Библиотекарь Хранители Руси. Том 3. Песнь Спящего Урала

– Тихо! – Василиса раздавила паука кристаллом. – Он не выбирал! Его сломали!

– Мур… Помощь! – Борис, поджариваясь в кубке, выбросил коготь. – Я хорошо с кетчупом!

Андрей, дрожа, передвинул короля. Фигура упала, превратившись в седого мужчину, который обнял его. – Пап… – но видение рассыпалось.

Кузнец ударил молотом – доска треснула, увлекая всех в вихрь.

– Ответ… – эхо донеслось из бездны. – …в твоей жертве.

Когда пыль осела, они лежали у портала. В руке Андрея дымилась фигурка короля с лицом отца.

– Мур… — Борис выплюнул пешку. – Теперь я вегетарианец.

Василиса подняла обугленный осколок доски: – Игра не закончена. Она ждёт…

Андрей бросил фигурку в пропасть. – Пусть ждёт вечно.

Ход Бориса

Доска вздрогнула, когда Борис вприпрыжку влетел на поле, сбив ферзя-паучиху. Та завизжала, запутавшись в собственных ногах, а кот, размахивая пешкой-кинжалом, рявкнул: – Мур-рр! Сейчас научим вас играть по-кошачьи!

Кузнец склонился, и шлем его скрипнул, будто челюсти раздражённого титана: – Ты нарушаешь правила. – А у котов правил нет! – Борис лизнул пешку, и та зашипела, превратившись в золотую рыбку. – Вот, лови, рыцарь-рыбоед!

Рыбка шлёпнулась на клетку, взметнув фонтан искр. Ладья-гидра, попытавшись её схватить, вдруг обмякла, заурчав, как котёнок.

– Это честно?! – Андрей, едва увернувшись от коня-скелета, тыкал пальцем в Бориса. – Он жулик! – Вполне, – Марья прикрыла рот учебником, но плечи её дёргались от смеха. – В кодексе магических игр пункт 14: «Если игрок – кот, правила – условность».

Игорь, сидя верхом на слоне-валуне, заорал: – Браво, усатый! Теперь преврати его шлем в лоток!

Кузнец взмахнул молотом, но Борис ловко швырнул рыбку ему в забрало. Доспехи зашипели, покрываясь ржавыми пятнами в форме лапок.

– Мур-ха-ха! – кот, прыгая по головам пешек, выкрикивал: – Правила – для собак! Мы, кошки, создаём хаос! – Остановите его! – Василиса пыталась поймать Бориса за хвост, но тот юркнул под королевский трон, который тут же рухнул, обнажив гнездо змей-нот.

– Ты… уничтожаешь баланс! – Кузнец бил молотом по доске, но трещины лишь множились, превращаясь в реки лавы. – Баланс – это скучно! – Борис, чихнув, выдохнул пламя, поджарив хвост дракону-сопернику. – Мур… Кто хочет жареного?

Андрей, глядя, как ферзь-рыбка гоняется за слоном по диагонали, схватился за голову: – Мы все умрём из-за его выходок! – Зато весело, – Марья, пряча улыбку, подняла обгоревшую страницу. – Смотрите: «Хаос – лучший щит против порядка Молчаливых».

Кузнец, пытаясь восстановить доску, вдруг замер. Из его шлема посыпались чёрные лепестки, а голос стал глухим: – Игра… аннулирована.

Поле начало рассыпаться. Фигуры плавились, становясь лужами цвета радуги. Борис, вынырнув из-под трона с мышью-пешкой в зубах, пробурчал: – Мур… Я выиграл?

– Нет, – Василиса указала на портал, где уже плелась новая паутина. – Ты просто сменил игру.

Андрей поднял золотую рыбку, которая щебетала стихами: – Папа… вернётся… в хвосте кометы… – Что? – Не обращай внимания, – Марья швырнула рыбку обратно в лаву. – Она вре́мя от кошачьего безумия.

