Не думай… Что это повторится. Когда-нибудь.

Он прикоснулся к щеке, к тому месту, где мгновение назад были её губы. Кожа горела. Сердце колотилось, как бешеное. В ушах звенело от лязга ловушки и тишины, наступившей после её слов.

– А если… – он начал, голос звучал чужим, хриплым, – …я снова спасу тебя? Случайно?

Она резко повернулась к нему. Он увидел вспышку чего-то озорного, смущённого. Она пошла вперёд, поднимая факел.

– Тогда получишь! – бросила она через плечо, уже скрываясь за поворотом туннеля. Но он уловил – краешек улыбки, спрятанной в тени. – Догоняй, дурачок! И смотри внимательно под ноги!

Туннель сужался, вынуждая их идти почти вплотную, плечом к плечу. Плечо Данте касалось её плеча при каждом шаге. Касание отзывалось током по всему телу. Факел в руке Хэ Ин бросал гигантские, пляшущие тени на стены, покрытые полустёртыми фресками.

Изображённые на них воины в древних доспехах смотрели на них пустыми глазницами. Их копья, выписанные когда-то с мастерством, теперь казались торчащими из тьмы, готовыми ожить. Давление веков, страх древней ловушки и это странное, новое напряжение между ними висело в воздухе гуще пещерной сырости.

– Ты уверена, что это путь к выходу, а не в желудок какого-нибудь спящего тысячу лет слизняка? – Данте нарочито громко щёлкнул камешком, пущенным в стену. Звук эхом отозвался в темноте. Он пытался разрядить напряжение, вернуть их в привычное русло подначек.

– Нет, – ответила она просто, не оборачиваясь, но её плечо слегка коснулось его снова. Она остановилась, прижав ладонь к холодному, влажному камню стены, словно слушая его. – Но другого пути я тут не вижу. Остаётся идти только вперёд.

Едва она произнесла это, пол под их ногами дрогнул. Не щелчок ловушки, а глубокий, гулкий подземный толчок. Хэ Ин инстинктивно схватила его за руку, крепко, пальцами впиваясь в его запястье. Одновременно она резко оттолкнулась от стены, увлекая его за собой назад.

Каменная плита, на которой они только что стояли, с ужасающим скрежетом и грохотом провалилась вниз, открывая зияющую чёрную яму. Оттуда потянуло ледяным сквозняком и запахом старой ржавчины и сырой земли. Они прислонились к стене, дыша прерывисто, глядя в черноту провала.

– Спасибо, – прошептал Данте, не отпуская её руку. Его пальцы сжали её ладонь. Она не пыталась вырваться сразу. – Теперь мы квиты. Почти.

Она медленно, но твёрдо одёрнула руку. Однако в её глазах, мельком брошенных на него в тусклом свете факела, промелькнуло смущение.

– Не квиты, – возразила она, отворачиваясь и осторожно обходя яму. – Ты все еще должен мне за разбитый горшок с чернилами в архиве. И за испорченную карту на прошлой неделе. Помнишь?

Они продолжили путь, двигаясь медленнее, прощупывая каждый шаг древком стрелы, которое Данте нашёл раньше. Тень поцелуя на щеке и тепло её ладони на запястье витали в воздухе между ними, незримые, но ощутимые. Вскоре туннель начал расширяться, потолок подниматься, и они вышли в круглый зал с высоким куполообразным потолком. В центре, на массивном каменном пьедестале, покоилась цель их визита – небольшая, но тяжело выглядевшая железная шкатулка, покрытая вековым слоем пыли и паутины.

– Ловушка! – выдохнули они хором и переглянулись. Взгляды их встретились – и в этих взглядах, помимо привычной насторожённости, мелькнуло тёплое чувство. Понимание. Они улыбнулись друг другу – коротко, и снова стали серьёзными.

Хэ Ин шагнула первой, осторожно, как кошка. Её взгляд сканировал пол вокруг пьедестала. Она вытащила свой короткий клинок и легонько провела его остриём по камням у основания. Металл нащупал почти неразличимый шов – тонкую линию, огибающую пьедестал.

– Плита, – констатировала она. – Большая. Сдвинется, если поднять шкатулку. Провал. Глубокий. – Она указала клинком на тонкие трещины, расходящиеся от шва. – Нужен противовес. Или очень длинные руки.

