Алое пламя

Её губы сжались. Сердце бешено колотилось где-то в горле. План был абсурден, опасен до умопомрачения. Но альтернатива – попытка прорваться мимо разъярённого ящера через рой крылатых тварей – была чистой смертью.

– Это… – она сглотнула ком в горле, – …твой самый идиотский, самый безрассудный, самый худший план за всё время, Данте. – Но пальцы уже разворачивали бумажку. Она сунула липкую сладость в рот. Знакомый ванильный вкус, нелепый и успокаивающий в этом аду. – Но, – добавила она, прикусывая леденец, и в глазах вспыхнул ответный огонь – ярость, принявшая вызов, – если выживем… Я научу тебя меня слушать. Не просто слышать, а именно слушать. До последней запятой. Понял, дурачок?

Он ответил только быстрой, дерзкой ухмылкой. Этого было достаточно. Шаги ящера грохотали уже совсем близко. Тварь вырисовывалась в просвете между камнями – огромная, чешуйчатая, с пастью, полной кинжалообразных зубов, и маленькими, свирепыми глазками, сверкающими в темноте. Запах гнили и серы ударил в нос.

Они выскочили из укрытия одновременно, как две части одного механизма. Хэ Ин рванула вперёд, отчаянно, с воплем, который не был ни боевым кличем, ни криком ужаса. Это был дикий, первобытный рёв, брошенный прямо в морду чудовищу. Она метнулась влево, затем вправо, подбирая с пола острые обломки сталактитов и швыряя их в морду ящеру.

– Эй, урод! Сюда! Я здесь, чешуйчатый мешок с костями! – Её голос звенел, резал тишину, приковывая внимание огромной твари. Ящер рявкнул, развернулся, его тяжёлый хвост, как таран, снёс несколько сталактитов. Его свирепый взгляд прилип к маленькой, шумной фигурке, прыгающей перед ним, как безумная.

Данте, прижимаясь к стене, скользнул вдоль неё, используя хаос, созданный Хэ Ин, как прикрытие. Боль в руке горела огнём, каждое движение отзывалось тупым ударом в висках. Но он смеялся. Тихим, сдавленным смехом, который вырывался сквозь стиснутые зубы. Он смеялся над её неистовым криком, над её отчаянной пляской перед пастью смерти, над абсурдностью всего этого. И в этом смехе была не истерика, а какое-то ликующее бесстрашие.

Он достиг сужения прохода – естественного каменного коридора, по которому они пришли и через который ящер мог уйти или загнать их в угол. Из внутреннего кармана своего прочного, но уже изрядно потрёпанного плаща он вытащил небольшой, плотно закупоренный глиняный горшочек.

Зажигательную смесь. Густую, маслянистую, смертоносную. «Секретный ингредиент» кузнецов Академии для самых жарких работ. Он, конечно, «одолжил» его перед заданием – на всякий случай. «Всякий случай» наступил.

Он выхватил кремень и кресало. Искры посыпались на промасленный фитиль, торчавший из горшочка. И швырнул его с силой под своды прохода, туда, где нависали хрупкие сталактиты и груды камней.

– Эй! – донёсся яростный крик Хэ Ин. – Ты поджёг мой плащ!

Данте бросил взгляд в её сторону. Искры от фитиля долетели до края её серого плаща, вспыхнув маленьким, зловещим огоньком. Она отбивалась от него рукой, не переставая уворачиваться от удара хвоста ящера.

– Он разве не огнеупорный? – крикнул он в ответ, уже видя, как фитиль исчезает внутри горшочка. – Ты же сама говорила, гильдейская экипировка…

Он не договорил. Глухой, сдавленный бум потряс пещеру не тише рёва ящера, последствия были мгновенными. Яркая вспышка ослепила на мгновение. Затем – грохот, подобный обвалу горы. Каменный свод прохода содрогнулся. Сталактиты, как копья, обрушились вниз. Глыбы камня, подорванные взрывом, понеслись вниз, заваливая проход с ревущим грохотом, поднимая тучи пыли и едкого дыма. Ящер, отвлёкшийся на крик Хэ Ин и внезапный грохот позади, взревел от ярости и дезориентации.

