Яромила. Ледяная княжна

– Правда? – услышанное взбодрило, но осведомлённость знахарки невольно настораживала.

– Не робей, мне многое ведомо, – ведунья положила свою ладонь на мою руку и тревогу смело прочь, – а тебе много предстоит свершить, пусть и не по своей воле. Одно должна помнить, твои чары – это ты. Не призываешь же руку, чтобы поднять эту кружку? Она послушна тебе с рождения, так и сила твоя. Она часть тебя, твоё продолжение. Вспомни, чему тебя матушка учила.

– А что мне свершить предстоит? Вдруг не осилю? Нужно в Словенск вернуться?

– Всему своё время, – Устинья подвинула ко мне чашку с ягодами клюквы в меду, – отведай, Яромила. Не спеши жить, само собой всё сложится, тебе лишь готовой надо быть. Забыли мы, что деды наши заповедовали, потому и обрушились напасти на Русь. А свобода она каждому от рождения дадена.

Я не понимала ни слова из речи ведуньи, но перебить её не решалась.

– Это как нарыв, – продолжала Устинья, придвинувшись ко мне ближе, – можно примочками его лечить, ждать, пока гной из раны вытянет, но иногда требуется резать по живому. Иначе не справиться.

– При чём здесь я?

– Ты и пришла к нам клинком вострым. Поступай, как сердце тебе велит, и помни, у правды всегда заступники найдутся, не одна ты.

Теперь вопросов у меня было ещё больше, уж и не знаю, стоило ли идти сюда?

– Скоро тебя князь к себе призовёт, – вдруг быстро заговорила Устинья, – держи глаза и уши открытыми. А сестрицам своим передай, пусть не бегают ко мне больше, судьбу не искушают, Пряха может и по-другому жизнь повернуть, не любит она, когда тревожат её понапрасну. Теперь ступай, княжна, – ведунья протянула мне маленький холщовый мешочек с травами, – сделаешь отвар, когда тебя князь призовёт, перед самой встречей и выпьешь.

Я встала, неловко попрощавшись, Устинья вдруг оказалась совсем близко ко мне, её глаза распахнулись, зрачки потемнели, будто два омута, притягивая к себе:

– Чужого места никто занять не может, каждому своё уготовано. Теперь ты княжна Словенская, Яромила. Род принял тебя и в беде не оставит. Не пройдёт и года, встретишь ты того, кто с тобой одной судьбы, силу великую через него обретёшь. Ступай, княжна, – Устинья отпрянула от меня, улыбнулась и кивнула на дверь.

Я попятилась от неё и чуть не упала через высокий порог, Анисья успела подхватить.

– Идёмте, – поправив одежду, сказала сёстрам, – Устинья велела больше не приходить к ней, иначе судьба ваша переменится.

Сёстры испуганно переглянулись, и мы вышли во двор. За забором ходил туда-сюда, как часовой, Ратмир, с тревогой поглядывая на дом ведуньи. Завидев нас, он с облегчением улыбнулся и отворил калитку.

Сёстры повели меня за собой.

– Я третьего дня видела, – затараторила Голуба, – к нам купцы приехали, говорят, из самой Византии ткани привезли. Надо бы пойти, глянуть. Яромиле наряды пошить. Не всё же ей в твоих сарафанах ходить, Пелагея.

– Сейчас мы всё и подберём, девки за пару дней несколько нарядов успеют справить, – кивнула Анисья.

До самого вечера мотались мы по большому рынку. Сёстры скупили кучу материала и готовых нарядов, узорчатые очелья, серьги, подвески, бусы из ярких каменьев, платки, расшитые золотом, сапожки из тонкой кожи. Сколько же денег дал им дядька Евсей? Ратмир где-то отыскал мальчишку с санками, сгрузил на них всю поклажу и поволок до дому.

Я ожидала, что тётка осерчает, увидев наше расточительство, но Авдотья, деловито разложив покупки на широкой скамье в горнице, где занималась с девушками рукодельем, перебирала всё привезённое, да только нахваливала.

