неСтандартный отпуск учителя

– Почему ты «Влад», а не «Вова» или «Володя»? – видно, что эта тема не очень радует его, но ради меня он мужественно начинает.

– Потому что я рос слабым и болезненным ребёнком…

– Ты? – удивлённо перебиваю я.

– Я-я. Лет до 13 я не вылезал из больниц. Постоянные воспаления лёгких, хрупкие кости и переломы. У меня левая рука ломана трижды. В общем, я был задохликом. А дети…дети порой бывают очень жестоки. Слабый всегда является объектом насмешек. «Вовка во рту чья-то морковка», «Вовец в попе огурец», «Вовчик – длинный нос, он до небес дорос», «Вовусик – розовый попусик». – Судя по тому, что он до сих помнит все эти, не самые распространённые, дразнилки, детство у него было не самым радужным. Я прекрасно знаю, как бывают жестоки дети. Как могут травить толпой и как сложно это остановить.

– И как получилось, что ты стал Владом? – мне, действительно, интересно и с личной, и с профессиональной точки зрения. Любой педагог всегда может столкнуться с буллингом среди детей. Чтобы не писали методички и психологи, нет универсального средства для борьбы с ним. Здесь любой опыт полезен.

– Я начал драться. Каждый раз, когда меня называли «Вовочкой» или «Вовцом», я бил. Потом били меня. Потом опять я. – Ой нет, пожалуй, этот опыт я запомню, но советовать точно никому не буду. – Последняя драка была с пацанами старше, я был в сопли, но не остановился, пока нас не растащили. Этот случай дошёл уже до отца. Он приехал в школу, выслушал всех, включая меня. Выставил меня за дверь, о чём-то переговорил с директором и классухой. Дома вытер мне кровавые сопли и отвёл в секцию рукопашного боя. С тех пор я стал «Владом». В школе все учителя обращались только так, а дети…дети стали бояться «психованного». Ну а старше уже, как представлялся, так и называли.

Здесь я захихикала, вспоминая своё удивление, когда узнала, что он, вообще-то, Владимир. Головин тоже подхватил мой смех, уловив мои мысли. Дальше до самого города мы болтаем о всяких пустяках. Вспоминаем случаи из детства, я делюсь смешными историями из опыта учителя. Мне хорошо и спокойно.

Мы делаем выбор сами

Отогнав грустные мысли, я смогла наслаждаться своим «здесь и сейчас».

В город мы въезжаем за полтора часа до необходимого времени. С удовольствием завтракаем в уютной кафешке. И подбросив меня к нотариальной конторе, Влад мчится по делам. Я же останавливаюсь у входа. Делаю несколько глубоких вдохов и открываю дверь в этот ящик Пандоры.

Внутри оказывается обычный офис. Коридор для ожидания с мягкими офисными стульями, пара фикусов по углам, «предбанник», где сидит помощник: улыбчивая женщина, среднего возраста. Она проверяет паспорт, регистрирует меня и просит подождать несколько минут. Следом за мной заходит брюнетка лет сорока, строгая и усталая, прям задёрганная. Так выглядят учителя после уроков, или врачи после смены. Вежливая помощник повторяет с ней всё то же, что и со мной. Интересно, это кто-то из моих родственников? Или по другому вопросу?

Жутко неприлично, но очень хочется рассмотреть незнакомку. Кто это? Моя тётя? Или, может, двоюродная сестра? Я помню по древу, что у отца был старшие брат и сестра, разница у них была большая. Дети дяди по возрасту точно должны быть старше меня. Бросаю взгляды исподтишка, пытаюсь найти черты сходства. И не нахожу. Женщина бесспорно симпатичная, но натуральная брюнетка, с достаточно мощным телосложением. Нет она не полная, скорее накаченная. Брови, глаза, губы – ничего общего. Жаль.

Помощник прокурора приглашает пройти нас в кабинет. Значит, всё-таки родственница.