– Данте! Путь! – закричала Хэ Ин, указывая мечом в сторону, противоположную завалу – туда, где в темноте угадывался ещё один, более узкий и низкий проход, который они не заметили раньше.

Данте, оглушённый взрывом и осыпаемый камнями, кинулся к ней. Они бросились в тёмный лаз, едва уворачиваясь от слепых ударов ящера, потерявшего их в клубах пыли. Камни сыпались им на головы, пыль забивала горло и глаза. Они бежали, спотыкаясь, падая, поднимаясь, ведомые инстинктом выживания и смутным светом фонарика Хэ Ин, который она чудом не уронила. За спиной рёв ящера сливался с грохотом продолжающегося обвала.

Когда они наконец вывалились из узкого лаза наружу, на склон холма под холодными звёздами, их встретил только шум ветра в траве и далёкий лай собак где-то в долине. Они были покрыты сажей с головы до ног, в крови, в пыли, в рваной одежде.

Данте рухнул на колени, давясь кашлем – в горле стоял вкус пепла и крови, рёбра ныли от удара камня. Хэ Ин, шатаясь, подошла к нему. Её плащ тлел на плече, оставляя чёрную дыру и запах гари. Она не стала тушить его. Вместо этого она толкнула Данте в грудь, и он свалился на спину в высокую траву.

– Ни-ког-да! – Она встала над ним, тыча пальцем ему в грудь. Каждый слог отчеканивала, как удар молота. – Слышишь? Никогда больше! Никаких самодельных взрывов! Никаких краж у спящих монстров! Никаких планов, придуманных за две секунды до гибели! Ни-ког-да! Понял?!

Её голос дрожал, но не от страха. Губы её подрагивали, но уголки рта предательски поднимались вверх, пытаясь сдержать смех. А глаза… Серебристые глаза, залитые лунным светом, сияли таким диким, ликующим, неукротимым весельем, что выдавали её с головой. Адреналин, ярость, облегчение и безумная радость от того, что они выжили – всё это плясало в её взгляде.

– Ты… – она выдохнула, отступив на шаг, поправляя обгоревший край плаща с преувеличенно важным видом. – Абсолютный, безнадёжный, редкостный дурак, Данте. Дурак с большой буквы.

Данте засмеялся, лёжа на спине, глядя на звёзды. Глубокий, хриплый смех, который сотрясал его больные рёбра и переходил в мучительный кашель. Он откашлялся, плюнул чёрной слюной в траву.

– Зато… – он с трудом поднялся на локти, ухмыляясь ей во весь рот, – …зато мы теперь знаем, как пахнет жареная ящерица. И как звучит настоящий пещерный обвал. И… – он кивнул на её плащ, – …что гильдейская экипировка всё-таки не совсем огнеупорна.

Хэ Ин фыркнула, но не смогла сдержать улыбки. Она протянула ему руку, помогая подняться. Они стояли на склоне, над дымящимся входом в пещеру «Плачущих Камней», покрытые грязью, кровью и сажей, но живые. Живые и неразлучные.

Они нашли укрытие недалеко от пещеры, в старой, полуразрушенной сторожке пастухов у подножия соседнего холма. Стены были покосившимися, крыша протекала, но здесь было безопасно и сухо. Они развели небольшой костёр на каменном очаге, используя сухие ветки, натасканные Данте.

Огонь трещал, отбрасывая дрожащие тени на стены, согревая их промёрзшие до костей тела. Запах дыма смешивался с запахом их собственной грязи и пота.

Молча, они достали свой скудный паёк – сухие лепёшки, вяленое мясо, немного сыра и флягу с разбавленным вином. Ели жадно, не глядя друг на друга, восстанавливая силы. Тишину нарушал только треск огня, чавканье и их собственное тяжёлое дыхание. Адреналин отступил, оставив после себя глухую усталость и ноющую боль во всём теле.

