Выбор Веры

– Что тебе нужно? – её голос прозвучал ровнее, чем она ожидала.

– Принес документы на подпись, – он полез во внутренний карман пиджака, вытащил смятые бумаги и протянул ей. – Ты, как обычно, всё усложняешь. Просто подпиши и не выёживайся.

Вера взяла листы, не глядя. Когда-то его слова заставляли её съёживаться, оправдываться, плакать в подушку. Теперь она смотрела на него и видела просто жалкого человека, который боится потерять последний клочок власти над ней.

– Я посмотрю и отвечу, – она сунула бумаги в сумку.

Игорь фыркнул:

– О, теперь ты юрист? Слушай, хватит уже корчить из себя умную. Ты же без меня и шагу ступить не можешь.

Его рука потянулась к её плечу – привычный жест угрозы. Но Вера отстранилась так резко, что он на секунду замер, брови поползли вверх.

– Не трогай меня, – прошипела она.

– Ты чего, охренела? – он засмеялся.

Вера резко развернулась и шагнула в подъезд, хлопнув дверью перед самым носом Игоря. Но через мгновение дверь с скрипом открылась, и его голос, хриплый и нудный, пополз за ней вверх по лестнице, словно тяжелый дым.

– Чего выпендриваешься? Десять минут жду! Документы подписать надо! – Он пыхтел, отставая на полпролета, его шаги тяжело стучали по бетону. – Ты всегда такая… из-за тебя вечно проблемы! Просто подпиши и все!

Вера шла впереди, не оборачиваясь. Его слова – эти жалкие, заезженные пластинки упреков – теперь казались не просто обидными, а невероятно пошлыми. Как могла она когда-то дрожать от этого? Ее пальцы сжимали ключи так, что металл впивался в кожу, но боль была притупленной, далекой.

Он ввалился в квартиру следом, не дожидаясь приглашения, сразу направившись к кухне, как к своей вотчине.

– Фу, бардак! – провозгласил он, распахивая холодильник. Пустота внутри отразилась в его недовольном взгляде. – Ничего съестного! Как всегда! Хреновая хозяйка! – Он порылся на полках, достал банку с парой вялых огурцов, открутил крышку и сунул палец внутрь, выковыривая один. Рассол капнул на чистый пол.

Вера стояла посреди комнаты, наблюдая. Готическая тень, нависшая над ней после встречи с Даниилом и его словами о дампирах, странным образом сплеталась с этой грязной реальностью быта и унижения. Мистика ее проклятия столкнулась лбами с пошлостью его существования.

– Бумаги, – буркнул он, набивая рот огурцом, одновременно доставая из ее сумки бумаги и снова протягивая в ее сторону смятый конверт. – Подпиши здесь и здесь. Не тяни резину.

Его взгляд скользнул по комнате, выискивая добычу. Он заметил дорогую зарядку в розетке у телевизора.

– Ага, вот она! – с самодовольным хмыком он выдернул ее. – У тебя же есть та дешевая китайская. Этой мне как раз не хватает. – И сунул в карман пиджака.

Это было последней каплей. Но не ярости. Ярость была холодной, как лезвие.

– Положи. На место, —произнесла Вера тихо, но так, что он замер.

Он обернулся, с презрительной усмешкой на губах.

– Чего? Опять истерика? Слушай, хватит корчить… – Он не договорил. Ее неподвижность, ее взгляд – не испуганный, не злой, а… пустой и бесконечно далекий – смутил его. Старая тактика не сработала.

– Отдашь зарядку и уйдешь. Сейчас, – добавила она.

Его лицо исказилось злобой. Унижение от того, что она его выгоняет, что она не боится, переполнило его. Старый сценарий требовал эскалации. Он сделал шаг к ней, замахнувшись свободной рукой – не для удара в полную силу, а для привычного грубого толчка, чтобы поставить на место, чтобы увидеть страх.

– Да заткнись ты, стерва! – прошипел он, рука его по инерции понеслась к ее плечу.