Здороваемся с нотариусом, возрастным, очень импозантным мужчиной. Серый строгий костюм тройка подчёркивает его благородную седину в волосах и бороде. Ухоженный, строгий, он вызывает приятное впечатление и располагает к себе. И даже хмурый взгляд и складка между бровями не портят этого впечатления.

– Добрый день, дамы. Меня зовут Иван Владимирович Родзаевский, – представляется он после того, как мы с незнакомкой садимся друг напротив друга за овальным столом. – Я душеприказчик покойной Екатерины Михайловны Львовой. Вы сегодня присутствуете здесь, так как упомянуты в её завещание. Чтобы соблюсти процедуру, позвольте проверить ваши персональные данные.

– Агния Борисовна Львова, внучка Екатерины Михайловны. Копия вашего свидетельства о рождении прилагается, запрос по вашему батюшке я уже делал. – Нотариус дотошно проверяет все документы.

– Дарья Лавреньтевна Михайлова, вы не являетесь кровной родственницей, но упомянуты в завещание. – Я удивлённо вскидываю брови, неожиданно. Всё-таки внутренне ждала и была готова к встрече с роднёй. Странно всё это.

Пока я копаюсь в себе и своих чувствах, Иван Владимирович заканчивает проверять наши документы и продолжает.

– Никто, кроме вас, присутствовать при оглашении завещания не может, так как больше кровных родственников у Екатерины Михайловны нет, – новость выбивает из меня воздух. Как нет? А дядя и тётя? Но нотариус не замечает моего состояния, и невозмутимо продолжает. – При вас я достаю конверт с завещанием и проверяю его целостность…

На какое-то время формальные слова мужчины превращаются в фоновый бубнёж. Я всё не могу прийти в себя от разочарования. Мои внутренние ожидания канули в Лету. Меня терзает любопытство. Прихожу в себя, когда вижу в руках гербовую бумагу и слышу знакомые названия:

– … по улице Майской, дом 27, а также квартиру по адресу…

В смысле до 27? Это же соседняя дача, та самая, за малиной, которая.

–…улица Космическая, 108, квартира 42 завещаю моей внучке Агнии Борисовне Львовой. Все мои накопления на банковских счетах завещаю моей сиделке Дарье Лавреньтевне Михайловой. – Получается всю недвижимость мне, а деньги сиделки. Сиделка. Ну да, социальные работники тоже вечно выглядят, будто вагоны разгружали. Если, конечно, работают, а не бумажки отписывают. О чём я вообще? В голове каша, мысли путаются, – …настоящее завещание удостоверено мной Родзаевским Иваном Владимировичем нотариусом. Личность завещателя установлена, дееспособность удостоверена. Также к завещанию прилагается письмо для Агнии Борисовны, с поручением передать лично в руки. – Нотариус передаёт мне конверт, где витиеватым почерком выведено моё имя. Руки мои колотятся. Последнее время было столько потрясений, что мне впору валерьянку внутривенно принимать. Дышу. Опять дышу.

– Прошу вас, дамы, ознакомиться протоколом вскрытия завещания, – а нотариус абсолютно спокоен, ему нет никакого дела до наших переживаний. Тоже ведь адская работа. – Когда закончите, распишитесь внизу и получите ваши копии завещания.

Беру официальную бумагу, где прописана процедура вскрытия. Вчитываюсь, но ничего особо не понимаю. Руки чешутся открыть письмо. Мысли крутятся, встречаются и опять разлетаются. Какое-то броуновское движение. В голове будто обезьянки стучат в тарелки. Всё равно подписываю. Даже если передам что-то кому-то мне без разницы.

– Иван Владимирович, могу ли я отказаться от наследства в пользу Агнии Борисовны, – неожиданно спрашивает сиделка моей бабушки.