Данте уже копался в своём походном мешке. Он достал прочную верёвку и два тяжёлых металлических клина с зазубренными краями – «подарок на память» от дружелюбных, и слегка ограбленных им, гильдейских кузнецов.

– Держи, – он бросил ей один клин. – Если я упаду туда, в эту прелесть… Обещаешь вытащить меня? Хотя бы за ноги?

– Скорее за уши, – парировала она, ловя клин на лету. Она прицелилась взглядом в глубокую щель между стеной и краем подозрительной плиты. – Будь готов. На три. Раз… Два… Три!

Они работали синхронно, без лишних слов, как много раз до этого. Данте вбил свой клин в щель на противоположной стороне. Хэ Ин – в свою. Верёвка, перекинутая через шкатулку и закреплённая петлями на клиньях, натянулась, как тетива лука. Данте ухватился за верёвку, создавая натяжение.

Хэ Ин, используя клинок как рычаг, осторожно приподняла тяжёлую железную шкатулку с пьедестала. Пол под ней дрогнул, заскрежетал, но не провалился – натяжение верёвки и клинья удержали механизм. Она быстрым движением стащила шкатулку на безопасный участок пола. Дело было сделано. Можно было возвращаться в Академию. С добычей. И с целыми костями.

Они не заметили, как их пальцы снова случайно соприкоснулись, когда передавали шкатулку друг другу, пробираясь обратно через завалы в туннеле. Они не сказали ни слова, когда Данте неосознанно прикрыл её собой от небольшого камня, сорвавшегося со свода. И даже когда они наконец выбрались из мрака руин на ослепительный солнечный свет, оба сделали вид, что не замечают, как часто их взгляды ищут друг друга, проверяя, рядом ли другой, цел ли.

Возвращаясь в Гильдию под вечер, они шли молча, но это молчание было уже другим. Наполненным не неловкостью, а новым, тёплым и тревожным чувством одновременно. Что-то незримое, но прочное, протянулось между ними в темноте руин.

Той ночью Данте ворочался на жёсткой казарменной койке. Шум города за окном, храп в соседней комнате – всё казалось далёким и ненужным. Перед глазами стояла тьма туннеля, блеск стальных зубьев и… Её лицо в тусклом свете факела в момент перед поцелуем. Её запах. Тепло её ладони. Он ловил себя на мысли, что прикасается к щеке, к тому месту. И мысль о завтрашнем дне, о неизбежной встрече с мастером Чжоу, уже не пугала, а лишь подстёгивала странное, щемящее ожидание.

А в другом крыле казармы, где были комнаты девушек-охотниц, Хэ Ин сидела в своей комнате, на своей койке. Она не спала. В руках она держала свой боевой кинжал, но не точила его. Она смотрела на отражение лунного света на лезвии. И думала. О его руке на своей талии в конюшне. О его прыжке на зыбкую плиту. О его вопросе: «А если я снова спасу тебя?». И о том, как её собственное сердце бешено заколотилось в ответ. Она думала о его щеке под своими губами. И о том, что «никогда» – это очень долгое слово.

На следующий день Данте взялся за своё. С лихвой. Идея созрела ночью, среди воспоминаний о руинах и её смущённой улыбке. Он знал, что мастер Чжоу назначил показательные учения со стрельбой из сигнальных ракет для новобранцев. И он знал, где хранились эти самые ракеты.

Подмена была делом пятнадцати минут под покровом утренней суматохи. Обычный порох в десятке ракет он аккуратно заменил на мелкодисперсный блестящий пигмент невероятно стойкого розового цвета – побочный продукт опытов гильдейских алхимиков, который он «позаимствовал» неделю назад, предвкушая нечто грандиозное. Пигмент был лёгким, как пыль, и цепким, как репейник.

Когда мастер Чжоу, багровея от важности и желания напугать новичков, запустил первую ракету с учебного полигона во дворе казарм, случилось нечто неописуемое. Вместо привычной алой вспышки и белого дыма, ракета взорвалась высоко в небе над Академией ослепительно розовым фейерверком.

