неСтандартный отпуск учителя

В этот момент дверь распахивается и заходит невысокий мужчина в халате поверх медицинского костюма, врач, судя по всему.

– О! Отлично! Вы пришли в себя, – его энергичный тон наполняется радостью лишь слегка, как человек, у которого блины с первого раза получились. Поправляет механическим жестом очки, проверяет карту. – Как себя чувствуете?

– Немного дерёт горло и вялость, были проблемы с дыханием, но вроде прошли. В остальном нормально. – Врач внимательно слушает меня, потом просит мужчин выйти или отвернуться. Конечно, они никуда не уходят, а тихо переговариваются у окна палаты, спиной ко мне. Доктор осматривает меня, тщательно и долго слушает сердце, заставляет дышать в разном темпе.

– Значит так, все необходимые исследования мы провели. С Агнией Борисовной всё хорошо. Мы капельницы все прокапали. Пару дней никаких лишних нервов, организм всё равно перекачан успокоительными препаратами, реакции будут замедленными. Если есть, где спокойно переночевать, могу отпустить. – Я киваю. Не хочу оставаться. – Тогда выписку с рекомендациями заберите на посту. Единственное через месяцок-другой забегите на ЭКГ, хочу проверить, что всё без последствий.

Встаёт и уже почти выходит из палаты, но вспомнив, обращается к Петровскому:

– По смеси, Макс, я тебе потом дам выкладку, такая уже попадалась. Ваял точно врач под запрос. Здесь слишком тонкие дозировки, чуть больше успокоительного и не откачаешь никого. – Закончив, доктор ещё раз прощается и уходит, плотно закрыв за собой дверь.

– Ась, может, здесь останемся? – уточняет Влад.

– Да ну! Поехали ко мне, выспимся спокойно. Не люблю больницы. – Морщу нос капризничая. Имею сегодня право. – Мне хочется покоя и разложить всё по полочкам.

Мужчины понятливо кивают. Оба выглядят очень задумчивыми.

– Ась, мне надо ехать уже, но…я должен тебя спросить, что там произошло? – немного скованно начинает Макс. – Понимаю, что сейчас не до чего, но надо будет сверить записи с камер, чтоб ничего не подчистили.

Ёжусь от воспоминаний, но то ли и правда успокоительные действуют, то ли «отболело», но я спокойно рассказываю всё, что произошло. Рассказ получается коротким. Весь диалог с мамой – максимум минут 15 длился.

– Меня ещё тревожит этот «жених». Он сам-то не попытается меня выкрасть? – заканчиваю вопросом, который только в процессе рассказа до конца осознала.

– Я догадываюсь, кто там жених. Но с матери твоей стрясём точную инфу. Вряд ли ты нужна была сама по себе. Скорее всего, это тоже способ скрепить договорённости, но я всё проверю. – Макс серьёзен и собран, всё записывает на диктофон. – Ась, а твоя мать говорила что-то о твоей сестре? Её женихе?

– Ммм, нет, в конце только сказала, что я всегда была умнее или что у меня мозгов больше.

Отключив запись, Петровский уточняет:

– Слушай, я всё понимаю, но тебя никогда не резало, что родная сестра там, а ты здесь и в целом все отношения?

– Ну, мать никогда не скрывала, что Яра её надежда и более выгодный актив, а я так, неудачная «первая попытка». Ну и сестра-то сводная. Я вся в своего отца, а Ярослава в маму, ну и биологического отца. Тот тоже был знатный деятель.

– В смысле сводная? – Петровский хмурит лоб.

– Ну в прямом. Мать родила Яру от второго мужа, гражданского. Просто это произошло в течение года после смерти отца, и по закону Ярославу записали на умершего мужа. А маминого сожителя как-то быстро грохнули, вот особо об этом никто и не знает. – Спокойно поясняю я.

– А как звали этого мужа? – видно было, что у Петровского включилась профессиональная чуйка. Я не раз уже такое видела. Черты лица заострились, взгляд стал хищным, морщина на лбу превратилась в сильный залом.