Но Вера увидела это движение. Не предугадала – увидела. Как будто время чуть замедлилось. Мышцы его руки напряглись, траектория стала ясной, как линия на чертеже. Всего несколько дней назад этот толчок сбил бы ее с ног, оставив синяк и чувство унижения.

Сейчас она просто подняла руку. Быстро. Невероятно быстро для человеческого глаза. Ее пальцы сомкнулись вокруг его запястья, как стальные тиски, останавливая замах намертво.

Игорь ахнул от неожиданности и боли. Он попытался вырваться, но ее хватка была нечеловеческой. В его глазах мелькнул настоящий испуг, замешательство. Что это? Откуда у нее такая сила?

Прежде чем он успел что-то сообразить, Вера сделала еще одно движение. Ее свободная рука вцепилась ему в воротник рубашки, у шкирки. И потянула. Не со всей силой – лишь с необходимой.

Игорь, потеряв равновесие, заковылял за ней, спотыкаясь, как пьяный. Она не толкала, не била – просто вела его к выходу, как непослушного щенка. Он бормотал что-то невнятное, пытался упираться, но его ноги предательски скользили по полу.

– Эй! Отпусти! Что ты делаешь! – захлебывался он, униженный и растерянный.

Она молча довела его до двери. Открыла ее одной рукой. И вытолкнула – не со злобой, а с холодным, безразличным усилием – на площадку лестничной клетки. Он едва удержался на ногах, шлепнувшись плечом о перила.

– Больше не приходи, – сказала Вера ровным, лишенным эмоций голосом. – Никогда.

И захлопнула дверь. Щелчок замка прозвучал громко, как приговор.

За дверью несколько секунд царила тишина. Потом раздался пинок по металлу, сдавленный вопль ярости и бессилия: «Ты пожалеешь! Слышишь!? Ты мне заплатишь!» Но голос его дрожал. От злобы и от страха перед тем, что он только что почувствовал – перед этой новой, непонятной и пугающей силой, что жила теперь в его бывшей жене.

Вера стояла спиной к двери, глядя на осколки банки на полу, на лужу рассола. Запах уксуса и гниющего огурца смешивался с запахом его дешевого одеколона. Бытовое убожество. И над всем этим – тяжелая тень часовни, зеленые глаза Даниила, полные отвращения, и голод, шепчущий в крови. Контраст был оглушительным. Реальность трещала по швам, и в трещинах проглядывало нечто древнее и ужасное. А она стояла посреди этого хаоса, больше не жертва, но еще не понимающая, кто же она теперь.

Тишина квартиры, нарушенная только капаньем рассола на пол и собственным стуком сердца, казалась вдруг оглушительной. Недостаточно мертвая. Недостаточно живая. Слова Даниила всплыли снова, горькой пеной на поверхности сознания. Она провела рукой по лицу, пытаясь стереть и призрак его отвращения, и ощущение жирных пальцев Игоря на своей коже. Контраст был чудовищным: один считал ее чудовищем, другой – вещью. А кто она сама?

Время текло тягуче, как смола. Она машинально начала убирать осколки банки, движения резкие, отрывистые. Рассол впитывался в тряпку, оставляя на полу липкое, вонючее пятно – идеальная метафора ее прежней жизни. Потом она замерла посреди кухни, глядя на свои руки – те самые, что только что с нечеловеческой легкостью вышвырнули взрослого мужчину. В них не было дрожи. Только странная, звенящая пустота.

И вдруг, как удар тока – воспоминание. Встреча. Ева. Клуб «Нирвана». Полночь. Кто-то, кто, возможно, знает, что с ней происходит. Ключ к пониманию, к контролю… или к гибели.

Она рванулась в спальню, к шкафу, откинув створки с такой силой, что они жалобно заскрипели. И застыла. Ряд за рядом висели ее прежние доспехи: мешковатые черные кардиганы, блузки безликого бежевого оттенка, юбки ниже колена из немнущейся, дешевой ткани – весь гардероб женщины, которую годами убеждали, что она не заслуживает внимания, что яркое – это вульгарно, обтягивающее – пошло, а короткое – неприлично. Одежда приспособленца. Одежда жертвы.

