Побочный эффект

– Зачем притащился?

– Посмотреть на твой зоопарк, – мгновенно отозвался Уваров.

– И как тебе?

– Шумно.

– Это мы ещё самых буйных успокоили, – рассмеялся начальник отдела и пожал Ивану руку. – Привет.

– Привет.

Майор Карпов был из тех, кто относился к Уварову с искренним уважением – и как к детективу, и как к человеку. В гости они друг к другу не ходили, но отношения можно было назвать дружескими.

– Из-за Мирам приехал?

– Ну, не из-за этих же придурков.

Иван вопросительно поднял брови. Карпов правильно понял намёк и кивнул:

– Продолжим в моём кабинете.

Где не было лишних ушей, в том числе – электронных, за это отвечала специальная система, которую для майора достал Иван, потому что своим специалистам Карпов не доверял.

– Что с Мирам?

– Разлом, – пожал плечами Уваров. Но тут же добавил: – Но неочевидный разлом.

– Почему неочевидный? – не понял полицейский. – Там же без экспертизы всё понятно.

– Я был знаком с Мирам. И я знаю, что она ни за что бы не перешагнула «барьер 66».

– На кладбищах целые аллеи тех, кто высчитывал каждый процент, но всё равно оказался по ту сторону барьера.

– Не про Мирам, – покачал головой Уваров.

– Уверен?

– Абсолютно.

– Чего ты хочешь? – перешёл к делу Карпов.

– Неочевидный разлом – это палёный генофлекс, – выдал очевидную истину Уваров. – Мне придётся обсудить этот вопрос со всеми крупными поставщиками, но к уродам я не пойду.

Майор мрачно кивнул.

– Скажи им, чтобы дали знать, что и как.

Под «уродами» Уваров имел в виду группировку «Посбон», одну из крупнейших в городе. Она состояла из маридов, отношения с которыми у Ивана были далеки от идеальных, вот и приходилось прибегать к услугам посредника. Впрочем, не в первый раз.

– Будешь должен, – улыбнулся Карпов.

– Как обычно.

– Как обычно… – Майор бросил взгляд на подавший голос коммуникатор, нажал кнопку «Перезвоню» и медленно продолжил: – Не думаю, что эта дрянь – если она существует – идёт от Шамиля. «Посбон» с поставщиками жёстко работает, не хотят палиться с палёным. У них, конечно, есть связи наверху, их прикроют… Но прикроют от кого угодно, кроме Биобезопасности. Особенно учитывая твои отношения с Шамилем. С вами мариды проблем не хотят, поэтому жёстко прессуют поставщиков. У них ни разу не было палёного генофлекса.

– Я знаю, – кивнул Иван, гоняя зубочистку из одного уголка рта в другой. – Но пусть скажут.

– Хорошо. Это всё?

– Почти. – Уваров поморщился. – Меня смущает, что я ничего заранее не знал о том, что возможно появление партии палёного генофлекса.

– А обычно знаешь?

– Обычно ходят слухи, а тут – тишина.

– По шапке получил?

– По шапке не получил, у нас другие отношения. Но меня смущает…

Иван намеренно замолчал, и Карпов понял почему.

– Я тоже ничего не знал. – Майор выдержал пристальный взгляд детектива первого класса и повторил: – Я ничего не знал, никаких намёков от осведомителей. К тому же ты сам до конца не уверен, что речь идёт о палёном генофлексе.

– И это меня тоже смущает.

– Что ты имеешь в виду?

– Если никто из нас не слышал, что в город идёт палёный генофлекс, может, дело не в нём?

– А в чём?

Уваров вздохнул и посмотрел Карпову в глаза. Молча посмотрел.

///

Выйдя из отдела полиции, Кармини, в отличие от большинства освобождённых участников потасовки, не стал торопиться оказаться от него подальше: не двинул прочь быстрым шагом, а то и вовсе бегом, как поступили гоблины; не прыгнул в заранее вызванное такси, как вампиры; не залез в кузов пикапа, попутно обнимаясь с встречающими друзьями, как лохматый огр. Выйдя из отдела, Кармини остановился, вытащил из кармана умные очки, но надевать не стал, держал в руке, разглядывая улицу без подсказок программы дополненной реальности. Разглядывая так, словно впервые здесь оказался и хотел увидеть её настоящую, такую, какая она есть на самом деле. Или же так, словно давно здесь не был и вспоминал старые дома, одновременно подмечая случившиеся изменения – то был странный взгляд.

