неСтандартный отпуск учителя

– Мы… – видно, как непросто начать этот рассказ Устюгову, – мы познакомились в педагогическом. На первом курсе. Обоим по семнадцать, влюбились чуть ли не с первого взгляда. Жили в общаге, на втором курсе поженились, чтобы официально в одной комнате обитать. Такие страсти кипели. Мы ругались, мирились.

Дмитрий Егорович говорит сумбурно, местами не очень связно. Пытается объяснить ситуацию, не выдать личного, но срывается в воспоминания.

– Характеры у обоих тяжёлые. Паша вообще не должна была жить в общаге, но её родители пили. Много пили. В квартире вечно кто-то таскался. Сама Паша лет с четырнадцати жила по знакомым. Дома не было безопасно. Общагу выбивала через знакомых. Работала всё время. Всё тащила сама. Мечтала быть учителей, растить добрых детей, – грустно ухмыляется, будто вспоминая что-то. – А я… а я молодой был. Амбициозный дурак.

– В общем, когда институт заканчивали, у Паши умерла прабабка, у неё был дом в станице. – Тон становится более холодным, собранным. Похоже, этот период их отношений ему совсем не нравится. – Мы его продали и купили однушку у чёрта на куличках. Съехались, началась работа. Двоим в одной школе места не нашлось, пришлось идти в разные. И это был какой-то кошмар. Нагрузки адские, на молодых учителей повесили всё, мы домой приходили только ночевать. Денег нет, нищета. Еды даже приготовить некогда. Плюс ко мне в школе только, что уборщица тёть Глаша не клеилась, и то потому, что во внуки ей годился. Пашка…Пашка ревновала дико. Она была очень темпераментной, вспыльчивой, как огонёк.

– Ей писали смски с угрозами школьницы, меня несколько раз пытались подставить с домогательствами, директор прямо намекала, на решение вопроса о моей зарплате. – На этих словах Устюгов откровенно морщится, будто ему под нос корова кучу навалила, большую такую, добротную. – Я такой чернухи там насмотрелся за месяц, что мечтал сбежать со школы. А у неё была совсем другая история. Благодарные ученики, коллеги. И тут мне прилетает предложение от старых знакомых о месте в администрации, но в другом регионе. Да, место мелкое, но перспективы. Жильё выделяли, жену в школу пристроить готовы.

– А Паша… она упёрлась, не хотела бросать учеников и родителей. У неё заболела мать, допилась до белочки. За ней следить надо было, ухаживать. Они её всю жизнь шпыняли, слова доброго не говорили, а она за ней утку носила, кредит на рехаб взяла. Это стало последней каплей. – Дмитрий наливает из графина себе воду и с жадностью её пьёт, оттягивая тем самым своё признание. – Я психанул и сказал, что уезжаю или с ней, или один. Она послала меня одного. Развод. Боль. Чувства наизнанку. Мы так расходились… в общем, я не удивлён, что дочь появилась. Там страсти были…до небес. Я, когда уехал, сначала надеялся на ребёнка, а потом, дурак, радовался, что не сложилось. А она вот, получается… гордая была, не сказала. Одна тянула.

Он замолкает, расфокусированный взгляд его зависает в окне. Я понимаю, что Дмитрий не здесь. Он там. В своих воспоминаниях. Спорит с женой, уговаривает, психует. Мы с Максом молчим. Даём ему прожить ту боль, что явно плещется сейчас внутри него.

– А Сергей мать его Иванович редкий скот. Меня он ненавидел. В очередной раз спьяну заявил, что из-за меня у него не получилось выгодно «подложить» дочь. Мол, такие люди за неё просили, а здесь я. Не знаю, насколько это правда, но до моего появления в семье он регулярно бил и Пашу, и мать её. Пашка сдачу давала, но… смотреть на это было жутко. Сколько себя помню, он никогда не работал, но деньги на бухло были. Причём явно гораздо больше, чем те копейки, что они стрясали с дочери.

– А круг общения? Связи? Что-то можете сказать? – О-о-о, узнаю этот горящий взор, Макс почуял добычу.

