Путевые заметки путешественника в Тридевятое царство

«МОСКВА, МОЛЧАТ КОЛОКОЛА»

На летних каникулах мама, ее подруга Костенко и я отправились в столицу. Выехали рано утром из Ставрополя, но на «Кавказской» наш плацкартный вагон отогнали куда-то на задворки и рекомендовали гулять до вечера. День был жаркий, мы молодые, поэтому первым делом пошли купаться. Потом побродили по городу, сходили в кино и наконец вернулись в свой вагон. За время долгой стоянки все сблизились, так что в вагоне создалась уютная домашняя обстановка.

Я тут же познакомился с симпатичной девочкой моего возраста и одной молодой парой, и подростком, который ехал с бабушкой (эта бабушка меня хвалила маме: «Какой хороший у вас мальчик! Золотой! Таких детей поискать!» * Мне это запомнилось, потому что удивило; ведь я не старался произвести впечатление, был таким, как всегда; и вдруг такие похвалы!?). Мы всю дорогу очень весело провели вместе, даже больно было расставаться.

В Москве нас поселили в какой-то кунцевской школе. Вечером я вышел на школьную спортплощадку, где пацаны из соседних домов играли в волейбол, и познакомился с Игорем. Игорь был – «москвич наполовину», как выяснилось позже. Он с раннего детства, каждый год и почти на все лето приезжал в Москву из Баку к тетке.

Однажды, мы начали играть в волейболт уже с утра. Вдруг появляются нарядные и серьезные мама с Валентиной Михайловной; зовут меня; я с неохотой подхожу.

– Леша, – торжественно произносит мама, – быстрее иди переоденься, мы идем в мавзолей!!!

– Ма, – ну не хочу я в этот мавзолей! Че там хорошего?! Езжайте без меня!

– Ты что, – испуганно-удивленно возражает мама, – быть в Москве и не сходить в мавзолей! Я сказала, иди и переодевайся!

Моего безразличного отношения к Ленину посещение мавзолея не изменило, а вот мама в нем разочаровалась после экскурсии в Горки: «Говорили, Ленин скромный, Ленин скромный! Ничего себе, скромный, в такую роскошь залез!»

Две недели пролетели, как один день. Пора домой и на этот раз самолетом. Для поездки в аэропорт заказывается такси, потому что возвращаемся мы уже не налегке. По-моему, «культурная программа» подруг ограничилась Горками и мавзолеем, а все остальное время – магазины, «погоня за дефицитом»; так что такси – это была не роскошь, а необходимость. Мамино впечатление на всю жизнь: женщина-таксист, которая всю дорогу рассказывала о тогдашних звездах! Лещенко – парень свойский; Пугачева – барыня; Кобзон – …

P. S. – 2022

«Итак, я не пошла смотреть на мумию Ленина. Но я видела очередь, в которой люди стояли часами, ожидая возможности войти в мавзолей».

С. Унсет, «Возвращение в будущее»

«В длинную очередь в Мавзолей не встал, побрел вверх по улице Горького».

В. Быков, «Моя война»

* P. S. – 2023

А ведь это наследственное; дедушку тоже называли золотым человеком; видимо, поэтому: «Ты всю войну пройдешь без царапины». И это, после рухнувшего за спиной моста: «Голуб, это Бог нас из-за тебя пожалел!» Значит Бог до моего рождения знал, что я буду хорошим ребенком, что со временем Он возьмет меня за правую руку, как сына, а не раба…

ОБЪЕЗДНАЯ ДОРОГА

Когда за селом проложили объездную дорогу, она надолго стала «головной болью» для константиновцев-пассажиров, особенно на рейсах «Ставрополь – Светлоград». Дело в том, что водители автобусов не любили ехать через село, даже когда были обязаны это делать, так что часто константиновцев высаживали в степи, и они шли в село пешком. Как-то раз водитель не заехал в село, даже из-за молодой матери с грудным ребенком! Мама была в этом автобусе и написала на водителя жалобу. После этого стали заезжать.

