Когда гаснут звезды

Марфа побледнела, хотела вырвать свою руку, но мужская хватка оказалась железной:

– Отпусти ты меня, черт рыжий! Совсем озверел!

– А ты сначала выслушай! Чего крутишь? Я кольцо достал! Замуж за меня иди! Слышишь? Замуж тебя зову!

Марфа испуганно уставилась на него:

– Чего ты, Семен! Не могу я за тебя пойти! Жениха жду с фронта…

– Да сколько времени он тебе не пишет? Да разве можно так закапывать себя живой для мертвых? Ведь погиб он наверняка или другую уже нашел! Много я такого там видел!

– Пусти ты меня! Бессовестный! Да как ты можешь так про Лёню! Да ты… ты его совсем не знаешь!

Но Семен крепко держал её руку и никак не отпускал:

– Для тебя только и живу, Марфа. Не отказывай. Без тебя сгину.

Марфа тут же раскраснелась:

– Не люблю я тебя, Семен. Прости…

– За то я тебя люблю! Марфа, что же ты наделать хочешь? Ну? Одумайся! Это же жизнь, а не игрушка!

– Правду тебе сказала…

– Марфа!

– Отпусти ты меня, Семен. Больно руку!

Семен отпустил её и сделал шаг в сторону:

– Я не сдамся, Марфа. Нечего тут крутить, все равно выйдешь за меня. Так и знай.

Марфа, молча, прошла мимо его и, повесив голову, ушла в общежитие. Всю ночь она проплакала в подушку. Ей было жаль себя, жаль Семена. Утром она снова пошла на смену, где у проходной её уже ждала Быкова. Она перегородила Марфе дорогу и сразу начала:

– Отдай мне Семена по-хорошему, бригадирша. Я драться за него буду, землю рыть! Тебе он все равно не нужен! Отдай его мне!

– Что же, он вещь что ли, что бы его отдавать? – возмутилась Марфа.

– Вещь не вещь, а куда бычка поведут, там он и окажется! Мне терять нечего, бригадирша! Хоть от работы отстраняй, хоть увольняй! Я все равно его у тебя заберу! Ей Богу!

– Эх, Маша – Маша…

– А ты не дразни меня, бригадирша! Говори: отдашь его или нет? Ну, чего молчишь?

Марфа молча махнула на неё рукой, развернулась и ушла на пропускной пункт. В конце смены Быкова снова подошла к ней, загородив путь в раздевалку:

– До греха не доводи, бригадирша! Отдай мне Семена! Ведь все космы повыдираю!

Марфа смотрела на неё, как на умалишенную:

– Да иди ты к такой-то матери! Забирай его! Только Семен не бычок, не пойдет, если не захочет!

Быкова стояла на месте и как будто язык прикусила, а Марфа продолжила:

– Чего молчишь? Беги к Семену-то, а то и другие претендентки скорее его заберут.

– Не дождешься…,– прошипела Быкова и ушла в раздевалку.

Тошно было Марфе, мерзко и грязно на душе. Что же она наделала? Еще идет война, где то людей, как в мельнице перемалывает, судьбы губит и калечит, а они тут мужиков делят, как игрушки. В груди что-то заныло и сжалось. Стыд поднялся из глубины души. Противно, как противно! А вечером снова пришел Семен и уговаривал её выйти за него замуж. Марфа не выдержала тогда, отвернулась к стене с облупленной краской и заплакала:

– Уходи, Семен, не мучай ты меня…

– Тихо, тихо ты…,– пытался успокоить её Семен.

– Натворила я делов, Семен. Противно!

– А ты не думай сейчас ни о чем. Лишнее это. Плачешь?

Марфа вытирала слезы рукавом пиджака:

– Полно девок вокруг, что пойдут за тебя, а я не могу. Я люблю другого.

