Библиотекарь Хранители Руси. Том 3. Песнь Спящего Урала

Игорь уже выстраивал на перроне бутылки с жидкостями, как шахматные фигуры: – Ща, эксперимент №666… Смесь кислоты и ностальгии! – он вылил фиолетовый дым прямо под ноги глиняному гиганту. Тот замер, а затем… чихнул. Из его рта вылетели кирпичи, сложившиеся в слово «Будь здоров».

– Физика! – Марья Ивановна, прячась за ларьком «Билеты в прошлое – 50% скидка!», тыкала в учебник. – Глина хрупкая при ударе! Нужно резонансное воздействие! Андрей, сыграй… ми-бемоль!

– Ми-бемоль?! – Андрей, перебирая струны, орал. – У них же нет ушей! – Есть трещины! – Марья швырнула в него транспортиром. – Дай волну нужной частоты!

Стражи, между тем, окружили их, скрипя суставами. Один поднял вагонетку, полную билетов «В один конец», готовясь швырнуть её. Борис, балансируя на фонаре, заметил на спине монстра блестящую вмятину – словно след от печати. – Цельтесь в метки! Это их клеймо создателя! – завопил кот, прыгая на голову ближайшего Стража. Тот замахал руками, пытаясь сбить его, но Борис вцепился когтями в трещину. – Мур-мяу! Кто тут хороший мальчик? Ты? Нет! Ты – кусок глины!

Василиса, разорвав рукав платья, нарисовала кровью на полу круг: – Игорь, поджигай! – она бросила в центр зажжённый кристалл. Огненный столб ударил в потолок, осыпая Стражей обломками штукатурки. Те застыли, как в детской игре «Море волнуется раз».

– Быстро! Пока они… – Марья не договорила. Глиняные великаны дрогнули, и из их трещин хлынул песок времени. Перрон начал проваливаться в воронку, затягивая билеты, фонари, обломки.

– В вагон! – Андрей, подхватив гитару, рванул к поезду-призраку, который гудел, как разбуженный зверь. Борис, спрыгнув со Стража, оставил на его лбу царапину: «Здесь был кот».

– Мяу! Надеюсь, их создатель любит граффити! – он юркнул в дверь вагона, за ним – остальные.

Стражи, рассыпаясь в песок, ревели: – МЫ… НЕ… ЗАКОНЧЕНЫ… – Вам бы мастер-класс по лепке! – крикнул Игорь, захлопывая дверь.

Поезд рванул вперёд, оставляя перрон превращаться в груду песка и древних обид. Василиса, глядя в окно, прошептала: – Они были лишь глиной… Но кто их вылепил? – Кто-то, кто очень боялся, что его забудут, – Марья Ивановна поправила очки, заляпанные глиной.

А в углу вагона Борис вылизывал лапу, приговаривая: – Мур… Теперь я знаю, как пахнет вечность. Как пыль и глупость.

Зелье смеха

Игорь вытащил котёл, который больше походил на перевёрнутый колокол с дырочками для выхода пара-шалости. Внутри булькала розовая жидкость, издавая звуки, похожие на хихиканье.

– Берём перо феникса – он швырнул в котёл радужное перо, вспыхнувшее радужным огнём, – слезу русалки… – капля, упавшая с хрустального флакона, запела грустную мелодию, – и банан!

– Банан?! – хором ахнули все, кроме Бориса, который немедленно уставился на фрукт голодным взглядом.

– Для вкуса! – Игорь очистил банан, и тот упал в котёл с глупым «буль-буль». Жидкость моментально загустела в ярко-жёлтую массу, пузырящуюся смехом. – Секрет в кожуре! Она содержит… кхм… калий веселья!

Василиса, прикрываясь посохом от летящих брызг, крикнула: – Игорь, мы не на кулинарном шоу! Эти монстры… – Сейчас, сейчас! – он зачерпнул зелье черпаком в форме улыбки и вылил на груду монет из кармана Атланта. Те, звеня, превратились в мыльные пузыри размером с арбуз, каждый с рожицей-хитрецом.

– Ловите! – Андрей дунул в ближайший пузырь, и тот, жужжа, прилип к лицу Стража. Глиняная морга скривилась, а из трещин рта вырвался хрип: – Щекотно!