Однажды мы с Саней катались на мотоцикле и решили проехаться по объездной. Въехали со стороны Ставрополя, мчимся и вдруг видим сцену: на обочине стоит съехавший юзом в кювет «Камаз» с прицепом. Из прицепа на землю высыпались тонкие трубы, и водитель их грузит; один, никто не останавливается помочь.

– Сань,– кричу через плечо, – давай поможем!

– Ды ну его на х..й, Лёнь!

Почему мне захотелось помочь? Да потому что с тем же Саней в детстве мы часто мотались в Светлоград автостопом, а брали нас чаще всего камазисты.

«1979»

БЕЛАЯ ШКОЛА

1 сентября в другой, средней школе, день впечатляющий. Незнакомые лица, новые знакомства и ощущение, что этот период жизни будет гораздо лучше прежнего. Эта школа современнее и больше. Три этажа, включая просторную столовую (она же актовый зал) и вместительный спортзал. Школа из белого кирпича, поэтому «белая».

РЕПЕТИЦИЯ ХОРА

Обычно, к концерту на День Революции проводились большие репетиции, даже с отменой уроков. По ДК бродили толпы учеников, туда-сюда сновали учителя, и вся эта суета, многолюдность, шум уже создавали праздничную атмосферу. В этой атмосфере я и познакомился со Смоком.

Смок – кличка. Клички в Константиновке были почти у каждого. Гитлер, Ким Ир Сен, Чапай, Смок и еще немало подобных, персонажных кличек; клички по сходству с другими национальностями: Кореец, Чечен, Поляк и т.д., хотя все эти люди вроде как свои. Ну и клички непонятной этимологии: Колых, Литура, Кагай и т.д. Клички расцвели в советское блатное время, а до этого были «уличные фамилии». Как-то к старушке, сидевшей на лавочке перед домом, подошли переписчики и спросили:

– Бабушка, а где живут…Сидоровы?

– Не знаю, голУб, – ответила бабушка, – на нашим планте, кажись, такия и не живуть!

А Сидорова – это была ее официальная фамилия, но за много-много лет она уже так привыкла к уличной фамилии, что настоящую забыла.

Тогда, в ДК, Смок решил откосить от репетиции и мы пошли к нему домой, слушать другую музыку. С этого дня и началась наша дружба. Была она довольно условной и весьма небезопасной. Смок, как голубятник, воровал голубей, и я участвовал в этом. На танцы мы почти всегда приходили пьяные и там тоже были рискованные приключения.

НЕСОСТОЯВШИЙСЯ КОНЦЕРТ

Как-то будним пустынным вечером я оказался в парке около ДК и столкнулся с одним пьяным комсомольским активистом.

– О, Алексей! – обрадовался он. – Хочешь закурить?

– Давай.

– Ну, вот сигареты, – протянул он пачку, качаясь туда-сюда, – а спички я потерял.

– А у меня есть.

– Ой, как хорошо!

Мы закурили. Какое-то время молчали, потом визави уставился на меня, как будто только что меня увидел и снова радостно воскликнул:

– О, Алексей! Знаешь, что, Алексей, спой мне песню!

– Что-то не хочется.

– Ах так! – возмутился «ценитель прекрасного» и врезал мне кулаком в ухо.

– Так что, споешь?!

– И не подумаю!

– Ах ты… – удар в грудь.

Я отшатнулся, быксёр чуть не свалился вслед за мной. И тут показался какой-то прохожий. Мой оппонент, несмотря на свое состояние, сообразил, что пора прекращать, а иначе это может повредить его репутации. Он резко развернулся и побрел куда-то во тьму.

