Алое пламя

Dante OUR

Алое пламя

Послание от автора.

Для тех, кто не боится смотреть в бездну.

Говорят, если долго вглядываться в бездну, она начнёт вглядываться в тебя. А что, если в самой глубине этой тьмы можно разглядеть проблеск света? Удержите ли вы на нём взгляд?

Здесь, за гранью реальности, скрываются миры, недоступные взгляду.

Здесь таятся силы, что не должны оказаться в чужих руках.

И здесь бьются сердца, готовые ради любви сжечь дотла всё на своём пути.

Это – не просто история. Это путешествие сквозь разломы времени, сквозь пепел прошлого и хаос настоящего. Испытание, где одна ошибка может стать роковой. Путь, где боль и предательство рождают всепоглощающее пламя.

В этом мире за правду придётся заплатить забвением.

Решитесь ли вы сделать первый шаг?

Если готовы перелистнуть страницу…

Добро пожаловать в Сакурай!

Dante OUR

«Этот мир стёр меня из твоей памяти?

Он скоро будет стёрт с лица!»

Огромное багровое солнце, словно оплавленный слиток драгоценного металла, медленно скатывалось за зубчатый горизонт города Сакурай. Его последние невероятно длинные лучи цеплялись за шпили башен, заглядывая в узкие улочки, заливали тёплым, угасающим светом всё, что лежало внизу, у подножия Тихого холма.

Этот холм, как древний и молчаливый страж, возвышался на окраине, отделённый от суеты города полосой чахлого леса и каменистых пустошей. Он был немым свидетелем веков, хранителем тишины и особого, почти священного покоя.

На самой его вершине, там, где начиналась ровная площадка, словно специально выметенная невидимой рукой, раскинулась небольшая поляна. Трава здесь изумрудно-зелёная и мягкая, как бархат, несмотря на каменистую почву вокруг. А вид… Вид, открывающийся с этой поляны, был тем сокровищем, ради которого сюда поднимались.

Здесь, весь Сакурай лежал как на ладони – мозаика крыш от выцветшей черепицы трущоб до сияющей слюды элитных кварталов, петляющие ленты рек, тёмные пятна парков, и бесконечные, уходящие в дымку линии стен и дорог.

Вечер преображал этот вид, окрашивая его в меланхоличные тона заката, зажигая первые огоньки, превращая город в гигантский, дышащий организм, засыпающий под нежным покрывалом сумерек. Особенно красив, он был в этот час, когда день сдавал свои права ночи, и мир замирал в мгновении перехода.

Именно в этот час, когда тени начали удлиняться, сливаясь в единую массу у подножия холма, на поляну поднялись двое.

Они шли легко, несмотря на крутизну склона, их шаги не оставляли глубоких следов в траве – привычка, отточенная годами опасных вылазок.

Данте и Хэ Ин.

Имена, которые в городе произносили с трепетом и уважением, а в иных местах – со страхом и ненавистью. Охотники S-ранга. Не обычные люди, а стихия, они, как последние арбитры в спорах с существами из миров за гранью понимания.

Их боевая форма, обычно сияющая или мрачная в зависимости от задачи, сейчас была заменена на практичную, но удобную одежду – прочные тёмные брюки, мягкие туники, тёплые плащи: чёрный у Данте и белоснежный у Хэ Ин. На случай вечерней прохлады. Здесь, на вершине, они сбрасывали с себя бремя рангов и ожиданий.

Это было их место.

Они всегда приходили сюда, когда мир за стенами гильдии становился слишком громким, слишком жестоким, слишком сложным. Когда душам, привыкшим к рёву битвы и шёпоту заклинаний, требовалась тишина и присутствие друг друга.

Данте, высокий, широкоплечий, с чёрными, всегда чуть растрёпанными волосами и острым, как клинок, взглядом серых глаз, сейчас казался спокойным, почти безмятежным.

Хэ Ин, стройная и гибкая, как ивовый прут, с каскадом серебристых волос, спадавших на плечи, и глазами того же цвета, излучала тихую, сосредоточенную умиротворённость. Она шла чуть позади, её пальцы невольно тянулись к небольшому предмету, скрытому в складках её плаща.

Они подошли к знакомому месту у края поляны, где возвышался приземистый, покрытый лишайником валун. На его относительно гладкой стороне, обращённой к городу, были вырезаны две буквы – угловатая «D» и изящная «H», переплетённые вязью неуклюжих, но искренних сердец. Работа Данте, выполненная много лет назад, в порыве юношеского чувства, которое тогда ещё он стеснялся назвать любовью.