– Ха! – Борис, вцепившись в хвост пузыря, катался по полу, как кот-йо-йо. – Мур-мяу! Они же как гигантские ваньки-встаньки!

Стражи, облепленные пузырями, начали дергаться в конвульсиях смеха. Один, пытаясь стряхнуть пузырь, упал, разбившись на куски, которые тут же сложились в надпись: «ХВАТИТ!». Другой, скрежеща, чесал спину о вагон, напевая глиняным басом: – Прекрати-и-те… я ж не из… глины смеха!

– Работает! – Марья Ивановна, прячась за Игоря, тыкала в учебник: – Смотрите! Зелье воздействует на их магическую связь с создателем через… через детскую невинность! – Или через банан, – Игорь гордо надул грудь. – Кстати, Борис, не хочешь? – он протянул коту оставшийся кусочек фрукта.

Борис, фыркнув, отвернулся: – Мур-рр… Ты думаешь, я буду есть этот жёлтый обман? Я не попугай! – Тогда я! – Андрей схватил банан и откусил. Его гитара внезапно заиграла мажорную гамму сама по себе. – О! Теперь я чувствую… джаз в крови!

Василиса, тем временем, направляла пузыри посохом, как дирижёр. Один из них лопнул, осыпав Стражей конфетти из света. Те, шатаясь, начали разваливаться, бормоча: – Мы… не… должны… смеяться… – Ага, как же, – Игорь вылил остатки зелья на рельсы. Те превратились в горку желатиновых червей, которые захихикали, обвивая глиняные ноги. – Встречайте: слайм-поезд!

– Прекрати баловаться! – Василиса схватила его за воротник, но сама не удержалась от улыбки, когда один из Стражей, чихнув, выдул пузырь в форме сердца.

– Мяу… Ладно, признаю, это было гениально, – Борис уселся на пузырь, как на трон. – Но если ты добавишь в следующий раз валерьянку, я объявлю тебя королём котов.

Поезд, между тем, рванул вперёд, сметая остатки глиняных насмешек. Вдалеке замигал свет – станция, на которой даже смех застывал в воздухе, как леденец на палочке.

– Следующая остановка… – кондуктор-призрак появился в дверях, листая комикс, – «Страна невыполненных обещаний». Готовьте… или нет.

А пузыри, лопаясь, оставляли в воздухе слова: «Смейтесь, пока можете. Тишина близко».

Танцующие истуканы

Стражи, облепленные мыльными пузырями, дёргались, как марионетки, чьи нитки спутали дети. Их глиняные ноги выбивали дробь, напоминающую фламенко, а руки вращались, словно пытались поймать невидимые сабли. Один из них, с пузырём на голове в виде шляпы, кружился, поднимая вихри пыли, и хрипел: – Это… не… танец! Это… диверсия!

Митрич, машинист-призрак, высунулся из окна локомотива, куря трубку из тумана. Его смех звучал как скрип несмазанных колёс: – Им бы гончарный круг да пару уроков танго! Ха! В моё время глина знала своё место – в горшках и на печах!

– А сейчас она знает чечётку! – Игорь, приплясывая, швырнул в ближайшего Стража апельсин из буфета (который тут же превратился в дым). – Смотрите, они как пьяные горшки!

Борис, прищурившись, подкрался к Стражу, чьи ноги выписывали кренделя. Он бьющей лапой ударил по пузырю, который шипел, как змея. Пузырь лопнул с хлопком, и глиняный великан замер, а затем рассыпался в пыль, оставив лишь глиняную табличку: «Реквием по достоинству». – Мяу! Кажется, я нашёл слабое место… – кот гордо поднял хвост. – Они как пиньяты! Бей – и конфетки посыпятся!

– Конфетки? – Андрей поднял с пола глиняный осколок с надписью «Сожаление». – Тут даже сладкого нет. Только… эхо чьих-то ошибок.