Тысячи мельчайших, переливающихся на солнце розовых частиц рассеялись в воздухе, оседая на крыши, на двор, на безупречно вычищенные доспехи караула, на голову самого мастера Чжоу и на разинутые рты новобранцев. Двор, здания, люди – всё мгновенно покрылось тончайшим слоем не смываемой, кричаще розовой пыльцы. Это было сюрреалистично, нелепо и невероятно красиво в своём безумии.

– БЕЖИМ! – Данте, наблюдавший за этим из-за угла кузницы, схватил Хэ Ин за руку прежде, чем первый вопль ярости мастера Чжоу разорвал розовое затишье. Он потащил её за собой, ныряя в открытую дверь кухни, где повар, увидев свои котлы, покрытые розовой пылью, в ярости замахнулся на них чугунным половником размером с лопату.

– Ты совсем спятил?! – Она вырвала ладонь, но ноги сами несли её за ним. Они сбили по пути бочку с солёной рыбой, которая покатилась по полу, рассыпая селёдку, как розовые снаряды. За спиной нарастал гул возмущения и топот ног. – Они тебя прикончат! Живого сожрут!

– Только если догонят! – крикнул он, выскакивая из кухни в задний двор и прыгая через невысокий забор. Он пригнулся под метлой, запущенной в него взбешённым садовником, чьи любимые розы, иронично, теперь тоже были розовыми.

Погоня была ожесточённой и хаотичной. Гильдейцы, покрытые розовой пылью, похожие на разъярённых фламинго, носились по двору. Данте и Хэ Ин петляли между складами, перепрыгивали через бочки, ныряли под повозки. Их смех – её сдавленный, почти истеричный, его громкий, ликующий – смешивался с воплями преследователей и нарастающим шумом воды.

Погоня невольно привела их к знакомой тропе – той самой, что вела через лес к шумному водопаду, их тайному месту. Ветви хлестали по лицам, корни норовили споткнуться, розовая пыльца осыпалась с их волос и одежды, оставляя за ними призрачный след, но они бежали, пока гневные крики мастеров не растворились в могучем, всепоглощающем грохоте падающей воды.

Данте остановился на небольшой поляне перед самым уступом, опираясь руками о колени, задыхаясь от смеха и бега. Пот заливал глаза, розовая пыльца лежала узорами на его рубахе. Он выпрямился, опёрся о мшистый валун, и вдруг зашипел от боли:

– Чёрт возьми!

– Что? – Хэ Ин обернулась. Её серебристые волосы были в розовых бликах, как и её брови. Она нахмурилась, пока он садился на камень и начал стаскивать сапог. Из сапога вывалился небольшой, острый камешек. А на белом носке расползалось алое пятно крови. Видимо, наступил на него во время бега, и камень впился в пятку.

– Проклятая галька… – Он попытался встать, но споткнулся, схватившись за ногу. Боль была острой, глупой и досадной.

– Сиди. Не дёргайся. – Она присела рядом на корточки, доставая из походной сумки чистый бинт и склянку с прозрачной жидкостью. Её движения были привычно точными, но в прикосновениях, когда она осторожно сняла окровавленный носок, промыла рану, чувствовалась необычная мягкость. – Ты вечно лезешь куда не надо. И вечно что-то ломаешь. Себе. Другим…

Он наблюдал, как её пальцы, сильные и ловкие от фехтования, аккуратно обрабатывают ссадину, накладывают повязку. Как она хмурит брови в момент концентрации, слегка прикусывает губу. Как капли воды с ближайших брызг водопада сверкают у неё на ресницах. И внезапно он понял с ясностью, обжигающей, как солнечный луч: он готов на любую глупость, на любой риск, на любую катастрофу, лишь бы видеть это выражение её лица – сосредоточенное, чуть сердитое, но бесконечно родное. Лишь бы видеть её рядом.

– Спасибо… – пробормотал он, когда она завязала аккуратный узел и откинулась назад, оглядывая свою работу.

– Не благодари, – она швырнула ему сапог. Её голос был ровным, но в уголках губ пряталась тень улыбки. – Теперь ты мне должен новый бинт. И… – она оглядела свой наряд, – …новую одежду. Всю.