– Не знаю, многое уже не помню. – Устюгов хмурит лоб, трёт висок. – А! Был у него приятель, Лёня Скот.

– Уверены? Точно Лёня Скот? – пламя в глазах полковника полиции начинает принимать маниакальные оттенки. Кажется, это дело ему точно накинет очков по службе.

– Сто процентов. Выглядел он как скот и вёл себя так же. Потому и запомнил. Глазки противные бегающие, шрам на подбородке. Похотливая козлина, мне казалось, что он даже на меня смотрел с плотским интересом, он всех проходящих мимо особей женского пола облизывал без разницы девчушка лет двух, или старуха за семьдесят.

– Вы недалеки от истины. Спасибо, это очень важно! Я отойду позвонить. – Макс говорил себе под нос и тут же вылетел в приёмную, вызвав откровенное удивление у Дмитрия.

– Ищейка почуяла след, – пожала плечами я. – Дмитрий Егорович, получается, что Мирославу на вас записали по закону и вы не знали о ней?

– Получает да. Я не подозревал о ребёнке. Как уехал, постарался вычеркнуть Пашу из жизни. В Ставрополь не приезжал, соцсети не смотрел. Похоже, зря.

– Эм… ну вы же понимаете, что это может быть не ваша дочь?

– Я уверен на 99% в Паше, она не стала бы записывать чужого ребёнка на меня. Нашла бы способ обойти закон, – абсолютно спокойно говорит Устюгов. – Но если в тот период Паша встретила мужчину, который не остался с ней беременной, то это моя вина. Моя и её. Ребёнок не виноват в наших ошибках. Если этого мужчины нет и не было в её жизни, если девочка узнала обо мне от неё самой, значит, это моя дочь. Я не допущу, чтобы ребёнок жил в детдоме, или её отдали этим…родственничкам. Это моя дочь, даже если биологически это не так.

Ком в моём горле, что всё это время разрастался, не дал мне продолжить разговор. Судорожно вздыхаю. Теперь себе наливаю воды. Вот так бывает, да?

В детдом приехали все вместе на машине Макса. Устюгов не рискнул сесть за руль. Хотя внешне он кажется уже абсолютно спокойным, по мелочам понятно, что это далеко не так. Заметно, как подрагивают руки, как судорожно бьётся жилка на шее. Я уже созвонилась с Ириной Сергеевной и коротко обрисовала ситуацию. Она счастлива и обещает всё организовать. Она всегда рада, когда есть шансы вернуть ребёнка в приличную семью, а не детдом.

По пути заскочили в магазин, где, уточнив количество ребят в центре, Устюгов закупил ворох сладостей. И завис у полки с игрушками, где выбрал милого маленького плюшевого мишку. Я уже хотела было подсказать, что юному панку вряд ли зайдут мишки, но меня поймал Макс. Просто покачал головой. И я поняла, что да. Они должны сами. Да и кто знает, были ли те мишки в детстве у этой девочки? Почему в 13 она панк в футболке с Горшком?

Сейчас мы с Максом, и Ириной Сергеевной стоим у входа и не отсвечиваем. Даже дышать боимся. А всё потому, что Дмитрий Егорович ждёт Славу. Тискает в руках мишку, переминается с ноги на ногу и в целом выглядит, как накосячивший пятиклассник. Это было бы смешно, если бы не было до слёз трогательно. Вот из-за поворота показалась Мирослава в сопровождении воспитательницы. Девочка поднимает взгляд от своих чёрно-белых поношенных кед и спотыкается. Какой-то своей детской чуйкой, она понимает, кто этот незнакомый мужчина в холле. Замирает на месте. По её щеке вниз бежит слеза. Одна, друга, третья. Она вытирает их кулаком и просто рыдает в голос. Стоит и рыдает.

– Пашка…– чуть слышно говорит Устюгов и срывается вперёд, падает на колени и прижимает рыдающую девочку к себе, гладит её по короткому ёжику волос, спине. Прижимает крепко-крепко. Она мелкая, он высокий. На коленях как раз рыдает ему в лысину. Это было бы так смешно, если бы не было так грустно. Понимаю, что у самой щеки мокрые. Тоже рыдаю.