– Да, конечно, запишитесь отдельно на приём, я разъясню процедуру. Главное документы не забудьте с собой взять. – Невозмутимо отвечает ей нотариус. А я, наоборот, вскидываюсь. Но не успеваю ничего сказать, мужчина продолжает. – Для простого вступления в наследство, также следует записаться у моего помощника, мы все обсудим и начнём процедуру. Также вы можете обратиться к другому нотариусу, если моя кандидатура не вызывает у вас доверия.

Забираю копию завещания, письмо, на автомате прощаюсь и выхожу в коридор. Догоняю Дарью…как её… Лаврентьевну.

– Прошу прощения, – окликаю. Она сразу останавливается.

– Не отказывайтесь от наследства, пожалуйста. Я ничего не знаю о… – запинаюсь, язык не поворачивается сказать «о бабушке», – о Екатерине Михайловне. Но если она завещала вам, человеку, который был с ней в последние дни жизни, свои сбережения, это будет справедливо. Она знала, что делала.

– Даже не верится, – женщина улыбается с такой ехидцей, что черти пляшут в её глазах, – как у такой старой грымзы может быть такая нежная внучка. Поверьте, дорогая, ваша бабушка платила мне очень приличные деньги. А я лишь честно выполняла свою работу. Вы молоды, у вас жизнь впереди. А у меня всё есть. В том числе и работа для души. Удачи вам.

Она уходит, оставляя меня абсолютно ошарашенной. В любом случае я сделала всё, что могла. Хочет отказываться – это её право. Но «грымза»? Серьёзно? Руки зудят от желания прочесть письмо. Вылетаю на улицу. Нахожу первое попавшееся кафе, заказываю себе чай и воды. Нахожу в сумке успокоительные, купила их для Нины, но сегодня, пожалуй, буду пить сама. Вскрываю письмо. Там несколько листов убористо исписанных всё тем же витиеватым почерком.

«Здравствуй, дорогая Агнютка.

Понимаю, что письмо выжившей из ума старухи тебе даром не нужно, но перед смертью хочу очистить свою совесть. Прости меня. Прости за то, что не была рядом. Прости, что отняла отца. Прости, что лишила родни. Просто прости.

Хотя не надо. Не прощай. Это мой крест теперь. Пишу, наверное, чтоб просто ты знала, как всё произошедшее выглядело в моих глазах.

Не знаю, что тебе рассказала Изаида, но яда там, наверняка, было много. А я… а я расскажу свою правду.

Когда мой сын, твой отец, сказал, что женится на Ире Сухановой, я была в бешенстве. Эта избалованная, меркантильная девка просто хотела хорошо устроиться за его счёт. За счёт популярного музыканта с перспективным будущим. Мой Боренька был таким. У него был талант. Он пел как бог, а играл как апостолы.

Мы разругались с ним. Я поссорилась со своей подругой Адой, заявив, что её дочь станет моей невесткой только через мой труп.

Но Боря…Боря любил и выбрал Ирку. Я сделала всё, чтобы они расстались, но эта пиявка не выпускала его. Конечно, тогда перед ним были открыты все двери. Мне ничего не стоило выдать волчий билет собственному сыну. В качестве урока. Я была уверена, что как только деньги кончатся, Ирка найдёт вариант побогаче и бросит сына. И тогда мы помиримся.

Но время шло…а они не разводились. Родилась ты. Боря был вынужден работать на заводе. Помощь Ады он не принял. Со мной не общался. Он умирал без музыки, сжигал сам себя в пламени невыплеснутого таланта. И тогда после работы начал ночами петь в кабаках. На застольях бандюгов. В подворотнях.

Мой Боренька… Мой талантливый мальчик пел как какая-то портовая шлюха. В один из таких вечеров он не вернулся домой. Никто не знает правды. Боря не был за рулём. Водитель был блатной. Машина просто слетела с моста. То ли уснул, то ли был пьян. Но моего Бори не стало.

Тогда со мной случился первый приступ. Я перестала ходить. Из-за границы, чтобы помочь, вернулась дочь. Тогда же и узнала, все подробности нашей ссоры с Боренькой. Она тоже очень любила его. Как она меня проклинала.

