Когда гаснут звезды

А Калина

Когда гаснут звезды

Глава 1

Когда гаснут звезды.

От автора.

Все герои вымышлены, как и города и села. Все совпадения случайны. Такие поселки, такие города и такие люди есть в каждом уголке нашей страны, были и будут. Они не великие ученые, не знаменитые артисты и спортсмены. Они просто люди, которых вы каждый день видите на улице, проходя мимо них и не замечая. У каждого из них есть своя история жизни, любви и ненависти. Каждому просто хочется жить, пока внутри горят звезды.

Пролог.

Еще только было четыре часа утра, а за окном уже занималась заря, светлело небо, нежно пел соловей в яблоневом саду. Марфа сладко потянулась на скрипучей кровати, рывком заставила себя сесть и, прищурив один глаз, стала рассматривать календарь на противоположной стене.

– Жаль… – произнесла вслух Марфа и медленно стала вставать с постели.

На соседней койке завозилась соседка по комнате, Наташка. Она зевнула и, не открывая глаз, спросила:

– Который, Марф?

– Спи, десять минут пятого.

– Ох, и жаворонок ты… – и снова зевнув, поинтересовалась, – Куда так рано собралась?

– Не спиться…

– Все выходного поскорее ждешь?

– Жду…

– Ну, жди, а я еще часочек досплю…– и, отвернувшись к стенке, замолчала.

Марфа встала у окна, задумалась, и через мгновение, как будто очнулась. Дернулась всем телом, накинула быстро на себя халат, опрокинув стул на котором тот висел, и вылетела из комнаты прочь. От грохота Наташка подскочила на кровати и ругнулась:

– Сумасшедшая, разве так можно?!

Марфа уже её не слышала. Она летела по скрипучим ступенькам вниз, шлепая босыми ступнями, и задыхаясь, жадно хватала ртом воздух. «Лишь бы успеть! Лишь бы успеть!»: – повторяла она себе.

Марфа толкнула руками входную дверь и вылетела на улицу. Остановилась, огляделась, рванула было вправо, но там уже никого. Тогда рванула налево, но и там была совершенно пустая улица.

– Господи… Господи, – она схватила лицо руками, – Опять померещилось… Господи…

Марфа медленно прошла на скамейку у подъезда, села на неё и, опустив голову вниз, тихо заплакала.

Часть первая.

Марфа Никифоровна Лебедева родилась в 1920 году седьмого марта в селе Ягодное в маленькой доме, что одним боком стояло к обрыву оврага. Рождение её было не радостным, а даже печальным событием. В семье простого рабочего Никифора Николаевича Лебедева и супруги Варвары Федоровны уже было четыре дочери. Ждали, конечно, сына, а Варвара Федоровна снова подарила этому свету дочь. В тот день Никифор расколотил все горшки в доме и ушел в кабак, пропивать отцовский тулуп. Три дня пил, а потом заявился домой и устроил полный дебош. Все перевернул, всех из избы выгнал, а потом заснул на пороге и не давал своим телом войти супруге с детьми в избу. Ночевали тогда у соседей, что привыкли к таким сценам. Характер же у Варвары Федоровны был смиренный, она сносила все унижения, лишения, все всем прощала. А и куда ей было деваться? Вокруг гремела гражданская война, наступал повсюду голод, да и родни у неё так таковой и не было, где бы схорониться. А через год снова родилась дочь, вот только у Варвары от недоедания молоко вовсе пропало, и девочка вскоре умерла. За ней скоро умерла от горячки и трехлетняя Олечка и Никифор Николаевич даже тогда немного повеселел.

– Лишний рот из избы… баба с возу – кобыле легче… – приговаривал сухо Никифор.

– Ах, матерь божья, над чем смеешься? Над чем, ирод? – плакала тогда Варвара Федоровна.

Никифор не замечал слез жены. Так ему хорошо от этого было, что даже характер свой смягчил, нет-нет, да похвалит супругу свою за обед вкусный или же дочек, что пол чисто подмели.

Недолго это продлилось. Уже в 1923 году родилась младшая сестра Марфы – Зинаида. Родилась на зависть всем крупненькой и голосистой. А потом понеслась череда преждевременных родов и мертвых младенцев, пока в 1930 году в аккурат на первое мая не родился долгожданный сын – Константин. Это были последние роды Варвары Федоровны, а более она больше не понесла.