Не выдерживаю и выхожу на улицу, следом выходит Макс и молча протягивает упаковку бумажных платков. Кивком благодарю его.

Долго стою во дворе детдома. Молчу, плачу, успокаиваюсь и опять плачу. Эта встреча… Эти слова Дмитрия Егоровича…что-то изменилось за эти часы. Уже нет той пронзительной тоски от одного вида на эти стены. А в сердце живёт тепло.

– Макс? – зову я. Слышала, что он всё время где-то поблизости решал свои рабочие вопросы по телефону.

– Успокоилась? – понимающе уточняет тот, туша носком ботинка окурок.

– Ага. Макс…давай всё. Вот прям окончательно всё. Ни экстренных просьб, ни личных. Вводи сюда кого-нибудь нового. Вон у Женьки своё квест-агентство, Лёшка скоро медвуз закончит, да и там всё время мотается с лекциями о здоровье. Ната и Ксюха в педе. Они тоже все были тут. Кто-то раньше, кто-то позже, но ума понять, на что смотреть, хватит. Давайте дальше без меня.

– Перегорела? – никак больше не комментирует моё решение Петровский.

– Типа того. Нет у меня больше сил ковыряться в этом. Приехать поиграть, позаниматься готова, а ковыряться в их грязном белье, выуживать факты, следить, больше не могу. Это нормальное место, с нормальными работниками. Они думают о людях. Ещё года четыре назад, местная медсестра вчера бы просто вызвала сюда скорую, и ты сам представляешь, как бы здесь нагнули всех от директора до мальчишек с подоконника. Да это распределительный центр, сортер, отстойник, как ни назови, само по себе место дрянное, но конкретно здесь сделали всё, что могли.

– Я тебя понял. И я рад. Ты выросла, и ты молодец! – Макс обнимает меня за плечи и растирает руку. – Надеюсь, Влад не отгрызёт мне руку за посягательство на невесту.

– Не зна-а-а-аю… – смеюсь сквозь слёзы.

В этот момент из дверей центра выходит Дмитрий Егорович, держащий за руку дочь, которая второй рукой крепко прижимает к себе медвежонка. Девочка уже не плачет, на лице даже видно подобие улыбки.

– Агния Борисовна, всё в порядке? – удивлённо спрашивает Устюгов, красноту глаз которого плохо скрывают очки.

– Да-а-а, я просто сентиментальная очень. – Рыдаю и обнимаю Славу. Так и стоим с ней пару минут, растирая слёзы и сопли по лицам. Впору сегодняшний день официально называть Сопливым.

– Спасибо вам, Агния Борисовна! Спасибо! – повторяет малышка, – Вы просто фея-крёстная какая-то.

Хохочем вместе под недоумёнными взглядами мужчин. Кажется, они мысленно обмениваются шоком от неадекватных женщин.

– Вы, дамы, меня, конечно, напрочь повергаете меня в шок, – начал Дмитрий Егорович, – но я тоже очень благодарен. И вам, Агния Борисовна, и вам Максим Маркович. Вы даже не представляете, что сделали для меня.

А вы для меня – мысленно говорю я, но вновь молчу и просто улыбаюсь. Жаль, сейчас папе и дочке придётся расстаться. Макс и Дмитрий Егорович уезжают растрясать свои связи и максимально быстро оформлять документы в опеке. Заодно я нагружаю Макса просьбой для его падаванов. Если всё получится, то это будет красивый финал моей истории с детдомом. Я, конечно, буду приезжать, но реже и не в ущерб себе. Пора выбирать себя и своё счастье. Я сделала много. Я молодец.