Она отказалась от меня! Ты представляешь, она отказалась от меня. Я её растила! Я вложила всё в её образование, чтобы она сидела в своей Европе с мужем, а она отказалась! Заявила, что мою нерождённую внучку я никогда не увижу. Наняла мне сиделку и улетела рожать в Германию. Их самолёт разбился. Никто не выжил. Я так и не увидела внучку.

Мои ноги отказали окончательно, сиделка долго не задержалась. Меня к себе забрал старший сын. Он жил один. Личная жизнь не складывалась. Я уж и так и этак его знакомила с дочками приятельниц и подруг. Даже на сайте знакомств регистрировала. Он меня вообще не слушал. Вот и не дослушался. Два года назад умер мгновенно от инсульта. Никого мне не оставил. Только деньги.

И здесь я вспомнила о тебе. Я ведь до этого тебя видеть не могла. Мне Боря, ещё живой, твои фотографии на каждый Новый год высылал. Больше никак не общался, ни строчки не писал, а вот фотографии слал. И каждую подписывал. «Агнютке год». «Агнютка в саду». Ты была так похожа на него. Ты как живое напоминание моих грехов.

А тут вспомнила и поняла, что хоть так. Хоть так увижу родную кровь. Захотела найти. Позвонила Аде, молила прощение, но она была непреклонна. Сказала, что-то странное, мол, тебе и так досталось. Конечно, досталось, у тебя мать – стерва. Но ты же моя внученька. Ты бы меня поняла и простила. Ведь простила же?

Но я не рискнула. Подумала вдруг я и тебе принесу смерть? Последние годы всё чаще ходила в церковь. Возила меня сиделка моя. Вымаливала прощение. Вот батюшка и посоветовал тебе письмо написать. Да всю правду рассказать.

Прости меня, внученька. Я виновата перед тобой и Богом, но он простит, прости и ты.

Екатерина Михайловна Львова. Твоя бабушка».

Дочитываю письмо с мыслью, что успокоительное надо было брать позабористее. Ни готова я была к таким новостям. Ни к тому, что все мои родственники по отцу трагически умерли. Ни к тому, что моя вторая бабушка сумасшедшая… грымза. Судя по всему, любила она только себя и моего отца. А ещё обладала комплексом бога. Мне её безумно жаль по-человечески. Похоронить всех детей – это чудовищно. Прожить почти двадцать лет прикованной к кровати и зависимой от сиделок. Понимать, что сама уничтожила судьбу собственного сына. Даже не хочу представлять, как она себя чувствовала.

В голове так и крутилось, а была ли она реально дееспособной? Письмо похоже на исповедь выжившей из ума старухи. Как будто в ней жили две личности: одна искренне раскаивается и молит прощение, а вторая захлёбывается желчью и злобой от своей значимости, от обиды, от гнева. Этакие доктор Джекилл и мистер Хайд в одном женском обличии.

Отвратительное послевкусие от письма. Мне вроде как хочется рыдать, но при этом будто я только, что нырнула в корзину с грязным бельём. Застарелым и вонючим бельём. И эта вонь теперь въедается в меня поглощая. Не мне судить о её поступках и мыслях, но оценки сами рвутся из меня, подстёгиваемые болью. Меня разрывало от противоречивых чувств: злость и обида, жалость и боль, сожаление и гнев – всё это смешивалось в убойный коктейль из моих нервов.

Скатиться в дальнейшее самокопание мне не даёт вибрация телефона. Когда шла к нотариусу, выключила звук. Наверняка там уже миллион сообщений от волнующегося Влада. Время пролетело незаметно, а я должна была уже отзвониться. Достаю телефон из кармана и легонько улыбаюсь, предвкушая, как меня быстро и качественно успокоят, парочкой метких комментариев. Но улыбка моя гаснет, звонит неизвестный номер. После пятницы я их как-то опасаюсь, но на вызов отвечаю:

– Слушаю.