После еды Данте снял свой порванный плащ. Один рукав висел лоскутом, на спине зиял длинный разрез от когтя крылатой твари. Он достал из походного мешка иглу и крепкую нить, сел поближе к огню и принялся за кропотливую работу. Его пальцы, обычно такие ловкие в бою, сейчас двигались медленно, неуверенно, усталость и боль смешались в раненой руке.

Хэ Ин сидела напротив, спиной к стене, положив меч на колени. Она методично, с привычной точностью движений, точила клинок небольшим бруском. Скрип стали по камню был монотонным, гипнотизирующим. Но её взгляд не был прикован к оружию.

Она смотрела на Данте. На его сконцентрированное лицо, озарённое огнём, на морщину сосредоточенности между бровей, на то, как он кусал губу, пытаясь вдеть нитку в иголку дрожащими пальцами. В его позе, в его упорстве чинить ненужную в жару вещь здесь и сейчас, было что-то уязвимое. Нечто, что она редко видела в этом вечном хулигане.

Тишина висела между ними, густая, как пещерный туман, но на этот раз не неловкая. Она была наполнена усталым покоем, доверием, накопленным за год, проведённый бок о бок. И вопрос, который она задала, прозвучал неожиданно, но естественно, как продолжение их молчаливого разговора у костра.

– Почему Гильдия? – Её голос был тихим, чуть хриплым от пещерной пыли, но чётким. Скрип бруска по стали замер. – Ты мог бы стать неплохим наёмником. Золота было бы больше, правил – меньше. Или торговцем – язык у тебя подвешен, мог бы продать снег эльфам на Севере. Почему выбрал именно это? Охотником? Рисковать шкурой за гроши и благодарность толпы, которая забудет тебя завтра?

Данте не ответил сразу. Он закончил делать узелок на нитке, откусил её конец зубами. Отложил плащ. Поднял голову. Его серые глаза в свете костра казались тёмными, бездонными. Он взял сухую ветку, подбросил её в огонь. Искры взметнулись вверх, как стая огненных мух, танцуя в холодном воздухе под протекающей крышей, прежде чем погаснуть в темноте. Он следил за ними, словно ища в их короткой жизни ответ.

– Когда мне было десять лет… – начал он так тихо, что Хэ Ин едва расслышала. Его голос потерял всю свою привычную браваду, стал плоским, как лезвие, лишённое заточки. – …у меня был брат. Младше на два года. Его звали… Звали Лиам. Вечно вертелся под ногами, как назойливый щенок. Любил повторять за мной.

Он замолчал, глядя на пламя. Оно отражалось в его глазах, но не согревало их.

– Однажды… Жарким летним днём, как этот, только без пещер и ящеров… Мы ушли гулять. Далеко. Забрались в часть города, где никогда не были. Переулки узкие, тёмные, дома покосившиеся. Стоял запах помойки, дешёвого вина и чего-то гнилого. Мы заблудились. И тут… Нам навстречу вышел мужчина. – Данте сглотнул. Его пальцы сжали край плаща, который он только что чинил, бессознательно наминая ткань. – Я… Не помню его лица. Совсем. Как будто стёрлось. Помню только… Как стало холодно. В самый разгар жары. Как будто солнце погасло. И его глаза… Пустые. Как у той рыбы, что долго лежит на рынке. И голос… Сиплый, липкий, как патока. «Мальчишки…» – он сказал. И шагнул к нам.

Хэ Ин не дышала. Брусок лежал неподвижно на клинке. Она видела, как напряглись его плечи, как сжались кулаки.

– Он… Схватил Лиама. Одной рукой. Как… Как тряпку. Приставил что-то блестящее к его горлу. Нож? Осколок? Не знаю. Помню только блеск. И… Тишину. Такую тишину, что в ушах звенело. А потом этот голос: «Где живёте? Говори, старший, или младшему конец. Скажешь – отпущу. Не скажешь…» – Данте резко вдохнул, как будто ему снова не хватало воздуха. – Я сказал. Выпалил адрес. Словно меня кто-то другой дёргал за язык. Он… Он странно посмотрел на меня. Этими пустыми глазами. Ухмыльнулся. Как будто я сказал что-то смешное. И… Отпустил Лиама. Просто отшвырнул его в сторону. И ушёл. Не спеша. Растворился в переулке.