– Боже, как же я могла?! – мысль вырвалась наружу с такой яростью, что она чуть не закричала. Гнев, направленный теперь не на Игоря, а на себя прежнюю, на эту серую, смиренную тень, заполнил ее с новой силой. Она схватила первую попавшуюся унылую блузку и швырнула ее на пол. Потом другую. Третью. Гора безликого тряпья росла у ее ног. Надеть ЭТО туда, где будут такие, как Ева? Это было бы смешно, если б не было так унизительно. Она чувствовала, как новая сила, бродящая в крови, требует иного облачения – не для маскировки, а для заявления.

Отчаянье начало сжимать горло. Деньги. Денег не было. Игорь выкачивал все, что мог, а ее скромная зарплата преподавателя уходила на коммуналку, еду и его вечные прихоти. И тогда, как вспышка в кромешной тьме, пришло воспоминание. Деньги на Турцию.

Скромная пачка купюр, тщательно откладываемая по сто, по двести рублей из продуктовых сбережений. Подарок на годовщину свадьбы. Поездка мечты, о которой он вдохновенно говорил первые годы, а потом лишь презрительно фыркал: «Куда тебе, толстухе, на пляж?». Деньги лежали в глубине нижнего белья, в конверте, заклеенном скотчем, – ее маленький, наивный секрет надежды, который Игорь так и не нашел. Надежды, которая давно умерла.

Вера опустилась на колени перед комодом, лихорадочно раскидывая аккуратные стопки белья. Руки дрожали теперь по-настоящему. Вот он! Плотный конверт. Она разорвала скотч. Купюры – не новые, разного достоинства, но их было достаточно. Достаточно для того, чтобы перестать быть серой мышью.

Мысль о походе по магазинам в одиночестве, в ее нынешнем состоянии – между яростью, голодом и паникой, – казалась кошмаром. Ей нужен был якорь. Нормальность. Кто-то, кто не знает о тьме в ее крови. Она схватила телефон, пальцы летали по экрану. Нашла номер. Дима. Тот самый Дима, с которым была в клубе в ту роковую ночь, до нападения. Друг. Немного ветреный, но надежный. Человек из прежней, понятной жизни.

Он ответил почти сразу, голос сонный, но добродушный:

– Верунь? Чего так рано… эээ, поздно? Что случилось-то?

– Дима, – голос ее звучал резко, с непривычной для него ноткой отчаяния и командных нот. – Срочно вставай. Нужна твоя помощь. Нет, не случилось. Шопинг. Прямо сейчас. У меня… кризис жанра. И денег хватит.

На том конце провода повисла пауза. Потом раздался смешок:

– Шопинг? Сейчас? Вер, ты точно в порядке? – Он явно вспомнил их последнюю встречу, когда она ушла из клуба подавленная и пьяная.

– Не важно. Дима, пожалуйста. Мне… нужно все поменять. Срочно. Кардинально. Поможешь?

Еще одна пауза. Более долгая. Потом решительный вздох:

– Ладно, сумасшедшая. Встречаемся через час у «Галереи»? Только напоминаю, мой вкус – это риск. Готовься к неожиданностям.

– Риск – это как раз то, что мне сейчас нужно, – прошептала Вера, глядя на гору скучной одежды на полу и сжимая в руке конверт с деньгами – выкупом за свою новую, пугающую и пока еще непонятую жизнь. До встречи с Евой оставалось всего несколько часов. Она почувствовал легкую дрожь – не от страха, а от странного предвкушения. Идти на охоту, даже если ты пока не знаешь, охотник ты или добыча, нужно в соответствующем обличье. Старая Вера, серая и сломленная, оставалась здесь, в груде тряпья на полу. Новая, та, что чувствовала в себе силу и голод, нуждалась в доспехах. И Дима, ее друг из прошлой жизни, невольно станет оруженосцем на пороге мира, где свет фонарей не рассеивал тьму, а лишь подчеркивал ее глубину. Она взглянула в зеркало – глаза горели слишком ярко, кожа была фарфорово-бледной.