– Да разве я запрещаю любить? Люби себе на здоровье! Только за меня замуж выходи и все,– он развернул Марфу одной рукой к себе лицом и продолжил,– Никто мне больше не нужен. Так и знай. Я и на войне о тебе думал. Вот так. Поступил тогда с тобой, как сволочь. Испугался я тогда. Теперь-то тебя никуда не отпущу…

Марфа хотела снова отвернуться, но Семен вцепился в её губы и грубо поцеловал. Девушку резко обдало табаком, её замутило, она стукнула его три раза кулачком по груди и отстранилась к стене:

– Отпусти, сатана!– крикнула она и тут же побежала прочь по лестнице в сторону своей комнаты.

Через неделю Семен уже гулял с Машей Быковой и как будто не замечал Марфы. Легче стало ей тогда, даже заулыбалась. А вскоре ей предложили койку в новой общаге. Комната всего на три места, а не на шесть-восемь, как сейчас. Марфа сразу же согласилась, собрала все свои вещи и переехала в новый деревянный дом. Там в комнате уже жили две девушки: Наталья Кузнецова и Ольга Трошина. Они приветливо встретили её, сразу усадили её за стол, налили чай. С ними Марфа почувствовала себя как то спокойнее, как с давними подругами.

– Тебе уже отдельную комнату положено,– говорила Ольга,– А тебя к нам.

– Так строят еще. Некуда пока селить,– отвечала Марфа,– Да и одной не привычно жить. А тут все-таки люди.

– Верно. Одному жить не выгодно,– согласилась Наталья,– Вместе веселее и сподручнее даже.

Что у Ольги, что у Натальи война забрала всех близких. Обе они были беженками и остались тут при заводе. Спокойные, дружелюбные девушки сразу понравились Марфе.

Иногда вечерами девушки всплакивали, вспоминали свои последние дни на родной земле:

– Успела я в лесу только схорониться, а когда обратно в село вернулась, то шла уже по углям и по трупам и от хаты нашей только печь сохранилась, а рядом… виселицы… все мои там… ох, проклятые немцы… трижды проклятые… нелюди…,– вспоминала Ольга.

– А моих всех сожгли в бане. Я и сестра младшая в это время на речке были, белье полоскали. Слышим крики, побежали, а мне с холма дед Самойла рукой машет, чтоб не ходили, схоронились. Я его тогда сразу поняла. Спрятались мы с сестрой в лесу у речки, долго боялись выйти, а потом вернулись, а там… Ходили потом с сестрой по людям… а зимой сестра заболела и умерла. Перед смертью она мне сказала: " Наташенька, выживи и отомсти". А как я отомщу? Меня из-за зрения на фронт не взяли, просилась, не пустили. Теперь тут. Вот так.

В конце марта зазвенела первая капель, запели птицы на голых деревьях, воздух стал пахуч и резок, а весеннее солнце освещало все вокруг, делая Заводское каким-то ласковым и родным. В один из таких дней Марфа возвращалась к себе в комнату, как прямо у дверей к ней подбежал почтальон и сунул ей письмо. Марфа он неожиданности остолбенела, и минуты три рассматривала его, не понимая как будто что с ним делать. Уже войдя в комнату, она не снимая пальто, села за стол и, развернув письмо, стала жадно его читать.

" Дорогая, Марфочка, как ты там живешь? Наверное, ты потеряла меня? Я долго был без памяти, ничего не помнил, лежал в разных госпиталях… Ты прости… Вернусь скоро… Жди…". Марфа перечитывала письмо раз за разом, потом сняла пальто и села на кровать. По щекам её лились слезы от счастья, и она не успевала их вытирать.

В этот же день рассказала обо всем Наталье и Ольги. Те обрадовались за неё, даже вытащили остатки варенья к чаю. Такой день!

Марфа быстро написала письмо Леониду и теперь каждый день выглядывала по утрам в окно. А вдруг он стоит там и ждет её? По выходным ей было легче, она просто шла на вокзал и долго там сидела, высматривала в пассажирах Леонида. И так день за днем, пока иногда ей не стало мерещиться, что он стоит под окном. И тогда она выбегала на улицу и долго искала глазами свой мираж, а потом разочарованная, возвращалась в комнату обратно.

