По Кроуфорду

Я сжал челюсти. Боже. Каждое её слово – как горящая спичка по сухой траве. Она игралась. А я уже был на грани.

– Идём, сумасшедшая, – пробормотал я и, не отпуская её руки, открыл дверцу машины.

Она изящно опустилась на заднее сиденье. Я закрыл дверь, обошёл машину и сел рядом, не слишком далеко, но и не вплотную. Безопасная дистанция. Почти.

Кейтлин обвела салон взглядом, потом спросила:

– Почему с водителем?

– Чтобы кое-кто не распускал руки по дороге.

– Хм.

Она повернулась ко мне, её полные губы тронула кривая улыбка. Затем положила руку на моё бедро и слегка сжала.

– Ты правда думаешь, что меня это остановит?

Чёрт. Я надеялся, что остановит.

– Ради Бога, приди в себя, – зашипел я, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле от возбуждения и раздражения из-за этой невыносимой женщины.

Она заливисто рассмеялась и убрала руку.

– Куда едем, доктор?

– Туда, где ты, возможно, хотя бы на время станешь адекватным человеком, – буркнул я, глядя в окно.

– О, звучит как вызов, – пропела она, а я только покачал головой, пожалев, что не закинулся виски перед отъездом.

✦

Французский ресторан, который я выбрал, прятался на углу одной из тихих улиц Верхнего Ист-Сайда: в старинном здании с колоннами, лепниной и массивными дубовыми дверьми. Заведение не бросалось в глаза, не манило неоном, не вызывало суеты – оно будто существовало вне времени, для тех, кто знал.

В воздухе витал утончённый запах: смесь дорогих духов, трюфелей, выдержанных вин и чего-то едва уловимого, похожего на табачный дым кубинских сигар. В зале царило спокойствие: фоновая музыка звучала так негромко, что больше напоминала эхо из другого мира, а гости говорили почти шёпотом – с той самой манерной неторопливостью, что свойственна только людям, уверенным в своём положении.

– О Боже, – зашептала Кейтлин, озираясь по сторонам, пока метрдотель провожал нас к столику. – Ты привёл меня в ресторан для зануд!

Я усмехнулся:

– Это мой любимый.

Она смерила меня выразительным взглядом.

– Не удивлена. Тут всё как ты: строго, молчаливо и… роскошно.

Я лишь закатил глаза в ответ.

Метрдотель остановился у небольшого круглого столика у окна с видом на вечернюю улицу, залитую мягким светом фонарей. Изящным жестом отодвинул стул для Кейтлин. Она улыбнулась и села, закинув ногу на ногу с такой небрежной грацией, которую нельзя выучить – только родиться с ней.

Я коротко хмыкнул и взял меню.

– Дай угадаю: ты каждый раз заказываешь одно и то же блюдо и знаешь имя сомелье?

– Его зовут Жан-Пьер. Он сейчас принесёт нам «Шато Марго» 2015 года. Один из моих фаворитов.

– Жан-Пьер или вино?

Улыбка скользнула по моим губам прежде, чем я успел её остановить.

Глупая шутка.

– Вино, Кейтлин. Но Жан-Пьер тоже ничего. У него хотя бы нет привычки вставлять «остроумные» реплики в каждое моё предложение.

Она прыснула и тоже взяла меню.

– Это называется диалог, Джеймс. А из еды ты выберешь… – протянула она, пробегая взглядом по блюдам, – утиную грудку с соусом из красных ягод и пармезаном?

– К твоему сведению, я многое здесь пробовал. Всё на уровне.

– Но утка самая любимая.

…

– Да.

Кейтлин прищурилась, сдерживая улыбку:

– Может, сегодня позволишь себе хоть капельку непредсказуемости, Джей-Джей?

– А может, сразу начнём с того, ради чего ты всё это устроила?

– Нет, я голодная. Уверена, ты опять наговоришь мне кучу неприятного и испортишь аппетит. Поэтому сначала ужин и вежливый светский разговор. А потом – всё остальное.

Я тяжело вздохнул, убрал меню в сторону, и как раз в этот момент к нашему столику подошёл Жан-Пьер с бутылкой «Шато Марго». Он мастерски открыл вино, разлил по бокалам и оставил его стоять на столе, давая напитку раскрыться.

Когда появился официант, Кейтлин сделала свой выбор: лёгкий салат с козьим сыром, орехами и медовой заправкой, а на основное – филе дорады с пряным соусом из белого вина и трав.