– Так Маврин же. Мавр. Не помню, как его по имени звали. – Теперь уже я хмурила лоб, пытаясь вспомнить имя.

– Андрей Эдуардович? Глава «Мавринских»… – с какой-то обречённостью говорит Макс.

– Наверное, я плохо помню. Маленькая была. Запомнила только из-за смешного прозвища. – пожимаю плечами.

– Так. Ладно, ребята. Я полетел. Твоя информация, Ася, как обычно, подобна мине замедленного действия. Сейчас буду своим спецам глаза на жопу натягивать, чтоб лучше умели искать.

Мужчины жмут руки, и Макс выбегает, уже на ходу звоня по телефону:

– Товарищ генерал, вы сидите? Вот и сидите, где сидите. Через 20 минут я у вас… – впадаю в шок от его тона общения с начальством. Впрочем, это Петровский. Беспардонный нахал с рыцарской честью для своих и жестокий мент для чужих.

До моей комнаты мы добираемся быстро и без проблем, оказывается эта клиника буквально в паре улиц от моей комнаты в общаге. Ну как общаге. У города есть несколько муниципальных зданий, спроектированных ещё при Советах. Там трёх- и четырёхкомнатные квартиры, рассчитанные, что их будут выдавать многодетным семьям. Однако годы идут, денег у города всё меньше, вот они и приловчились делать из этих квартир коммунальные. Селят одиночек или пары без детей. Городу выгода и возможность привлечь кадры, бюджетникам экономия на съёме жилья.

По дороге позвонила бабуле, чтобы не ждала нас сегодня.

– Всё…нормально? – аккуратно спросила она в ответ. Знает лиса, чьё мясо съела. Понимает, что у меня есть к ней вопросы.

– Да, бабуль, – успокаиваю её, потому что вопросы хоть и есть, но ничего критичного. А волновать её очередной выходкой Ирины Петровны не вижу смысла. – Мне, конечно, есть, что у тебя спросить. И по приезде я рассчитываю на честный диалог, но сейчас всё, действительно, нормально.

На том мы свернули разговор, потому что Влад уже запарковался, и мы отправились ко мне. До комнаты добрались без проблем. Коридор встретил порядком и тишиной. Судя по всему, Николаича дома нет, иначе мы бы заметили. Жена его всегда очень тихо себя ведёт, поэтому непонятно здесь или нет. А в третьей комнате у нас живёт весьма эффектная женщина средних лет. Она обычно на лето уезжает вожатой в лагерь на море.

Комната моя без цветов выглядит сиротливо. Сразу видно, что и диванчик у меня подержанный, и шкаф для книг самый простой, а платяной, вообще, по возрасту близится к бабуле. Даже мои стильно покрашенные табуреточки и стоечки для цветов выглядят не мило состаренными, а просто старыми. Единственное, что выбивается из атмосферы, – современная, но небольшая кровать и рулонная штора с эффектом день-ночь. И на то и на другое пришлось раскошелиться ради комфорта. Спина моя не переживает ночёвки на моём малюсеньком раскладном диване, он здесь скорее для нечастых гостей, а шторы спасают в выходные и на каникулах, когда приходится отсыпаться независимо от времени суток.

–Ну как-то так, – говорю я, жестом показываю свою комнату. – Без цветов здесь всё печально.

– Ммм, не знаю. По-моему, очень уютно. Ты классно обыграла старые вещи. – Кивает он на бывшую подставку под телевизор, ровесницу платяного шкафа. Я переделывала её вместе с табуретками, она выглядит слегка подзатёртой и служит мне чайным столиком. Там обитает электрический чайник, сахар и небольшой запас сладкой запрещёнки на случай отвратительного дня.

– Чай? – спрашиваю у Влада.