Наступил уже май, прошли первомайские демонстрации, запахло сиренью, затянул в его ветвях любовную песню соловей. Марфа шла после смены и по привычке вглядывалась в лица пришедших солдат с фронта. Она не сразу почувствовала, как кто-то её дергает за рукав пиджака. Марфа развернулась и увидела тут же Семена. Он немного шатался, не мог стоять как будто на месте, от него пахло водкой и чем кислым, противным:

– Марфа, здравствуй…,– проговорил он немного заплетающимся язык,– Здравствуй, говорю…

– Здравствуй, Семен. Почему третий день на работу не выходишь?

– Пью! Вот так! Марфа… сгину без тебя… сгину… Жить без тебя не могу…

– Сможешь, Семен, сможешь. Шел бы ты домой. Наверняка Маша ждет, волнуется…

– К чертовой матери её! Проклятье, а не жизнь! Жить не хочу! Гадина, а не жизнь!

Он отпустил рукав пиджака Марфы и сделал шаг вперед:

– Марфа… Марфа…

Девушка попятилась от него:

– Иди к жене, Семен. Иди, Бога ради!

– Ну и уйду! Только знай, умру из-за тебя! Слышишь? Слышишь?– он развернулся и пошел прочь.

Марфа посмотрела ему вслед. На душе стало как то не хорошо. Хотелось догнать его, успокоить, да не смогла. В тот же вечер Семена доставали из реки мужики. Хотел он утопиться пьяный, да не получилось. Маша же, его жена, сразу поняла в чем дело и заявила на Марфу, будто разваливает та их семью.

Слухи быстро разбрелись среди заводских, провели собрание и Марфу сняли с бригадирства, снова поставив звеньевой. Не дело это бригадирше иметь низкий моральный облик! За Марфу только и вступились Наталья да Ольга, а все остальные дружно её хаяли и клеветали.

Обидно было Марфе, плакала она ночами напролет, ходила с опухшими, красными глазами, на работе говорила с людьми только по делу. На Семена глаз не поднимала, старалась обходить его стороной, а тот тоже не подходил, как будто боялся.

К счастью скоро случилась долгожданная Победа. В этот день все разом забыли о Марфе и о других происшествиях. Поздравляли друг друга на заводе, на улице, накрывали столы во дворах, в комнатах с нехитрой закуской, пели песни, танцевали, плакали от счастья. На улицах хмельные люди целовали других хмельных людей, кричали "Ура" и гуляли до рассвета.

Теперь, что день, что ночь, все было едино. С этого дня все чаще и чаще можно было заметить новые лица на улицах поселка, солдат, инвалидов. Каждый день играла гармонь где-нибудь за углом, и распевались пьяные песни, плакали женщины, справлялись новые свадьбы. Вот и дожили до Победы!

В общежитие девушки устроили по этому поводу "пир". Достали водку, поставили на стол квашеной капусты, картошки наварили и селедку на базаре достали. Пили втроем, плакали, пели песни и все не верили, что наступили мирные дни.

– Теперь то и замуж можно и детей родить,– говорила Наталья,– Теперь уже не страшно!

– Теперь мы ого-го дел наворотим!– весело подмигивала Ольга.

– Наворотим, и за себя и за тех, кого уже с нами нет…– добавила Наталья и выпила рюмку залпом.

В конце мая Ольга Трошина привела в комнату молодого солдата и объявила:

– Это Алексей и мы сегодня женимся!

Девушки тогда оторвались от своих дел и удивились разом:

– Когда же вы успели познакомиться? – спросила удивленно Наталья.

– Еще вчера. Мы все решили и это наше обоюдное решение!

Марфа и Наталья ахнули, потом быстро нарядились, как могли, и побежали с молодыми в загс, а после собрали закуски на стол и сидели справляли, так долго, пока Алексея не выгнала Меланья Серафимовна.