Я заказал утку.

– За этот особенный вечер, – обворожительно улыбнулась Кейтлин, поднимая бокал, и я вдруг поймал себя на мысли, что этот ужин действительно может стать чем-то большим, чем просто приёмом пищи.

Но как же я ошибался.

Глава 8

Джеймс

– Как так вышло, что всего к тридцати ты стал таким крутым кардиохирургом? – поинтересовалась Кейтлин, доедая второе блюдо. – Ты вундеркинд? Или Шелдон Купер13?

Я усмехнулся и сделал глоток вина. Этот вопрос мне задавали слишком часто. Но у каждого «гения» – своя скучная история.

– Я вырос в семье врачей. У нас было не принято болеть, ныть или лениться. Пока другие дети учились кататься на велике, я учился держать скальпель. Отец говорил: «Ты не сможешь оперировать, пока не научишься резать бумагу скальпелем ровно по миллиметру». Я начал волонтёрить в его клинике в пятнадцать. В шестнадцать он впервые взял меня в операционную – просто посмотреть. Я стоял в углу в маске, сердце билось, как сумасшедшее. Но с тех пор знал – это моё.

– Господи, Джеймс. У тебя вообще было нормальное детство?

Я посмотрел на неё и чуть улыбнулся:

– Каждому своё. Потом была медшкола с ускоренной программой, экзамены, которые я сдавал с первого раза на максимум. А дальше – резидентура в нашей клинике под контролем отца.

– Поблажки были?

– Никаких поблажек. Он жёстко гнул меня: подъём в пять утра, дежурства по выходным, по праздникам. Даже если с ног валился – никаких «отдохни». Тщательно проверял мои конспекты, ставил в неловкое положение перед другими врачами, если я ошибался. И всё ради одного – чтобы я стал лучшим. Я спал по четыре часа, иногда прямо в коридоре больницы, но уже к двадцати семи проводил полноценные операции. В прошлом году окончил феллоушип14 по кардиоторакальной15 хирургии и официально перестал быть учеником. Теперь в операционной я главный, и всё, что происходит на столе, зависит только от меня. – Я пожал плечами. – Так что нет – не вундеркинд и не Шелдон Купер. Просто рано понял, кем хочу быть, и не сворачивал с дороги. Даже когда очень хотелось.

Кейтлин улыбнулась, но в её улыбке и взгляде сквозила печаль. Словно она… жалела меня?

– Впечатляет, – сказала она чуть мягче, чем обычно. – Амбиции уровня ракеты.

– И связи, Кейтлин. Всё-таки мой отец – «король скальпеля» в Нью-Йорке.

– Надеюсь, он гордится тобой. И ты хотя бы сейчас можешь вздохнуть свободно.

Я уставился взглядом в стол.

«Нет, Кейтлин. Не могу. И вряд ли смогу когда-нибудь».

Отец моими успехами правда гордился, а вот мать… ей всё было мало. Для неё я был не просто сыном – я был старшим наследником их медицинской империи, будущим директором, который вскоре должен взять бразды правления в свои руки. Она хотела, чтобы я перестал быть «просто врачом», сменил отца и стал лицом компании – холодным, расчётливым, непоколебимым.

Я прошёл через годы учёбы, дежурств, бессонных ночей, через кровь, страх и чёртову ответственность за чужие жизни, а она хотела просто посадить меня в кресло до конца моих дней. Свести все мои усилия на нет. Выбросить их в мусорку. Сжечь на костре.

Мне действительно нравилось быть «просто врачом». Именно этим я жил и дышал, а не сухими отчётами и заседаниями. Этот груз ответственности висел надо мной, как громада, и с каждым днём я всё яснее понимал: я не хочу быть тем, кем хочет видеть меня мать. Это добавляло градуса напряжения в наши с ней и так непростые отношения.

Я моргнул и сделал глоток вина, чтобы смочить горло и хоть немного расслабиться.

– Ну а ты?

– Что я?

– Расскажи мне свой путь. Как ты стала той, кто есть сейчас.

– Моя история куда прозаичнее, – уклончиво ответила Кейтлин. – Вряд ли тебе будет интересно.

– А мне всё равно хочется её услышать.

Она посмотрела на меня цепким взглядом, будто пыталась понять, говорю ли я искренне или просто из вежливости.

А я говорил серьёзно. Мне действительно было интересно узнать, какой путь она прошла: кем была до карьеры, до успеха, до того, как стала ею – дерзкой, уверенной, непробиваемой.