– Честно говоря, я бы что приличное поел. – Слегка зависая, говорит Влад. – С работой и нервотрёпкой сегодня, кроме завтрака, ничего не ел и сейчас затупил. Надо было в магазин заехать.

И правда, есть у нас нечего. Сама ещё не поняла, что тоже хочу есть, но скоро организм точно сообщит мне. И если я спокойно обойдусь парочкой заныканных вафелек, то здоровенному мужику нужно пару килограмм этих вафелек. Пару десятков килограмм.

– Давай закажем что-нибудь? Здесь недалеко есть пиццерия, шаурмишная и даже приличная кафешка. Они минут за 40 доставят. – Иногда я балую себя доставкой. Когда уже совсем заканчиваются силы.

– Блин, всё так соблазнительно звучит. Ты как заказываешь по телефону или через приложуху? – Влад проходит дальше в комнату и садится на диван, который тут же становится ещё меньше. Уже не диван, а так креслице.

– Сейчас покажу, у нас есть городская доставка, у меня там вроде даже какие-то баллы были.

Минут двадцать мы с ним выбираем, что нам хочется. Всё выглядит так аппетитно, что глаза разбегаются. В итоге набираем всякого-разного из кафе. И пиццу там нашли, и даже шаверму, а ещё пару салатов, шашлык, а гренки нам достаются бонусом, за баллы. Устроим себе пир вредной пищи. Сегодня тот день, когда можно.

Пока ждём доставку, включаю музыку на умной колонке, зажигаю все мои многочисленные гирляндочки и электрические светильники в форме свечей и домашних животных. Атмосфера комнаты чуть улучшается, да с моей зеленью это выглядело бы куда более романтично, но так тоже хорошо получается. Удобно устраиваюсь на коленях Влада. Слушаю мерное биение сердца под моей головой, рисую какие-то узоры на его предплечьях. Мне так хорошо. Растворяюсь в этом моменте покоя. Магия рассыпается со следующей песней:

Там вдали всегда меня ждёт мой дом

Мамина любовь согреет в нём

Только ты одна никогда не бросишь

Не бросишь…

Кажется, ни о чём таком не думаю, а слёзы текут ручьём. Ведь у кого-то есть этот дом. Тот же Влад. Татьяна Елисеевна, конечно, странная, но она его мать и будет искренне рада ему всегда. А меня кто ждёт? Где тот мой дом?

Ответ приходит сам собой. У бабули Ады мой дом. Именно она жалела мои разбитые коленки в детстве, знала о первой влюблённости, вместе со мной костерила мудака – бывшего. Жалела, хвалила, переживала, любила…просто любила. Не за то, что самая стройная, самая красивая, самая успешная, а просто за то, что я есть. Начинаю рыдать навзрыд. Влад дёргается подо мной.

– Эй, эй. Малыш? Я понимаю, что ты сегодня перенервничала, но…– большой и серьёзный мужчина теряется, глядя на мои рыдания. – Ася! Я не знаю, что делать с твоими слезами! Не пугай меня!

Делаю пару глубоких судорожных вздохов, с силой прогоняя воздух через себя. Вид и правда безумный: слёзы, сопли и улыбка.

– Про…просто гладь мменя, – говорю, захлёбываясь воздухом. – Ффух. Я не плакала 7 лет. Ддай прорыдаться.

– А, понятно. Ты будешь рыдать, пока не сбросишь все излишки жидкости? Я знаю более просто способ. В моё детство девочкам говорили «хочешь поплакать, сходи – пописай». Туалет вроде был рядом? – Влад начинает ёрничать, чтобы переключить меня. Смеюсь, глотая слёзы и шуточно шлёпаю его по руке.

– Дай порыдать! Меня скоро отпустит. Я так прощаюсь с глупой привязанностью.

– Любовь к матери неглупая привязанность, – становится серьёзным Влад. – Плачь, плачь сколько надо. Я всегда вытру твои слёзы, обниму и скажу, что всё будет хорошо.