Василиса, уворачиваясь от танцующего Стража, крикнула: – Не останавливайтесь! Если они придут в себя… – Они уже не придут! – Марья Ивановна, спрятавшись за перевёрнутым ларьком «Сувениры из прошлого», тыкала в учебник. – Смотрите – их энергия в пузырях! Лопайте, пока они не…

Не успела она договорить, как Страж с тремя пузырями на спине начал трансформироваться. Его руки стали длиннее, а из трещин полезли шипы. – Ой, он эволюционирует в кактус! – Игорь вылил на монстра остатки зелья из фляжки. Пузыри на спине Стража надулись до гигантских размеров, и он, потеряв равновесие, рухнул, разбившись на тысячу кусочков, которые сложились в слово «Позор».

– Отличный перфоманс! – Митрич аплодировал сизыми руками. – В следующий раз возьму вас на гастроли! Поезд-цирк «Апокалипсис и клоуны»!

Борис меж тем устроил охоту на пузыри: подпрыгивал, бил лапой и приземлялся на четыре лапы под дождь глиняной пыли. – Мур-рр… Легче, чем гоняться за лазерной указкой! – он фыркнул, разбивая пузырь с рожицей-гримасой. – Эй, Игорь, а можно зелье с запахом валерьянки? Для вдохновения!

– Можно всё, кроме здравого смысла! – Игорь уже смешивал в котелке что-то зелёное, от чего дёргался пол вагона.

Василиса, наконец, сбила последний пузырь посохом. Страж, стоявший у выхода, вздохнул (выпустив облако пыли) и медленно осел, как испечённый пирог, превратившись в табличку: «Здесь был страх. Теперь – прах».

– Победа? – Андрей неуверенно тронул гитару, и та сыграла победный марш. – Пока что, – Василиса указала на перрон, где из трещин уже лезли новые тени. – Но здесь всё возрождается. Даже глупость.

Поезд дёрнулся, увозя их прочь от танцующих обломков. Борис, облизывая лапу, проворчал: – Мяу… Теперь я знаю, как пахнет победа. Как глина и мыло.

А Митрич, развалившись в кресле, бормотал в усы: – Эх, в молодости я давал плавность хода… А теперь вот – рваный ритм. Как этот танец.

Вдалеке, за туманом, замигал зелёный свет – сигнал к новой остановке. Или новой глупости.

Тайна расписания

Расписание висело в воздухе, как паутина из света и лжи. Его пергаментные листы шелестели сами по себе, перелистываясь под невидимым ветром. Василиса, поймав один из них, прочла вслух: – «Рейс №13: Город Молчаливых Кузнецов. Отправление – никогда. Прибытие – вчера». Буквы на странице извивались, словно пытались сбежать с бумаги.

– «Никогда» – это когда? – Борис уселся на угол листа, загибая его когтем. – Мур-рр… Может, это как «завтра», только для пессимистов?

На обратной стороне был нарисован ключ, вставленный в облако, из которого лились молнии в форме нот. Андрей достал обсидиановый ключ из кармана – тот самый, что нашли в прологе, когда разбивали зеркало сна. – Кажется, он подходит… – он поднёс ключ к рисунку. Облако на пергаменте заклубилось, и вдруг страница превратилась в дверь – точнее, в её силуэт, сотканный из пара.

– Погоди! – Марья Ивановна схватила его за руку. – Город Молчаливых Кузнецов… Это же легенда! Там куют не мечи, а тишину. И те, кто войдёт… – Перестают болтать? – Игорь фыркнул, доставая зелье с этикеткой «Говорилка. Противопоказано: серьёзность». – Тогда мне туда нельзя. Я умру от избытка смысла!

Василиса ткнула посохом в расписание. Лист завизжал, как раненый зверь, и выплюнул билет с печатью в виде заклёпки. – «Билет в один конец. Пункт назначения: точка невозврата». – она прочла и подняла глаза на пар. – Андрей, если ты вставишь ключ… мы можем исчезнуть. Или стать тишиной.

– А если не вставим, останемся здесь. С ними. – Андрей кивнул на перрон, где глиняные осколки уже шевелились, собираясь в новых Стражей с надписью «Ревность» на лбах.

Борис, тем временем, унюхал нечто в облаке-двери: – Мяу… Там пахнет рыбой. Но не простой… а рыбой-невидимкой! – Это метафора, – вздохнула Василиса. – Нет, это голод, – кот лизнул пар, и его усы заискрились статическим электричеством.