– Ткань-то до чего чудесная, – разложила она отрез аксамита (прим. автора – устаревшее название плотной ворсистой, часто узорчатой ткани из шёлка и золотой или серебряной нити, напоминающей бархат), – в таком-то наряде не стыдно и великому князю на глаза показаться. Ярочка, справим тебе одёжу честь по чести, не хуже наших княжон будешь.

Сенные девушки обступили боярыню, слушая её поручения, принимая из рук ткани, ленты и украшения. Так мы и провозились с обновками до самого ужина.

Когда спустились в трапезную, дядька Евсей был уже там со своими людьми: оружником боярским, ключником, ближними кметями.

– Вот и ласточки мои, – улыбнулся он дочерям, – ну, сказывайте, чего на торгу видали, всё ли нужное Яромиле взяли?

Сестрицы, усевшись за стол, наперебой рассказывали отцу обо всём, тот улыбался, как довольный кот рядом с миской сметаны.

– Добро, – кивнул дядька, – наряды нашей Ярочке пригодятся. Александр зовёт тебя на пир, вместе с Ратмиром, желает самолично послушать, как Словенск тевтонцы захватили. Уж ты, душа моя, Авдотья, проследи, чтобы у Яромилы платье не хуже княжеских было, – повернулся он к жене.

– Всё сделаю, – улыбнулась тётка, зачерпывая ложкой сытные мясные щи, – такие наряды справим, глаз не отведут от нашей Яромилы. Глядишь, и жених хороший сыщется, – подмигнула она мне.

Кусок застрял у меня поперёк горла, я и забыла про предсказание Устиньи, пока мы были заняты обновками, а сейчас слова её вспомнились. Не солгала ведунья, вот она, встреча с Александром. Надо бы подготовиться, а как. Что говорить? Как себя с князем вести? Станет ли он девицу слушать?

После ужина я перехватила дядьку Евсея:

– Помоги мне, дядюшка, – ласково взяла его под руку, – как мне при князе быть? Боюсь осрамиться.

Боярин взглянул на меня с высоты своего немаленького роста:

– Мудрая ты, как твоя матушка. Правильно разумеешь, на пиру себя вести надобно уметь. Не в своём тереме будешь, с роднёй да девками сенными, там всяких хватает.

Мы прошли в комнаты дядюшки и тётки, Евсей сел перед изразцовой печью, чернавка помогла стащить с ног сапоги, подала меховые поршни. Другая девушка поднесла нам прохладного квасу.

– Мы с тобой рядом с князем сидеть не будем, и породовитее бояре имеются. Хмельным вином станут обносить, не пробуй его. Есть такие охальники, всё норовят споить кого, а потом потешаться, али перед князем дураком выставить. Отвечай, не смущаясь, но и лишнего не говори. Я рядом буду, не бойся. Теперича ступай, поздно уже, почивать пора.

Я, выйдя из комнаты, заплутала в коридорах, пришлось спускаться в тёмные сени, оттуда уж дорогу помню до своей горницы. Возле дверей стояло двое кметей из охраны боярской. Держал дядюшка при себе с десяток воинов. Меня насторожило странное поведение мужчины. Услышав мои шаги, он и бровью не повёл, не повернул головы, стоял точно истукан. Я подошла поближе. Глаза кметя были пусты, как у куклы.

– Эй, – окликнула его, – ты в порядке?

Воин медленно повернул голову, фокусируя взгляд на моём лице.

– Чего желаешь, Яромила Владимировна?

– Ты как тут? Не захворал часом?

Ни одной эмоции не отразилось на лице охранника, и ответа на свой вопрос я не дождалась. Странно всё это. Не околдованный ли он? И спросить не у кого.

Постояв немного возле кметя, пошла к себе, навстречу мне уже спешила молоденькая чернавка:

– Княжна, обыскалась тебя, – залепетала она.

– Кваску испить ходила, – соврала я девчонке.