Смотрю в его глаза. В них сейчас целя вселенная. Любовь, уверенность, сила, нежность, гордость и ни капли жалости. Это так фантастически, что даже перестаю рыдать. Никто и никогда не смотрел на меня так. Будто я центр его вселенной. Его переживаний и чувств.

– Спасибо, – голос подводит и прячусь у него на груди. Уже из этого надёжного укрытия едва слышно шепчу, – Я люблю тебя.

– А я тебя малышка, а я тебя, – чувствую, как Влад целует меня в макушку.

Несколько минут сидим, наслаждаемся друг другом и моментом. Находимся в каком-то коконе из чувств. Будто в детской колыбельке только для взрослых и на двоих. Момент разрушает громкий хлопок входной двери в квартиру. Такой, что даже сквозь мою уличную дверь слышно. Следом летит:

– Алка! Что за мужицкие боты в коридоре! Что за хня?

– Это что? – Влад дёргает бровями.

– Это Игорь Николаевич, сосед. Я тебе как-то рассказывала, – коротко поясняю я, каким-то шестым чувством понимая, что сейчас атмосфера вечера безвозвратно изменится.

– Это чё Аська вернулась и мужика привела? – тем временем скандал в коридоре нарастает. – Ну-ка посмотрим, что там за глист. Сюда иди бздюк гражданский.

После этой фразы на мою дверь обрушиваются сильные удары. Очевидно, Николаич вновь решил побоксировать. Влад подо мной уже давно напряжён, а сейчас встаёт, аккуратно ссаживая меня на диван.

– И часто он так? – абсолютно спокойно спрашивает Влад.

– С конца июня по середину августа. Ровно в период отпуска. Я уезжаю на это время, поэтому частоту в моменте не знаю. – Также спокойно поясняю я. – Поорет минут 15 и успокоиться.

– Не, так дело не пойдёт. Мы сейчас этот вопрос решим. – Видя, что я напряглась, успокаивает. – Мирно решим. Кое-кого мне его ругательства напоминают, потому только мирно. Надо разобраться.

Влад уверенно распахивает дверь, едва не заехав в лоб соседу, спрашивая:

– Ну и кто здесь бзд… – но недоговаривая зависает. – Николаич?

Голос у Влада такой, как будто он в ночи на трассе приведение встретил, да не абы какое, а горячо любимой бабушки, почившей триста лет тому назад.

– Голова? – тем же тоном отвечает, казалось будто бы, трезвеющий на глазах сосед. – Влад? Головин!

Здесь они бросаются друг друга хлопать по спинам в тех самых редких, но таких настоящих мужских объятиях. А за спиной ОБЖшника распахивается дверь комнаты и оттуда выскакивает его жена.

 -Владик! – восклицает она. И тоже бросается тискать моего мужчину.

Чувствую себя героиней индийского кино, когда встречаются два брата, потерявшиеся в детстве, и все начинают радоваться. Только вместо Зиты и Гиты у нас Игорь и Влад. Умная колонка сегодня будто следит за нами и включает известный хит про Джимми. Всё происходящее становится похожим на какой-то сюр. Все трое стоят у меня в дверях, говорят одновременно, по-моему, даже не слушая друг друга, и сияют улыбками.

Влад

Распахиваю дверь асиной комнаты со стойким желанием, вопреки всем обещаниям, подрехтовать всё-таки чей-нибудь ебальник, и тут же сдуваюсь, увидев этот самый ебальник.

– Николаич? – ору в шоке.

– Голова? – отвечает тот тем же тоном.

Охуеть. Просто охуеть. Это же тот самый прапор, благодаря которому я сейчас не ебашу на заводе от зари до зари за копейки, а могу прокормить всю семью. Игорь Николаевич Яровой. Человек, который знает о машинах всё или даже всё. Под его чуткими руками начинали ездить даже те машины, которые уже лет двадцать должны были списать на металлолом.