Вера стояла у входа в торговый центр, нервно теребя край своей старомодной блузки. В кармане жгло завернутые в бумагу купюры – те самые, что копились годами на несбыточную мечту о турецком побережье. Теперь они станут оружием против ее же прошлого.

– Ну что, серая мышка, готова к перевоплощению?

Знакомый голос заставил ее обернуться. Дима. Все тот же Дима, с которым они когда-то прогуливали уроки, прячась за гаражами с бутылкой дешевого вина. Время его почти не изменило – все те же ясные голубые глаза, всегда смеющиеся, даже когда не смешно, все та же привычка носить косуху, хоть ему уже за тридцать. Только морщинки у глаз добавились, да серебряная цепочка на запястье – подарок какой-то забытой теперь девушки.

– Ты выглядишь так, будто собралась на казнь, – он щелкнул пальцами перед ее носом. – Расслабься, Верунь. Это же просто шопинг.

Просто шопинг. Для обычных людей – да. Для нее – акт революции.

Он взял ее за руку и потянул за собой, как делал это еще в школе, когда нужно было сбежать от хулиганов или слишком назойливых поклонников. Его пальцы, теплые и шершавые от гитарных струн, сжимали ее ладонь с привычной уверенностью.

– Помнишь, как ты в десятом классе на спор надела мой кожаный пиджак и перекрасилась в рыжий? – Дима хихикнул, протискиваясь между манекенами в первом же магазина. – Тогда весь класс офигел. Особенно Игорь.

Вера сжала губы. Да, помнила. И помнила, как на следующий день смывала краску, потому что Игорь сказал, что она выглядит как проститутка.

– На этот раз я не буду смывать, – сказала она тихо.

Дима повернулся, изучая ее лицо. Его взгляд стал серьезным – редкое для него выражение.

– Вот и правильно, – кивнул он. – Потому что сегодня мы делаем тебя богиней.

Примерочная оказалась слишком маленькой для ее сомнений. Вера вертелась перед зеркалом, не узнавая себя. Черные кожаные брюки, облегающие, как вторая кожа. Блузка с глубоким вырезом – не вульгарным, но опасно низким, из тончайшего шелка цвета запекшейся крови. И пиджак – не мужской, не женский, а просто идеально сидящий на ее внезапно изменившейся фигуре.

– Оху.. офигенно, – Дима присвистнул, когда она вышла. – Теперь только…

Она знала, что он имел в виду.

Салон красоты встретил их звоном ножниц и запахом краски. Вера закрыла глаза, когда парикмахер – девушка с розовыми волосами и пирсингом в носу – собрала ее волосы в хвост.

– Режем?

– Режьте, – прошептала Вера.

Первый щелчок ножниц прозвучал, как выстрел.

Уличные фонари зажигались, когда они вышли. Вера подняла руку к новой стрижке – каскад острых прядей, едва касающихся подбородка, медь с отблеском золота.

– Ну что, – Дима закурил, прикрывая ладонью пламя зажигалки. – Теперь ты выглядишь так, будто готова завалить всех.

Вера потрогала кончики волос.

– Я готова.

Он ухмыльнулся, выпуская дым кольцами.

– Тогда удачи, подруга…

И она пошла – не оглядываясь, не сомневаясь, чувствуя, как новая одежда, новая прическа, новое «я» сливаются в одно целое. Впереди была тьма. Но теперь она знала – в этой тьме есть и ее место.

Глава 13

Дверь в «Нирвану» была неприметной, черное дерево без вывески, зажатое между яркими витринами. Только слабый отсвет неоновой вывески соседнего магазина выхватывал из тьмы стилизованную букву «N», выгравированную у самого косяка. Вера вжала плечи в холодную кожу нового пиджака, ощущая, как под тканью блузки пульсирует странная смесь голода и адреналина. До полуночи оставалось пять минут. Она толкнула дверь.