– Я уже в горницу принесла и водицы студёной, и квасу, чего тебе ноги студить, Яромила Владимировна. Идём, спать пора. Боярин заругается.

Забравшись в постель, прикрыла глаза. Из головы не шёл странный воин. Эх, мне бы советчика какого, кто бы рассказал, что здесь и как.

Глава 7

Весь следующий день был потрачен на мои наряды, Авдотья согнала сенных девушек, усадила их за шитьё.

– Тётушка, – увидев такой размах, я постаралась как-то унять предприимчивую боярыню, – есть ведь у меня готовые платья. Зачем с новыми так спешить?

– Впервые на пир к князю едешь, нельзя осрамиться, – Авдотья металась от одной чернавки к другой, проверяя, всё ли сделано как надо.

– Скажешь тоже, – усмехнулась я, – чай не оборванкой в княжий терем войду.

– Ярочка, ты княжна, хоть и удельная. У Александра на пиру бояре будут в лалах и смарагдах, в соболях, можно ли тебе хуже выглядеть? Нет, я не отпущу тебя абы как. Войдёшь в столовые палаты, ахнут все.

Такая бурная деятельность начинала меня пугать. Тётке дай волю, она все драгоценности в доме на меня навешает и все меха. В горницу заглянула Голуба и поманила меня за собой. Я с радостью ретировалась из-под тёткиной опеки.

– Идём, – сестра схватила меня за руку, – там уже баньку истопили, сейчас с травками попаримся, волосы промоем отварами, будешь завтра, как звезда утренняя сиять.

Из груди невольно вырвался стон, и эта туда же. Как помешались все на приёме у князя. Оно, конечно, событие знаменательное, но не истерить же из-за этого?

По пути к нам присоединились и Анисья с Пелагеей, теперь мне точно кранты. Замоют и запарят до полусмерти. Под белы рученьки сопроводили меня в баню, в парилке уже нечем было дышать, а из ушата поднимался столб пара, воду сестрицы набрали погорячее. Эдак они меня сейчас ошпарят, хороша я буду завтра, вся в волдырях. Я незаметно опустила руку к воде и очень сильно пожелала, чтобы она остыла. Из ладони потянуло холодком, а потом пар сник, я почувствовала прохладу, ещё минута и вода в ушате покрылась тоненькой корочкой льда.

– Ты глянь только, – всплеснула руками Голуба, – чего творит. Яра! Всё потешаешься, как раньше?

– А вы меня сварите в кипятке, – возмутилась я, – завтра на пир пойду аки рак красная. Одной горячей воды плеснули.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Пелагея, подавая мне кувшин холодного кваса, – ты, Голуба, и правда, пылу-то поубавь.

Меня тёрли, скребли, мыли и снова тёрли. После бани я себя чувствовала, будто весь день работала на стройке грузчиком. Сил осталось только дотащиться до своей горницы и бухнуться в кровать. Хорошо, хоть здесь меня ждал покой и тишина.

Утром, ни свет ни заря, меня разбудила девчонка-чернавка, Малушка:

– Княжна, поднимайся, боярыня приказала тебя пораньше поднять. Сбираться на пир к князю.

– С ума они все посходили с этим пиром, – зевнула так, что чуть не вывихнула челюсть, – темно ещё на дворе!

– Так велено, – пожала плечами Малушка, отыскивая в маленьком сундучке гребень.

Не успела чернавка расчесать мне волосы, как в горницу ввалилась тётка Авдотья с целой армией служанок на хвосте.

– Чего копаетесь? – недовольно глянула на Малушу боярыня, девчонка съёжилась, спрятавшись за мой стул.

– Не серчай, тётушка, – заступилась за чернавку, – это я долго на перине нежилась.

– И тебе засиживаться некогда, – переключилась Авдотья на меня, – Дуня, ну-ка, косы княжне заплети. Вы не стойте столбами, – обернулась она к своей «свите», – раскладывайте наряды, сейчас и примерим всё.