Возле валуна, будто специально выросшее для завершения композиции, стояло дерево. Оно не было гигантом, но его стройный ствол, тёмный, почти чёрный, уходил вверх с грацией и силой. Это была вишня. Но не простая. Её ветви, раскинутые широким шатром, были усыпаны алыми цветами. Глубокого, насыщенного, почти пугающего кровавого оттенка. Они густо покрывали ветви, словно дерево было обрызгано или даже омыто живой кровью.

Этот цвет, контрастируя с тёмным стволом и синевой наступающих сумерек, создавал ощущение одновременно прекрасное и жуткое. Лепестки иногда опадали, медленно кружась в почти безветренном воздухе, ложась на траву кровавыми каплями.

Данте, не говоря ни слова, принялся за привычное дело. Он собрал сухие ветки, валявшиеся под сенью алой вишни – удивительно, но под ней всегда находилось достаточно хвороста, сухого и готового к костру.

Он сложил их аккуратным шалашиком в небольшом углублении у подножия валуна, подальше от корней дерева. Его движения были точными, выверенными годами выживания в диких местах. Затем, он высек искру кремнем и кресалом – магия здесь казалась неуместной, оскверняющей их тихий ритуал.

Первая искра упала на сухой мох, затлела, затем робкий язычок пламени лизнул тонкую веточку, потом другую. Костёр разгорался медленно, но, верно. Его оранжево-золотистые языки начали танцевать, отбрасывая длинные, пляшущие тени на валун с инициалами и на лицо Хэ Ин.

Хэ Ин тем временем устроилась на своём привычном месте – на небольшом лоскуте плотной ткани, расстеленном на траве у самого валуна, спиной к вырезанным буквам. Она подтянула колени к груди, обхватив их руками, и устремила взгляд на Данте, наблюдавшего за рождением огня.

В её тонких, ловких пальцах, обычно сжимавших рукоять знаменитого меча «Астрал», вертелся амулет. Он был небольшим, тёплым на ощупь, словно живым. Он был сделан из тёмного, почти чёрного дерева, в котором были инкрустированы тончайшие серебряные нити, образующие сложный, гипнотизирующий узор, напоминающий то ли замкнутую спираль, то ли глаз. В самом центре, в месте схождения линий, мерцала крошечная точка рубина.

Хэ Ин перебирала его пальцами, гладила поверхность, словно успокаивая тревожное чувство, таившееся глубоко внутри. Её глаза отражали пламя костра, но в их глубине было что-то отстранённое, задумчивое, будто она прислушивалась к тишине холма, пытаясь уловить в ней что-то важное, невысказанное.

Данте, убедившись, что костёр устойчив и не потухнет, отряхнул руки и уселся рядом с Хэ Ин, плечом к плечу. Тепло от огня и от его тела было осязаемым в наступающей вечерней прохладе. Он вздохнул, и его взгляд, обычно такой острый и оценивающий, смягчился, стал тёплым, обращённым в прошлое.

– Помнишь, – его голос, обычно звучный и командный, сейчас звучал тихо, почти задушевно, сливаясь с потрескиванием дров, – когда мы пришли сюда в первый раз? Кажется, мы тогда только выполнили тот дурацкий контракт с гоблинами в канализации. Пахли потом, гнилью и триумфом новичков. – Уголки его губ дрогнули в полуулыбке. – А я, такой важный, разложил здесь жалкие сухари и объявил это «романтическим пикником с огоньком». Тогда ещё мы были просто друзьями…

Хэ Ин ответила не сразу. Она всё так же вертела амулет, её взгляд скользнул по его лицу, затем вернулся к танцующему пламени. В её серебристых глазах мелькнула тень иронии, смешанной с нежностью.

– А я тогда назвала тебя дураком, – её голос был тихим, но отчётливым, как звон хрусталя. – Полным… Безнадёжным… Дураком. – Она сделала паузу, и на её губах появилась едва заметная, печальная улыбка. – Как всегда была права…

Данте ухмыльнулся шире, глубокая складка легла у рта. Он не стал спорить, лишь потянулся к своей походной сумке из прочной, потёртой кожи, стоявшей у другого бока валуна. Покопался внутри минуту, с шумом передвигая содержимое – свёрток с едой, запасные ремни, маленький свёрток с целебными травами.