Андрей вставил ключ. Облако захлопалось, как книга, и дверь распахнулась, revealing лестницу из сгущённого света. Снизу донесся звон – не колоколов, а тысяч молотов, бьющих по наковальням воздуха.

– Последний звонок! – Игорь прыгнул первым, крича: – Кто не спрятался – я не виноват!

Марья Ивановна, цепляясь за перила-туман, бормотала: – В учебнике 1953 года писали, что этот город – метафора цензуры… – А теперь это буква, – Василиса толкнула её в спину, пока лестница не начала таять.

Борис, пробегая мимо Андрея, прошипел: – Если там нет еды, я съем твой ключ!

Когда последний из них шагнул в облако, дверь захлопнулась, оставив на перроне лишь билет, который медленно горел синим пламенем. На пепле проступили слова:

«Город ждёт. Молчание – валюта. Слово – смерть».

А поезд-призрак, оставшийся пустым, вдруг дёрнулся и поехал вспять – в расписание, где графа «никогда» уже была зачёркнута и заменена на «сейчас».

Голос станции

Репродуктор, висящий на ржавом кронштейне, взорвался треском короткого замыкания. Из него повалил дым, принявший форму черепа, и голос, словно сотканный из битого стекла, прорезал тишину: – Пассажиры… ваше время… кончилось… Следующая остановка… не ваша.

Перрон затрещал, как яичная скорлупа под сапогом. Трещины разбежались к чемоданам, и те начали проваливаться в бездну, издавая вой – то ли страха, то ли облегчения. Чемодан «1941», цепляясь ручкой за край, хрипел: «Не бросайте… нас…», но его поглотила тьма.

– Мур-рр… А что, обратный билет есть? – Борис, балансируя на краю трещины, поддел лапой выпавшую из кармана Марьи фотографию. На снимке она стояла у зеркала в платье царицы, но в отражении была лишь тень с короной из шипов. – Это же ты? Ты… царственная особа?

– Молчи! – Марья Ивановна выхватила фото, но край снимка уже загорелся синим пламенем. – Это не я! Это… мираж! – она швырнула фотографию в пропасть, но та зависла в воздухе, превратившись в зеркало. В нём отразилась Марья – но в доспехах, с мечом, рубящим часы.

– Ого! – Игорь присвистнул, доставая зелье «Правда-не-ложь». – Марьяша, да ты… бунтарь времён? Или ходячий спойлер истории?

Василиса, удерживая посохом Андрея от падения, крикнула: – Неважно, кто она! Если перрон рухнет, мы останемся здесь навсегда! – Навсегда – это сколько? – Борис прыгнул на трубу светильника, которая гнулась, как соломинка. – Мяу! В моих девяти жизнях нет такого слова!

Голос из репродуктора заскрипел снова, теперь уже смеясь: – Ваши чемоданы… ваши секреты… всё сгорит. А пепел… станет чернилами для новых расписаний.

Андрей, сорвав гитару с плеч, ударил по струнам. Звуковая волна отбросила трещину, но та тут же раздвоилась, как змеиный язык. – Играй громче! – завопил он, но гитара заиграла сама – мелодию «Прощание славянки» в рок-аранжировке.

– Нет! – Марья Ивановна вдруг рванула к зеркалу-фото, схватив свой отражённый меч. – Я не дам им стереть нас! – она ударила клинком по полу. Удар вызвал вспышку, и время замедлилось. Трещины застыли, словно решили, стоит ли расти дальше.

– Вау! – Игорь разлил зелье на пол, и жидкость превратилась в мост из света, ведущий к поезду. – Бегите! Пока Марья играет в Золушку с саблей!

– Я не Золушка! – она рубила трещины, которые множились, как сплетни. – Я… я страж! Тот, кто стирает следы! – Мур… То есть ты уничтожала память? – Борис, перебегая по световому мосту, орал. – Почему ты тогда с нами?!

– Потому что… я устала! – Марья отбросила меч, и зеркало разбилось. Время рвануло вперёд, трещины сомкнулись вокруг неё. – Бегите! Я задержу их…

– Нет! – Василиса метнула верёвку из теней, обвив её талию. – Ты не останешься здесь! Даже если ты… уничтожала прошлое.

Поезд-призрак гудел, двери захлопывались. Борис, вскочив внутрь, протянул лапу: – Мяу! Если ты не Золушка, то хотя бы не Буратино! Хватайся!