Вокруг поднялся гомон и переполох, засновали девушки. Дуня, быстро и ловко прочесав мои густые волосы, заплела косу. И началась примерка.

Для пира мне подготовили длинное платье из алого аксамита с золотым шитьём по подолу, сверху надевался отложной воротник, широкий, закрывавший плечи и весь расшитый золотом, лалами и жемчугом. Запястья перехватили золотые наручи, усыпанные самоцветами, драгоценный пояс украсил талию. На голову надели небольшую коруну, подобие узкой диадемы, с усыпанными жемчугом да яхонтами колтами. Тётка накинула сверху душегрейку из рысьего меха. Ещё и бус на шею понавесили, так что та мигом разболелась.

– Тётушка, пощади, – взмолилась я, – хребет от такой тяжести переломится. Зачем мне столько бус?

– Как же иначе? – искренне удивилась Авдотья. – Чай княжна, не девка какая.

– И потому меня надо каменьями, точно пса репьями, обвешать?

– Ох и скажешь, – встрепенулась боярыня, – разве ж лалы, жемчуга да яхонты можно с репьями сравнивать?

– Тётушка, куда столько. Я же едва стою!

– Матушка, – вмешалась присоединившаяся к нам Голуба, – и верно, ворот только расшитый оставь, под него бусы яхонтовые повесь, чтобы не поверху были, узор золотой закрывают.

Сняли душегрейку, воротник стащили, нацепили нитки рубинов и гранатов, вернули на место тяжелющий ворот, от шитья толстый, как броня. Как они в этом всём ходят?

– Глянь, краса какая, – залюбовалась сестрица, – и жемчуга видно теперь.

Я только молча вздыхала, спорить с тётушкой в приступе «кутюрье а-ля русс» бесполезно.

– Соболью душегрею подайте, – требовательно сказала Авдотья, протянув руку к вороху одежды, сложенной на большом сундуке.

Снова меня переодевали, вешали жемчужные нитки на шею, меняли пояса, один другого краше, девушки подносили венчики и коруны. Скоро у меня болела не только шея, затекли плечи, голову саднило, руки ныли от тяжёлых наручей.

В комнату заглянула чернавка:

– Боярин велел всем в трапезную идти, – сказала она, удивлённо рассматривая горницу, что больше была похожа на сокровищницу. От первых лучей солнца заиграли, заблестели самоцветы, драгоценные меха искрились, сияло золото и серебро.

А дядька-то мой богат! Это хорошо, значит, и у меня должно быть что-нибудь припасено. Не могло всё в одном Словенске храниться. Я на это надеюсь. Мне же город поднять надо, как там после нападения тевтонцев ныне? А на всё деньги нужны. Незаметно для себя я прониклась судьбами людей Словенска. Не виноваты они, что князя убили, а в теле дочери и вовсе самозванка. Если уж мне выпало стать единственным потомком, то и ответ держать надо. Хотя бы у Александра попытаться подмоги испросить.

С этими мыслями дошла я до трапезной, мельком бросив взгляд на кметей, так и стоявшими столбами у дверей в сенях. Странные, ох и странные воины у Авдея. И память Яромилы, как назло, молчала.

Пир был назначен на вечер, но мне скучать не пришлось. Дом стал похож на филиал дурдома, все куда-то неслись, меня отвели в горницу, где шили наряды, теперь туда сносили украшения, шубы, душегреи, опашени.

Я боялась только одного, что от усталости попросту засну на пиру у князя. Но, наконец, наряд был готов, а меня отпустили в мою горницу передохнуть. Прилегла на перину, чувствуя, как ноет каждая клеточка тела. Ох, не засыпаться бы у князя. Ну как станет спрашивать о ком-то, кто мне неизвестен. Собственно, я и об отце с матерью мало что знаю. Одна надежда, что Александр будет больше Ратмира расспрашивать, толку с девчонки, сидевшей в тереме? Веки мои незаметно сомкнулись, а нежные объятья сна сулили долгожданный отдых.