Кузнец, ставший вдруг размером с куклу, заковылял к трещине. Игорь пнул его ногой: – Эй, малявка! Где наш «ответ»? – Вы… уже получили… – пропищал Кузнец, исчезая. – Хаос… тоже ответ…

Борис, облизывая лапу, изрёк: – Мур… А я думал, это просто рыбка.

Над полем, как приговор, вспыхнули слова: «Следующий ход – ваша очередь плакать».

Песня стали

Фигуры затянули хорал, от которого дрожали кости. Ноты – острые, как бритвы, – высекали искры на доске, складываясь в карту с меткой «Сердце Кузнеца» у королевской башни. Сама башня дышала, выпуская клубы пара с голосами: «Прости… Прости… Прости…»

– Андрей, жертвуй ладьёй! – Василиса, прикрывая уши от воя пешек, тыкала в ладью-щит с гравировкой в виде якоря. – Она – ключ! – Легко сказать! – Андрей схватил фигуру, но та впилась зубцами в ладонь. – Она живая! Слышишь? Она стонет! – Все мы стонем! – Игорь, пригвождённый к клетке мелодией, рванул рубашку. – Жми кнопку, герой! Или ты хочешь вечно слушать этот метал-хор?

Ладья затрещала, из швов поползли синие прожилки. Борис, уворачиваясь от падающих нот, прыгнул на плечо Андрея: – Мур-рр! Дай я! Коты умеют жертвовать… чужими игрушками! – Он ударил лапой по фигуре.

Щит разлетелся на осколки, выпустив стаю синих бабочек. Каждая несла в крыльях кадр: мальчик (Андрей?) на плечах у кузнеца, разбитая ваза, окно с дождём…

– Его воспоминания… – Марья поймала бабочку, и та растворилась у неё на ладони слезой. – Они заточили их в сталь. Чтобы не мешали «ковать».

Кузнец, наблюдавший с трона, вдруг схватился за шлем. Бабочки впивались в доспехи, оставляя ржавые пятна-раны. – Пап… – Андрей протянул руку к ближайшей бабочке, но та обожгла пальцы. – Ты… ты же сам научил меня не бояться огня!

– Он не услышит, — Василиса подняла посох, направляя стаю к королевской башне. – Его сердце там. Добей игру!

Андрей, стиснув зубы, двинул короля вперёд. Фигура зашаталась, завыв голосом Кузнеца: «Сын… прости…» – Не надо… – Андрей закрыл лицо руками, но Марья схватила его запястье: – Если не сделаешь – он навеки станет песней в этой адской опере!

Король рухнул, пронзённый мечом из бабочек. Кузнец взревел, шлем треснул, выпустив свет. Поле боя начало рушиться, поглощая ноты, фигуры, саму память…

– Мур! – Борис поймал последнюю бабочку, сунув её в карман. – Пригодится для торга с Пряхой!

Игорь, вытирая кровь с виска, хмыкнул: – Гениально. Разрушил игру слезами. Теперь я должен тебя уважать? – Заткнись… – Андрей пнул осколок ладьи, но тут же поднял его, спрятав за пазуху.

Василиса разглядывала пустую доску. Вместо «Сердце Кузнеца» теперь горело: «Следующая жертва – твоя душа». – Он… освободился, — она повернулась к порталу, ставшему похожим на зрачок. – Но игра только начинается.

А в кармане Бориса бабочка шептала: «Спасибо».

Воспоминания в огне

Синие бабочки облепили шлем Кузнеца, словно живой венец. Доспехи затрещали, из стыков повалил дым с запахом моря и сосновой смолы. Он протянул руку к Андрею, пальцы дрожали, как провода под напряжением: – Андрей… Ты вырос… – голос пробивался сквозь ржавчину, будто тонущий хватает воздуха.

– Пап, мы должны… – Андрей шагнул вперёд, но в этот момент король-великан с лицом Пряхи обрушил молот. Удар выжег кратер, едва не накрыв Бориса.