– Чего раскорячился?

– Ходить забыл?

– Дай пройти!

Мимо Габриэля прошагали освобождённые мариды, причём один из них нарочно толкнул мужчину плечом, но ответа не последовало. Кармини надел очки, отказался от мгновенно поступившего предложения: «Вызвать такси? Да. Нет» и медленно пошёл вверх по улице. На этот раз – изучая её сквозь пелену подсказок приложения дополненной реальности.

«Предупреждение! Вы находитесь в Миле Чудес, районе с аномально высоким уровнем уличной преступности и минимальным количеством систем наблюдения. Если у вас нет веских причин оставаться, пожалуйста, покиньте Милю Чудес, чтобы не стать жертвой…»

Убрать это предупреждение было невозможно, только перевести в разряд «прочитанное», после чего оно превратилось в красный треугольник с восклицательным знаком внутри, который неспешно мигал в правом верхнем углу экрана умных очков. И будет мигать до тех пор, пока геолокация не покажет, что Кармини покинул опасный район. Приложение дополненной реальности умело быть настойчивым. Но одновременно умело быть полезным: «Повторяющихся лиц не зафиксировано, проявление интереса не зафиксировано, физическая слежка исключена…»

Система постоянно сканировала окружающее пространство в поисках возможных угроз и после её доклада Габриэль был уверен, что за ним никто не следовал. Что же касается слежки электронной, по камерам, коммуникатору или идентификационному чипу, она Кармини не беспокоила: камера не способна подкрасться сзади и дать по голове дубинкой. А скрывать своё местонахождение он пока не собирался.

Вошёл в подъезд – вход со двора, дверь с виду обшарпанная, но усиленная, способна выдержать выстрел из гранатомёта, по лестнице поднялся на третий этаж, открыл дверь в квартиру – с виду дешёвую дверь, но тоже усиленную, причём бронированные листы защищали всю выходящую на площадку стену, и оказался в большой четырёхкомнатной квартире, обставленной в стиле начала ХХ века. Все окна выходили на улицу, но они только выглядели ненадёжными, в действительности их было так же трудно пробить, как входную дверь. Поэтому Кармини спокойно уселся напротив «французского» окна в кресло-качалку, вновь снял очки и уставился на оживлённую улицу. И молчал до тех пор, пока в гостиную не вошла хрупкая большеглазая девушка. Впрочем, он и тогда не проронил ни слова и даже не обернулся на тихий звук шагов. Девушка же остановилась в дверном проёме, некоторое время смотрела на старика, затем негромко осведомилась:

– Как поужинал? – И нужно было постараться, чтобы уловить в её голосе иронию.

– Неплохо, – коротко ответил Габриэль. И начал набивать трубку ароматным табаком.

– Десерт понравился?

Ответ прозвучал не сразу. Кармини раскурил трубку, с наслаждением попыхтел ею и улыбнулся:

– Ты научилась шутить?

– Тебя это беспокоит?

– Меня это радует. Многим людям до самой смерти не суждено овладеть этим искусством.

– Я в это не верю.

– Во что?

– Если их чувство юмора не совпадает с твоим, это не значит, что его у них нет.

Кармини пыхнул трубкой несколько раз.

– Чувство юмора или есть, или нет. Третьего не дано.

– Люди разные. Одна и та же шутка кого-то насмешит, а кого-то покоробит.

– Научившись спорить, ты порой делаешься невыносимой.

– Раньше тебе нравилось спорить со мной, – обронила девушка.

– И теперь нравится, однако в моём возрасте ночь в полицейском участке несколько… выматывает. – Он помолчал. – Я устал.

– Извини, я не подумала. – Прозвучало искренне.

Габриэль выбил трубку и спросил:

– Встречалась с кем-нибудь?

– Говорила с Весёлым Бобом.

– Только с ним?

– Ко второму не успела – его биотерминал оказался заперт.

– И что Боб?

– Пока не могу сказать точно. Он согласился сделать вилди на базе человека, но это мог быть обманный манёвр. Стиль поведения скорее подходящий. Что же касается внешности…

– Он наверняка изменил внешность, – резко перебил девушку Кармини.

Джада выдержала паузу, показывая, что поведение мужчины ей не по нраву, но продолжила прежним тоном:

– Чтобы сделать окончательный вывод, я должна повидаться со вторым фрикмейстером. – И повернулась. – Я буду в своей комнате.