Внутри ее ударил какофонический вал звука – бас, бивший в грудину, электронные визги, сливающиеся с гулким гомоном голосов. Воздух был густым, пропитанным запахом дорогого табака, алкоголя, духов с тяжелыми амбровыми нотами и… чем-то еще. Медным, сладковатым, едва уловимым, но заставляющим ноздри трепетать. Кровь. Голод внутри нее рванулся навстречу запаху, как зверь на цепь. Вера стиснула зубы, заставив себя сделать шаг вперед.

Бар тянулся вдоль дальней стены, подсвеченный синевой неоновых трубок. За ним суетился бармен – высокий, с безупречной осанкой и лицом, будто выточенным из мрамора. Его глаза, холодные и оценивающие, скользнули по Вере, задержавшись на новой стрижке, на вырезе блузки, на чем-то неуловимом в самой ее ауре. Она подошла, чувствуя, как ее новообретенная уверенность дрожит под этим взглядом.

– «Кровавая Мэри», – выдохнула она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Двойная.

Бармен не шевельнулся. Его взгляд стал еще пронзительнее, изучающим. Казалось, он видел не только ее новую кожу, но и старую, серую, и ту тьму, что клокотала под ней. Потом уголок его губ дрогнул в едва уловимом подобии улыбки или презрения.

– Для гостя Евы, – не вопрос, а утверждение. Он кивнул куда-то вглубь зала, туда, где полумрак сгущался до непроницаемости. – Следуйте за мной.

Он вышел из-за стойки с кошачьей грацией. Его движения были бесшумными, плавными, неестественно совершенными. Вера последовала, пробираясь сквозь толпу. Люди вокруг казались… другими. Слишком яркими, слишком отточенными. Девушки с безупречным макияжем и нарядами, обтягивающими тела, будто вторая кожа, парни с резкими чертами лиц и хищным блеском в глазах. Все они излучали ауру избранности, холодного, опасного магнетизма. Вера чувствовала себя провинциалкой, забредшей на закрытую вечеринку богов. Ее дух действительно захватило – не только от красоты, но и от осознания, что она среди них. Или почти среди.

Бармен остановился у неприметной двери, обитой черным бархатом. На нем не было ни ручки, ни глазка. Он приложил ладонь к определенному месту на стене рядом – раздался тихий щелчок, и дверь бесшумно отъехала в сторону. Оттуда хлынул поток теплого воздуха, насыщенного ароматами дорогого коньяка, выдержанного дерева и все того же сладковато-медного шлейфа, но здесь он был гуще, реальнее. Музыка снаружи превратилась в приглушенный рокот.

– Вас ждут, – произнес бармен, сделав жест внутрь. Его взгляд снова скользнул по Вере, на сей раз с оттенком… любопытства? Предвкушения? Она переступила порог.

Вип-комната. Полумрак, смягченный светом нескольких бра с абажурами из темно-красного стекла. Глубокие кожаные диваны, низкий стол из черного дерева, на котором стояли хрустальные графины с рубиновой жидкостью и бокалы. И они. Их было человек шесть-семь. Мужчины и женщины. Они выглядели как ожившие обложки глянцевых журналов – безупречные черты, идеальная кожа, сияющая даже в этом свете, дорогая, безукоризненно сидящая одежда. Их красота была нечеловеческой, отточенной до совершенства и лишенной тепла. Глаза – синие, зеленые, карие – светились холодным внутренним огнем, когда они повернулись к входящей. В воздухе повисло молчание, тяжелое и оценивающее. Вера почувствовала, как ее новая кожаная броня внезапно кажется тонкой и ненадежной. Каждый взгляд был как прикосновение, сканирующее, изучающее ее суть. Она уловила легкие движения ноздрей – они нюхали ее. Напряжение сгущалось.

– Вера! Наконец-то!