Он замолчал, глядя на свои руки, будто видя на них невидимую кровь.

– Мы… Мы сидели на земле. Лиам плакал. Тихо. И я… Я не мог пошевелиться. Потом стемнело. Совсем. Мы боялись идти домой. Боялись этого человека. Боялись… Что нас накажут за то, что ушли так далеко. Но выбора особо не было. Мы поплелись. Очень медленно. Долго. Когда подошли к нашему дому… Там было полно людей. Гильдейцы. Их плащи… Фонари слепили. Один из них… Старый, со шрамом через глаз… Отвёл нас в сторону. В переулок. Сказал… Чтобы мы не заходили в дом. Не смотрели. – Голос Данте сорвался на шёпот. – Он сказал… Что наших родителей… Убили. Грабители, наверное. Или… Кто ещё. Он не знал. Просто… Нашли. Уже холодных.

Хэ Ин закрыла глаза. Сердце сжалось в ледяной ком.

– Лиам… Он не поверил. Закричал: «Врёшь!» Вырвался у меня из рук. Побежал к дому. К крыльцу… – Данте замер. Казалось, он сейчас задохнётся. – Дверь была открыта. Он… Он подбежал к самому порогу. И… Заглянул внутрь. И закричал. Не закричал… завыл. Как раненый зверь. Навзрыд. Он обернулся… Посмотрел прямо на меня. Его лицо… Искажено было так, что я не узнал. И он закричал… Завопил на весь переулок: «Это ты! Ты виноват! Ты сказал ему! Ты!» – Данте сжал голову руками, будто пытаясь выдавить из себя эти слова, этот крик. – А потом… Он развернулся и побежал. Просто побежал. В темноту. В ночь. Я кинулся за ним… Но гильдейцы схватили меня. Держали. Говорили: «Он вернётся. Просто испугался. Дай ему прийти в себя». Они… Не пошли за ним. Никто не пошёл. – Он поднял голову. В его глазах стояла пустота, глубже и страшнее той, что он приписывал незнакомцу. – Он не вернулся. Никогда больше. Гильдия… Они на следующий день сказали, что не будут тратить ресурсы на поиски одного перепуганного мальчишки. Что он, скорее всего, где-то прибился. Что… Такие случаи… – Последние слова он выплюнул, как яд. – Такие случаи не редкость.

Тишина, наступившая после его слов, была тяжелее любого камня в пещере. Только треск огня нарушал её. Хэ Ин не шевелилась. Она смотрела на него. На этого сильного, дерзкого, вечно ухмыляющегося охотника, который сейчас казался сломленным мальчишкой, застывшим на пороге ужаса.

По её щекам, по смазанным сажей и кровью полосам, медленно, беззвучно потекли слёзы. Они не были истеричными. Они были горячими, тяжёлыми, как расплавленный свинец, и текли сами, вопреки её железной воле.

Данте увидел их. Он оторвал взгляд от огня, встретился с её серебристыми глазами, залитыми влагой. В его взгляде не было удивления. Была только усталая горечь и облегчение от того, что смог с кем-то поделиться своей историей, и больше не нести этот груз в одиночку.

– И ты решил… – её голос сорвался, она сглотнула, заставив себя говорить ровно, но слёзы продолжали течь, – …что сам станешь тем охотником? Тем гильдейцем? Который не бросит? Который будет искать? Даже одного «перепуганного мальчишку»?

Данте медленно покачал головой. Он снова посмотрел на огонь, но теперь его взгляд был сосредоточеннее.