Наконец, с лёгким победным кряхтеньем, он извлёк два простых, но изящных бокала и плоскую фляжку из тёмного металла, украшенную тонкой гравировкой в виде виноградной лозы.

Пробка была туго заткнута воском. Данте ловко сковырнул его ногтем, вытащил пробку, и в воздухе тут же повис густой, терпкий аромат выдержанного вина, смешавшийся с дымком костра. Он налил тёмно-рубиновую жидкость в бокалы почти до краев и протянул один Хэ Ин.

Она на мгновение остановила верчение амулета, взяла бокал, чувствуя его прохладу пальцами. Их взгляды встретились над пламенем костра – в его серых глазах было тепло и приглашение к моменту покоя, в её – глубокая, не всегда читаемая задумчивость.

Она поднесла бокал к губам и отпила небольшой, элегантный глоток. Вино было насыщенным, с нотами ягод, дуба и едва уловимой горчинкой, идеальным для прохладного вечера. Данте тоже отпил, его взгляд блуждал по огням засыпающего города внизу.

И вдруг Хэ Ин застыла. Бокал замер у её губ. Её пальцы сжали ножку бокала так, что побелели костяшки. Взгляд, секунду назад задумчивый, стал остекленевшим, уставившимся не на город, не на костёр, а в отражение вина в её бокале. В искривлённой поверхности жидкости, в игре бликов от костра, что-то мелькнуло. Не отсвет, не случайную тень. Что-то иное. Что-то зловещее.

Она медленно, очень медленно опустила бокал. Глаза, широко раскрытые, были полны первобытного, животного ужаса, который предшествует осознанию. Она не кричала. Она даже не шевельнулась. Просто прошептала, и её шепот был громче любого крика во внезапно сгустившейся тишине, заглушившей даже треск костра:

– Данте… – Она повернула к нему голову, движение было неестественно медленным, как в кошмаре. – Тут что-то не так… Не просто не так… Здесь…

Она не успела договорить. Воздух над поляной содрогнулся. Не гром, не взрыв – это был звук трескавшейся ткани самой реальности. Звук, от которого заложило уши и сжалось сердце, звук первозданного разрушения.

И в небе, прямо над ними разверзлась трещина.

Она была подобна удару гигантского, невидимого топора по хрустальному куполу мира. Длинная, зигзагообразная, она рванула лазурь неба снизу вверх. Её края извивались, как живые, изрыгая пульсирующую, сгущающуюся тьму. И из этой тьмы, из самой сердцевины разлома, вырывались чёрные искры. Густо-чёрные, как угольная пыль, но при этом ослепительно яркими в своём мраке.

Они выстреливали во все стороны, пожирая свет вокруг себя, оставляя за собой короткие шлейфы сгустившейся тени. Это было похоже на то, как ночь метала молнии, отрицая само существование дня. Воздух вокруг трещины дрожал и плавился от невыносимой концентрации чужой энергии.

Одна из таких искр, размером с кулак, сорвалась с неистового потока и, описав короткую, смертоносную дугу, понеслась вниз, к вершине холма. Цель её казалась случайной, но зловеще точной. Она ударила в центр валуна с вырезанными инициалами «D» и «H».

Глухой хруст, как будто ломалась не скала, а гигантская кость. Валун, простоявший здесь века, символ их связи, их прошлого, развалился пополам. Ровно по линии, разделившей сплетённые буквы.

Камни, еще тёплые от дневного солнца, рухнули на траву, раздавив цветы алой вишни, обнажив грубый, свежий излом. Чёрная искра, исполнив свое дело, с шипением погасла, оставив после себя лишь стойкий запах озона и горячего камня.

Трещина в небе в ответ на это действие расширилась. Она не просто стала больше – она распахнулась, как пасть чудовища. Края её закручивались внутрь, в бездонную черноту, из которой теперь не просто сыпались искры, а лился поток тьмы, как чёрный дым. И из этого дыма, из самой сердцевины разлома, шагнула фигура.

Воин.

Он был облачён в доспехи, но они не были похожи на обычные, из стали. Они казались отлитыми из самой ночи, из первозданного мрака доисторических пещер. Чёрные. Нет. Не просто тёмные, а абсолютно чёрные, поглощающие любой намёк на свет, который ещё оставался в умирающем дне.

Доспехи были массивными, угловатыми, покрытыми шипами и лезвиеобразными выступами, но при этом двигались как единое целое, без скрипа, без стука, лишь с тихим шелестящим звуком, похожим на шорох крыльев гигантской летучей мыши.