Через неделю Ольга переехала жить к Алексею в съемную комнату на краю поселка, а Наталья и Марфа остались одни. Каждый день Марфа просыпалась с рассветом и подходила к окну. Она все еще ждала Леонида.

– А может зря ты это?– заметила однажды Наталья,– Может, зря ты душу свою терзаешь?

Марфа опустила голову:

– Придет он. Знаю точно, что придет.

– Ну, смотри, как знаешь…,– махнула тогда на неё рукой Наталья,– А то тут о тебе уже спрашивали.

– Кто?

– Да так, один приезжий. Захаром звать, на стройке тут работает.

– Некогда мне по свиданиям бегать, да и жениха жду. Сама же знаешь.

– Вот и говорю; как знаешь… Сама с ним загуляю. Правда, он на одно ухо туговат. Говорит, на войне слуха лишился. А на лицо, так совсем, видный мужчина.

Иногда Марфе становилось так тошно, что она выходила во двор и сворачивала в яблоневый молодой сад, что высадили лишь этой весной. На сад он сейчас был похож меньше всего, но сидеть на скамейке возле молодых деревьев, с такими тонкими прутиками, вместо ветвей, было приятнее, чем в четырех стенах.

Вот придет Леонид и она обязательно его приведет сюда и во всем ему признается тут среди этих яблонь.

Вот только время шло, а Леонид все не приходил и писем не присылал. Наступил уже август, в комнату им подселили молоденькую девушку из деревни – Ирину Чернову. Она каждое утро дергалась и ругалась, от того, что Марфа вставала очень рано и часто начинала ходить туда-сюда, либо что-то ронять. Сложно было Ире привыкнут к новым подругам, не сразу с ними сдружилась.

В сентябре, в тот день, когда моросил холодный противный дождь, к Марфе пришла Ольга Георгиевна. Её было не узнать. Она была очень худая, бледная, сгорбившийся, как старушка, под её глазами виднелись черные круги. Марфа быстро сняла с неё мокрый плащ, усадила её за стол, налила чаю и села рядом:

– Что же в такую погоду гуляете, Ольга Георгиевна? Не ровен час, заболейте.

Женщина грустно улыбнулась и провела пальцем по каемке чашки:

– Тебя захотела увидеть. Может уже в последний раз…

– Что вы такое говорите?

– Я очень больна, Марфа. Очень. Но ты об этом не думай. Это судьба. Марфа…,– она тяжело вздохнула,– Я хочу тебе кое-что передать,– она взяла осторожно в руки сумку, которую принесла с собой и вытащила оттуда бархатный черный мешочек,– Вот. Столовое серебро и перстень золотой. Не смотри так, не краденное. Даренное все, а передать и некому. Перстень жених мой когда-то дарил, да и серебро от него же. Держи, Марфа, теперь это твое.

Марфа сидела рядом и хлопала непонимающе глазами:

– Что вы…

– Бери- бери! Не смей мне отказывать! Дожила я до Победы, а теперь можно и на покой…

На глазах Марфы заблестели слезы:

– Что вы такое говорите…

– Подорвала я свое здоровье в эвакуации, Марфа. Сильно подорвала. Холод меня сгубил, да работа не по силам. Ничего не поделаешь. Знаю, осталось мне мало.

Марфа крепко обняла за шею Ольгу Георгиевну, потом вытерев слезы, села на свою кровать.

– Не переживай ты так, Марфа,– успокаивала её Ольга Георгиевна,– Всему свое время. Вот и мое время скоро придет.

Через неделю Ольга Георгиевна скончалась на больничной койке. На её похоронах было мало людей. Долго Марфа стояла над её могилой и роняла слезы, понимая, что на одного хорошего человека стало еще меньше на этой земле.