Теперь все внимание было приковано к маленькому Косте, а Никифор Николаевич от счастья не знал, куда себя деть. То свистульку ему принесет, то лошадку раскрашенную, то пряник. Девочки завидовали брату, такого им отец никогда не дарил. Марфа все время норовилась отнять у Кости игрушки, поиграть с ними, но брат поднимал такой дикий вопль, что все заканчивалось криками отца и матери.

– Такая взрослая, а у бедного дитё свистульку забрала! Нужна она вот тебе? – кричала на неё Варвара Федоровна.

Обидно было Марфе. Побитая она долго плакала в сенях, пока слезы не прекращали сами литься, а потом все повторялось вновь.

Но, наверное, будет правильным, рассказать, как получилась на свет семья Лебедевых. Никифор никогда не любил своих дочерей и супругу свою тоже. Женился он на Варваре в 1913 году, когда той только стукнуло семнадцать. Никифору же было около тридцати и был вдов уже как пять лет. Никто в Ягодном не хотел за него своих дочерей выдавать. А все из-за его дурного характера. Не любил он женщин, даже мать свою и ту не ставил ни во что. Ходили слухи, что первую жену забил до смерти, а всем рассказывал, что от болезни на тот свет ушла. Детей с первой женой у него не было, хотя опять же слух ходил, что дитя носила она в себе, когда он её убил. Да кто ж тогда проверял?

Пять лет Никифор после смерти первой жены водку в кабаках лакал. На смену на завод ходил исправно, а после сразу в кабак и так каждый день, пока все деньги не прикончит. Потом уж в долг продолжал и лишь когда ему прекращали давать взаймы, приходил в себя и после смены стоял у кабака и кидался на всех с кулаками:

– Стервы! Дайте выпить!

Однажды в его избу, что стояла у края оврага, вошел седой маленький старичок в лаптях и в залатанной рубахе. Вошел и молчит, фуражку в руках от волнения мнет.

– Чего тебе, старик? Милостыню что ли просишь? – непонимающе спросил его Никифор, – Так у меня самого ничего нет. Хошь, иди да смотри. Ни-че-го-ше-ньки! – и расставил руки в стороны.

Старичок помялся еще на пороге, а потом, опустив глаза в пол, все-таки заговорил:

– Никифушка… дорогой ты мой… смилуйся над стариком. Не завтра, так уж на днях душа в рай запроситься, а у меня внучка, сирота круглая… Нет у неё никого…

– Ты чего, старик, внучку, что ли сватаешь?

– Сватаю… да Варвара девка-то хорошая, да как меня не станет, пропадет. Жилье мое ты и сам видел. Давно крыша прохудилась, вот-вот на бок изба завалиться, а зимой так и топить без надобности, все равно через щели все тепло на улицу выходит.

– Да ты погоди, старик. Откуда она взялась то у тебя, внучка твоя? Жил ты вроде один…

– Жил, а по весне пришла она… мать с отцом от холеры померли…– старик рукавом стер с лица слезы, – Пожалей ты меня, Никифушка. Как я её без надсмотру оставлю? Да и тебе бы женой хорошей стала. А, Никифушка?

Никифор Николаевич тогда недолго думал. А, что? Горячей еды он уже пять лет не видал, в избе пыль столбом, тараканы в печи хозяйничают. Давно не беленная печь да занавески на окнах порваны, штаны на нем самом давно прохудились, а починить и некому. Вот за этим и согласился жениться на Варваре. Отыграли свадьбу, а через три дня представился на тот свет старик, прямо на скамейке у покосившегося дома.

Так и началось житье-бытье у Никифора с Варварой. На следующий год родилась первая дочь – Анна, а вскоре и война началась. Вокруг суета, кто ура войне кричит, кто плачет, провожая на фронт кормильца, кто пропивает последнее то ли от радости, то ли от горя. Никифор же на фронт не хотел, да на его счастье его признали непригодным для строевой службы и отправили обратно на завод. Работал как обычно без энтузиазма, лишь бы копеечку заработать, да прогулять. А тем временем дома Варвара Федоровна, как пчелка, занималась нехитрым хозяйством, чтобы все как у людей, чтобы супруг радовался и её не обижал. В 1915 году родила уже вторую дочь – Марию. Ругался тогда Никифор, не разговаривал с супругой весь месяц. В 1917 году родилась снова дочь – Наталья. Кричал Никифор, швырял вещи, сундук вверх дном лежал перевернутый, да только девочка прожила всего неделю и умерла. На следующий год родилась Олечка. Никифор был вне себя из-за гнева.