Габриэль не ответил, покачиваясь в кресле и бездумно глядя на старую московскую улицу.

День, который начало

– Не ожидал встретить тебя у Оберона.

– Я захожу к нему не часто, – промурлыкала Бесс, плотнее прижимаясь к Ивану. – У него действительно хороший фрикмейстер.

– Ты же ходишь к Паскалю.

– Фрикмейстер Оберона лучше разбирается в наших маленьких вампирских делах… – Бесс приподнялась на локте и с весёлым удивлением посмотрела Уварову в глаза: – Ты ревнуешь?

– Тебя это удивляет?

– Я… – Вампиресса выглядела смущённой. Искренне смущённой. – Я никогда не задумывалась, что ты можешь ревновать, наверное, потому что… – Короткая пауза. – Наверное, потому что поводов не было… и нет.

– Я знаю, что нет, – спокойно ответил Иван. – Не сомневаюсь.

– Тогда чем ты был недоволен, увидев меня у Оберона?

– Я…

Он уже пожалел, что затеял этот разговор, лихорадочно продумывал удобоваримый ответ, но вампиресса не позволила Ивану солгать: приложила указательный палец к его губам и прошептала:

– Я знаю твою мимику, а поскольку ты не ревновал, значит, был недоволен, увидев меня в 811.

– Я зашёл к Оберону по делу, – помолчав, ответил Уваров. – Поэтому мне не понравилось, что я застал тебя у него: от моих дел лучше держаться подальше.

Так он сказал, что хочет уберечь вампирессу от того дерьма, которым обязан заниматься по службе. Бесс поняла, вновь прижалась и потёрлась щекой о его грудь.

– Мы встретились там случайно. Во всех смыслах.

– И ты не говорила, что бываешь у Оберона.

– Он тебе не нравится?

– Он скользкий.

– Мы в Миле Чудес, мой хороший, тут все скользкие.

– Есть особенно скользкие.

– Все вампиры? – Она спросила без обиды, можно сказать, грустно пошутила, показав, что знает, как к её сородичам относятся обыкновенные люди, но Уваров ответил сразу и твёрдо:

– Нет. – Пауза. И следующая фраза показала, что он искренен: – Все, кроме тебя.

– Чем же я выделяюсь?

– Ты – особенная.

– Для тебя, – уточнила Бесс.

– Для всех, – не согласился Иван. – Когда люди на тебя смотрят, они замирают.

– Потому что я красивая?

– Потому что ты особенная.

Он нежно провёл кончиками пальцев по щеке вампирессы и поцеловал. Очень крепко. В полные пунцовые губы. Поцеловал, с наслаждением ощущая её ответ, её желание, её страсть… А ещё почувствовал, как она, продолжая горячий поцелуй, оказалась сверху и медленно, очень-очень медленно опустилась на него. Уваров нежно провёл рукой по её налитой груди, мягко убрал упавшие на лицо волосы и, глядя вампирессе в глаза, прошептал:

– Я очень тебя люблю, Бесс.

– Я люблю только тебя, – ответила она. – Только тебя…

///

Четыре года…

Много это или мало? Зависит от обстоятельств. Для кого-то каждый день тянется неделей и время становится серой хмарью за окном, не меняющейся до тех пор, пока не исчезнут заполонившие небо тучи. А они не исчезают, и время, кажется, тоскливо топчется на месте неподвижными стрелками часов. Для других оно скачет игривым солнечным зайчиком, прыгая то на метр, то на сотню, то на целый километр вперёд – моргнуть не успеешь, как позади остались лето, осень с зимой, весна и снова наступает лето… Но и для тех, и для других стрелки часов движутся с одинаковой скоростью, и те, и другие однажды остановятся и с недоумением произнесут: «Неужели прошло четыре года?»

Четыре года…

Уваров не заметил, как они пролетели, потому что в счастье не считаешь минуты – в счастье живёшь. В него погружаешься, чувствуя, что способен абсолютно на всё. А то, что оказался в счастье, не нужно подтверждать или узнавать, это не теорема, которую нужно доказывать, не прагматичное решение, которое принимаешь, тщательно обдумав и взвесив все обстоятельства, – это волна невероятных эмоций, что накрывает тебя с головой и которую ни с чем не спутаешь. Даже если никогда раньше не переживал ничего подобного. Это особый мир, принадлежащий только тебе и ей, потому что счастья для одного не бывает. Именно так и получилось у Ивана: увидев Бесс, он замер, не в силах оторваться от её взгляда, не зная, что сказать и как себя вести, но точно зная, что шёл именно к ней. Шёл всю жизнь.