До вечера провожу время в центре. Закрываю вопросы по документам, раскидываю план занятий, освобождая все выходные. Обнимаю на прощанье Ирину Сергеевну и Славу, пешком гуляю до больницы. Доктор встречает меня там как родную. Скептическим взглядом проверяет на новые повреждения, и только после этого отдаёт на растерзание медсестре. После перевязки вызываю такси и еду домой. Глотая слёзы, открываю телефон. Нахожу контакт «Мама» и выбираю удалить. Чищу все мессенджеры. Удаляю из папки «Избранное» скриншоты детских переписок с ней, что кочевали из одного моего телефона в другой. Делаю глубокий вдох, будто собираюсь нырнуть в прорубь и открываю свою страшную тайну. То, в чём сама себе порой боюсь сознаться. Захожу в другой аккаунт соцсетей и отписываюсь от страницы Яры. Тайком от всех, каждый раз коря себя, я все эти годы следила за их жизнью через страницу сестры. Давилась эмоциями, не могла даже прорыдаться, но как мазохистка ночью смотрела их совместные фото. Завидовала улыбкам. Представляла вместо Яры себя.

Сегодня, увидев реакцию Дмитрия на потенциально ЧУЖОГО ребёнка, окончательно поняла, что всё. Я получила ответы на все вопросы. Я не нужна маме. И никогда не нужна была. Только как ресурс. Не самый красивый, не самый выгодный. К которому прибегают как крайнему средству.

Обрубаю последние точки соприкосновения с мамой. Осталась только бабушка, но она не станет больше со мной обсуждать мать. Тем вечером с Владом, она чётко дала понять, дочери у неё больше нет. Зато мы есть друг у друга. И это очень много. Понимаю, что слёзы на моих щеках высохли и я улыбаюсь. Открываю мессенджер, нахожу переписку с Владом и думаю, как бы ему рассказать обо всех сегодняшних перипетиях. Из мыслей меня выдёргивает таксист:

– Девушка, приехали.

– А? – поднимаю голову от телефона, вижу свой двор. – А, спасибо, извините.

Судорожно беру рюкзак, путаясь в ногах, выхожу, захлопываю дверь и оглядываюсь. Вижу знакомую машину прямо у подъезда. Рюкзак выпадает из моих рук.

– Влад! – верещу в лучших традициях молодёжных мелодрам и бегу обнимать моего мужчину.

Музыка: «Первая любовь» (Женя Трофимов, Комната культуры)

«Не получается» (NЮ)

Глава 33

«Люди на Луне не могут жить потому, что там нет магазинов».

Из ответов учеников начальной школы

(Просторы интернета)

Мы валялись на моей узенькой кровати и болтали. Вернее, Влад лежал на кровати, а я фактически лежала на нём. Моя односпальная кровать не была рассчитана на масштабы атлетических плеч Влада, потому закинуть на него все конечности, было единственной возможностью не свалиться на пол. Мы не виделись две недели, поэтому такой расклад мне был только в радость. Я наслаждалась горячими объятиями любимого, с восторгом ловила долгожданные моменты близости. Тихонечко вдыхала его неповторимый дурманящий аромат, что кружит голову нотками мяты. С нежностью ловила гулкие удары сердца под моей ладошкой. Растворялась в ощущении тепла и безопасности.

Пробегаюсь кончиками пальцев по его красивому лицу: провожу линию бровей, ласкаю излом носа, обрисовываю очертания аккуратной бороды. Пытаюсь погладить вкусные губы, но Влад перехватывает мою лапку и начинает целовать пальчики. Каждый по очереди, а потом подтягивает ладошку и расцеловывает повязку.

– Ася, радость моя, прибил бы тебя за безрассудство. – Он снова повторяет свой манёвр с поцелуями, а я как зачарованная смотрю на него. Понимаю теперь, что испытывают змеи перед заклинателем. – Но осознаю, что ты была бы не ты, если бы прошла мимо.