Не знаю, сколько времени прошло, но очнулась я от вдруг обуявшего меня ужаса. С выдохом, я резво подскочила на кровати. Сердце гулко билось в груди, отдаваясь шумом в висках.

– Сон, это сон, – оглянулась, приходя в себя.

– Княжна? – испугалась Малушка. – Тревожное что привиделось?

– Да, – отёрла пот со лба и тут вспомнила о травках, данных Устиньей, – сбегай на кухню, – вытащила мешочек, передала его девчонке, – скажи, пусть отвар мне приготовят. И не медли.

В моём голосе прорезались повелительные нотки, вот она княжья натура, видно, отголоски прежней хозяйки тела. Девчонка убежала, зажав мешочек в кулаке, а я снова окунулась в видения, напугавшие меня. Там были маги. Во дворе человек в чёрной рясе передо мной сотворил маленький смерч, который всё разрастался, набираясь силы. И вокруг монаха появилось странное зеленоватое свечение. В памяти всплывали слова матушки.

– Каждый чародей своим цветом отмечен, а ты наблюдай. Кто жёлтым сияет, у того силы малёхонько, зелёный посильнее будет, а увидишь алый, знай, перед тобой могущественный колдун.

– А я какая? Не вижу вокруг себя ничего, – маленькая Яра прижалась к матери, наблюдая за монахом, что теперь усмирял рукотворный вихрь.

– Ты сейчас точно маленький изумруд сияешь, но чары твои расти будут, пока не созреешь, девицей не станешь.

Картина резко сменилась. Теперь я была совсем маленькой, лет пяти, и бежала по крутому берегу реки, увлёкшись погоней за яркой бабочкой. Земля под ногами вдруг осыпалась, и я полетела вниз, к бурным водам. Ветер свистел в ушах, внизу приближалась река, я кричала, сердце бешено колотилось от ужаса и тут… в последний момент меня подхватил поток воздуха, мягко опустив на берег… От этого ощущения падения я и проснулась.

Вот оно что, начал доходить до меня смысл увиденного. Здесь у магов есть разные уровни силы. Интересно, как можно эти уровни определить? Может, нужно как-то по-особому смотреть?

Дверь отворилась, и на пороге появилась сенная девушка:

– Тебя, княжна, боярин видеть желает.

Я поднялась с постели, поправила сарафан, как могла, причесала волосы и пошла за ней в палаты супругов. Первая комната, где мы давеча беседовали с дядюшкой, служила ему своего рода кабинетом, там он принимал челядь. Там и поджидал меня Евсей.

– Яра, проходи, – дядя был сосредоточен и хмур, – скоро ужо отправимся с тобой к Александру, надо бы тебя обо всём упредить.

Я присела на скамейку, внутри всё сжалось, что ещё уготовила мне проказница-судьба?

– Ты знаешь, – начал боярин, запустив свою пятерню в густую бороду, – на пир девиц не зовут…

Вот так новость! И чем моя персона так заинтересовала князя? Звал бы Ратмира да расспрашивал его. Не к добру всё это.

– Сегодня Александр сделал исключение. Даже сестра его Ульяна будет и её ближние боярыни, – продолжал Евсей, – и не для расспросов зовёт тебя князь. Хочет приглядеться получше, решить, за кого отдать.

– Отдать?

Дядька взглянул удивлённо:

– А как иначе? Словенск город хоть и небольшой, да на самой границе стоит, ему сильная рука нужна, человек надёжный, абы кому княжну не просватают. Сегодня судьба твоя решится, Яра. Ты не перечь, я за тебя говорить буду. Из тех, кого прочит Александр в мужья тебе, выберу достойного, чтобы и тебя уважил, и град отчий берёг. Много охочих до княжьих палат найдётся, все бояре знатные сегодня соберутся. И город твой – кусочек лакомый, и сама ты. Немного княжон могут силой чародейской похвастать, вырождаются колдуны на Руси, и отчего никто не ведает. Сама понимать должна, как сегодня сложится, так и жизнь твоя пройдёт. Будь осторожна в речах.