Глава 6

В середине декабря 1945 года в поселке Заводском разыгралась страшная метель. Никогда не было такого в декабре, а тут все замело и снега так много, что казалось, будто зима наступила уже давно. Собаки попрятались под домами, люди старались не высовываться из теплых жилищ. Два дня подряд мело без продыху, замело даже окна, фонари, как будто стали ниже. Люди, которым пришлось оказаться в эти дни на улицах поселка, покоряли сугробы, словно горы, помогая иногда друг другу, пыхтя, закрывая шарфами свои лица. Кругом все белым бело! Белый ад, не иначе! Еле добралась в тот день Марфа до общежития и долго сушила свои сапоги, грелась под одеялом. Так долго она еще никогда не добиралась до дома. Одна неизвестная женщина ей помогла взобраться на сугроб, когда силы почти уже закончились. Устала, замерзла и два раза сбивалась в метели с пути. Теперь, укрывшись одеялом прямо по макушку, старалась заснуть и забыть этот ужасный день.

Утихла метель лишь к ночи, а когда девушки улеглись спать, то в комнату неожиданно постучали. Встала Наталья и в одной сорочке открыла дверь, за которой стояла встревоженная Меланья Серафимовна:

– Лебедева, тебя в больницу просят. Позвонили сейчас и просят приехать. Что-то случилось вроде…

Марфа, ничего не понимая, быстро оделась, обулась и выбежала на занесенную улицу снегом. Как дошла до больницы она и не помнила. Пришла в больницу вся белая, в снегу с красным лицом, выглядывающим из-под шарфа. Встретили её в фойе, усадили на скамейку и сказали:

– Константин Никифорович Лебедев попал сегодня к нам с обморожением нижних конечностей. К сожалению, левую ногу не спасти, придется отрезать. Понимаете? На правой два пальца тоже удалять. Вы понимаете?

– Д-да…

– Вот такие дела. Вы вещи его заберите. Его когда нашли, они с ними были.

Марфа почувствовала дурноту, ей стало не хватать вдруг воздуха. Зачем её брат пошел в такую погоду пешком в Заводское? Господи, зачем? В глазах как будто все поплыло, и она закрыла глаза.

Кто-то поднес ей стакан воды:

– Вы попейте, станет легче…

– Д-да… конечно…

Марфа не поднимая глаз, взяла трясущимися руками стакан и жадно из него отпила. Все тело её дрожало, била дрожь, мутило. Ей скоро передали холщевую сумку с каким то бельем брата. Она выбрала из него, то, что может ему понадобиться в больнице, остальное решила забрать.

Ходила теперь каждый день к нему в больницу, навещала его, приносила домашней еды, рассказывала какие-нибудь не замысловатые новости. Она часто смотрела на простынь, под которой была иллюзия целой ноги и не могла поверить, что, то, что ниже колена просто отсутствовало. Невозможно было поверить, что у брата по колено отняли ногу. Не может просто этого быть!

А вскоре приехала мать с Зиной из Ягодного. На всю палату стоял стон и плач. Мать кричала что то, падала на кровать и рыдала около брата. Три раза им грозились, что проводят их на улицу, но она не унималась. Как теперь жить молодому парню без ноги было не понятно. И зачем он из Сухого Оврага попёрся в Заводское? Что за напасть? Костя не мог объяснить толком. Захотел и все тут. Мать с Зиной решили его забрать после больницы с собой, а там, в колхозе что-нибудь придумают, без работы парня не оставят.

Весной, уже в 1946 году, прямо в начале мая, Марфа с боем выпросила отпуск и поехала в Ягодное. Ей надо было помочь вскопать огород, высадить картошку, редис, лук. От брата мало было проку, Зина тоже так себе помощник.

Работала не щадя себя, пока не возвращалась в избу без сил и падала в постель. И так каждый день своего отпуска.