– Владик? – на шум выбегает Алла Леонидовна. Жена прапора. Чудесная женщина. Сколько раз в армейке она нас откармливала нас. Как они здесь? Откуда? Почему в таком состоянии?

– Ты как здесь Владик? – спрашивает Алла Леонидовна.

– Я к Асе. Мы встречаемся, – в этот момент мы втроём с Яровыми как по команде смотрим на Асю, которая убирает что-то со своего стола. Она уже успела привести себя в порядок, и о недавней истерике напоминают разве что небольшие красные пятна вокруг глаз да припухлость.

– Проходите уже все, садитесь за стол. – Машет она рукой нам. – Тут курьер звонил, подъезжает. Сейчас встречу схожу. Посидите нормально, пообщаетесь. Только давайте под чай. Алкоголя нет, да и достаточно на сегодня.

– Это хорошо, это правильно под чай. – Соглашается мама Алла, как мы её звали в гарнизоне. Николаич, видно, от шока слегка пришёл в себя от алкогольного дурмана, кивает головой и идёт в обратную сторону. А, понял, он в ванную пошёл. Ну, тоже дело, может, слегка и очухается.

– У меня там пирожки ещё остались, сейчас принесу. – Мам Алла тоже сбега́ет.

В дверь звонят, идём с Асей забирать коробки. Перед входом в комнату торможу её:

– Ты точно не против? – пытаюсь понять по глазам, что думает. Может, достал её этот сосед-алкаш.

– Влад! Не говори глупостей. Это твои знакомые, ты со мной, а значит, всё в порядке. – Чмокает меня в подбородок и идёт вперёд. Накрываем на стол, греем чайник, Ася достаёт заварник, тарелки, приборы.

Возвращаются Яровые, Алла Леонидовна мгновенно включается и помогает Агнии, мы с Игорем достаём складные стулья, чтобы всем было можно устроиться.

– Ну что, за встречу! – говорю, когда все приготовления закончены и мы сидим за столом, и чокаюсь со всеми ароматным малиновым чаем.

– За встречу, – вторят мне голоса вразнобой. Какое-то время все молчат, мы с Асей голодные, потому отъедаемся, Яровые тоже активно жуют.

– А мы, честно говоря, и запамятовали, что ты из этих мест. – Говорит Алла Леонидовна спустя несколько минут тишины. Такой уютной тишины, которая бывает, когда семья вечером за ужином собралась, но все слишком голодные, чтобы сразу начать обсуждать прошедший день.

– Ну не совсем отсюда. С другого конца области. Мы сюда по делам с Асей приехали. – Не вдаваясь в подробности, поясняю я.

– Ну да. Я город помнила, а область уже нет. – Качает головой мам Алла. Николаевич сидит очень пришибленный и задумчивый. Мне не привычно видеть его таким. Этот огромный мужик всегда напоминал русского медведя. Основательного, фундаментального, полностью уверенного в себе. Когда он травил анекдоты, слышно было во всех частях ангара, даже если ты жопу под машиной в яме отмораживал.

– А вы как здесь? Вроде же ещё несколько лет до пенсии не хватает? Или я неправильно помню? – мне, правда, интересно почему они здесь оказались и как. Вопрос заставляет их обоих на мгновение опустить глаза. Потом Игорь вскидывает голову и с застарелой болью в глазах говорит.

– Комиссовали меня. По ранению. Извините меня, что-то я совсем не в форме. И ты, Агния Борисовна, не серчай. Не буду я больше нервы тебе трепать. Своим нельзя. Доброй ночи. – Встаёт и, не дожидаясь нашей реакции, уходит. Фигура его кажется сгорбленной, надломленной, будто он тянет на себе тяжкий груз. Пытаюсь вскочить за ним, но меня за руку ловит его жена. Смотрю на неё, а она качает головой.

– Пусти его. В нём градусов больше, чем в винном магазине. Никакой шок и холодная вода их не выгонит. Проспится, завтра поговорите. – Киваю, всегда восхищался мудростью этой женщины.