ГРУППА ПОДДЕРЖКИ «ЗЕЛЕНОГО ЗМИЯ»

«Дом стоит, и свет горит…»

«Кино»

Самая многочисленная «группа поддержки зеленого змия» моего нового класса, чаще всего собиралась у Тузина на Таманской и в тот вечер, праздник ВОР, мы кутили как раз у него. Погода была отвратительная: колючий, ледяной дождик, которым ветер размахивал в разные стороны и, вдобавок к этому, густая такая темнотища. Мрачный был вечерок. Хотя у Тузина было уютно: тепло, светло, полный стол еды и выпивки, а также смех, шутки, веселье, но, вдруг, у меня внутри будто что-то щелкнуло. Я отстранился от всего этого и предельно почувствовал ужасно тоскливую бессмысленность происходящего, а потом, встав из-за стола, направился к выходу.

– Лень, ты покурить?

– Ага.

Одеваюсь, выхожу на улицу, иду вниз по Таманской. Чем ближе к центру, тем больше встречается молодежных компаний, которые с криками, смехом, девчачьим визгом стекаются в ДК. На площади Свободы вдруг меняю маршрут и направляюсь не в сторону дома, а к Калудскому (Калужскому) пруду. Раздеваюсь, бегу по мостику, плюхаюсь в воду. Часто летом я пытался переплыть этот заливчик, но духу не хватало, а тут перемахнул угрем туда и обратно. Вылез, оделся, закурил, как и говорил, покидая компанию.

На следующий день зашел припухший Х:

– Лень, а куда ты учера делсы?

– Да никуда, домой пошел.

– А мы думали, ты на танцы пошел. Спросили у ДК Колыха, Литуру – никто тибе не видал. А чё, плохо было?

– Да что-то не очень было.

– Не туда пошло. Я и сам нажрался до усирачки. Мы ж ишшо у ДК добавили. Утром ведро воды, наверно, выхлебал!

– А я вчера мог и пруд выпить.

СТИХИЙНЫЕ ПРЕДСКАЗАНИЯ

Однажды, во время «таманских посиделок», мы с Генкой пошли покурить, и я вдруг говорю:

– Ладно, Ген, когда попадешь служить в Ленинград, я тебя буду навещать.

– Зачем мы туда, Лень? – засмеялся Генка.

– Не знаю. Ты служить будешь, а я жить.

Так и вышло. С чего это я взял, не понимаю. Служить он, конечно, мог попасть куда угодно, но вот чтобы мне жить в Ленинграде?! Я в то время еще собирался поступать во ВГиК, а это совсем в другой стороне.

Другой раз валялись мы в парке около ДК со Смоковой компанией и, вдруг, все начали мечтать о будущем. Доходит очередь до меня, спрашивают:

–А ты, Лёх, кем хочишь стать?

–А фиг его знает. Знаю, что посмотрю разные страны…

–Лёх, ды хто тибе пустя! – заржали недобры молодцы и были правы; в то время, в той стране, да с нашим социальным положением это было нереально, а потому и до колик смешно; но я посмотрел.

«семена грядущего тихо прорастают себе во тьме, в каком-нибудь позабытом уголке, пока все глаз не сводят со Сталина или Гитлера»

Толкин, Письма

«1980»

СНОВИДЕНИЕ

Почти полвека, я спал, как младенец. Ложился в постель, закрывал глаза, утром их открывал… «Здрасьте, а была ли ночь?!» Поэтому я помню все сны, что видел в тот период. Их ведь и было-то на пальцы одной руки.

Этот сон я увидел летом. За мной гнались какие-то мужики и, увы, в конце концов, поймали. Страшно не было, они то поймали, а я взял и проснулся! Вечером, собираясь к Смоку, рассказал сон маме.

– Плохой сон. Лучше бы ты дома сегодня остался!

– Чепуха! Я в сны не верю!*

– Ну гляди, будь осторожнее!

Компанию я нашел около Чепраковых, и мы пошли шляться по ночному селу. Только сели на обочине дороги напротив Куриловых-Анцуповых, как вдруг около нас тормозит легковушка; выскакивают мужики и бросаются на нас. Мы вскакиваем и рысью несемся в сторону «4-й бригады»; около нее все продолжают бег вперед, а я кидаюсь, в сторону, к калитке в «4-ю бригаду»; к калитке, которая была открыта и днем, и ночью, и летом, и зимой… боюсь за всю свою жизнь она была закрыта только раз и именно в ту ночь; так что сон сбылся: я не ушел от погони.