Марья прыгнула, едва избежав падения. Перрон рухнул в бездну, унося голос из репродуктора, который выкрикивал напоследок: – Вы… не сбежите… Все дороги… ведут…

Дверь вагона захлопнулась. Марья, дрожа, смотрела на осколок зеркала в руке – в нём отражалась она, но в школьной форме, с указкой вместо меча.

– Так кто ты? – Андрей спросил, обрывая струну на гитаре. – Тот, кто… хотел забыть, – она разжала пальцы, и осколок рассыпался пылью. – Но теперь мне есть что терять.

Борис, вылизывая лапу, пробормотал: – Мур… А я всегда знал, что учителя – самые опасные люди.

Поезд рванул вперёд, оставляя за собой станцию, которая теперь была лишь чёрной точкой в зеркале заднего вида. А в углу вагона догорала фотография Марьи – уже не царицы, не воина, а просто женщины, закрывающей лицо руками.

Побег на крыше

Поезд-призрак нырял в туманные тоннели, выныривая над пропастями, где вместо рельс вились реки расплавленного серебра. Команда прыгала по крышам вагонов, которые скрипели, как кости древнего дракона. Игорь, неся котёл с зельем, орал: – Не тормозите! Если упадёте, ваши души будут бежать за нами в виде фонариков!

– Спасибо, очень успокоил! – Василиса, подхватив подол платья, перепрыгнула через разрыв между вагонами. Внизу мелькнули тени с крыльями и плакатами «Смерть – не выход!».

Игорь споткнулся о вентиль, и зелье выплеснулось через край котла. Розовый дым, густой как маршмеллоу, заполнил ближайший вагон. Из окон вырвались Стражники, но вместо атаки они задрали глиняные головы и запели хриплым хором: – Мы глиняные, нас не сломить… Нас слепили, чтоб любить!

– Худший хор в истории! – Андрей, едва удерживая равновесие, закрыл уши. – У них голоса как скрежет ножей по тарелкам!

Борис, бегущий по коньку крыши, фыркнул: – Мур-рр… Зато ритм! Могли бы и лапой топнуть!

Он прыгнул на спину поющего Стража, и тот, качнувшись, грохнулся на крышу, выбив ритм «бум-бум-цзынь».

– Эй, это мой эксперимент! – Игорь, спрыгнув на вагон, махал руками, разгоняя дым. – Это же зелье радости! Они должны были танцевать канкан!

– Ты перепутал рецепт с детским утренником! – Василиса метнула в хор ледяную руну. Один из Стражей, покрываясь инеем, запел фальцетом: «Лю-ю-бовь… ле-е-денит…»

Марья Ивановна, цепляясь за антенну, кричала из последних сил: – В учебнике 1987 года сказано: глина теряет прочность при резонансе! Андрей, сыграй их ноту!

Андрей, стоя на одной ноге, ударил по струнам. Гитара взвыла, и звуковая волна сбила с ног трёх Стражей. Их головы, раскалываясь, запели какофонию: – Мы… не… допели…

– Спасибо за культурный шок! – Борис, катаясь по крыше от смеха, ловил вылетающие из Стражей глиняные шарики. – Мяу! Это как пиньята с сюрпризом!

Поезд влетел в тоннель, где стены были усеяны глазами. Игорь, спотыкаясь о люк, вылил остатки зелья на рельсы. Те превратились в горку конфет, которые Стражники тут же начали жадно хватать, напевая: – Сла-а-дкое… раз-ру-шает…

– Гениально! – Василиса, хватая Андрея за руку, прыгнула на следующий вагон. – Теперь они диабетики!

Марья, перебираясь через трубы, вдруг замерла: – Впереди – обрыв! Рельсы кончаются! – Значит, летим! – Игорь рванул вперёд, крича: – Поезд-самолёт, активируй!

Стражники, облепившие локомотив, затянули финальный куплет: – Мы… ис-че-заем… но… вер-нёмся… – В аду вам место в церковном хоре! – Андрей, разбежавшись, прыгнул в пустоту за последним вагоном.

Поезд взмыл вверх, оставляя глиняных певцов падать в бездну. Борис, свесившись с крыши, видел, как их руки тянутся к нотным листам ветра.