– Мур-рр! – кот, поджав хвост, нырнул за кристалл «Слеза Велеса», отчаянно матерясь: – Это ли не повод сдаться?! Я же говорил – шахматы зло!

– Держись! – Марья швырнула учебник, превратившийся в щит. Молот отрикошетил, снёс половину ладейника. Фигуры-скелеты полезли из щелей, щёлкая челюстями.

– Отец, помнишь? – Андрей, уворачиваясь от когтей короля, кричал сквозь грохот: – Ты говорил: «Дом там, где сломанные замки»!

Кузнец вздрогнул. Бабочки впились в шлем, плавя металл. Из трещин хлынули воспоминания: Детские руки, зажимающие раскалённый гвоздь…

Кузнец (настоящий, с глазами цвета стали) смеётся: «Боль – лучший учитель»…

Разбитое окно, за которым метель выводит: «Прости»…

– Сын… – Кузнец сорвал шлем. Вместо лица – вихрь синих мотыльков. – …беги!

Король-великан, ревя, занёс молот над Андреем. Но Кузнец бросился вперёд, обхватив чудовище. Доспехи взорвались волной воспоминаний – каждый осколок бил в цель:

Первый велосипед… – конь-дракон рухнул, заржавленый. Ссора из-за разбитой вазы… – пешки рассыпались в пыль. Тихий смех за спиной… – король застыл, треснув пополам.

– Нет! – Андрей рванулся к отцу, но схватил лишь горсть пепла. Бабочки кружили, складываясь в слова: «Спасибо».

– Мур… – Борис вылез из-под обломков, тряся золой из ушей. – Твой папаша… э-э-э… взорвался красиво.

Игорь, вытаскивая Марью из-под ферзя, фыркнул: – Вот и семейная терапия. Папаша разобрался с проблемой буквально.

– Он… освободился, – Василиса подняла осколок шлема, где застыла капля синего света. – Но Пряха не простит такого.

Андрей сжал осколок в кулаке, пока кровь не просочилась сквозь пальцы: – Значит, мы найдём её. И разорвём все её ниточки.

Где-то в глубине портала засмеялись. Смех звучал как лязг ножниц.

Борис, слизывая пепел с лапы, пробурчал: – Мур… Следующий ход – наш.

Жертва ферзя

Дракон-ферзь, обвивший трон шипами из костей, выл, изрыгая пламя. Каждый взмах его крыльев рвал страницы из учебника Марьи, превращая их в пепел. – Хватит! – Марья Ивановна, стиснув фигуру ферзя, бросила её под копыта коня-тени. – Умри красиво, ящер!

Фигура взорвалась, осыпав всех чёрным снегом. Пепел въедался в кожу, оставляя надписи: «Гордыня», «Страх», «Ложь». – Теперь! – Василиса, перепрыгнув через трещину, двинула королеву-клинок. Та вонзилась в сердце короля, чьё лицо было слепком Пряхи. – Мат!

Доска взвыла, как зверь в капкане. Трещины поползли к шлему Кузнеца, и он рухнул, разбившись о камни. Под ним – лицо, изъеденное ржавчиной. Глаза, словно два уголька в пепле, смотрели на Андрея.

– Сын… прости… – голос вырвался сквозь дыру в горле, обнажая шестерни. – Я… хотел…

Андрей упал на колени, сдирая кожу о острые осколки: – Зачем?! Зачем ты позволил им себя сломать?! – Чтобы… ты… не стал… как я… – пальцы Кузнеца сжали прядь седых волос Андрея. – …живи…

Тело рассыпалось, оставив на ладони сына ржавый ключ.

– Мур… – Борис тронул ключ носом. – Пахнет морем. И слезами. – Это дверь к Пряхе, – Василиса подняла обломок шлема, где мерцала карта из звёздной пыли. – Он купил нам шанс.