Мужики вывезли меня к пруду Иёнке и стали грозить утоплением, если я не верну магнитолу. Оказалось, они что-то отмечали у себя на Таманской и из одной их машины украли магнитолу. Поскольку в окно они видели проходившую мимо кучку молодежи, то подумали на них, прыгнули в машину, стали колесить по селу и напали на нас. Выполнив ритуал угроз, они сделали важную для села вещь, спросили:

– А ты ваще чей?

– Сотников,

– Учительницы?! Сотниковой сын?!

– Да.

У Сотниковой была репутация «куда хочешь дойдет, чего хочешь добьется», поэтому они примолкли. Потом кто-то сказал: «Ладно, поехали в село, покажешь, где твои друзья живут. Те, что убежали».

Кончилось это большим скандалом. Мама подала в суд на зачинщика и у того были большие неприятности, даже несмотря на очень блатное родство.

Да, искать меня в ту ночь она ходила с теть Машей Тарасовой. Они то ладили, то не ладили, но тут причина была уважительная, а бабушка плакала и спрашивала у матери: «Валь, у яво хоть костюм-то есть?» Это она готовилась к моим похоронам.

P. S. – 2021

«У моей матери была серьезная репутация. Это было всё равно что иметь отца, потому что у нее был авторитет.»

Тупак

P. S. – 2024

* Вот этому моему демонстративному: «Я в сны не верю!», было продемонстрировано моментальное сбывание, с латентным вопросом: «А теперь веришь!?» Теперь верю! Через полвека! А тогда во что я верил? Есть у Леннона песня, где он утверждает, что ни в кого и ни во что не верит, кроме себя; а у меня тогда и в себя не было потребности верить (впрочем, в меня другие верили), но аванс, в виде сбывшегося сна, я получил.

«1981»

ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ. “TOUR OF LOVE”.

«Can I take you by your hand?»

Gilbert O‘Sullivan

Зима, в те каникулы, была настоящая: хочешь – катайся на санках, хочешь – на лыжах, а мне выпало покататься на поезде для учеников-активистов! К тому же, я мог взять кого – нибудь, и я выбрал Саню Тарасова. Прихожу к нему домой, т. Маша говорит, что он гуляет у Сережки. Иду к Сережке. За окнами гремит музыка, пьяные крики, долго стучу, наконец на крыльцо сам хозяин выходит.

– Саню, – говорю, – позови, Тарасова.

– Щас,

Сани долго нет, и я испытываю чувство плебея перед дверьми аристократического клуба. Наконец он появляется.

– Хочешь поехать в маленькое путешествие?

– А то, Лень! Конечно хочу! А када?

–Завтра.

–Плохо, что уже завтри, надо ж иттить собираться, а я видишь, какой! Надо пратрязветь, а то матушка убье!

– Ну, не пей больше, часа через два протрезвеешь.

– Да, Лень, точно. Ну, пойду я, а то замерз. Дык ты зайдешь, значить, за мной завтри?

– Ну да. Давай, пока.

– Пока, Лень!

Ядреным зимним утром похмельный Саня еле тащится за мной в школу:

– Лень, ну куды ты так мчишьси?

– Сань, это же моя обычная походка! Если я помчусь…

– Э-э-э, подожди!

И вот все в сборе. Нас инструктируют и отправляют в Ставрополь. На ж. д. вокзале мы грузимся в спец. поезд: для каждого района края свой вагон. Я, как опытный путешественник, занимаю самое блатное купе, около тамбура; это удобное место во всех отношениях: собрался покурить, нет нужды топать через весь вагон; ну и прочие «гадости жизни» под рукой.