Жизнь и без того была тогда сложной, голодной, в вечной нужде, а тут еще красные с белыми пол завода угрохали. Вместо трех цехов, стоял только один и у того вместо крыши теперь небо голубое. Да и рабочих в прочем не было, все кроме стариков и Никифора, ушли на фронт. Вот тут то и родилась вскоре Марфа и имя дали ей так, от балды, без какой-либо цели, без какой-либо идеи. Все лишь думали, как прожить эти сумрачные голодные дни. Потом родилась Зинка, и уж наконец-то – Константин.

А жизнь продолжалась и девочка росла и крепла. Ходила в школу, помогала матери полы мыть в яслях при заводе. Теперь и Варвара Федоровна работала и приносила копейку в дом. На улицу выходила Марфа редко, отец и мать ей запрещали.

– По дому работы много, а тебе бы лишь шлындрить, – шипела на неё Варвара Федоровна.

А в хозяйстве то и было: одна корова, два порося, да с десяток куриц. Вот оно хозяйство.

В 1932 году Анну, её старшую сестру выдали замуж за хромого Ваську Косогорова. Никифор сам ходил к Косогоровым сватать свою старшую дочь, а те и рады. Куда ему хромому выбирать, да еще тик у парня нервный. Мать Васьки была продавщица в хлебном магазине, а отец учитель истории. Кроме Васьки был у них еще старший сын – Федька, да тот спортсмен и в институт метит. Далеко пойдет! Но почему же Васька? Никифор считал, что раз мать у него работает в хлебном, то уж и сын её голодать никогда не будет, да и отец приличный человек, уж поможет устроить жизнь сыну. А за его ущербность кичиться не будут, обрадуются и такой невесте.

Плакала Анна на свадьбе, все бегала на улицу подышать, да вытереть слезы и снова, не выдержав, ревела. А после свадьбы переехала в маленький дом Косогоровых на другой конец села и больше никогда не навещала родителей.

На следующий год Никифор выдавал уже Машу за вдового мастера цеха со своего завода. Серафим Игнатьич сорока трех лет имел уже троих взрослых сыновей, а жены у него не было более семи лет. Когда Никифор стал ему сватать свою дочь, он сначала разозлился, а потом вспомнил, что и забыл, когда в последний раз ел горячие щи, да слушал женский голос, кроме, как на работе. Согласился он, а Марию никто и не спрашивал. Отца она боялась, да тот с неделю её за косу по дому хорошо оттащил, что на свадьбе своей Мария даже уже не плакала, а просто смирилась с судьбой.

Не могла смириться только с этим Марфа, знала, что это и её ждет. В пятнадцать лет, как закончила школу, собрала свои вещички в узелок и сбежала из дома рано утром, пока все спали. Сбежала за пятьдесят километров в строящийся поселок Заводской. Где пешком, где подвода брала с собой, где водитель грузовика подвез. Ночевала в дороге вместе с обозом, груженный лаптями, да корзинами плетенными. Марфа все удивлялась тогда, спросила у старичка:

– Неужто, дедушка, кто-то лапти еще покупает?

– А я их не продавать везу, это я в детский дом, а там ужо разберутся куда в них ходить. Да я и другого делать и не умею. С малолетства плету лапти и корзины.

– И корзинки им тоже отдадите?

– А чего бы и нет? Ну, мож пятак и продам на базаре и лаптей чуток продам, а остальное, как сказано – ребятишкам. А хошь, и тебе корзинку подарю?

– А хочу! – обрадовалась Марфа.

В тот вечер она получила свой первый в жизни подарок – плетеную корзинку! Какое же это было счастье!

В поселок она уже вошла не только с узелком нехитрой одежды, но и с новой корзинкой. Стояла Марфа посреди поселка, одетая в ношенную коричневую кофту, в залатанной юбке и развалившиеся по дороге туфли, что досталось еще от старших сестер, и не могла насмотреться на новое здание клуба, заводские цеха, дома и на цветы, что были посажены на клумбах. Такое чувство торжества охватило её, что на какое-то время она даже забыла, зачем приехала. И только шум и грохот проезжающих мимо грузовиков привел её в себя, и стала Марфа приставать к прохожим, спрашивая, где тут находиться техникум. Знала, отец с матерью не одобрят этот поступок, а ей так хочется получить профессию…

– Деточка, – вдруг рядом остановилась какая-то женщина в коричневом пиджаке, – У нас нет техникума, но есть училище при заводе. Ступай за мной, я тебя сейчас провожу.