Игорь, разглядывая ключ, хмыкнул: – Папаша-призрак оставил наследство. Теперь ты обязан стать крутым кузнецом, Андрюха. – Заткнись, – Андрей встал, сжимая ключ до крови. – Я сломаю её станок. Всё.

Марья, собирая пепел в склянку, прошептала: – Он не просил прощения. Он просил помнить.

Где-то в трещине засмеялись. Смех разрезал воздух, как ножницы.

– Мур-рр… – Борис выгнул спину, глядя в бездну. – Она уже здесь.

Андрей повернул ключ в пустоте. – Встретимся, тётя…

Портал вспыхнул. На последней странице учебника Марьи проступили слова: «Глава 42: Прядильщица Судьбы».

Ключ от памяти

Воздух звенел, как натянутая струна, когда Кузнец протянул руку. Синий ключ, холодный и тяжёлый, будто выкованный из самой ночи, легёл на ладонь Андрея. – Это доступ к Летописи Молчания… – голос Кузнеца трещал, словно старый патефон. – Там… всё, что они стёрли. Но берегись Пряхи… Она…

Тело доспеха задрожало, шестерни выпадали из груди, превращаясь в пепельные розы. Андрей схватил отца за рукав, но ткань рассыпалась: – Пап! Как найти тебя там? – Не ищи… – Кузнец коснулся его лба. Прикосновение обожгло, оставив руну в виде слезы. – Я уже в тебе…

Борис, вскочив на плечо Андрея, тыкал лапой в ключ: – Мур-рр! Блестит! Давай откроем бар с привидениями! – Это не игрушка! – Василиса попыталась оттолкнуть кота, но тот ловко ухватился за ключ зубами.

– Отдай, усатый! – Игорь рванул Бориса за хвост. – Мяу-предатель! – кот выплюнул ключ, но успел схватить падающий осколок доспеха. – Сувенир! Для будущих переговоров с враждебными диванами!

Кузнец рассыпался до пояса. Его шлем, теперь пустой, закатился под трон, из которого уже пробивались чёрные корни. – Сын… – последнее слово смешалось с шелестом пепла. – …ключ откроет не только прошлое. Он покажет, кем ты станешь…

Андрей сжал ключ так, что металл впился в кожу: – Я не стану как ты! – Надеюсь… – Кузнец исчез, оставив после себя лишь запах гари и детскую перчатку, застрявшую в трещине пола.

Марья подняла перчатку, и та рассыпалась в её руках, став строчками в воздухе: «Протокол 12: Эксперимент „Кузнец“ признан неудачным. Испытуемый сохранил привязанность к объекту „Сын“».

– Объект… – Андрей пнул камень, и тот взорвался стаей летучих мышей. – Они даже здесь его мучили!

Василиса, разглядывая ключ, вздрогнула: – Смотрите!

На металле проступили силуэты: Пряха за станком, её нити опутывали город… и Андрей, стоящий над ней с молотом.

– Мур… Пророчество? – Борис уронил осколок доспеха, который тут же пророс ядовитым плющом. – Или реклама кузнечных курсов?

– Это выбор, – Марья закрыла учебник, на обложке которого теперь была их группа. – Летопись Молчания – не архив. Это оружие.

Портал за спиной взревел, и из него выползли тени с ножницами вместо рук.

– Они уже здесь! – Игорь выхватил нож, но лезвие почернело и согнулось. – Бежим! – Василиса толкнула Андрея к трещине в стене. – Ключ – компас! Думай о том, что важно!

Андрей, стиснув ключ, представил отца у наковальни. И трещина вспыхнула синим пламенем, открывая тропу сквозь время.

– Мур-мяу! Вперёд! – Борис прыгнул в пламя, утащив осколок. – Пригодится для строительства замка!