Четыре года…

Тем летом движение «Кодекс Дарвина» вошло в полную силу, о нём говорили в новостях и на улицах, со злобой и восхищением, с презрением и уважением. Все понимали, к чему призывают дарвинисты, и, несмотря на все усилия и слаженную работу пиар-служб и скупленных по всему миру журналистов, корпорациям не удалось представить движение античеловеческим.

«ГЕНОФЛЕКС – ЭТО ЛЕКАРСТВО! СКАЖИ ПОБОЧНОМУ ЭФФЕКТУ НЕТ!»

И многие соглашались, поскольку считали неправильным изменять природу человека. В речах Паладина – таинственного пророка и духовного лидера сторонников Теории эволюции – люди слышали то, что хотели слышать, и открыто говорили, что он прав. Тем летом движение поддерживало две трети населения Земли, и дарвинисты решили, что настало их время. Им стало мало лозунгов и пропаганды… А может, не им, не всем им, а только лишь фанатикам из наиболее радикального крыла – именно так говорил потом Паладин: во всём виноваты фанатики. Но правда это или нет, никто никогда не узнает. А тем летом «дарвинисты» перешли от настырной, но безобидной и даже дружелюбной агитации к прямой агрессии, почему-то решив, что, запугав людей, они заставят их отказаться от всех тех благ, которые даёт побочный эффект.

Всё началось с нападок: фанатики подвергали публичному унижению очевидных фриков, высмеивали их, прогоняли с улиц. Полукоты, гоблины, орки, вампиры – все, кто выделялся и привлекал внимание, стали целью атак. Их не избивали, но выказывали презрение, публично оскорбляли, а если кто-то отвечал – раздували инцидент, монтируя видео так, словно фрики проявили агрессию и атаковали обычных людей. Ролики разбегались по Сети, вызывая гнев и возмущение, а правдивые репортажи запаздывали, набирали значительно меньше просмотров и не могли повлиять на общественное мнение. Ведь в Сети кто первый – тот и прав, тот собрал первые эмоции, заставив публику сделать нужные для себя выводы. И объяснения, что следуют потом, очень редко исправляют ситуацию – люди не любят менять точку зрения.

Сила туманит голову, и почувствовав силу, дарвинисты решили ударить по-настоящему – начались атаки на биотерминалы наиболее известных фрикмейстеров, тех, кто активно рекламировал себя и с гордостью демонстрировал в Сети свои работы: псоглавцев, ифритов, серпов…

Первый сожжённый биотерминал…

Первый убитый фрикмейстер…

Фрики стали отвечать – пролилась кровь дарвинистов. Полиция действовала с опозданием, и уличные столкновения одновременно начались во всех крупных городах планеты.

Словно кто-то включил рубильник…

В Москве главный удар пришёлся на Милю Чудес.

Именно главный, поскольку погромы происходили во всех районах, но в оплоте фриков волнения не прекращались все три дня, которые понадобились властям, чтобы навести порядок. В город ввели войска, но прежде, чем появились военные, на улицы выползла взбудораженная дарвинистами нечисть – уголовники, решившие воспользоваться беспорядками для грабежей и насилия. А действовали они, как правило под личиной дарвинистов, прикрываясь желанием «найти и покарать бесчеловечных фриков», за которыми была развёрнута настоящая охота. Но, разумеется, не только за ними: власти настоятельно не рекомендовали мирным гражданам выходить из домов, но и в них, и в квартирах, не было безопасно.

«ДАРВИН С НАМИ!»

Этот лозунг появился на дверях подъезда, в котором жила Бесс, в самом начале погромов и, видимо, привлёк внимание подъехавших маридов – боевики «Посбона» принимали в мародёрстве и насилии самое деятельное участие. Действовали они по отработанной схеме: сначала запускали разведывательные дроны, убеждались, что из дома не доносится стрельба, во дворе не стоят машины конкурентов, а двери просто заперты – не видно баррикад и бойниц, которые из подручных средств возводили вооружённые жители. Раз бойниц нет, значит, сопротивления не будет, можно безбоязненно делать всё, что заблагорассудится. А запертые двери преградой для них не становились.