Нас снова инструктируют и наконец-то путешествие начинается. Собрались мы с Саней это дело обкурить, выходим в коридор и вдруг… Потрясающие глаза! Голубые, огромные! А волосы! Рыжевато-золотистые, мой любимый цвет волос! И синий – мой любимый цвет, во всех его оттенках, а у нее, кроме голубых глаз, синие джинсы и голубая ковбойка! И она такая стройная, такая хрупкая! Хочется прижать ее к себе и больше не отпускать…

– Е…ть! – восклицает Саня. – Я хотел зайтить у тубзик, поссать, а эта телка яво заняла! Э, Лень, ты чё?!

– Я ничё.

– Я говорю, телка какая-то сортир заняла.

– Ну и х..ля?! Обоссышься, что ль?! Пошли курить.

Двери во всех купе открыты, все снуют туда-сюда, а я стою в коридоре, чтобы увидеть ЕЁ. Я влюблен, без сомнений, влюблен. Конечно, не первый раз, может быть, двадцать первый, но то были, скорее, увлечения, а здесь, кажется, по-настоящему! Какой-то высокий крупный парень просовывается в ее купе и кричит: «Наташ, … бла, бла, бла.» Значит, ее зовут Наташа! Следующая задача познакомиться с этим парнем; если он курит, то это легко: попросить прикурить и завязать знакомство. Вскоре они со своим соседом идут в тамбур. Направляюсь за ними и дальше по плану… Высокого парня зовут Игорь, а их группа из Сухой Буйволы (P. S. – 2021 – совсем недавно узнал, что в основателях СБ был род Сотниковых; и, вроде бы, дедушкина семья Сотниковых именно оттуда перебралась в Константиновку).

– А что ж это вы всего одну девушку взяли?! А остальные все мелкота! – как бы между прочим шучу я.

– Ничего, мы у вас одолжим! У вас-то побольше девушек.

– Тогда знакомьте меня с вашей, а я вас с нашими.

– Заметано! Пошли.

Игорь ведет меня в девичье купе и знакомит с Наташей, потом я знакомлю их с нашими девицами. Наташа в купе с тремя мелкими сухобуйволятками, а в купе Игоря двое сухобуйволят, так что на день мы их отправляем туда, а сами заседаем у Игоря.

Поздним вечером мы оказываемся с Наташей наедине в ее купе. Малышки спят, и мы садимся поближе, чтобы говорить тихо, но слышать друг друга. Близость эта сводит меня с ума; мы о чем-то говорим, говорим, говорим; не важно, о чем, главное, что она рядом. В купе жарко; ее голубая ковбойка сильно расстегнута, украдкой я бросаю восхищенные взгляды на эту часть прекрасного телa incogita, а к середине ночи осмеливаюсь и беру ее за руку! Это моя первая близость с девушкой!

Перед рассветом Наташа решила, что надо хоть немного поспать; я ушел к себе, но так и не смог уснуть.

–2-

Принцип нашего путешествия был таков: ночь едем, день проводим в городе. Всего, кажется, было четыре города, но точно помню только Краснодар. Краснодар не мог не запомниться хотя бы потому, что в Ставропольском крае, в ту зиму был «табачный голод». На сельских магазинных полках в гордом одиночестве пылились «посланцы Фиделя»: кубинские сигары и сигареты; они считались хуже махорки, а стоили гораздо дороже, так что никто их не брал. Многие константиновсие мужики ездили за куревом как раз в Краснодар. Брали обычно мешок «Примы». «Папка из Краснодара мяшок «Примы» учера привез!» – можно было услышать от юных курильщиков в школе. – «Тяперь буду у няво п…ть сигареты! Усё равно не заметя!»