– Эх, доченька, доченька… Дожили до такого…,– жаловалась ей мать,– Еле до весны дотянули. Думала уже с протянутой рукой по избам пойти. Все уж пустое в амбаре и картошки семенной пришлось немало поесть. Как следующий год то проживем, совсем не знаю. Тут еще и Зинка чудит, нет-нет, да начнет самогонку хлестать. Бывает, на три дня пропадет. Ох, беда-беда…

Марфа слушала её, вздыхала. Но что она может? Чем может помочь? Всем сейчас сложно, мало кто доедает, мало, кто радостно живет.

В один из дней отпуска решила она спуститься в овраг, как в детстве. Спустилась осторожно, стала гулять между деревьями, искать тот самый старый дуб. Конечно ручья, как во сне, тут и в помине не было. Так, только по весне лужи, да озерца, которые вскоре подсыхали.

Она спокойно гуляла, вдыхала свежий воздух и вскоре оказалась у того самого раскидистого дуба. Села под него, закрыла глаза и так заснула. Когда открыла глаза, сразу же услышала треск ветки около себя. Вскочила на ноги, оглянулась и встретилась глазами с невысоким мужчиной с проседью в волосах. Видимо, он не ожидал здесь кого-то увидеть, поэтому стоял удивленно на месте и не мог сдвинуться.

– Здравствуйте…,– проговорила Марфа.

– И вам доброго дня…,– немного скрипуче ответил мужчина.

– Вы меня напугали.

– Вы меня тоже. Вы не местная?

Марфа удивилась вопросу:

– Как это? Я тут родилась! А вы откуда?

– Теперь местный. Второй год тут живу. Тихон Даниилович Макаров. А вы?

– Я? Марфа… Марфа Никифоровна Лебедева.

– Вы дочка Варвары Федоровны?

– Да.

– Очень приятно. Я первый месяц жил в вашем доме. Так получилось, что в доме, который мне выделил колхоз, прохудилась крыша. Пока чинил, пока материал нашел… Я вообще-то городской… мало приспособлен к деревенскому образу жизни…

Марфа немного его смутилась, поправила на себе юбку и, решила было уже идти домой, как голос мужчины её остановил:

– Марфа, мне было очень приятно с вами познакомиться.

– Всего доброго…

– Передавайте от меня привет вашей матушке.

Как только Марфа вошла в избу, она рассказала о своей встрече матери. Та странно улыбнулась, но ничего не ответила. Вечером, когда дверь уже заперли на крючок, кто-то требовательно забарабанил в окно. Варвара Федоровна вздрогнула, но накинув на себя шаль, подошла и спросила:

– Кто?

– Это Тихон Даниилович, принес лопату. Помните, я у вас брал?

– Помню-помню…

Варвара Федоровна быстро впустила мужчину в дом, забрала из его рук лопату и пригласила за стол:

– Коль пришли, так пожалуйте за стол, Тихон Даниилович. Чай попьем.

Марфа удивилась такому позднему визиту. Быстро оделась и тоже прошла за стол. Мужчина поднял на неё свои голубые глаза и тут же вскочил с места:

– Доброго вечера, Марфа Никифоровна…

Марфа покраснела от смущения:

– И вам доброго вечера…

– Побеспокоил я вас. Не спиться таким, как я и другим не даю…

– Ничего.

В гостях он пробыл не долго, разговор шел не ладно, поэтому вскоре еще раз извинился и поспешил домой. Как только Варвара Федоровна закрыла за ним дверь, сразу же произнесла:

– Это он не ко мне приходил, доченька, а к тебе.

– Бросьте, мама! – отмахнулась Марфа.

– И не смотри, что седина у него. Ему и сорока нет. Это он на войне поседел. Не женат и без детей. Это наш новый ветеринар. Ты присмотрись, а то и этого упустишь. За ним и так бабы хвостом ходят.

– Пускай ходят…

– Не дури, доченька, не дури…

Но Марфа и слушать мать не хотела. На следующий день она уже уехала обратно в Заводской. Снова начались будние дни, снова раннее пробуждение и вечное ожидания прибытия Лёни…

Глава 7

За окном уже был конец июня, когда Марфе снова почудилось, что увидела Лёню. Она выскочила в халате на улицу босиком, и какое-то время разглядывала пустую улицу. Потом прошла на скамейку и долго плакала на ней.