Когда последний из них шагнул в портал, стены рухнули, похоронив под обломками шепот: «Сын… горжусь…»

Пробуждение города

Город застонал, как великан, пробуждающийся от векового сна. Кузницы взорвались светом – десятки молотов били по наковальням, высекая искры, которые складывались в слова: «Правда», «Боль», «Надежда». Каждое слово падало на мостовую, превращаясь в трещину, из которой лезли железные корни.

– Смотрите! – Марья поймала искру-«Страх». Та обожгла пальцы, зашипев: «Не ищи… не найдешь…» – Они куют тишину в оружие!

Игорь, раздавив сапогом искру-«Ложь», хрипло засмеялся: – Кто-то хочет украсть все голоса… Чтоб мы стали марионетками без слов! – Мур-рр! – Борис гонялся за искрой-«Свобода», которая уворачивалась, как мышь. – У меня украли рыбу, сапоги и совесть! Голоса – мелочи!

Андрей схватил на лету искру-«Память». Она выжгла на ладони руну, прежде чем угаснуть: – Отец… Он пытался остановить это. Летопись Молчания – не просто архив. Это ловушка для слов.

Вдалеке, на шпиле часовни, мелькнула тень. Пряха, сгорбившись под мешком, сплетённым из теней, бросала в него горсти искр. Мешок шевелился, выкрикивая обрывки: «Лю…», «…ждай», «…убью!»

– Она здесь! – Василиса метнула кинжал, но лезвие прошло сквозь тень, ударив в колокол. Звон разорвал воздух, и город ответил рёвом.

Стены домов ожили, кирпичи превращаясь в рты, которые хрипели: – Верните… – …голос… – …мне имя!

– Что делаем? – Марья прижала учебник к груди, страницы которого теперь светились, как угли. – Если она заполнит мешок – город станет немым!

Игорь выхватил из пояса молот Кузнеца, украденный у Бориса: – Ломаем кузницы! Без наковален – не будет искр! – Нет! – Андрей перехватил удар. – В них наша сила! Смотри!

Он поднёс ключ от Летописи к ближайшей наковальне. Металл взвыл, и из него вырвался призрак кузнеца, который прохрипел: – …не дай ей сплести плащ из наших криков…

Борис, залезший на статую, тыкал лапой в мешок Пряхи: – Мур! Там шевелится что-то вкусное! Давайте отберём и разделим? Я – 80%, вы – благодарность!

Пряха обернулась. Её лицо было соткано из пепла, а вместо глаз – ножницы. Мешок распахнулся, выпустив вихрь украденных слов:

«Мама…» – ударило в грудь Андрея. «Прости…» – Марья упала на колени. «Не бойся…» – Василиса выронила оружие.

– Не слушайте! – заорал Игорь, бьющий молотом по земле. – Это не ваши слова! Это – эхо чужих душ!

Андрей, превозмогая боль, вонзил ключ в наковальню. Металл взорвался синим пламенем, спалив ближайшие нити Пряхи.

– Ты… не… смеешь! – Пряха зашипела, мешок её съёжился. – Слова – мои! Ткань из них… будет… вечной!

– Мур-вечность! – Борис прыгнул на мешок, вцепившись когтями. – У меня аллергия на вечность! Чихаю!

Из дырки хлынули украденные голоса. Город вздрогнул, кирпичи складываясь в крик: «ВЕРНИТЕ!»

Пряха, окутанная пламенем, исчезла, оставив после себя лишь ножницы и шепот: – Ты… следующий… в моём станке…

Андрей поднял ножницы. На лезвии отражалось его лицо, опутанное нитями.

– Что теперь? – Марья сгребла в склянку пепел слов. – Теперь, – Василиса указала на горизонт, где вставало солнце цвета ржавчины, – мы идём туда, где куётся тишина.

Борис, доевший кусок мешка, буркнул: – Мур… Надеюсь, там есть вобла.

Город за их спинами затих, вбирая голоса, как раны – лекарство.