Они шли вдоль новых двухэтажных домов, а мимо пробегали люди в рабочей спецовке. Все здоровались с женщиной и внимательно рассматривали Марфу. От такого внимания девочка вся съежилась, прижала узелок с одеждой к груди.

Вскоре они повернули куда-то во дворы и неожиданно оказались у белого здания, перед которым росла большая раскидистая ива.

– Ну, вот и пришли, – произнесла женщина, – Вот и наше училище. Ты, кстати, деточка, откуда?

– Из Ягодного… – неуверенно ответила Марфа.

– Занесло, однако, тебя! Ну, пошли…

Они вошли поспешно в здание, и Марфу сразу обдало резким запахом краски и побелки. Она не произвольно поморщилась и женщина заметила это:

– Ремонт! Готовимся к новому учебному году…

Они шли по светлому коридору, вдоль которого стояли кадушки с фикусами, на стенах висели портреты ученых и писателей. Повернули куда-то налево и вошли в большой просторный кабинет.

– Зоя Степановна, вот учиться хочет. Привела прямо к вам! – произнесла торжественно женщина в коричневом пиджаке.

Та, к которой обратились, лениво подняла свой взор на Марфу и спросила:

– Документы?

Марфа стояла в ступоре и большими серыми глазами смотрела то на неё, то на женщину в коричневом пиджаке, что села за стол и бесцеремонно закурила.

– Документы? – повторила Зоя Степановна.

– Ты что, не взялас собой никаких документов? – спросила тогда её женщина в коричневом пиджаке, – Добиралась к нам, аж, из самого Ягодного и без документов об окончании школы?

Марфа вдруг раскраснелась, захлюпала носом и, осев на корточки, громко зарыдала.

– Ну-ну, еще мне этого тут не хватало! – рассердилась Зоя Степановна, – Ольга Георгиевна, вы кого мне привели?

Женщина в коричневом пиджаке быстро затушила сигарету, встала и подошла к девочке.

– Слезами горю не поможешь. Без документов нельзя. Что же будем делать?

– Не-незнаю, – немного заикаясь, ответила Марфа.

– А я знаю! Вставай, пошли за мной! – потом повернулась к Зое Степановне и произнесла, – Зоинька, передай Кузьме Васильевичу, что я задержусь. У меня все равно на сегодня нет первой пары.

Зоя Степановна кивнула головой в знак согласия и снова принялась перебирать бумаги на столе.

– Пошли за мной. Не отставай! – громко обратилась к Марфе женщина в коричневом пиджаке и вышла из кабинета.

Шли они недолго, всего один поворот и вошли в деревянный новый в два этажа дом. Женщина ловко открыла свою комнату и сделала рукой жест, чтобы Марфа вошла.

– Заходи, не бойся, – успокаивала она её, – Это моя комната. Садись за стол, сейчас чаем напою и накормлю. Небось, голодная!

Марфа неуверенно вошла в просторную комнату, огляделась и, прижав к себе узелок и корзинку, так и осталась стоять на месте.

Когда в комнату снова вбежала женщина в коричневом пиджаке и с чайником в руке, то сразу та занегодовала:

– Чего же ты вцепилась в свои вещи? Никто их не унесет! Положи сюда, на стул рядом и сама присаживайся. Кипяток уже готов!

Марфа аккуратно положила на стул корзинку, а на неё узелок и сама села рядом. Женщина в это время доставала стаканы, вытащила из буфета какой-то сверток и положила на стол. Развернув пергамент, на божий свет показались два румяных пирожка и три варенных яйца.

– На работу собирала, да забыла утром, – оправдывалась женщина в коричневом пиджаке, – Бери и ешь, все ешь, а я в столовой поем. Тебя, кстати, как зовут?

– Марфа…– тихо ответила девочка.

– А меня Ольга Георгиевна. Будем знакомы. Да ты ешь, ешь… – она ловко подлила в стаканы чай и один придвинула прямо к Марфе, – На кого учиться то хочешь?

Марфа в ответ пожала лишь плечами.

– Как же так? Добиралась аж из самого Ягодного, а на кого поступать будешь и не знаешь. Не порядок.

Марфа, не переставая жевать пирожок, захлюпала носом.

– Ну, чего же ты ревешь? Сбежала, небось, из дома без спросу и ревешь?

– Угу…

– Эх, Марфа. Что же… Переночуешь у меня сегодня, а завтра уж и разберемся, – и, не много помолчав, вдруг спросила, – Как же ты добралась то до нас? Дорог от Ягодного толковых еще нет.