– Решил… Что если стану сильнее… – он произнёс каждое слово с усилием, – …самого сильного охотника в Гильдии… Сильнее любого монстра… То… Мне не придётся больше ни у кого просить помощи. Никогда. Я сам найду. Сам спасу. Сам… – Он не договорил. Вздохнул, глубоко, всем телом, и поднял глаза на Хэ Ин. И в его взгляде, сквозь боль, сквозь старые шрамы души, пробилось что-то новое. Что-то тёплое и хрупкое. – Но теперь… – он тихо сказал, – …теперь я понимаю. Иногда нужна не только сила. Иногда… Нужен кто-то рядом. Кто назовёт тебя дураком в лицо… – он слабо улыбнулся, кивнув в её сторону, – …но при этом не отвернётся. Ни в пещере. Ни где-либо ещё.

Его слова повисли в воздухе, смешавшись с запахом дыма, и горькой соли её слез. Огонь трещал, освещая их лица – её, залитое слезами и сажей, его, искажённое старой болью, но смягчённое этим странным, новым пониманием.

Полгода. Прошло шесть оборотов полной луны над остроконечными крышами Академии Гильдии, шесть раз Данте находил новые, всё более изощрённые способы довести мастеров до белого каления. И не сосчитать сколько раз Хэ Ин оказывалась рядом – то чтобы вытащить его из очередной передряги, то чтобы вручить потаённый свёрток с лечебными травами, то чтобы просто метнуть в него камень с убийственной точностью, выбивая дурь из головы.

Дождь. Он барабанил по черепице конюшни, превращая двор Академии в болото, а струи с крыш – в прозрачные завесы. Данте притаился в глубине стойла, за спиной тёплого, сонного жеребца. Запах конского пота, сена и сырости был знакомым укрытием. Где-то снаружи, сквозь шум ливня, доносились сердитые голоса – мастера Чжоу и ещё пары инструкторов, разыскивающих «неисправимого хулигана» за очередной подвиг.

– Ты специально затоптал саженцы мастера Чжоу? – Голос Хэ Ин прозвучал неожиданно близко, как эхо дождя.

Она появилась из-за угла, сливаясь с полотном ливня в своём практичном плаще. Капли стекали с капюшона, образуя вокруг неё мокрый ореол. В руках она сжимала небольшой холщовый свёрток – пахло ромашкой и чем-то терпким, целебным. Её глаза, обычно такие спокойные, сейчас сверкали знакомой смесью раздражения и снисходительности.

– Он клянётся, что прикуёт тебя к наковальне у всех на глазах. Лично. – Она смахнула струйку воды со щеки. – И я почти верю ему.

Данте, сидевший на перевёрнутом ведре, небрежно швырнул в неё сосновую шишку, подхваченную у входа. Шишка просвистела мимо, шлёпнувшись в лужу. Хэ Ин даже не дрогнула. Её рука метнулась вниз, подобрала с мокрой земли гладкий, размером с кулак, камень. Бросок был молниеносным, точным.

– ЭЙ! Нечестно! – вскрикнул Данте, инстинктивно пригибаясь. Камень просвистел в сантиметре от его уха, гулко стукнув о деревянную перегородку стойла. Жеребец беспокойно фыркнул. – Ты же охотница S-ранга! Где твоё благородство? Рыцарские манеры?

– Благородство оставь для дурацких песен, – парировала Хэ Ин, подходя ближе. Она вытащила из складок плаща слегка помятое, но сочное яблоко, надкушенное с одной стороны. – На. Поешь. Ты бледный, как призрак болотный после рассвета. И пахнешь конюшней. Сильнее обычного.

Данте взял фрукт. Его пальцы скользнули по влажной кожуре. Он надкусил хрустящую мякоть, сладкий сок смешался со вкусом дождя на губах. Его взгляд, скользнув по ней, задержался.

Плащ у её левого плеча был порван, края разрыва темнели от влаги. А на тыльной стороне правой руки, чуть выше запястья, алела свежая, неглубокая, но явная царапина.

– С кем подралась? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал небрежно, как всегда, но внутри что-то неприятно сжалось. Он откусил ещё кусок яблока, не сводя с неё глаз.

Хэ Ин вздохнула, усевшись на старое перевёрнутое корыто напротив него. Она откинула капюшон, открыв коротко остриженные волосы, прилипшие ко лбу. Из сумки достала чистый бинт и небольшую склянку с мутноватой жидкостью – антисептик.