Я сглотнула комок, застрявший в горле, и, кивнув, ответила:

– Сделаю, всё, как велишь, дядюшка, – а сама пальцы скрестила, если мне что-то не понравится, буду действовать в своих интересах.

Глава 8

Теперь мне стала понятна беготня и бурные приготовления ко встрече с князем. Ох, где вы, воспоминания Яромилы? Обрывочные сведения, достающиеся мне во снах, были малоинформативны.

От дядюшки меня забрала тётка Авдотья и повела в свою комнату. Там уже лежал на сундуке одобренный ею наряд. Платье оставили то же красное аксомитовое, душегрею подобрали соболиную, жемчуга и яхонты заняли своё место на шее. Я молча стояла, не противясь более. Тётке виднее, как меня нарядить.

Только мы успели собраться, как в горницу вбежала девушка:

– Сани готовы, Евсей Лукьянович лютует, ждёт княжну.

– Идём, идём, – откликнулась Авдотья, – сейчас Яромила спустится, скажи боярину.

Женщина потянула меня к двери, что вела из горницы во внутренние покои, там я увидела большое зеркало, чуть мутное, похоже, выполненное из отполированной меди.

– Глянься в зерцало, Ярушка, – подтолкнула меня тётка, – хороша-то как.

Я впервые увидела своё отражение. Передо мной стояла статная девушка, чёрная, густая коса, блестящая богаче шёлка, спускалась через плечо ниже пояса. Карие глаза большие, с поволокой и длинными ресницами притягивали взгляд, алые сочные губы, точёный носик, высокие скулы. Яромила была не просто хороша – красавица, каких поискать! Высокую грудь не скрывал даже тяжёлый отложной воротник, а тонкий стан подчёркивал широкий узорчатый пояс, украшенный лалами и золотым шитьём.

Я замерла, заворожённо глядя на себя, даже забыла о том, что меня дядька Евсей дожидается. Лишь когда в отражении появилась тётушка, очнулась от любования и, улыбнувшись, обернулась к ней.

– Благодарю тебя, Авдотья Матвеевна, наряд прямо княжеский, на пиру все завидовать будут.

Тётка обняла меня:

– Жаль, матушка не видит, какой красавицей ты стала, – в глазах женщины блеснули слёзы, – ну пора, пора, дитятко.

Мне на плечи накинули соболью шубу, длинную и неудобную, мехом внутрь, сверху она была заткана дорогой парчой. С сёстрами и Авдотьей мы спустились во двор. Там стояло двое запряжённых красавцами-конями саней, внутри повозки были укрыты шкурами, на дугах, узде и оголовье упряжи висели колокольчики, и сами повозки были расписными, яркими.

В первый возок забрались я, дядя Евсей и Ратмир, вторые сани заняли гридни боярина, молчаливые и неживые, как тот кметь в сенях. Моего гридня сегодня тоже приодели: алая рубашка с вышитым воротом, суконный кафтан сверху, а на нём узорчатый опашень, отделанный мехами. Уважил Евсей Лукьянович спасителя княжны. Поверх одежды Ратмир надел шубу, подпоясанную кушаком. Мой гридень выглядел не хуже других.

Ворота распахнулись, свистнул хлыст над тройками лошадей, и сани понесли нас к Городищу, где стоял княжий терем.

Повозки мчались по городу, гиканьем возница разгонял народ с улиц, бойкие мальчишки бежали вслед. Красив Новгород Великий, богат. Повсюду видны терема бояр и купцов: добротные, украшенные резьбой, расписанные яркими красками.