Ева отделилась от группы у дивана, как яркая бабочка, выпорхнувшая из тени. Она была в облегающем платье цвета воронова крыла, оттенявшего ее платиновые волосы и ледяную голубизну глаз. На губах – та самая вызывающая помада, алая, как свежая рана. Ее улыбка была ослепительной, но не согревающей. Она стремительно подошла, взяла Веру за руки и слегка потянула к центру комнаты.

– Какая ты потрясающая! – воскликнула Ева, ее голос звенел, как хрустальный колокольчик, но в нем слышалась искусственность, как в слишком сладком вине. – Все смотрите! Я же говорила! Настоящее преображение! Из серой мышки – в настоящую богиню ночи! – Она обвела рукой присутствующих, представляя Веру. – Друзья, это Вера. Тот самый… свежий ветер, о котором я вам рассказывала.

Взгляды вампиров смягчились, но не потеплели. Кто-то кивнул, кто-то удостоил едва заметной улыбки, полной снисходительного любопытства. Один из мужчин, высокий брюнет с пронзительными серыми глазами, медленно, как бы нехотя, поднял бокал в ее сторону.

– Очаровательно, – произнес он голосом, похожим на шуршание бархата.

Ева, не отпуская рук Веры, повела ее к свободному дивану.

– Садись, садись, родная. Расслабься. Ты прекрасно выглядишь, честно. – Она усадила Веру и ловким движением поймала взгляд одного из присутствующих. – Лео, будь душой, налей Вере чего-нибудь… возбуждающего аппетит. Амарону, пожалуйста. Старый добрый Амарон.

Мужчина (Лео?) с грацией пантеры поднялся, подошел к столу и налил из темной бутылки в хрустальный бокал густую, почти черную жидкость. Поднес Вере. Она взяла бокал, почувствовав холод стекла и странную вибрацию, исходившую от напитка. Запах был терпким, сложным, с нотами специй и… железа? Голод внутри снова кольнул.

– Спасибо, – прошептала Вера, делая вид, что пригубливает. Напиток обжег язык непривычной горечью, но не вызвал ни малейшего опьянения. Просто жидкость. Ева же смотрела на нее с ожиданием.

– Ну как? – спросила она, подчеркнуто игнорируя неловкость Веры. – Правда же волшебное место? Наши люди, наша атмосфера. – Она обвела комнату жестом. – Все свои. Ты можешь здесь быть… собой. Совершенно свободно.

Ева говорила слишком громко, слишком весело, слишком старательно. Она ловила Веру за локоть, смеялась ее еще не сказанным шуткам, комментировала ее новую прическу и наряд, обращаясь то к одному, то к другому из сидящих, как бы ища их одобрения. «Видишь, Марго, я же говорила, у нее потрясающий вкус!», «Алекс, ну разве не огонь этот цвет волос? Совсем другая стала!».

Вера сидела, держа нетронутый бокал, и чувствовала, как ее охватывает странное, дурманящее чувство. Значимость. Принятие. Она была в самом сердце этого глянцевого, опасного мира, и Ева, эта ослепительная вампирша, явно ставила ее в центр внимания. Лесть лилась рекой, смех Евы звучал, как музыка, а восхищенные (или просто вежливые?) взгляды красивых незнакомцев грели ее новую, хрупкую самооценку. Она была здесь не серой мышью, не жалкой, а… желанной гостьей. Почти своей. Впервые в жизни она «тусила» с такими – сильными, прекрасными, бессмертными. Опьянение от этого было сильнее любого Амарона.

– Кое-кто очень хочет с тобой поговорить, Вера, – вдруг сказала Ева, наклоняясь к ней так близко, что Вера почувствовала ледяное дыхание и уловила тончайший аромат дорогих духов, смешанный с чем-то металлическим. В глазах Евы мелькнуло что-то неуловимое – предупреждение? Нетерпение? – Но он немного задержался. Дела. – Ева сделала легкий, небрежный жест рукой, будто отмахиваясь от несущественной детали. – Пока ждем… давай просто насладимся моментом? Расскажи, как ты нашла в себе силы на такую… радикальную смену имиджа? Это же просто безумно смело!