В Краснодаре мы разделились по половому признаку и мальчишки первым делом ринулись на поиски курева. Я купил блок «Бама» и блок пижонской «Явы 100», так что табачный голод был утолён на долгую перспективу, но появился голод обычный. Утром нам выдали талоны на питание; на определенную сумму в столовых можно было взять, что заблагорассудится. Когда мы наконец нашли подходящее место, мне рассудок изменил: я набрал 10 эклеров. Четыре съел с удовольствием, пятый из принципа, мне ведь сказали, что столько я не осилю; шестой вызвал у меня легкую тошноту и я остановился. Лучше признать, что был не прав, это выходило менее тошно, чем съесть оставшиеся эклеры.

А потом мы пошли в кино. Смутно помню, что кинотеатр был как бы на втором этаже, а при выходе что-то вроде террасы; зато помню, что смотрели мы «Чистыми руками». Был такой цикл румынских боевиков. Фильмы эти пользовались популярностью у мальчишек.

Ну что сигареты, эклеры, кино, я ждал вечера! Увидеть Наташу! Что могло быть важнее! Вечер, к счастью, наступил. Та же компания собралась в купе у Игоря, когда стемнело и поезд набрал обороты. Странное дело, Наташа не приходила. Я бросился к ней. Постучал в купе. Она выглянула:

– О, привет! Вы опять у Игоря?

– Привет! Да, снова у него все собрались. Пойдем туда или посидим у тебя?

– Знаешь, Леш, я, наверное, спать лягу. У меня что-то голова болит.

– Ну выздоравливай! До завтра.

– До завтра.

У меня так упало настроение, что к Игорю я даже не заглянул, поплелся в свое купе, залез на верхнюю полку и всю ночь, бездумно, с легкой грустью смотрел в черное окно на «огни чужой жизни». А компания этой ночью дегустировала краснодарскую выпивку, так что Саня завалился в купе лишь под утро; и то не спать, а взять сигареты. Был он изрядно навеселе.

– О, Лёнь, – со своей фирменной улыбкой, – а ты не был что ль у Наташки?!

– Не, она спать легла рано, голова болит.

– П…ть она, Лёнь! Голова у ние болить! Ты знаешь, что я ие того! Усю ночь!

Я слетел со своей полки, схватил его за грудки и с криком: «Это ты п…шь! Е…ый х..й! У нее голова болит! А тебе я щас е…к разобью, сука!»

Саня не сопротивлялся. Ведь это не я тащил его в тамбур! Это был другой человек! То есть таким он меня никогда не видел. Злость и эффект неожиданности помогли бы мне хорошенько его отделать, но вмешались буйволинцы и держали меня, пока я не остыл (Сотниковы – марафонцы, а Ерины – спринтеры; остывают быстро).

Все оставшиеся дни поездки я был настоящим мизантропом; кроме Игоря ни с кем не общался, никуда не ходил; скорее хотелось попасть домой и забыть об этой поездке навсегда… правда, дома тоска-злодейка не отпустила и еще довольно долго мучила меня. Поэзию в то время я не признавал, но тут вдруг начал писать поэму, и она успокоила боль. Вот начало:

Я стонал от боли адской,

Но никто меня не слышал.

Руки в ранах и мозолях

От мороза онемели…

Ты внезапно появилась,

Разом все преобразилось!

Рядом села ты и тело

Боль внезапно отпустила…

Дальше стихами не помню, но суть в том, что это была большая взаимная любовь, освобождающая главного героя от всего плохого. И вдруг его возлюбленная погибает. Он впадает в апатию, тает, а спасает его лист бумаги и карандаш. Он, вдруг, пишет ее портрет и больше ничего не хочет делать с этого момента, кроме как писать её портреты. Разные техники, разные материалы, но всегда в этих работах много любви, смешанной с печалью. Если ее портрет попадал к кому-нибудь в дом, люди становились мягче, добрее… Он делается известным и богатым, хотя ему на это наплевать (свите не наплевать), главное – она, она, она и работа, работа, работа… Однажды во сне он видит дьявола и тот предлагает художнику за любую цену продать ему руки! Чтобы в мире не прибавлялась добрая красота. Художник соглашается только за одну цену – ее возвращение. «Купец» выхватывает два меча и отсекает руки… Художник просыпается от боли. Рук нет, кровать залита кровью, но в открытое окно льется утренний свет и птицы поют радостнее, чем обычно… Он бросается к окну и видит ее, восходящую к замку по горной дороге на фоне рассвета… Боль проходит, кровь останавливается, а вместо рук появляются крылья…

Вот это странное творение (откуда в советское время, у сельского пацана, пусть даже читающего, такие образы?!! Такого я не читал, потому что такого тогда не печатали!) помогло мне прийти в себя.