Маридов было пятеро, и поняв, что в доме укрылись только безоружные, а значит, беззащитные люди, они стали действовать с привычной наглостью и безжалостностью: врывались в квартиры, забирали всё, что понравилось, пытали хозяев, требуя перевести сбережения на безликие счета, с которых деньги разлетались в «чёрные дыры» мировой финансовой системы, а тех, кто пытался сопротивляться, убивали без колебаний. Единственное, что мариды упустили из виду – не могли не упустить, поскольку не имели к этой информации доступа, так это то, что военные направили в район сводный отряд для зачистки от погромщиков и мародёров, а конкретно в этот дом – трёх спецназовцев Департамента биологической безопасности, которыми командовал Иван Уваров.

Что же касается Бесс, она тогда сглупила, не спряталась за стенами ковена, хотя её звали, решила, что логова вампирских кланов станут первой целью погромщиков, и осталась в своей тогдашней квартире. Пришлось, конечно, понервничать, но в целом обошлось: погромщики в их дом не заглянули, а за парой уличных перестрелок Бесс наблюдала из окна. И очень обрадовалась тому, что живёт на пятом этаже: на нижних от выстрелов и разрывов гранат повылетали стёкла. А когда новостные каналы сообщили, что в Москву входят военные, Бесс решила, что всё осталось позади, и думала так до тех пор, пока мариды не отстрелили петли входной двери и не ворвались в квартиру.

– Ты одна?

– Да…

Вторжение заставило молодую женщину похолодеть, но она держалась, поскольку думала, что к ней, по ошибке конечно же, вошли военные: отправляясь на «дело», мариды натянули армейские комбинезоны без знаков различия.

– Надо проверить.

– Вы ошиблись! Я…

Первый марид толчком отправил Бесс на диван.

– Это ты написала лозунг на стене?

– Какой лозунг?

– Не ври мне!

– Чисто! – сообщил мародёр из соседней комнаты.

– И на кухне чисто!

– Ты написала лозунг на стене?

– Она же вампирка, – буркнул второй марид.

– Ну и что?

Главаря этот факт не смутил. Он видел перед собой красивую женщину, находящуюся в его власти, и решил не только изнасиловать, но и поглумиться над несчастной.

– На ней цепочка, – заметил второй марид.

– Золотая? – поинтересовался главарь.

– Золотая?

Бесс молча кивнула.

– Снимай.

И когда она дрожащими руками стала расстёгивать застёжку, главарь прислонил автомат к стене, снял каску и добавил:

– И одежду снимай.

– Зачем? – прошептала Бесс, протягивая цепочку второму.

– Нужно провести полный обыск. – Главарь ухмыльнулся. – Вдруг ты что-нибудь ценное спрятала? – И резко прикрикнул: – Раздевайся! Мы торопимся!

Собравшиеся в гостиной мариды дружно рассмеялись.

– Я люблю грудастых.

– Она красивая.

– Интересно, гибкая?

– Может, жребий бросим?

– Первым буду я, – громко объявил главарь. – А дальше как хотите.

– Разыграем, – пообещал третий.

– В соседней комнате есть кровать, – сообщил четвёртый.

– Кровать – это хорошо, – одобрил главарь. И поинтересовался: – Сама пойдёшь или хочешь на диване?

– Я не хочу никак, – очень тихо произнесла девушка. – Никак не хочу…

На глазах слёзы, внутри холод и полное опустошение в душе… Нет, полное опустошение будет чуть позже, если её не убьют, и она придёт в себя, растерзанная, изнасилованная, на полу или диване, или на кровати. Очнётся, чтобы почувствовать полное опустошение. А сейчас было его вступление, но очень-очень явное.

– Может, посопротивляешься, а? – спросил главарь. – Мне нравится, когда сопротивляются, не люблю бить тех, кто не пытается ударить. – Он уже снял бронежилет, теперь расстёгивал штаны и потому добавил: – Если сама не разденешься, я тебя изобью.

– Никто никого избивать не будет.

Мариды в очередной раз стали жертвами собственной глупости. Убедившись, что в подъезде безопасно, они столпились вокруг Бесс, не выставив охранение, и Уваров спокойно вошёл в квартиру, сориентировавшись на выломанную дверь и громкие голоса. А поскольку мужские голоса были грубыми, а женский – жалобным, вошёл Уваров с автоматом наизготовку и остановился в дверях гостиной, недружелюбно разглядывая маридов через прицел. Он уже понял, что перед ним те самые мародёры, что побывали на нижних этажах, и решил, что живыми их не выпустит. Нужно только не выпустить их так, чтобы не пострадала гражданская.