– Алла Леонидовна, что случилось? – понимаю, что по больному, но корёжит, как хочу узнать всё.

– Где-то через полгода, или, может, месяцев восемь, как твоя срочка закончилась, контрактников с механизированной части перекинули на юга. А там командировки. В одну из таких командировок их расположение накрыли. Там…– она отводит взгляд, видно, что даже ей, которая на месте вживую не была, тяжело об этом говорит. – Там мясо было, Влад. Всех хоронили в закрытых гробах. А что там было в них? И было ли что от ребят? Очкарик, Шершень, Иваныч, Заяц…

Её голос ломается, она беззвучно плачет. Ася подсаживается ближе к ней, обнимает, гладит по спине.

– Игорёк выжил благодаря случаю, – продолжает она, немного успокоившись, – отошёл за какими-то запчастями. Ему тоже досталось. Полгода по госпиталям. Комиссован. А у нас… А у нас сын тогда заболел. Онкология. Я разрывалась между двумя больницами. Все деньги ушли на врачей. Васятка выжил.

Алла Леонидовна замолкает, пьёт чай, смахивает слёзы и продолжает:

– Год мы прожили там. Игорь даже устроился в какое-то охранное агентство. К машинам с ремонтом он подходить не может больше. ПТСР. А у Васятки внезапное обострение. Проглядели врачи. Мы продали всё, что было, в долги влезли. Но было поздно. – Она опять тяжело вздыхает. – Игорь запил. Вообще, ни на что не реагировал. А я, отчаявшись, пошла к бабке. Вот хотите верьте, хотите нет. Я устала тогда бороться. Всё перепробовала. Думала мол, бабка поможет, или сам в гроб лягу.

Ася продолжает обнимать и гладить женщину. Видно, что малышка искренне сочувствует и пропускает всю ситуацию через себя.

– Бабка что-то там пошаманила и сказала уезжать. А я тоже об этом думала. Там так больно было. – Опять всхлипывает. – Выбрала, что подальше, собрала немногочисленные оставшиеся вещи и сорвались сюда. Здесь мой ещё университетский приятель в министерстве образования работает. Пристроил нас. Правда, стало лучше. Игорёк пьёт только летом, и то не всегда. Но видно, как тоскует. По людям, по работе. Иногда у него прям руки тянутся, а не может.

История была вроде и банальная. Военные часто сталкивались со смертью на службе. Работа такая. Но было так горько. Человек, подаривший мне дело жизни, лишился своего. Я задумался, а что если…?

– Алла Леонидовна, а Николаич к утру-то очухается?

– Думаю да, – кивает она.

– У меня есть для него предложение. Думаю, он будет рад. Пока у вас здесь ещё каникулы попробуем, а там видно будет.

– Что за предложение? – хором спрашивают Ася и Алла Леонидовна. Ох уж, любопытные женщины.

– А вот завтра скажу, – заодно и сам обмозгую, как получше сформулировать.

Мы ещё немного сидим и расходимся спать. Усталость этого дня накрывает с головой, и Ася фактически засыпает на плече у соседки.

– Хорошая девочка, не обижай её. – говорит мне на прощанье Алла Леонидовна. А я киваю и улыбаюсь, как дурак. Хоть одна мама, пусть и не родная, но одобрила мой выбор.

[1] Джон Уик – персонаж одноимённого остросюжетного боевика.

Музыка:

«Мама» (Из м/ф «Мальчик-Дельфин» Клава Кока)

«Jimmy Jimmy Jimmy Aaja» (из Танцор диско) (Mukesh)

Глава 26

«Орлы хорошо лают»

Из записей в тетради ученика начальной школы

(Просторы интернета)

– Бабуль, а ты реально всё это пробовала? – спрашиваю я в шоке от разнообразия личного бара бабушки.