Водопад грохотал рядом, как сердце какого-то древнего, каменного гиганта. Брызги висели в воздухе радужной дымкой. Данте вдруг встал, превозмогая боль в ноге. Он заковылял к самому краю уступа, к тому месту, где когда-то они сидели, прячась от дождя, ели яблоки и спорили о чём-то неважном. Он обернулся к ней. Солнце, пробиваясь сквозь туман от водопада, освещало её, сидящую на камне, в ореоле розовых бликов и брызг воды. Она была невероятной.

– Только дурак красит небо в розовый, – произнесла она, глядя на него. Но в её глазах не было осуждения. Была теплота… Было ожидание…

Данте засмеялся, коротко, но смех быстро стих. Он сделал шаг к ней, забыв про боль, про розовую пыль, про весь мир. Шагнул в пространство, которое вдруг стало огромным и пустым без неё рядом.

– Я… – начал он, и его голос, обычно такой уверенный, дрогнул. Он видел, как она напряглась, как её пальцы сжали край камня. – Я всегда думал, что сила… Это скорость клинка. Умение нанести удар первым. Уйти невредимым из любой драки. Выжить любой ценой.

Он сделал ещё шаг. Теперь они были совсем близко. Она подняла глаза – и в её серебристом, всегда таком сдержанном взгляде, он вдруг увидел то, что пряталось за сотнями колких фраз, за стальной бронёй её воли. Увидел тревогу. Надежду. Страх. И готовность отступить в любой момент, спрятаться за привычной стеной насмешек.

– Но ты… – он запнулся, внезапно осознав, как дрожат его собственные руки. Как бешено бьётся сердце. Как страшно и… Как правильно произнести следующее. – Ты научила меня, что настоящая сила… Это не клинок. И не скорость. – Он сглотнул ком в горле. – Это… Когда кто-то верит в тебя. Даже когда ты сам давно перестал. Когда кто-то стоит рядом. Несмотря ни на что. На твои дурости. На розовое небо. На всё…

– Ты сегодня особенно глуп, Данте, – прервала она его. Но голос её звучал тихо, без привычной колкости. Почти нежно.

– Знаю, – он улыбнулся. И в этот раз в его улыбке не было ни привычной дерзости, ни бравады. Была только обнажённая, хрупкая искренность. – Потому что иначе… Иначе я не смог бы сказать… – Он замолчал. Слова застряли в горле. Страх парализовал язык.

Но она… Она протянула руку. Её пальцы, лёгкие, как пёрышко, коснулись его ладони. Нежно, неуверенно, словно проверяя реальность этого момента, этой близости, этих невысказанных слов, витавших в воздухе, смешанных с грохотом воды и розовой пылью.

– Сказать что? – прошептала она. И это было похоже не на вопрос, а на молитву. На надежду. На разрешение.

Он не нашёл слов. Вместо них он взял её руку. Не схватил, не потянул – взял. Осторожно, как что-то бесконечно ценное и хрупкое. Поднёс к своей груди и прижал ладонью. Он чувствовал, как её пальцы дрожат под его рукой. Как бьется его сердце сквозь ткань рубахи. Как оно готово вырваться из груди.

– Что ради твоей улыбки… – начал он, и голос его окреп, наполнился странной, новой силой, – …я готов стать кем угодно. Хоть придворным шутом. Хоть героем из баллад. Хоть вечным дураком, который красит небо в розовый цвет и топчет саженцы мастера Чжоу. Лишь бы… Лишь бы видеть, как ты хмуришь брови, завязывая мне бинт. Лишь бы слышать, как ты называешь меня дураком. Лишь бы… Знать, что ты рядом.

Капли водопада сверкали в её ресницах, как бриллианты. Она не отвечала. Она потянулась к нему. Не для поцелуя. Их лбы соприкоснулись. Дыхание смешалось – его прерывистое, её ровное, но учащённое. Запах её кожи, воды, розовой пыльцы и чего-то неуловимо своего заполнил всё его существо. Он закрыл глаза, ощущая это тепло, эту близость, эту немую исповедь.

– Ты уже им стал… – прошептала она ему. Голос был тихим, как шелест листьев, но в нём звучала вся вселенная. – Моим дураком. С первого взгляда.