С Саней я не общался почти полгода, но даже когда мы помирились, мое отношение к нему уже не было прежним.

P. S. – 2019

 «Как опресняется вода морей,

Сквозь лабиринты проходя земные,

     Так, мнил я, боль души моей

Замрет, пройдя теснины стиховые:

Расчисленная скорбь не так сильна,

Закованная в рифмы – не страшна.»

                Джон Донн, «Тройной дурак»

БЫТЬ ИЛИ НЕ БЫТЬ

Лето после окончания школы – время осуществлять мечты и планы; вот и моя – стать артистом, ждала своего воплощения. Мама соглашалась ехать со мной во ВГИК, она любила путешествовать. Так что надо было принимать решение… А я почему-то колебался… И вот, однажды утром, выбравшись из кровати и направляясь во двор, «будущий артист» увидел себя во весь рост в зеркале трюмо… Там стоял худенький невысокий мальчик в огромных «семейных» трусах. «Господи, – воскликнул я про себя, – да какой же из меня артист! Разве такие артисты бывают!» Почему-то особенно меня смутили эти «семейные» трусы? Честное слово, лучше бы я подошел к зеркалу без них! Глядишь и не передумал бы.

P. S. 2025

Оказывается, так или иначе, но я передумал бы; просто со временем понял, что мечта стать артистом была не моя; окружающие считали актерство моим будущим путем, а я принимал это из-за возможности оправдывать свою свободу: «А зачем мне учиться, я же артистом буду!»

Одна женщина жила некоторое время по соседству, потом переехала в город и увидел я ее много-много лет спустя. В разговоре она сказала: «Ты такой был в детстве и юности! Я всегда думала, что тебя ждет необычная судьба!» Отчасти, поэтому, видимо, мне прочили артистическую карьеру; чувствовали что-то необычное во мне (верили в меня), но этой необычности было суждено другое русло.

Вот еще удивительная вещь, которую я понял много лет спустя: мама не принуждала меня ни к чему. Мама, которая жестко держала довольно большую школу, не навязывала мне свою волю. Может быть, в пику бабушке, которая как раз то с мамиными желаниями не считалась. Может быть, мама чувствовала, что у меня особый путь и не мешала мне по нему идти. Может быть, и то, и это, и что-то еще, пока не понятое, но так было.

ДОЖДЬ ПОЮЩИЙ КОЛЫБЕЛЬНУЮ

Итак, впереди маячит армия, не самое приятное место, но мы молоды, живем сегодняшним радостным солнечным днем и о будущем не думаем абсолютно! Правда мне хорошо и в дни дождливые, потому что, когда работаешь на поливном участке, то дождь-твой коллега; вот открываешь утром глаза, а в комнате темно, как в вечерние сумерки и дождь шепчет: «Сейчас ты снова закроешь глаза и погрузишься в долгую сладкую дрёму… Спи, спи, я за тебя сегодня работаю!» Серьёзный, работящий дождь мог освободить нас на несколько дней, но при этом зарплата сохранялась! Да и зачем дождю наша зарплата!

УМНЫЕ ЕДУТ В ГОРЫ

В сентябре наш «9-й поливной» собрался в Домбай. Ради такого случая с работы отпустили пораньше, а Х как раз на мотоцикле. Едем, только что-то меня смущает переднее крыло; кажется, оно болтается.

– Саш!

– Че, Лёнь?

– Давай остановимся! Крыло поправим.