Я моргаю и сбрасываю дьявольское наваждение, вызванное блаженством от его простых, но таких волнующих прикосновений. Тянусь вверх и целую его в твёрдый подбородок, чуть-чуть прикусывая в конце. Мы снова теряемся в жарком поцелуе, хотя пару минут назад, казалось, что за последний час уже успели унять влечение, накрывшее нас при встрече. Поднявшись в квартиру, мы толком и не поговорили, сразу очутились в постели. Вернее, вначале на рабочем столе в моей комнате и лишь потом на кровати. Крышу сносит от возможности просто прикасаться, теряться в ощущениях, чувствовать друг друга. Быть близкими настолько, насколько это возможно между мужчиной и женщиной.

Сильные руки Влада скользят по моему податливому телу, распаляя огонь желания по новой. Палящие искры разлетаются следом за его ласковыми прикосновениями. В какое-то мгновение поцелуи перестают быть обжигающими, нас накрывает страстная нежность. Столько лихорадочного трепета в каждом касании мягких губ. Неторопливые тягучие ласки, медлительные поцелуи, сбитое дыхание, в каждом движении пробиваются все эмоции, что рвут наши сердца. Мы любим друг друга так неспешно, так пронзительно. Не могу удержать громкие стоны бесконечного наслаждения.

– Вла-а-ад, – вылетает приглушённое, когда достигаем очередного головокружительного пика вместе. А после снова ловим неровное дыхание друг друга, блаженствуя от простой возможности быть вместе.

– Как ты умудрился вырваться? – спрашиваю, немного позже и рисую пальчиком узоры на его широкой груди, с удовольствием отмечая, как по мощному телу разбегаются мурашки от моих прикосновений.

– А меня выгнали, – усмехается Влад.

– В смысле? – удивлённо моргаю.

– Я вчера сказал Николаичу, что ты поранилась, он за ночь собрал мужиков. Утром они приехали помогать, когда стало понятно, что доделать смогут и без меня, отправили к тебе. – У Головина не получается скрыть довольную улыбку. Заметно, как ему приятно такое отношение сотрудников. Хотя я не понимаю, чему он удивляется. Пообщавшись с его работниками, понимаю, что они его обожают. Есть за что. Он смотрит на человека, а не его анамнез. Бухгалтера своего он взял после обвинения в уголовке, хотя её откровенно подставил прошлый начальник. Взял, предложил нормальную зарплату, через связи отмыл имя, помог устроить сына в школу. У неё теперь в бумагах сервисов такой порядок, какого в самой налоговой не найдёшь. Он помогал разобраться с долгами, чёрными риелторами, ревнивыми жёнами. Чего стоит история того же Игоря Николаевича.

– Передавай им большое спасибо от меня. Ты не представляешь, как вовремя, – говорю абсолютно искренне. Именно сегодня мне безумно не хватало близкого человека рядом. Вся история Устюговых опять перелопатила меня.

– Что у тебя сегодня такое произошло? Почему ты вся такая разобранная? – моё состояние не укрывается от Влада.

Рассказываю ему историю Дмитрия Егоровича и Мирославы. Тот, конечно, в шоке, но ржёт, что нам пора снимать индийское кино, где все друг другу родня.

– Знаешь, меня поразила решительность Дмитрия взять на себя ответственность за девочку. Там не было ни секунды сомнения. За эти годы сотрудничества с Максом я видела разные реакции родственников. Но такой решимости ещё не встречала, – делюсь своими мыслями.

– А я его понимаю. Нормальный мужской поступок. Это ребёнок твоей любимой женщины. Он уже не чужой тебе. Одно дело если бы там был любящий отец, другая нормальная родня. Тогда можно просто познакомиться, помогать по мелочи, или и вовсе остаться в стороне, но при таких исходных даже думать нечего.

Целую своего дракона. Вот сейчас в нём опять поднял голову защитник, который точно может голову откусить за свою семью. Но мне нравится, что он потихоньку отпускает вечный контроль, начинает принимать помощь от других. Понимаю, что там, в мастерской у него ещё остались нерешённые вопросы, которые сейчас, скорее всего, разгребают Николаич с Лёхой. Но он здесь со мной, а не на телефоне треплет им нервы.

– Как мама? Ездил к ней? – спрашиваю его после очередных долгих умопомрачительно сладких поцелуев.