Ева улыбалась, подталкивая Веру к разговору, наполняя паузу лестью и вниманием, стараясь изо всех сил, чтобы Вере нравилось. Чтобы она чувствовала себя звездой. Чтобы забыла, кого и зачем она здесь ждет. И Вера, убаюканная этим вниманием, опьяненная своей новой значимостью в этом новом, ослепительном мире, начала рассказывать. О Диме. О шоппинге. О старых кардиганах, выброшенных на пол. Голос ее звучал все увереннее, смех – естественнее. Голод и тревога отступили на второй план, придавленные тяжестью этого неожиданного, головокружительного признания.

Она была здесь. Она была принята. Она была замечена. И пока Ева ловила каждое ее слово, а красивые незнакомцы снисходительно улыбались, Вера позволяла себе верить, что, возможно, нашла наконец то место во тьме, которое искала. Хотя где-то в глубине, под слоем лести и эйфории, холодной змейкой извивалось предчувствие: ожидание только начинается, и этот «кое-кто» может перевернуть эту картинную идиллию в мгновение ока.

Легкая эйфория, наведенная лестью Евы и вниманием, еще витала вокруг Веры, как дымка дорогих духов. Она смеялась над какой-то своей же историей про Диму и его рискованный вкус, а Ева подыгрывала, блестя глазами и подливая ей в бокал еще порцию того странного, горького Амарона, который Вера лишь пригубливала. Красивые незнакомцы на диванах перешептывались, их холодные взгляды скользили по ней с ленивым любопытством хищников, наблюдающих за новичком в вольере. Все было… почти хорошо. Почти естественно. Почти безопасно.

И вдруг – тишина.

Она не наступила мгновенно. Сначала оборвался смех Евы. Потом замерли голоса у дальнего дивана. Затем стих последний шепот. Музыка снаружи все еще бубнила приглушенно, но здесь, в вип-комнате, воцарилась мертвая тишина, тяжелая и звенящая, как натянутая струна. Воздух сгустился, стал вязким, пропитанным внезапным напряжением. Даже свет от бра с кровавыми абажурами казался приглушенным, отбрасывая более глубокие, зловещие тени.

Дверь из черного бархата, которая до сих пор была лишь темным пятном в стене, бесшумно отъехала в сторону.

В проеме стоял мужчина.

Высокий. Очень высокий. Черные, как смоль, волосы были небрежно собраны на затылке в низкий пучок, оставляя открытым лицо с резкими, словно высеченными из гранита чертами. Скулы, подбородок, линия бровей – все было подчеркнуто жестко, бескомпромиссно. Он был одет просто, но дорого – черная водолазка из тончайшей шерсти, облегавшая мощный торс, черные же брюки. Никаких украшений. Только власть. Она исходила от него волнами, почти осязаемыми, давящими на грудь.

Он сделал шаг внутрь, и Вера почувствовала, как все ее существо сжалось в комок первобытного страха. Ее новообретенная уверенность испарилась, как капля воды на раскаленной сковороде. Голод внутри замер, притих, словно зверь, почуявший более крупного хищника. Она сидела, вцепившись в край кожаного дивана, не в силах пошевелиться, не в силах оторвать взгляд. Она была мышью, завороженной взглядом удава.

Мужчина медленно провел кончиком большого пальца по уголку своих губ. Палец вернулся смазанным темной, почти черной в этом свете жидкостью. Кровь. Свежая. Он небрежно вытер палец о ткань брюк, не сводя глаз с Веры. Его взгляд… Это был не холодный, оценивающий взгляд других вампиров. Это был взгляд хищника, который нашел именно ту добычу, которую искал. Глубокий, пронзительный, невероятно старый и невероятно голодный. В нем не было ни любопытства, ни снисхождения – только чистый, неразбавленный интерес охотника. Вера почувствовала, как ее сердце забилось с такой силой, что, казалось, вот-вот разорвет грудную клетку. Ей не хватало воздуха. Она была поймана в капкан этим одним взглядом.