На голове – шлем, увенчанный огромными, изогнутыми рогами, похожими на рога исполинского, адского быка. Лица не было видно – лишь глубокая, непроглядная тьма за узкой прорезью в шлеме. И всё его облачение было покрыто рунами. Сотнями, тысячами крошечных, светящихся рун. Свет их был тускло-багровым, как запёкшаяся кровь, как тлеющие угли в пепле. Они пульсировали, перетекали по поверхности чёрного металла, как живые паразиты, создавая жуткую, постоянно меняющуюся картину.

Эти руны не защищали – они связывали, они питались, они призывали что-то из глубин разлома. От воина исходило не просто присутствие – исходила тяжесть. Тяжесть, давящая на разум, на душу, на само пространство вокруг.

Воздух вокруг него колыхался, как над раскалённой пустыней, но вместо тепла он источал леденящий холод небытия. Это было воплощение древнего, абсолютного зла, пришедшего не завоёвывать, а уничтожать.

Инстинкт сработал быстрее мысли. Данте, забыв про вино, про разбитый камень, про весь мир, одним молниеносным движением оказался на ногах. Его тело, ещё секунду назад расслабленное, превратилось в сжатую пружину, готовую к удару.

Он бросился вперёд, не раздумывая, не оценивая шансы – его единственной мыслью было встать между этим кошмаром и Хэ Ин. Он заслонил её собой, широко расставив ноги, руки сжаты в кулаки, хотя оружия при нём не было. Его ярость, ярость защитника, сверкала в глазах ярче любого пламени. Он был готов рвать, бить, умирать, лишь бы этот некто не коснулся её.

Воин, казалось, не обратил на него никакого внимания. Его шлем едва повернулся, тёмная прорезь шлема обратилась на Данте, как по ничтожному насекомому. И он просто… Махнул рукой. Словно отмахнулся от назойливой мухи. Движение было плавным, почти небрежным.

Но эффект был сокрушительным. Невидимый, но абсолютно физический удар чудовищной силы обрушился на Данте. Он не успел даже вскрикнуть. Его отбросило, как тряпичную куклу, через всю поляну. Он пролетел по воздуху несколько метров и с глухим стуком врезался в одну из половин расколотого валуна. Боль пронзила спину, сбило дыхание, в глазах потемнело.

Он рухнул на землю, заваленный обломками камня, сдавленный невыносимой тяжестью – это был гнёт бессилия перед абсолютным превосходством.

Воин неспешно, с той же ледяной невозмутимостью, повернулся к Хэ Ин. Она сидела всё там же, на своём лоскуте ткани.

Амулет всё ещё был зажат в её руке, но теперь он светился. Тот самый крошечный рубин в центре излучал тревожный, пульсирующий багровый свет, отражаясь в её широких, полных ужаса глазах. Она не пыталась встать. Она не пыталась бежать. Она была парализована не страхом, а самой сущностью приближающегося кошмара.

Он подошёл к ней. Не шагами – скорее скольжением, будто пространство подчинялось его воле, сокращая дистанцию. Он навис над ней, багровые руны на его доспехах вспыхнули ярче, окрашивая её бледное лицо в зловещие тона. Его рука в чёрной, шипастой перчатке протянулась. Он схватил Хэ Ин за горло.

И в момент прикосновения пространство исказилось. Не просто дрогнуло – оно взвыло. Казалось, две несовместимые, враждебные друг другу реальности столкнулись в одной точке. Вокруг руки воина и шеи Хэ Ин воздух закипел вихрями невидимой энергии. Появились блики, как от раскалённого металла, но холодные, высасывающие тепло.

Звук был невыносимым – высокий, режущий визг, смешанный с низким, давящим гудением, как будто сама ткань мироздания рвалась, сопротивляясь противоестественному контакту.

Багровый свет амулета в руке Хэ Ин вспыхнул ослепительно ярко, болезненно, словно пытаясь защитить свою хозяйку, но под напором чужеродной мощи он лишь трепетал, как пламя на ветру.

Энергии, абсолютно чуждые, не предназначенные для сосуществования, яростно противясь собственной природе, сталкивались в микроскопической точке соприкосновения чёрной перчатки и нежной кожи.

Из-под шлема воина донёсся голос. Он не был громким. Он был поглощающим. Он звучал не в ушах, а прямо в сознании, в самой глубине души. Голос, лишённый эмоций, как скрежет камней под ледником, холодный и безжалостный, как пустота между звёздами.