Уход Кузнеца

Кузнец стоял у пылающей наковальни, его доспехи теперь напоминали кору древнего дерева – трещины светились, как реки лавы. Глаза, два уголька в пепле, смотрели на Андрея сквозь дым: – Я должен остаться… – его голос гудел, как колокол под водой. – Здесь… моя часть Летописи…

Андрей рванулся вперёд, но земля под ногами превратилась в зыбучий песок из ржавых гвоздей: – Ты снова бросаешь меня! Как тогда! – Нет, – Кузнец поднял руку, и пальцы начали каменеть. – Теперь я… стану твоим щитом. Исправь то, что я не смог…

Василиса, пытаясь удержать Андрея за плечо, прошептала: – Он уже мёртв. Это лишь эхо… – Молчи! – Андрей вырвался, ударив кулаком по наковальне. – Он… он обещал…

Кузнец застыл в движении – статуя с молотом, занесённым над бесформенной глыбой. На постаменте проступили слова: «Здесь сгорел, чтобы светил».

– Мур-рр… – Борис прыгнул на плечо Андрея, тычась мокрым носом в его сжатый кулак с ключом. – Теперь ты в ответе за рыбу. И за меня. И за ту вонь ржавчины. – Отстань… – Андрей попытался оттолкнуть кота, но Борис вцепился когтями в куртку.

– Усатый прав, – Игорь пнул статую, и с неё посыпались искры. – Папаша стал памятником самому себе. Классика. Теперь ты должен бежать, плакать и… что там у вас в сценарии? – Заткнись! – Марья бросила в Игоря склянкой с пеплом. – Он не убегает. Он выбирает.

Из кузниц донёсся рёв – будто проснулся зверь, сплетённый из цепей. Стены задрожали, осыпаясь кирпичами-слезами.

– Летопись Молчания… – Василиса прижала ладонь к земле. – Она пробуждается. И хочет больше, чем слов. – Чего? – Андрей повернул ключ в воздухе, и тот засиял синим.

– Душ, – ответила Василиса, указывая на трещину, из которой выползла тень с пустыми глазницами. – Она будет пожирать истории, пока не останется тишина.

Борис, спрыгнув, потерся о статую Кузнеца: – Мур… Можешь не благодарить. Я оставлю тебе в наследство свои хвост и усы. Бесценно!

Андрей взглянул на ключ. В его отражении мелькнуло лицо отца – не ржавое, а живое, улыбающееся. – Ладно… – он сгрёб Бориса под мышку, заставив кота взвыть. – Ты везешь запасы. И молчишь. – Мяу-тирания! – Борис вывернулся, оставив в руке Андрея клок шерсти. – Я требую адвоката! И сметаны!

Игорь, разглядывая трещину, хмыкнул: – Там внизу… Это ж целый город из забытых имён. – Значит, найдём их, – Марья открыла учебник, где теперь горела карта из пепла. – И вернём голоса.

Статуя Кузнеца вдруг наклонилась, уронив молот к ногам Андрея. На лезвии светилось: «Куй».

– Мур… Папаша-призрак даёт советы, – Борис потрогал молот лапой и дёрнулся от удара током. – Ай! Взял назад! Наследство отменяется!

Андрей поднял молот. Рукоять обожгла ладонь, оставив шрам в виде песочных часов. – Поехали, – он шагнул в трещину, даже не обернувшись.

Василиса, следя, как тени облизывают край портала, прошептала: – Он не плачет. – Потому что злится, – Марья поправила очки, за которыми сверкнули слёзы. – А злость – лучшая печь для переплавки боли.

Город рухнул за их спинами, похоронив статую под лавиной обугленных слов. Где-то в глубине, под грудой камней, блеснул осколок шлема – словно подмигивание.

Глава 5: Пряха, ворующая лица

Утро в ловушке

Солнце встало кривым – марево с лицом Пряхи растянулось по небу, как клякса в чернильнице. Тени сплели лагерь в кокон: палатки превратились в лохмотья, костёр застыл чёрным стеклом. Марья Ивановна проснулась первой, схватившись за горло: – Где…