– Доченька, привет, – звучит в трубке голос, который я точно не ожидала услышать.

– Привет… мам…

Музыка: «Мы делаем выбор сами» (Заслуженный коллектив РФ «Соловушка»)

Глава 23

«Скелет состоит из костей.

Ноги держат тазовые кости, а руки – голову».

Ответ ученика начальной школы (Просторы интернета)

Влад

Встреча с поставщиками затянулась. Мне абсолютно не нравится всё, что происходит вокруг СТОшки в Захарино. Вроде куча мелочей, но воняет всё как в старые недобрые времена. Когда моя мастерская в гаражах стала похожа на что-то приличное и начала давать деньги. Тогда ко мне явились хреновы парламентёры и непрозрачно намекнули: либо я закрываюсь, либо помогаю с угнанными тачками. Тогда я закрылся, нашёл крышу, и открыл мастерскую в цехе старого мебельного завода, аккурат напротив районного отделения ГИБДД. Фокус этот мой прикрыла свеженайденная крыша от ментов. Вот тогда тоже, перед нашествием мудаков то детали приходили бракованные, то мастера неожиданно увольнялись или в запой уходили, то тачки сразу после ремонта ломались.

Ситуация с Захарино напрягала. Крыша моя никуда не делась, только в чинах росла. Недавно полковника обмывали, тут должность новую ему прочат. Может там передел власти какой? Или нелегалы свои сферы пилят? Или местные мутят? Вариантов масса, но со всеми личными проблемами не хера отследить не получается. Потому и воспользовался поездкой с Асей сюда. Самому проверить да переговорить со всеми.

Завод местный, что запчасти изготавливает, ещё с Советов работает. Да, объёмы у них упали, но качество всегда было на уровне. Приехал, потрещал с народом, сам, пользуясь блатом, перепроверил следующую партию, посмотрю, что будет. Надо ещё с Петровским успеть встретиться. Глянул на телефон.

– Чёрт, – бурчу вслух. Времени уже прошло вагон и маленькая тележка, а Ася так и не ответила ни на одно сообщение. Я, конечно, смутно помню все наследственные дела, что были с отцом и бабкой, но точно меньше трёх часов уходило. Что там у неё стряслось? Или просто задержка. Плюю на всё и решаю позвонить, если неудобно говорить, скинет. На третий гудок трубку снимает:

– Прости, Влад. Сейчас всё объясню. – Сразу извиняется она, понимая, что я извёлся весь. Голос звучит убито, точно что-то стрясло.

– Малыш, не оправдывайся, – успокаиваю её я, пофиг, что не отвечает, главное, чтоб всё нормально было. – Я просто волнуюсь.

– Да, я понимаю, – слышу по голосу, что пытается изобразить ухмылку, но получается у неё откровенно плохо. – Здесь столько всего…Голова взрывается. Села в кафе разобраться и не заметила времени.

– Давай, я подъеду, расскажешь всё вживую. – Прикидываю, что Макс побухтит, но переживёт, если сместим встречу.

– Не надо, не срывайся. Тебе с другого конца города до меня ехать через обеденные пробки минут сорок, а я помню, что у тебя ещё встреча сейчас. – Говорит вроде бодро, но что-то здесь не так. Но и встречу продолбать не хочу. – Да и мне тоже теперь надо задержаться.

– Тогда хотя бы в двух словах по телефону. Что случилось? Куда надо? Может, я успею тебя подбросить? – выдыхает там. Дышит опять. Эти её дыхательные техники, по-моему, хуита полная, но если ей так легче, то пусть хоть на гвоздях стоит.