– Ты ключ, – прозвучало в их головах, заставляя мозг сжиматься от боли. – Ключ к его будущей силе. Твоя сущность… Ваша связь с ним… Питает его потенциал. – Взгляд невидимых глаз скользнул в сторону Данте, который, превозмогая боль и давление, пытался подняться из-под обломков, его лицо было искажено яростью и ужасом. – Не будет тебя… Не будет его силы. Цепь разорвётся. Он станет… Никем. Ничем.

Хэ Ин не кричала. Она не могла. Рука, сжимавшая её горло, перекрывала жизнь, энергию, саму возможность сопротивления. Её глаза, полные страха и понимания, встретились со взглядом Данте. В них была не мольба о спасении, а отчаянная, предсмертная тоска. Прощание.

– НЕТ! – Рёв Данте сорвался с губ, хриплый, раздирающий горло, полный такой ярости и отчаяния, что даже костёр, казалось, отпрянул. Он рванул вперёд, спотыкаясь о камни, забыв про боль, про невозможность, про всё на свете. – ТЫ НЕ ЗАБЕРЁШЬ ЕЁ! Я НЕ ПОЗВОЛЮ! Я… – Он бежал, протягивая руки, готовый вцепиться в чёрные доспехи, вырвать, разорвать, уничтожить…

Но воин не ждал. Его свободная рука описала в воздухе короткий, сложный жест. Багровые руны на его доспехах вспыхнули ослепительно от напряжения. И прямо перед ним, в метре от того места, где он стоял, держа Хэ Ин, разверзлась новая трещина. Это была локальная аномалия. Небольшая, около двух метров в диаметре, она возникла с резким, хлопающим звуком лопнувшей плёнки. И мгновенно превратилась не просто в дыру, а в воронку. Воронку из искажённого, мерцающего всеми цветами хаоса пространства.

Она закручивалась с бешеной скоростью, издавая свист, затягивающий саму реальность вокруг. Трава под ней вырвалась с корнем и исчезла в вихре, лепестки алой вишни понеслись к ней смерчем, пламя костра наклонилось, вытягиваясь длинными языками в эту пожирающую бездну.

С тем же леденящим безразличием он бросил Хэ Ин в эту воронку. Не толкнул, не отправил – именно бросил, как ненужную, изношенную тряпичную куклу. Её лёгкое тело понеслось к вращающейся черноте.

Она успела. В последний миг, когда её уже затягивало неумолимой силой, когда багровый свет амулета в её сжатой руке погас, поглощённый хаосом, она открыла рот. Одно слово, сорвавшееся с губ, полное такого невыразимого страха, любви и отчаяния, что оно пронзило рёв воронки и гул разлома, достигнув Данте как ледяной кинжал:

– Данте…

Их взгляды встретились в последний раз. В её серебристых глазах, уже наполовину поглощённых мерцающим хаосом воронки, не было надежды. Только чистый, первозданный страх. Страх перед неведомым, перед исчезновением, перед вечной разлукой. Последний взгляд.

И она исчезла.

С резким, сухим, окончательным хлопком, как будто лопнул огромный мыльный пузырь реальности. Воронка схлопнулась мгновенно, как будто её и не было. На месте, где только что была Хэ Ин, осталось лишь лёгкое дрожание воздуха, да несколько алых лепестков, медленно опускающихся на пустую ткань, пропитанную вином.

Воин не оглянулся. Не взглянул на Данте, который замер в нескольких шагах, его рывок оборвался, лицо покрыла маска невыразимого ужаса. Чёрная фигура просто шагнула вперёд, туда, где секунду назад была воронка. Пространство перед ним снова дрогнуло, открыв крошечный, мгновенный разлом – как дверь. Он шагнул в него – и исчез. Разлом схлопнулся с тем же безжизненным хлопком. Исчез, как и воронка, как и Хэ Ин.

Тишина.

Гнетущая, абсолютная, звенящая тишина.

Даже костёр перестал трещать. Воздух больше не дрожал. Трещина в небе начала сжиматься. Чёрные искры погасли. Разлом медленно, неохотно стягивался, как заживающая рана, оставляя после себя лишь мёртвую полосу на небе, где не было видно звёзд.

Зловещие руны на доспехах воина, багровый свет амулета – всё исчезло. Остался только ветер, внезапно поднявшийся и завывающий в ветвях алой вишни, да потрескивание огня, казавшегося теперь жалким и ненужным.