– Мур… А ведь мелодия была живодёрская, – пробормотал он, прячась от вихря.

А поезд, превратившись в серебристую птицу, нырнул в облако, на котором сияло: «Следующая остановка: Страна, где забывают слова».

Ключ и облако

Андрей сжал обсидиановый ключ так, что на ладони остался отпечаток в форме вопросительного знака. Дверь из тумана пульсировала, как живая, и когда он вставил ключ, облако вздрогнуло, словно от щекотки. С гулким «хлюп» туман сложился в арку, украшенную тенями-витражами. За ней открылся город: чёрные кузницы, похожие на спящих скорпионов, из труб которых валил не дым, а… тишина. Она оседала на землю инеем, поглощая даже звук шагов.

– Там… тишина, – Василиса прикрыла рот рукой, будто боялась, что слова упадут и разобьются. – Не та, что между словами. Та, что выжирает душу.

– Мур-рр… – Борис прижался к её ногам, шерсть дыбом. – А если они не любят котов? Я же громкий. Мяукаю, мурлыкаю, чавкаю…

– Тогда тебя съедят первым, – Игорь, достав из кармана беруши в форме пчёл, сунул их в уши. – Но не переживай. Если что, я изобрету зелье «Анти-тихоня». С ароматом валерьянки и сарказма.

Марья Ивановна, трогая пальцем границу арки, вдруг отдернула руку: на кончиках пальцев выступили капли крови-чернил. – Это не город. Это книга. Книга, где стёрты все главы, кроме пролога. – Значит, мы – новые буквы? – Андрей шагнул вперёд, и его ботинок оставил отпечаток, который тут же исчез, как стираемая опечатка.

Из города донёсся звон молота. Не по металлу – по пустоте. Звук ударил в рёбра, выбивая воздух из лёгких.

– Ой, это мой любимый звук! – Игорь притопнул, имитируя ритм. – Так мой дед ковал гвозди для гроба своей тёщи!

Василиса толкнула его в спину: – Иди первым. Если исчезнешь, мы хотя бы поймём, куда не стоит наступать.

Они двинулись по улице, вымощенной плитами с выбитыми датами. Каждая дата мерцала и гасла, как сгоревшая спичка. Борис, ступив на плиту «1965», вдруг замер: – Мяу… Здесь пахнет… мной. Но я ещё котёнком! Как?

– Они куют время, – Марья шла, не поднимая глаз, будто боялась увидеть собственное отражение в витринах. – Переплавляют его в тишину. Видишь?

Она указала на кузницу, где горнило пожирало пламя цвета забытых снов. Кузнец в плаще из пепла бил молотом по наковальне – но вместо железа под ударами множилась пустота. С каждым ударом в воздухе появлялись трещины, втягивающие звук.

– Эй, бородач! – Игорь бросил в горнило апельсин. Тот исчез с тихим «хлопком», как лопнувший мыльный пузырь. – Что куёшь? Беззвучные гвозди для крышки вселенной?

Кузнец повернулся. Под капюшоном не было лица – только отражение тех, кто на него смотрел. Василиса ахнула, увидев себя в маске без рта.

– Он… он показывает, кем мы станем, – прошептала она. – Если останемся.

– Мур-рр… Я не хочу быть лысым! – Борис, увидев в капюшоне кота-скелета, прыгнул на плечо Андрея. – Валя отсюда! Пока мои усы не отвалились!

Андрей тронул струну гитары. Звук, словно нож, разрезал тишину. Кузнец вздрогнул, и его молот ударил мимо. В трещине мелькнул луч света – и в нём, как в окне, промчался их поезд-призрак, полный смеха.

– Вернитесь! – голос кузнеца прозвучал как скрип пера по бумаге. – Здесь вы станете чище. Без слов. Без боли.

– Без бананов? – Игорь достал из кармана фрукт и очистил его. – Нет уж. Молчание – это скучно. А я…

Он швырнул банан в горнило. Огонь на миг стал жёлтым, и кузнец закричал – вернее, его крик вырвался тысячью пепельных бабочек.

– Бежим! – Василиса потянула всех к арке, которая начала закрываться. – Пока он не выковал нашу немоту!