И тогда он понял. Ей не нужны были громкие слова. Не нужны клятвы. Она видела его. Всего. С самого начала. Как он крал ванильные леденцы только для того, чтобы услышать её редкий, сдержанный смех. Как подставлял плечо, когда она спотыкалась на трудной тропе. Как бросался в огонь и в бездну, чтобы вытащить её. Как красил мир в нелепые цвета, лишь бы рассеять тень одиночества в её глазах. Она видела его дураком, героем, сорвиголовой и тем, кто он есть. И принимала. Всего.

И когда далеко-далеко, сквозь грохот водопада, донёсся глухой, яростный звук гильдейских рогов – сигнал продолжающейся погони – Хэ Ин вдруг резко схватила его за руку.

– Бежим, – сказала она просто. В её глазах горел знакомый огонь авантюры, смешанный с чем-то новым, тёплым и бесконечно дорогим.

– Куда? – Он засмеялся, чувствуя, как боль в ноге отступает перед волной счастья. Он позволил ей тянуть себя за собой, вглубь леса, за водопад, туда, где зелень была гуще, а тропы – только их.

– Туда, – она крикнула ему через плечо, продираясь сквозь папоротники, её серебристые волосы мелькали, как маяк в зелени, – где нет дурацких правил! Где небо может быть любым! Где есть только мы!

Их смех смешался с шелестом листьев и грохотом водопада, оставив за собой лишь розоватый след пыльцы на тропинке и безмолвное, нерушимое обещание. Завтра принесёт новую глупость. Возможно, ещё опаснее, чем розовое небо. Возможно, ещё веселее. Но их это не пугало.

Потому что теперь они знали это с абсолютной, каменной твёрдостью сердца: что бы ни случилось, какие бы дурости ни совершил Данте, как бы ни хмурила брови Хэ Ин…

Они всегда будут друг у друга. Неразлучно. Как клинок и ножны. Как две половинки одного безумного и прекрасного целого.

То, что происходит сейчас…

Прошло несколько кровавых и безрадостных дней, сменивших такие же беспросветные ночи. Для Данте время утратило линейность, распавшись на бесконечные, мучительные мгновения.

Оно текло по кругу: боль, ярость, пустота, и снова боль. Как капли воды, падающие в кромешной темноте – каждая новая капля не стирала предыдущую, а лишь углубляла колодец отчаяния.

Он не мог есть. Пища, даже самая простая, вставала в горле комом горечи и пепла – пепла от костра под алой вишней, пепла от его сгоревшего мира. Глоток воды обжигал, словно напоминая о том, что высохли его слёзы.

Сон бежал от него, как тень от пламени. Когда веки всё же слипались от изнеможения, его встречали не объятия забвения, а кошмары. Он снова и снова видел багровые руны на чёрных доспехах, слышал хруст костей под ударом, ощущал ледяной ветер пространственной воронки, засасывающей Хэ Ин.

И самое страшное – последний крик. Имя. Его имя, вырванное у Хэ Ин ужасом и любовью, прежде чем бездна поглотила её навсегда.

Он просыпался с криком на губах, в холодном поту, с сердцем, колотящимся как бешеный зверь в клетке, и снова погружался в бодрствующее кошмарное существование.

Но Данте не сдавался. Не мог сдаться. Он искал. Это стало его дыханием, его пульсом, единственной функцией, которую он мог выполнять. Он рылся в обрывках своих знаний о мире, о магии, о загадочных разломах, о которых слышал лишь смутные легенды в стенах Академии или в пьяных рассказах бывалых охотников.

Он лихорадочно перебирал каждую крупицу информации, каждую байку, каждое упоминание о межмировых пространствах, о существах, способных их преодолевать, об артефактах, открывающих врата.

Он искал способы найти, связаться, дотянуться. Он должен был дать ей знать. Должен был крикнуть в эту бесконечную, беззвучную пустоту: «Я ищу тебя! Я не остановлюсь! Ни на миг!» Мысль о том, что она там, одна, возможно раненая, напуганная, думая, что он бросил её, что он не пришёл…

Эта мысль жгла его изнутри сильнее любой магической силы.

Первой, самой очевидной надеждой стала Гильдия Охотников. Их дом. Их опора. Они отдавали Гильдии кровь, пот, рискуя жизнями на заданиях, защищая город Сакурай и его окрестности от тварей из сумрака.

Разве они не заслужили помощи в ответ? Разве их заслуги ничего не значили? В голове Данте стучал один ритм, одно имя: «Пэк Ин Хёк. Он должен помочь. Он поймёт». Эта мысль была единственным якорем в бушующем море его отчаяния.