– Марфа?

Знакомый голос неожиданно вырвал её из страданий и заставил поднять глаза. Возле неё стоял Тихон Даниилович.

– Марфа, узнаете меня? Я Тихон. Почему вы плачете? Почему вы тут …,– он замялся, рассматривая её – Давайте я вас провожу до дома.

– Н-не надо… тут мой дом… Что вы тут делайте?

– Приехал к фронтовому другу. Он написал, что прибыл к вам в свой родительский дом и строит у вас новую школу.

– Вот как… Так идите, не тратьте на меня время…

– Марфа, вы плохо себя чувствуйте? Вас кто-то обидел?

Марфа посмотрела, куда-то в сторону и ответила:

– Не стоит, Тихон Даниилович. Идите своей дорогой…

Тихон же засунул руку в пиджак и вытащил оттуда смятую бумажку. Он протянул её Марфе и произнес:

– Вот. Это адрес моего друга. Я его уже наизусть запомнил. Я буду у него гостить ровно три дня. Если вам нужна будет помощь, приходите, пожалуйста. Прошу, возьмите адрес.

Марфа осторожно взяла бумажку с адресом и сжала его в кулачке. Она долго смотрела вслед уходящему мужчине, а потом решила вернуться обратно в комнату.

На заводе в этот день тоже произошел интересный случай. Как только Тонька Рыжова или, в народе просто Тонька Рыжая, вернулась с декрета, снова стала бригадиршей. С того дня каждый день происходили скандалы. Тонька кидалась на всех, всех подозревала в связи со своим сожителем. Видимо от этого безобразия и жалоб на Тоньку так устала Раиса Леонидовна, что в этот день сняла ту с бригадирства и назначила снова Марфу на её место.

– Смотри, не подведи меня, Марфа,– грозилась начальница,– Мне поставить больше некого. Уже ставила Розу Ахметову, намаялась я с ней. Вспоминать тошно. Знаю, нелегко это быть ответственной, но ты сможешь. И наладь ты отношения с девками. Тебе же легче станет. И с мастером только на "вы". Он, Семен Ярославич, человек понимающий, но помни, что семейный. Не доводи до греха.

Да, Семен теперь был мастером смены. Вот так судьба сыграла. Как с ним работать Марфа не знала, но и отказать начальнице не могла. Хоть плач, ничего не изменить.

Домой в общежитие возвращалась она подавленная, вся в думах. Наташа быстро разлила чай, поставила сковородку с картошкой на стол, но Марфа даже не притронулась.

– Странная ты сегодня, Марфа. Что с тобой происходит?

– Не знаю, Наташ. Что-то происходит…

– Вот не пойму тебя. Её обратно бригадиром сделали, а она сникла. Ну и плюнь ты на этого Семена! От него на станках толку нет, вот и поставили его мастером. Так хоть погорланит на баб и работа вроде идет.

– Наташка, да разве я об этом горюю? Плохо мне… вот и все…

– Твое конечно дело, но по мне, так и ждать своего Лёню давно пора перестать. Мучаешь себя только, не живешь, а существуешь. Сама себя казнишь, а за что, не понятно.

Марфа тут же вскочила со стула и бросилась на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, она даже не плакала, а глухо простонала и лежала так до самого утра.

Утром она как обычно ушла на смену, а после завода пошла по тому адресу, что дал ей Тихон Даниилович. Дом этот находился в частном секторе, недалеко от речки. Почти у каждого дома тут росли ивы и часто сидели на лавочках старухи, что беседовали о былом и осуждали настоящее.

Марфа редко бывала в этом месте и поэтому скоро заплутала и решила спросить у старушек на лавочке:

– Здравствуйте, не подскажите, где Речная пятнадцать?