– Коротко и по порядку. – Начинает собранным деловым тоном. Но я не обижаюсь, это она так свои эмоции в кучу собирает. Уже понял, что на стрессе в ней включается училка. – Екатерина Михайловна завещала мне квартиру здесь и дачу по соседству с Адой, и оставила письмо. Оказывается, вся остальная родня по папиной линии умерла, из наследников осталась я и сиделка. Мне недвижимость, ей деньги со счетов. Ещё Екатерина Михайловна оставила мне письмо. Там кается, извиняется и рассказывает, как портила жизнь своим детям. Потом дам почитать, увлекательно.

Мысленно матерюсь, мало моей малышке неадекватной мамаши было, здесь ещё родню подвезли, пусть и мёртвую, но не менее заёбистую.

– А сейчас… – здесь выдержка Аси срывается и голос летит к чертям, я с силой сжимаю трубку. Сердце замирает, что ещё там случилось? Опять дышит тяжело.

– А сейчас мне позвонила мама и попросила о встрече в 4 часа в Шайбе. – Да, блядь! Вот только её мне не хватало. – И… я поеду, Влад. Я её почти 8 лет не видела. Даже если это опять какие-то манипуляции мной, хочу посмотреть ей в глаза.

– Я поеду с тобой, – говорю твёрдо. Не могу отпустить малышку одну на съедение этой… гадюке.

– Нет, Влад. Я поеду одна. Мне надо встретиться с ней один на один. – Я понимаю малышку, в стремлении закрыть этот вопрос самостоятельно. Это как дыра в душе, которую надо уже заштопать. Но бля, «Шайба». Мало кто знает, но там вечно тусит сильно нелегальный восточный элемент. Наши в «Сказках», а эти вот там. Причём напротив этой шайбы, есть вполне обычный нормальный ресторан. Плохое предчувствие накрывает меня с головой. Неспроста это всё. Не жду я добра от этой дамочки. Мысленно кручу, что сделать.

– Если хочешь, приезжай, забери меня оттуда. Вряд ли мы просидим дольше минут 15. – Тоже помолчав какое-то время, говорит Агния. А это хорошее решение. И Макса с собой, и пусть на всякий случай кого-нибудь из своих падаванов прихватит.

– Давай так и поступим. Ты туда как? На такси?

– Нет. Хочу пройтись, воздухом подышать, настроиться. – Вот и чудненько, вот и ладненько. Значит, заранее прийти не успеет, и я уже буду её там ждать. А пока идёт, помедитирует там, успокоится, нервы лишние сбросит. Хотя всё равно вечер будет адский. Вряд ли ей легко дастся эта встреча.

– Пойдёшь по проспекту?

– Ага. Давно здесь не гуляла, может, какой мелочёвки куплю.

– Хорошо. – Делаю паузу. – Малышка, не умею говорить пафосно-поддерживающие речи, но я с тобой. И я люблю тебя.

– А я тебя, – тут же прилетает мне, отчего в груди разливается тепло. И так каждый раз.

– Ну всё на связи. И пожалуйста, не пропадай. Пиши раз в полчаса. Нет, двадцать минут. Теперь я ещё больше буду переживать. – И это правда. Я физически ощущаю, что организм перестраивается в режим неприятностей. Сердце разгоняет кровь, адреналин течёт по венам. Впереди однозначно бой, пусть не физический, но моральный точно. Тело это мгновенно считывает и подстраивается.

– Буду писать раз в полчаса. Не теряй меня. Целую.

Кладём трубки. Ну хоть голос в конце поживее был. Сижу пару минут, кручу телефон в руках, прикидывая, что именно делать. Набираю Макса Петровского.

– Здоров, Голова.

– И тебе не хворать, Петруччо. – Тоже вспоминаю его бесячее прозвище.

– Только не говори, что встреча отменяется. Я уже весь день под тебя перекроил. – По тону слышу, что шутит. Он последние лет 10 вечно куда-то летит, что-то меняет, на месте сидит только в засаде.

– А можешь ещё раз перекроить с учётом того, что мне нужна помощь?

– Что случилось? – его тон тут же меняется.