Морозный ветер холодил мои щёки, вплетался в косу, норовя растрепать волосы, тёплую круглую шапочку, отороченную собольим мехом, приходилось придерживать рукой. Скоро показалось белое полотно застывшей зимней реки – Волхова. Над ней, на высоком утёсе за окольным городом, поднимались стены детинца, на солнце шатровая крыша терема ярко сияла золотом. Видна была и Торговая сторона с белеющими храмами, темнело вдалеке озеро Ильмень. Поодаль просматривались монастыри, мелкие деревушки, окружившие Новгород, точно цыплята наседку. Дорога к детинцу была запружена санями, ехали бояре, купцы и приглашённые гости на пир княжеский, со своими ближними, с кметями. С удивлением поглядывали на меня из саней, шутка ли, девицу в столовые палаты пригласили.

Дядька грозно зыркал на любопытных, отводили мужи взгляд в сторону, знали Евсея Лукьяновича в городе и боялись его гнева.

Ратмир, схватившись за края саней, неотрывно смотрел по сторонам, любуясь чудным градом. А мне всё ощутимее становилось не по себе. Как там будет, на пиру?

Проехали окольный город, тоже входивший во владения Александра, возле ворот, ведущих в детинец; сани сбавили ход, чтобы не создавать толчею. На широком дворе всё было запружено возками, выбирались из них степенные важные бояре, тиуны княжеские, купцы родовитые.

К нам подбежали мальчишки из дворни, подхватили лошадей под уздцы, провели сани почти до самых ступеней терема. Парнишки, снующие между возков, ловко управлялись с транспортом, только гости сходили, сани тут же отправлялись в другой конец двора, конюхи принимали лошадей под свою опеку.

Я стояла перед высоким крыльцом, руки тихонько подрагивали, краска прилила к лицу, сердце билось в груди, точно пичужка в клетке.

– Идём, Яромила, – степенно подошёл ко мне Евсей Лукьянович, – не робей, самого князя ты гостья званая.

Вскинув голову и расправив плечи, пошла вслед за дядюшкой. Не стоит показывать, что я до жути боюсь. Подумают, что слаба княжна Словенская, и не видать мне больше родного города. Оробел и Ратмир, притих, шагая позади меня, как и положено гридню. Он хоть и купеческий сын, а всё же почёт ему сегодня оказан немалый.

Холопы провели нас в столовую палату. Большое помещение с куполообразной кровлей было богато украшено резьбой и росписью, на стенах висели тканые полотна, дорогое оружие и доспехи. У стен стояли длинные лавки, вдоль них столы. Место князя находилось на возвышении, сейчас там сидел Владыка Новгородский, муж годов пятидесяти с длинной окладистой седой бородой.

Бояре, тихо переговариваясь, занимали места по чину, в порядке строгой иерархии. Девицам отвели отдельный стол. Кресло с высокой позолоченной спинкой, стоявшее во главе, пока пустовало. Я растерялась, не зная, куда мне сесть. Дядя Евсей приостановился, ожидая, когда ко мне подбежит юноша из челяди.

– Княжна Яромила, дозволь проводить тебя, – обратился ко мне юркий парнишка в расшитой рубахе с алым кушаком.

Евсей Лукьянович довольно кивнул, указал Ратмиру его место в конце стола, а сам прошествовал дальше.

Юноша усадил меня возле стены, так что перед моим взором был открыт весь зал. Место мне досталось чуть ниже княжны и её ближних. Хорошо, значит, статус мой неплох даже для Новгорода. Девицы, сидевшие рядышком, не стесняясь, разглядывали меня, как таракана под микроскопом. Я видела зависть в их взорах, когда смотрели они на меха богатые, ярко сверкающие лалы и яхонты, крупный жемчуг, коруну усыпанную самоцветами.

Вокруг столов сновали стольники и чашники, разносили каши варённые с овощами, калачи, хлеба. В деревянных ковшах стояли меды, квас, кисели ягодные и сбитень.

Богатые закуски виднелись на блюдах: осетровая и севрюжья икра, стерляжья, белужья. Рыба жареная и вяленая, приготовленная на пару: лососина, белужина, осётр. Стольники подносили гостям калью – особый вид ухи.