– С парнем из патруля, – ответила она просто, смачивая уголок бинта. Она приложила бинт к царапине, слегка поморщившись. – Он орал во весь двор, что тебя давно пора выгнать из Академии с позором. Что ты позоришь звание охотника. Что из-за таких, как ты…

– А ты? – перебил Данте, глядя, как она туго затягивает повязку вокруг запястья. Её движения были точными, без лишних жестов.

– Сказала, чтобы заткнулся, – она отрезала конец бинта зубами. – Что его мнение интересует всех чуть меньше, чем мнение лошадей. – Она кивнула на жеребца. – Он продолжил вопить. Громче. О гильдейской чести, о дисциплине… – Хэ Ин пожала плечами, пряча склянку обратно. – Поэтому пришлось объяснить «по-другому». Более… Наглядно. Он теперь, наверное, ищет свой зуб в луже.

Данте засмеялся, коротко, резко. Но смех застрял в горле, превратившись в неловкое покашливание, когда она внезапно встала. Она шагнула к нему, сократив расстояние до полуметра. Дождь за стенами конюшни зашумел громче. В полумраке стойла её глаза, цвета серебра, сузились, стали пронзительными, как лезвия.

– Зачем, Данте? – спросила она тихо, но так, что каждый слог резал тишину. – Зачем ты это делаешь? Буянишь, подставляешься, словно нарочно ищешь наказания? Ты же… – Она сделала паузу, будто подбирая слова, что для неё было редкостью. – Ты превосходишь их всех. И по фехтованию, и по истории чудовищ, и по тактике, и по этой твоей чёртовой интуиции в поле. Всех и во всём. Кроме меня, конечно. – В уголке её губ дрогнуло подобие усмешки, но глаза оставались серьёзными. – Но почему ты упорно, настойчиво, с маниакальным упрямством стараешься доказать всем, что ты…

– Что я что? – Он отступил на шаг, почувствовав, как спина упёрлась в холодную деревянную перегородку. Сердце забилось где-то в горле, гулко, неровно. В её взгляде было что-то новое, незнакомое – не гнев, не досада, а разочарование.

– Что тебе это всё и даром не нужно, – она закончила фразу, не отводя взгляда. – Что тебе здесь не место. Что ты здесь чужой. – Её рука метнулась вперёд, не к нему, а к карману его потёртых штанов. Ловким движением она выхватила знакомый свёрток – бумажный кулёк с ванильными леденцами. Она потрясла им перед его лицом. Слабый, сладкий запах ванили смешался с запахами конюшни. – Но ты достоин этого места больше, чем любой из этих напыщенных придурков с их вымученной честью и тупым послушанием! Ты… Ты принадлежишь Гильдии, Данте. Как клинок – ножнам. Как я… – Она запнулась, резко отвернувшись, будто поймав себя на слове. – Просто перестань притворяться, что тебе всё равно!

Он попытался выхватить свёрток обратно, движением быстрым, как удар змеи. Но Хэ Ин была быстрее. Она отпрыгнула назад, спрятав кулёк за спину. В этот момент дождь за стенами внезапно усилился, превратившись в сплошной грохочущий водопад. Потоки воды хлынули с крыши прямо у входа в конюшню, заливая порог и образуя бурлящее озерцо.

Они метнулись глубже, под навес, где было суше. Данте потянулся за свёртком, Хэ Ин сделала шаг в сторону, чтобы увернуться. Их плечи слегка столкнулись. Хэ Ин поскользнулась на мокрой, разбросанной соломе, потеряв равновесие. Данте среагировал инстинктивно, как в бою. Его руки обхватили её талию, подхватив, притянув к себе прежде, чем она упала.

Их лица оказались в сантиметре друг от друга. Дождь ревел за стенами, но здесь, в этом узком пространстве между стойлом и стеной, внезапно воцарилась тишина. Он почувствовал, как её быстрое дыхание смешалось с его собственным. Запах дождя на её коже, лёгкий аромат конфет из свёртка, который она всё ещё сжимала за спиной, и что-то неуловимо своё, только её. Его пальцы впились в ткань её плаща на талии.