– Ничего не случилось и очень надеюсь, что не случится. Но это тот случай, когда хочу перебдеть. Есть у тебя верные падваны, которые вопросы задавать не будут?

– В городе сейчас только парочка, остальные разосланы по делам. Всё так плохо?

– А хуй его знает, как оно… – в сердцах бросаю я и начинаю вводить друга в курс дела…

Ася

Мысль пройтись перед встречей с мамой оказалось очень удачной. Я медленно гуляла по центральному проспекту города, который последние шесть лет считала своим, и смотрела вокруг. За два года работы в школе мне редко удавалось просто пройтись. Груз школьных проблем становился всё больше, общественная нагрузка тоже росла, и на обычные прогулки времени оставалось всё меньше. Потому сейчас никуда не спешила и просто наслаждалась моментом.

Заставила себя забыть обо всех событиях, что были и что будут. Сконцентрировалась на здесь и сейчас. С удивлением заметила новый памятник в сквере, уличные украшения прямо на проспекте, интерактивные туристические маршруты, даже ремонт автобусных остановок. Я не помню вот это кафе, его открыли уже после моего выпуска, отзывы хорошие, всё время хотела зайти, а не получалось.

Решительно направилась внутрь. В кафе, где читала письмо, поесть так и не смогла. На встрече с мамой точно ничего не буду, а с Владом мы ели уже очень давно. Надо перекусить. Место действительно оказалось очень уютным. Тематическое, грузинское с простым, но стильным дизайном оно подкупало панорамными окнами и аппетитными фотографиями в меню. Заказала себе мидии по-Батумски, сырный пирог и домашний лимонад с малиной. Кухня оказалась просто чудесной: всё сочное, нежное, свежее.

На улицу я вышла с чувством сытости и удовлетворённости и продолжила свою неспешную прогулку. На площадь, где располагается выбранный мамой ресторан, вышла с абсолютно пустой головой и гудящими ногами. Я знала, что, открыв дверь в «Шайбу» разрушу защитную плотину, и все переживания вновь вернутся ко мне, но мне нужна была эта пара часов спокойствия. Ради них я даже отказалась от встречи с Владом. Ведь он точно бы волновался, а я считывала его эмоции. Мне надо было побыть «пустой», чтобы сейчас окунуться сполна.

В двери личного портала в прошлое вошла ровно в 16:00. «Шайба» тоже неожиданно оказалось рестораном восточной кухни, но если я обедала в уютном и доступном кафе, то встреча с мамой пройдёт в пафосном и дорогом месте. Об этом говорят даже ручки на входной двери, лампы и помада на губах хостес. Со мной поздоровались и повели вглубь ресторана. По пути я с любопытством осматриваюсь вокруг, удивляясь колоритности и вычурности интерьера. Никогда не бывала в таких местах. Пока работала аниматором, побывала во многих заведениях города, но сюда явно не приглашают аниматоров. Сюда, даже если и вызовут организаторов развлечений, то только с пометкой «18+» и конкурсами позабористей.

Наконец, пройдя основной зал, мы зашли в зал поменьше, внешне человек на 15–20, но стол был накрыт лишь один и сидел за ним тоже один человек. Моя мама.

Годы, конечно, не прошли мимо неё. Морщин на лице стало чуть больше, макияж куда более тщательным, а стрижка немного короче. В остальном она по-прежнему выглядела безупречно. Натуральный блонд её вьющихся волос оттенял роскошный красный брючный костюм классического кроя и чёрный шелковый топ. Вряд ли она пользовалась услугами пластических хирургов, или делала это очень умело, но выглядела она всё равно моложе своих лет. Не молодящейся, а именно хорошо сохранившейся женщиной в годах. Самый сок, говорят про таких горячие грузины, которым и является её последний муж. Дорогие украшения, вещи, косметика. Она идеально вписывалась в интерьер ресторана, в отличие от меня в моих простых брюках и классической белой футболке.