– Нет. После выкрутасов с Глашенькой-хуяшенькой, подсознательно жду подвоха. Нахуй не сдались эти Любаши, Фроси и Машуни. Эта стадия уже была, когда я только дембельнулся. Ко мне приезжали с проколотыми шинами, встречали с утра со сломанными утюгами, только в койку не залезали. – Хмурится и ерошит волосы, как и всегда, когда что-то его тревожит. – Не готов сейчас к ней приехать. Но по телефону созваниваемся. Она извинилась, ей Изаида хвост накрутила.

– Бабуля? – удивляюсь. – Я ей не рассказывала.

– Я заложил. – Сознаётся Влад, а у самого лицо, как у кота довольное. – Просто понял, что она единственный человек, кто может держать в узде маму. Вот Изаида Владимировна и пошла в атаку. Мол, чем тебе моя внучка не устраивает? Оказывается, тем, что слушать её не будешь. У тебя мнение своё есть. А ещё ей стыдно за своё поведение при первой встрече. При этом не хочет, чтобы было стыдно перед невесткой. – Качаю головой. Удивительная женщина с удивительной логикой.

– Бабушка твоя сказала, что это всё от скуки, и потащила мать на дискотеку для тех, кому за… Ну в смысле тематические вечера для одиноких.

– И? – что-то в тоне Влада говорило о бомбических новостях.

– Короче, мама там встретила своего ухажёра, который оказывал ей знаки внимания до отца. Он одинок, жена умерла, детей нет. Теперь ухаживает за ней снова. А ещё познакомилась с каким-то другом Бориса Глебыча. Тоже вдовец, приехал у нас завод строить, оставил основной бизнес сыну и здесь начинает с нуля. Так что у мамы бурная личная жизнь в любовном треугольнике. – Влад выглядит довольным-довольным.

– И ей теперь не нужен ни ты, ни Нина? – с хитрым прищуром спрашиваю я.

– Ну фактически. Звонков хватает. И половина болячек прошла, представляешь? – качаю головой, как же Татьяне Елисеевне не хватало внимания. Я не знаю, но из рассказов могу сделать вывод, что отец Влада, Семён, очень любил жену и сделал её центром своей Вселённой. После его смерти она потеряла свою значимость и попыталась навязать себя детям. Ну получилось, что получилось. В очередной раз восхищаюсь Адой, которая легко прочитала это ещё месяц назад.

Разговор наш прерывает вибрация моего телефона. С удивлением нахожу его валяющимся под диваном. На экране высвечивается имя бабули.

– Привет, Ась, – слышу её бодрый голос в трубке. Вот как почувствовала, что мы о ней недавно говорили.

– Привет, бабуль. – В моём голосе искренняя радость. Бабушка очень дорогой мне человек. Сложно недооценить всё, что она сделала и делает для меня.

– Знаю, что приехал Влад, – а ещё она умудряется вечно быть в курсе происходящего, – поэтому быстро. Я тебя записала к нотариусу на понедельник. Надо разобраться с наследством Катерины.

– Спасибо, ба. Я совсем забыла. – Бабушка права, этот вопрос надо решать. Раз уж наследство на меня свалилось, то отказываться глупо. Тем более что где-то глубоко в подсознании я уже нарисовала картину будущего, где мы с Владом живём рядом с бабулей. Это такие тихие-тихие мечты, о которых не говорю вслух, ни с кем не делюсь, и, наверное, ещё не скоро смогу. Будущее в моей голове так туманно. Но в этих мечтах столько счастья.

– Я так и поняла, – вырывает меня из мыслей голос бабушки. – Ладно, потом созвонимся поболтаем. Время вышлю сообщением. Целую, пока.

– Пока, бабуль. Тоже тебя целую.

– Что-то случилось? – уточняет Влад, когда я вешаю трубку.

– Нет, бабуля заботится обо мне. Записала к нотариусу на понедельник. – Поясняю я, возвращаясь под бочок к нему. Так удобно здесь.

– Думала уже, что будешь делать с наследством? – спрашивает Влад, как будто подслушав мои недавние мысли.