Сегодня к нам с бабулей в гости приехал Влад. С момента нашего возвращения прошло два дня, мы разгребли текущие дела и решили, что семейному ужину быть. По этому поводу мы с бабулей накрыли роскошный стол «аля-рус»: свежие овощи и малосольные огурчики, буженина и сало от соседа, сыр с местной сыроварни, селёдочка в авторском маринаде от бабули. Кувшин со свежим малиновым морсом только из холодильника. В одной из дедулиных корзиночек уже лежал свежайший хлеб из пекарни, прикрытый льняной салфеткой, чтоб не заветривался. А в другой корзинке ассорти из мини-пирожков: с капустой, с луком и яйцом, с курицей, с картошкой. На горячее у нас запечённая молодая картошка с укропчиком и рёбрышки, тоже по семейному рецепту. Они получаются такие мягкие, что даже Ада может их спокойно есть, не жалуясь на свою вставную челюсть.

Под всё это гастрономическое разнообразие бабуля распотрошила свой бар. На отдельном столике в глиняных бутылках выставлены многочисленные продукты местного производства. Вино и самогонка от бабушкиных друзей, поклонников и коллег. Все бутылки добросовестно подписаны: «Крыжоле», «Витавинчик», «Суровая тыква», «Яблочное солнце», «Плачут все», «Фантазия от Петровича», «Охуильная», «Хреновина», «Цитрон», «Кваздец» и это не весь список.

– Да ты что! Ни одна печень не выдержит, всё это! – бабуля округляет глаза в ужасе. – Мне же это дарят по поводу и без. Я только прореживаю по срокам годности, да иногда с девчонками что-нибудь приговариваем, когда посумерничать[1] собираемся.

Знаю я этих её девчонок. В прошлый раз после очередного юбилея, я пакета три пустых бутылок выкинула. Причём столь разнообразных по составу, что они, мне кажется, здесь просто-напросто коктейли мутили.

Вечер вступал в свои права. Над домами пригорода догорал закат, окрашивая яркими красками крыши соседних домов. Пришла пора включить уличную гирлянду и старинную люстру.

По случаю официального знакомства с зятем ужин бабуля постановила проводить на веранде. Обычно её использовали под всякие клубные тусовки из многочисленных увлечений Изаиды Владимировны и семейные праздники. Здесь почти ничего не изменилось из моего детства. Огромные панорамные окна вместо стен, деревянный потолок, лакированный паркет – классическая партийная дача. Здесь стоит всё тот же огромный раздвижной круглый стол, те же резные деревянные стулья с велюровыми сидушками. Абажур на круглой люстре всё так же пестрит разными лоскутами ткани и бахромой, играя вечером причудливыми фигурами по стенам. Диваны, украшенные подушечками, что вручную расшивала ещё моя прабабка. Профессионалы говорят, что здесь используются редкие этнографические узоры. Плетёные корзины, старинные вазы, коллекция самоваров – детали, оставшиеся от моего деда, что любил собирать странные, но крайне захватывающие вещи. Статуэтка Ленина, которую просто жалко выбросить. Старинный буфет с резными дверцами. Посуда, украшенная узорами гжели. Несколько стоек с цветами.

Мне всегда было здесь так уютно. В детстве я пряталась за стойку с цветами, и до последнего слушала разговоры взрослых. Мне не было интересно, что именно обсуждали. Мне нравилась эта атмосфера свободного общения, которая никогда не перепадала мне дома. Только у бабули. Я, кстати, мало интересовалась, что стало с домом, который остался от отца. Хотя точно помню, что дом, где мы жили до моих 14, был именно отцовский. Потом мама, скорее всего, продала его, и мы переехали в областной центр, где мать очень быстро стала жить у Беридзе. Может быть, у всего этого был какой-то другой порядок? Не знаю. Теперь даже неинтересно. И дом, где я жила до получения паспорта, тоже не особо интересен. Все хорошие воспоминания о папе, вытесняют другие. Про ограничения в еде. Про запертые двери в чулан. Про крики и споры. Про удары веником.