Данте стоял неподвижно. Потом медленно, очень медленно, обернулся, оглядывая поляну. Его взгляд скользил по разбитому валуну, по пустому месту, где сидела Хэ Ин, по алому лепестку, упавшему на пролитое вино, по костру, по дереву… Он шагнул. Ещё шаг. Он метался из стороны в сторону, как загнанный зверь, его глаза дико оглядывали пространство.

Руки, сжатые в кулаки, тряслись. Он подбежал к тому месту, где исчезла Хэ Ин, встал на колени, вцепился пальцами в землю, в траву, словно пытаясь нащупать порог, дверь, хоть что-то. Он водил руками по воздуху, где была воронка, ища малейшую рябь, малейший след магии, тепла, присутствия.

Ничего. Абсолютно ничего. Воздух был холодным и пустым. Земля – просто землёй. Ни запаха озона, ни остатков энергии, ни шёпота портала. Даже следов борьбы – только помятая трава и пролитое вино.

Он встал. Снова огляделся. Его грудь тяжело вздымалась, но звука не было – дыхания не хватало. Он поднял голову к небу, к той тёмной полосе, где был разлом. Ничего. Только первые, холодные звёзды, выглянувшие сквозь пелену ужаса. Он повернулся к городу – огни горели, как ни в чём не бывало. Жизнь шла своим чередом. Никто внизу не знал, что только что случилось. Никто не знал, что Хэ Ин больше нет.

И тогда силы оставили его. Колени подкосились. Он упал на них, как подкошенный. Голова бессильно упала вперёд. Плечи затряслись. Сначала тихо, почти беззвучно. Потом громче. Тело содрогалось в безмолвных рыданиях, которые не находили выхода в крике.

А потом пришли слёзы. Не тихие капли, а поток. Горячий, солёный, неудержимый. Они текли по его лицу, падали на траву, на его сжатые в бессильной ярости кулаки, смешиваясь с землёй и пеплом угасающего костра.

Он потерял. Он потерял всё. Смысл. Свет. Половину своей души. Тихое место, где можно было просто быть. Будущее, которое они, пусть тайком, но строили. Всё рухнуло в один миг, расколотое, как тот валун с их инициалами.

Он потерял всё в этот день. И тишина холма, нарушаемая лишь завыванием ветра и его сдавленными рыданиями, была громче любого рёва апокалипсиса. Над поляной, укрытой мраком ночи, кружились лишь алые лепестки вишни, падая на пустоту, где ещё недавно сидела девушка с серебристыми глазами, в белоснежном плаще, вертевшая в руках свой амулет.

То, что было до…

Воздух над Академией Гильдии Охотников загустел от пыли, смешанной с запахом раскалённого металла из кузниц, сладковатым дымком священных благовоний из главного зала и потом сотен человек, собравшихся во внутреннем дворе. В этот день солнце особенно пекло.

Сегодня был день испытаний для новобранцев – нескончаемый, шумный, и нервный поток. Юноши и девушки, мечтавшие вступить в ряды элитных охотников на нечисть и чудовищ, толпились у тренировочных площадок.

Их лица напряжены, глаза горят смесью страха и надежды. Звон стали, крики инструкторов, одобрительные или насмешливые возгласы наблюдателей – всё сливалось в оглушительный гул, бивший по ушам.

В тени высокой каменной стены, прислонившись к просмоленной бочке с водой, стоял шестнадцатилетний Данте. Высокий для своих лет, широкоплечий, с вечно растрёпанными, как воронье гнездо, чёрными волосами, он наблюдал за суетой с видом пресыщенного зрителя. Серые глаза, обычно острые и насмешливые, сегодня были едва открыты из-за усталости и скуки.

На его простой холщовой рубахе и штанах проступали тёмные мокрые пятна – следы недавней «вахты». Наказание. За «небольшой инцидент» в библиотеке Академии, который, конечно же, был совершенно случайным.

Всего лишь неудачно брошенная спичка рядом с полкой древних свитков… И теперь вместо изучения техник боя или оттачивания магических навыков, которые он, впрочем, предпочитал осваивать интуитивно, а не по учебникам, он был обречён таскать тяжеленные вёдра воды из колодца к кузнечным горнам на краю двора два месяца. Ощущение унизительной рутины не покидало его ни на секунду.

Он лениво переводил взгляд с группы юнцов, тщетно пытавшихся синхронно выполнить базовый блок, на другую, где инструктор с лицом, напоминавшим разъярённого бульдога, мастер Чжоу, орал на кого-то, заставляя повторять удар снова и снова.