– Отпусти, – прошептала она. Голос был тихим, без привычной стали, почти неуверенным. Но она не сделала ни малейшей попытки отстраниться сама. Её глаза, широко раскрытые, смотрели прямо в его серые. В них читалось смятение, неловкость и вопрос.

Данте медленно, будто преодолевая сопротивление невидимых пут, разжал пальцы. Но в тот миг, когда его руки ослабили хватку, её свободная рука вдруг потянулась к его лицу. Тонкие, сильные пальцы смахнули мокрую, чёрную прядь волос, упавшую ему на лоб. Её прикосновение было лёгким, как крыло бабочки, но оно обожгло его кожу. Пальцы дрогнули, когда случайно, на долю секунды, коснулись его щеки, сбегая вниз.

Неловкая пауза повисла между ними, густая, как пещерный туман, растянувшись на вечность. В конюшне было слышно только тяжёлое дыхание жеребца, шум дождя и их собственные сердца, колотящие где-то в висках. Потом она резко, почти грубо, отвернулась, отступив на шаг. Её щёки, обычно бледные, горели румянцем.

– Мастер Чжоу, – начала она, глядя куда-то в сторону, на стоптанные подковы в углу, голос снова стал ровным, деловым, но в нём слышалась лёгкая дрожь. – Он сказал, что прикуёт тебя к наковальне. Но только после того, как мы вернёмся с задания. С «Забытых руин». – Она сунула свёрток с леденцами обратно в его карман, не глядя на него. Её пальцы слегка дрожали. – Так что… Собирайся. Через час у ворот. Не опоздай. И… Надень плащ. Дождь не скоро закончится.

Она развернулась и быстро зашагала к выходу, скрывшись за завесой дождя, оставив Данте стоять в конюшне с бьющимся сердцем, вкусом яблока и ванили на губах и жгучим воспоминанием о прикосновении её пальцев к щеке.

«Забытые Руины» оправдывали своё название. То, что когда-то было могучим форпостом, теперь представляло собой лишь груды опавших камней, поглощённых джунглями. Лианы, как щупальца, обвивали остатки стен. Воздух был густым, влажным, пропитанным запахом гниющих листьев и древнего камня. Они пробирались сквозь заросли, ориентируясь по карте, выцарапанной на обрывке пергамента. Тишина стояла зловещая – ни птиц, ни зверей, лишь шелест листвы под их ногами.

Хэ Ин присела на корточки перед относительно сохранившимся участком стены, покрытой мхом и трещинами времени. Она провела пальцем вдоль почти невидимого шва в каменной кладке, сметая паутину и грязь. Её взгляд стал острым, анализирующим, полностью сосредоточенным на задаче. В этом состоянии она была неотразима – вся энергия сконцентрирована в точке.

– Здесь, – прошептала она. Её палец нажал на неприметный выступ, скрытый под слоем мха. Раздался сухой скрежет. Часть стены, размером с дверь, неожиданно съехала вбок, открывая узкий, тёмный проход. Оттуда потянуло запахом сырости. – Здесь должна быть ловушка. Старинная. Механическая. – Она зажгла маленький факел, бросив свет в черноту. В глубине на мгновение блеснули острые, стальные зубья, торчащие из пола и потолка. – Поэтому пойдём по одному. Минимум риска.

Данте заглянул в темноту, в мерцающий свет факела, выхватывавший ржавые лезвия.

– После тебя, – сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Но внутри всё сжалось. Мысль о том, что она там одна, перед лицом древней смерти…

Она бросила ему взгляд, полный немого, но красноречивого упрёка. «Дурак», – словно говорили её глаза. Но шагнула первой, исчезнув в чёрном проходе. Данте последовал за ней, стараясь дышать ровно, в такт её шагам, которые он слышал впереди. Темнота сгущалась, давила. Воздух был спёртым. Он видел только её спину в тусклом свете факела, слышал её дыхание.