– Не загадываю, сначала надо с ним разобраться. – И это абсолютно честные мысли, потому что мечты мечтами, а реальность такова.

– Честно говоря, до всей этой истории с твоим наследством, я присматривал участки или дома в районе твоей бабули. – Влад неожиданно начинает делиться своими мыслями, я разворачиваюсь так, чтобы видеть его лицо. Эти его рассуждения удивляют, шокируют, но тепло зарождается где-то в моей груди. – История с Ниной показала, что квартира нам откровенно мала: гости, родня, семейные посиделки. Потом отложил всё. Но мне так понравился вечер в гостях у Изаиды Владимировны. Просыпаться в своём доме. Я словил какие-то нереальные эмоции. Вопрос с твоим целевым рано или поздно решиться, и мне бы хотелось, чтобы мы жили вместе в своём доме. Подумай, что хочется тебе. Мы можем построить свой дом, или купить готовый, или заняться дачей, которая досталась тебе в наследство. Я не тороплю, не настаиваю, но… но, чёрт, я так мечтаю о доме с тобой, где будет детский смех, тепло, запахи выпечки.

Головин не смотрит на меня, его взгляд устремлён в потолок, он будто там, в этой идеальной картине мира. А по моим щекам текут слёзы. Только сейчас это слёзы счастья. Ведь он будто заглянул в ту самую, скрытую в моём сердце мечту. Перед моими глазами так и стоят тёплые и уютные вечера на веранде, дочка с моими волосами и сын с глазами Влада.

– Эй, малышка? Ты чего? – он аккуратно, больши́м пальцем стирает слёзы с моих щёк. – Я же не настаиваю ни на чём. Просто прошу не отметать эту мысль.

– Это от счастья, Влад. Я себе-то в таких мечтах боюсь сознаться, а ты взял и всё озвучил. Буду невероятно счастлива, если мы переделаем дачу под нас, и будем жить там семьёй.

– То есть, если с наследством всё будет хорошо, ты не будешь возражаешь, когда я потихоньку начну приводить соседний участок в порядок? Он давно был заброшен. Там много грязной работы.

– Конечно, нет! Вот только не хочу, чтобы ты совсем перестал спать! – я и так переживаю, что из-за меня он взвалил на себя слишком много работы.

– Не переживай, не всё же сразу. Понемногу всё, обязательно обсуждая с тобой. Просто очень хочу, чтобы дом был готов как можно быстрее и у тебя было место, куда вернуться.

Я слышу столько искренности в этих словах. Меня подкупает, что Влад даёт мне право выбирать самой, но эмоции, сквозящие в его искренних планах, говорят о том, как он мечтает, чтобы мы были рядом. Чтобы вместе жили в одном доме. Для меня это невероятно важно. Смотрю в глаза любимого мужчины, где нежность и трепет переплетается с грустью и надеждой. Не выдерживаю и вновь целую его.

– Как там Нина? – спрашиваю некоторое время спустя. Время, что мы вновь провели в объятиях друг друга.

– А не знаю. – Я шокировано распахиваю глаза. – Ну, в смысле, всё хорошо. Развод идёт своим чередом, Виталик в СИЗО и оттуда не выйдет уже. Доказательств выше крыши, статьи там убойные. В остальном же… Меня ещё летом как-то выловила твоя Инна и попросила дать Нине возможность нести самой ответственность за свою жизнь. Я сначала нарычал, а потом подумал и понял, что, в общем-то, она права. Нина всегда была под чьей-то опекой. Мамы с её гиперконтролем, моим, мужа. В общем, я не лезу, да и дома сейчас фактически не живу. Забегаю за сменой одежды. Но она умничка. Занимается с детьми, Глебыч тоже к психологу ходит. В бассейн детский ходят все вместе. Глеб отдельно с индивидуальным тренером плавает, а она в группе малышариков с Ромкой. Что-то там халтурит по работе. Похорошела. Нашла какой-то салон красоты для мам. Там типа рядом игровая и няня, а тебе 100500 процедур сразу.