Путь до величественного здания Гильдии, некогда вселявшего в него чувство гордости, теперь казался бесконечным. Каждый шаг отдавался болью в раненой душе. Широкие улицы города, обычно такие оживлённые, были для него лишь размытым фоном. Шум толпы – бессмысленным гулом.

Он шёл, не видя ничего, кроме лица Хэ Ин в последний миг, не слыша ничего, кроме её крика. Его собственная тень, падающая на мостовую в предзакатном свете, казалась ему чужим, сломанным силуэтом.

Пэк Ин Хёк. Мужчина сорока пяти лет, но выглядевший старше своего возраста. Седые пряди пробивались в его некогда угольно-чёрных волосах, словно мороз тронул когда-то не только природу, но и его самого. Глубокие морщины – карта прожитых бурь и принятых тяжёлых решений – легли у глаз и на лбу.

В молодости он был легендой, охотником S-ранга, о его подвигах слагали бы баллады ещё при жизни. Но сам Пэк Ин Хёк никогда не искал славы. Для него это была работа, тяжёлая и часто неблагодарная.

Теперь этот долг воплощался в его кабинете главы Гильдии – просторном, строгом, заполненном картами, отчётами и тяжёлым запахом старого дерева и ответственности. Для Данте он всегда был больше, чем начальник.

В годы, когда Пэк Ин Хёк был директором Академии, он видел в сорвиголове Данте не только нарушителя, но и потенциал. Он был суров, но справедлив. Мудр. Данте верил в эту мудрость. Верил, что старик поможет.

Кабинет встретил Данте гулкой тишиной. Пэк Ин Хёк сидел за массивным столом, его взгляд был устремлён в окно, где красовался багровый заказ. В его позе читалась усталость, тяжесть ноши.

Данте, обычно такой шумный, неспособный стоять спокойно, замер на пороге. Он ждал. Ждал немедленного действия, приказа о сборе отряда лучших охотников, о начале поиска, о мобилизации всех ресурсов Гильдии.

Пэк Ин Хёк медленно повернулся. Его глаза, обычно такие проницательные, смотрели на Данте с сожалением. Глубоким, усталым сожалением. Он тяжело вздохнул, звук, похожий на скрип старого дерева.

– Данте… – начал он, и его голос, обычно твёрдый и властный, звучал непривычно мягко, почти отечески. – Я понимаю… Ты… Ты очень сильно любил её. Сильнее, чем многие способны любить вообще. Это видно. Чувствуется. – Он сделал паузу, выбирая слова. – Но то, что ты просишь… Слушай меня. Гильдия провела осмотр места. Тихий Холм. Расколотый валун – да. Следы сильного энергетического воздействия – да. Но… Никакой трещины в небе. Никаких следов чёрного воина. Никаких свидетельств, кроме твоих. – Он поднял руку, видя, как загораются глаза Данте. – Совет Гильдии… Они рассмотрели твой запрос. Твою просьбу о помощи. Данте, ресурсы Гильдии ограничены. Город, окрестности… Они требуют постоянной защиты. Задания накапливаются. А то, что ты просишь… Это трата в ничто. На основании… – он снова запнулся, – …на основании видения, которое могло быть порождено сильнейшим психологическим шоком. Потеря самого дорогого человека… Это страшная травма. Она может искажать восприятие, рождать… Фантомы. Совет решил, что бросать значительные силы на поиски, основанные на… На твоих эмоциях… Нецелесообразно. Неразумно. – Он посмотрел Данте прямо в глаза. – Моё мнение… Оно сходится с мнением Совета. Хотя я выразился бы… Мягче. Я видел, как гибнут хорошие охотники, бросившиеся на поводу своего горя. Не хочу терять и тебя, Данте. Останься. Дай время ране… Затянуться. Хотя бы немного.

Тишина, воцарившаяся после его слов, была громче любого крика. Данте стоял, словно поражённый молнией. Слова… Они покинули его голову. Осталась только ревущая пустота, которая мгновенно наполнилась кипящей яростью. Он ощутил, как кровь ударила в виски, как пальцы сами собой впились в ладони, оставляя глубокие вмятины от ногтей.