– Где ногами, где подвезет кто, вот и добралась. А домой мне нельзя. Не пустят они меня учиться.

– Это еще почему?

– Лишнее это, голову чепухой забивать. Так они говорят.

– Ничего не лишнее!

– Вот и я о том им толдычу, а они… эх…

– Выучиться к примеру ты выучишься, а дальше? Работать где собираешься? У себя в Ягодном на заводе или тут у нас?

– Да что, вы! – воскликнула вдруг Марфа, – Какой там уж у нас завод. Так, два цеха и котельная. Нет, не хочу на наш завод. Старое там все, громыхает, руки часто людям рвет…

– Наслышаны мы про ваш завод. Хозяина там хорошего не хватает. Но только ты знай, если у нас учиться все-таки не передумаешь, то и работать будешь на нашем заводе. Для себя мы специалистов растим. Заводу нашему всего пять лет после запуска, каждым работником дорожим, особенно профессионалом своего дела. Два года отучишься, а там и работать начнешь. Общежитие у нас тоже имеется. Где жить тебе будет! На танцы в клуб бегать будешь, а если нездоровиться, так у нас больница построена год назад. Все для людей у нас есть и еще сколько будет построено!

Вскоре Ольга Георгиевна убежала на работу, оставив Марфу в комнате одну. Та долго сидела за столом, потом прошлась по комнате, осмотрела книжные полки, старую фотокарточку на стене, потом снова села за стол и там же, подложив под голову свой мешок с вещами, заснула.

Когда Ольга Георгиевна уже пришла с училища, то застала девочку спящей вот в таком положении. Она тихонько села рядом и присмотрелась. Жаль было ей девочку, бедно была она одета, диковата была. Вот и она когда-то тоже оказалась в полном одиночестве в городе с таким же узелком и работала то нянькой у одних, то домработницей у других, пока её добрые люди другой путь не показали, не помогли получить образование.

На следующее утро Ольга Георгиевна рано утром ушла из дома и пошла напрямик к Кузьме Васильевичу, директору училища. Застав его за завтраком, она неловко извинилась и стала рассказывать о девочке из Ягодного.

– Что же вы предлагаете, Ольга Георгиевна? – вмешалась в разговор жена директора.

– Вы, разве не понимаете? Её судьба зависит полностью от нас! Нам нужно съездить к её родителям, объяснить и забрать документы. Она должна у нас учиться!

– Вы, что, предлагаете ради одной девчонки топливо жечь? – не унималась супруга директора.

Сам Кузьма Васильевич вытер рот салфеткой и гнусаво произнес:

– Вы сошли с ума, Ольга Георгиевна. Это что-то личное? Если вас так обеспокоила судьба этой девочки, то я могу лишь посоветовать дождаться послезавтра. Машина поедет до Степановки за краской, а там может и в Ягодное заехать. Конечно, вам придется самостоятельно договориться об этом с водителем. Вы, понимаете?

– Конечно, Кузьма Васильевич. Спасибо вам, дорогой!

Ольга Георгиевна быстро откланялась и вылетела из дома директора. Уже через день она и Марфа ехали на грузовике по неровной ухабистой дороге. Загрузив кузов краской, водитель, нехотя, поехал в сторону Ягодного, до которого оставалось десять километров.

Всю дорогу ладони Марфы потели от волнения и страха. Ей казалось, что её просто отдадут родителям, и она уже никогда не сможет от них уехать, и уж точно повторит судьбу старших сестер.

И вот грузовик завернул в поселок, проезжая мимо стареньких знакомых с детства потемневших домов, мимо любопытных сельчан и небольшого завода, что здесь располагался.

– Марфа, куда ехать дальше то? – спросила Ольга Георгиевна девочку.

– До самого конца по улице, а там последний дом у оврага наш, – ответила та, рассматривая внимательно знакомые ей с детства улицы.

Чудно было глядеть на все из кабины грузовика, как будто стал важнее и выше всех.

Впереди показалась родная избушка, что стояла одним боком к оврагу. Из неё вышел пятилетний Костя на шум и с интересом стал разглядывать машину.

Как только водитель заглушил мотор, и Ольга Георгиевна вышла вместе с Марфой из кабины, из-за ворот пулей вылетела Варвара Федоровна с полотенцем в руках.

– Марфа, доченька… – вырвалось из её груди.