– Опусти оружие, – попытался приказать главарь, но ответом ему стала лёгкая улыбка.

– Штаны застегни.

– Испугался того, что увидел?

– Смеяться не хочу – обстоятельства не располагают.

– Нас тут пятеро…

– Нас тут семеро, придурок, – перебил его Иван.

– Ты понял, о чём я. – Главарь взял себя в руки и говорил размеренно. – Ты не успеешь завалить всех и ляжешь. Поэтому сделаем так: ты уходишь, и никто никого не видел, понял?

– Я ухожу, а вы остаётесь?

– Ты умный мальчик, мне это нравится.

– Не уходите, – почти простонала Бесс. Она не понимала, что Иван следует сложившемуся в голове плану, она ничего не понимала, кроме того, что спасение было совсем рядом, но спаситель решил не рисковать. – Прошу, не уходите.

– Никто никого не видел? – переспросил Уваров.

– Никто, – пообещал главарь.

– За мной не ходить.

Иван сделал несколько шагов назад, скрываясь из виду, главарь кивнул, и два марида бросились к дверям, намереваясь догнать и убить наглого спецназовца и совершенно не думая о том, что Уваров превосходно знает их повадки и, разумеется, не поверил обещанию главаря. А стрелять по мишеням, которые по очереди появляются в дверном проёме, намного проще, чем пытаться одновременно уложить пятерых врагов. Два выстрела с промежутком в секунду, одному мариду пуля попала в лоб, второму – в глаз. Ещё через мгновение в гостиную влетела светошумовая граната, а когда она громыхнула, Иван вернулся и в упор, хладнокровно, прикончил оставшихся маридов. Включая главаря, который так и не успел натянуть штаны. После чего вынес пребывающую без сознания Бесс из квартиры.

Так и познакомились.

Но вместе стали далеко не сразу – Иван не хотел, чтобы их отношения начались «в знак признательности». Понимал, что Бесс никогда не забудет спасения, но предложил подождать, чтобы улеглись эмоции и молодая женщина решила, хочет она встречаться с мужчиной, который, увидев её, потерял дар речи, или нет? Бесс всё поняла правильно, но ответ дала очень скоро: через три дня Иван пригласил её на ужин, а после они отправились к нему.

И больше не расставались.

А главарём напавших на Бесс маридов был родной брат Шамиля, лидера «Посбона», и с тех пор у Ивана с этими бандитами отношения не складывались.

///

– Что это за вой? – сквозь сон поинтересовался Уваров.

– Твои очки орут, – ответила Бесс. – Не такие уж они и умные.

– У меня выходной.

– Я думала, у тебя не бывает выходных.

– Бывают, но редко, – ответил Иван, надеясь, что либо очки, на которые шёл вызов с коммуникатора, сами заткнутся, либо вампиресса не выдержит, поднимется и выключит их. Однако пока не получалось ни того, ни другого.

– Если бы я знала, насколько редко у тебя бывают выходные, я бы с тобой не связалась, – проворчала Бесс, пряча голову под подушку.

– Поэтому врал, что у меня бывают выходные.

– Заманивал?

– Заманивал.

– А раз заманил, то сделай так, чтобы они заткнулись. – Из-под подушки голос звучал не очень внятно, но суть Уваров уловил. – Ответь и возвращайся.

– Куда я от тебя денусь? – пробормотал Иван. Он выбрался из-под одеяла, отыскал очки – они почему-то валялись под креслом, вышел из спальни и надел их. – Уваров.

Перед глазами появилось лицо Джереми Янга, директора московского бюро Департамента биобезопасности.

– Почему так долго не отвечал?

– Спал, – честно ответил Иван.

– На службе не спят.

– У меня выходной.

– Уже нет.

– Виноват, не знал. – В данных обстоятельствах это был самый правильный ответ.

Видеозвонок шёл односторонний, поэтому Янг не видел того, что наблюдал через открытую дверь в спальню Уваров: как Бесс, делая вид, что спит, сбросила простыню и потянулась, правая рука скользит по стройному бедру. Иван изо всех сил старался контролировать дыхание, но получалось не очень, и Янг, судя по всему, догадался, чем занимается или планирует заняться подчинённый.