Она хотела было броситься к дочери, как из-за ворот вышел, покачиваясь из стороны в сторону, Никифор Николаевич. Завидя дочь, он утробно зарычал, оттолкнул супругу в сторону и бросился к дочери.

– Стерва! Убью!

Ольгу Георгиевну сковал сначала страх от происходящего, но взяв себя в руки, она спрятала девочку за своей спиной и крикнула:

– Только троньте и я вас под суд отдам! У меня тут достаточно свидетелей! К тому же я приехала не отдать вам вашу дочь, а забрать её документы! Она уедет со мной обратно и будет учиться!

Никифор не слушал её речей, от него крепко пахло водкой. Он оттолкнул Ольгу Георгиевну и та, больно ударившись плечом о дверь грузовика, закрыла на миг глаза. Марфа же успела увернуться и побежала в сторону, где сидел ошеломленный водитель.

Придя в себя, Ольга Георгиевна бросилась к девочке, но разгневанный и нетрезвый отец уже схватил ту за рукав и тащил её в сторону дома.

– Как вы смеете?! Я сейчас же обращусь в милицию! Вас арестуют! – кричала Ольга Георгиевна вслед Никифору.

– Молчи, тля подзаборная! – только и крикнул тот женщине.

Тогда тут вышел, все время молчавший водитель. Он выскочил из кабины, быстро подошел к пьяному мужчине, вырвал из его рук девочку и одним рывком заломил тому руку за спину.

– Вроде мужчина, а ведешь себя, как… – водитель не договорил, а только сделал Никифору больнее, – Устроил дебош, как пес шелудивый. Документы дочери отдай и валяй лакать водку. Чего девку замордовал? Стыд последний растерял? Небось, героем себя чувствуешь? Чужие люди больше о судьбе твоей дочери беспокоятся, чем отец и мать родные. Стыд и позор.

Отпустив руку Никифору, водитель сделал шаг назад и видимо стал ждать нападения, но тот лишь схватил больную руку, прижал её к груди и, пятясь назад, осел на скамейку у дома.

– Времени у меня на вас нет. Несите уже документы что ли, – произнес сурово водитель.

Варвара Федоровна посмотрела вопросительно на мужа, то на водителя, а потом быстро побежала в дом. Оттуда она вынесла тряпицу, из которой был виден краешек документов.

– Вы только берегите доченьку мою… – передавая Ольге Георгиевне, со слезами произнесла она.

Так и началась у Марфы новая жизнь в поселке Заводском. Сначала училась, потом работать на заводе стала. Ольга Георгиевна стала ей вместо матери, все время наставляла, помогала ей.

Училась Марфа хорошо и работала так же. Хвалили её, в пример ставили, даже в местной газете о ней успели написать.

Девочка вскоре выросла в девушку и вслед ей стали смотреть молодые парни, приглашать на свидания.

В 1938 году стал за ней бегать Лешка Корольков, местный балагур и бабник. Понравилась ему Марфа, все на свидания её приглашал. Ходили они по парку три раза, пирожки ей покупал, мороженое, за ручку все брал её и в любви признавался. Вот только Марфа ему не верила и не воспринимала его всерьез. Девчонки по комнате смеялись над ней.

– Дуреха, за ним столько девчонок бегает, а он тебя выбрал. Смотри, отобьют у тебя парня, докрутишься носом, плакать потом будешь.

– Ну и пусть, не нужен он мне… – отвечала им Марфа.

Леша же еще несколько месяцев бегал за ней, в кино приглашал, даже жениться обещал, но Марфа в конце концов отклонила его ухаживания и снова окунулась полностью в работу.

Многие девчонки тогда её возненавидели. Ишь, крутила-крутила парнем, а потом, как фифа какая-то, дала ему поворот-отворот. Гордая какая!

Время шло, всем парням она отказывала, ни с кем по парку больше не гуляла, подарков никаких не принимала. Девочки по комнате стали меняться, уходить, выходить замуж. Приходили на их место другие и те быстро выходили замуж и съезжали. Только Марфа все была в этой комнате неизменна. Сидела часто после смены за столом, за учебниками, мечтала поступать на инженера. Девочки посмеивались над ней, не воспринимали её всерьез и завидовали успехам на работе.

– А слышали, опять про Лебедеву в газете заводской написали, – сплетничали они, не скрываясь от взора Марфы.

– Конечно. Так и замуж выйдет за свой станок или за свои учебники. Кому такая будет нужна?

– Гордая стала. Никто, видишь ли, ей не чета…

– Ничего, жизнь-то зубки ей пообломает…