А может, она всегда такой была?

– Я из Англии, – нехотя начала Кейтлин. – Из маленького прибрежного городка Ньюквей, что в регионе Корнуолл. Там красиво… если ты турист. Но жить – ад.

– Почему?

– Климат сырой и холодный, вечная слякоть. Я ненавидела каждую каплю дождя. Сам городок маленький, уютный, но бедный. Похвастаться мне нечем. Денег хронически не хватало, родители пили. Много.

Она на несколько секунд замолчала. Сделала паузу, будто ей нужно было вдохнуть и собраться с мыслями.

– Отец умер шесть лет назад. Пьяного закололи в подворотне его же собутыльники. Мать жива… формально. Сейчас это просто пустая оболочка – как призрак, который всё ещё бродит по дому, но души в нём нет. Никогда не было.

Она вздохнула. Снова сделала паузу, подбирая слова.

– Я сбежала в Америку, как только смогла. Поступила в обычный университет. Работала, где приходилось: официанткой, продавцом, даже в гостинице ночным портье. Бывало, так же, как и ты, спала всего по четыре часа и писала эссе за других, чтобы купить себе куртку.

На её губах появилась лёгкая, чуть горькая улыбка.

– А на третьем курсе увидела объявление о стажировке в ALPHA. Подумала: «Чёрт, а вдруг?» – и отправила заявку. Меня взяли. Через год Эмма, руководитель отдела моды, ушла в декрет и, на удивление, порекомендовала меня на своё место, хотя вокруг было полно более опытных кандидатов с громкими резюме. Сказала, что во мне есть стержень и тот самый волчий голод, который не купишь ни образованием, ни связями. Что у меня подходящий характер для их «кухни» – и наглости хватает, и выносливости. С Эриком, моим боссом, они тогда были на короткой ноге, и он согласился взять меня на испытательный срок. Было тяжело – безумно тяжело. Коллектив первое время меня вообще ни во что не ставил. Смотрели свысока, ждали, когда провалюсь. Но я перетерпела. Работала до изнеможения, училась на лету, ни на что не жаловалась. Помнила слова Эммы и не могла её подвести. Себя – тем более. Мне было плевать, кто и что про меня думает. У меня была цель, и я шла к ней – молча и стиснув зубы. Кстати, из декрета Эмма так и не вернулась, стала счастливой матерью двоих детей и домохозяйкой. А в офисе меня теперь все обожают и знают, что в случае чего я всегда выручу. Не имею привычки держать зла на придурков. Хотя надо бы. Иногда.

Она посмотрела на меня чуть вызывающе, будто намекая, кто именно придурок.

Я улыбнулся:

– Впечатляет. Амбиции уровня ракеты.

Она рассмеялась:

– Амбиции и упрямство – моё второе имя.

– Ты вытащила себя из трясины за волосы, как барон Мюнхгаузен, и говоришь мне, что у тебя «ничего интересного»?

Кейтлин фыркнула и едва заметно пожала плечами.

– Я не люблю об этом говорить, – сказала она чуть тише. – Это просто… фон.

– Это не фон, а твой путь. Твоя жизнь. Упрямство – отличное качество. Иногда именно оно помогает выжить в этом мире.

– Увы, не всем, – пробормотала она так тихо, что я еле услышал.

Развивать тему дальше Кейтлин не стала. Повесив на лицо улыбку, она чуть наклонила голову вбок, разглядывая меня с неподдельным интересом.

– Кстати, давно хотела узнать, как тебе удаётся держать всё под контролем? Эмоции, желания. Это врождённая сдержанность или тяжёлые годы тренировок?

И то, и другое.

– Работа оставила свой отпечаток. Если позволить эмоциям брать верх, всё развалится, и не только внутри тебя, но и вокруг. Больница – не место для истерик и срывов. Всё должно быть под контролем: и мысли, и чувства. Иначе это может стоить кому-то жизни.

– Никки говорила, что тебя приглашали на свадьбу с самого начала, но ты не согласился. Почему?

Чёрт. Так и знал, что это всплывёт.

– Просто… не люблю подобные мероприятия.

Внутри меня всё ещё тлели не самые приятные воспоминания, которые эти торжества всегда активно пробуждали.

– Тогда почему ты вдруг согласился на роль главного шафера?

Я вздохнул. Эта женщина расщепляла меня на атомы своими вопросами.

– Решил, что пора что-то менять в своей жизни. Выйти из зоны комфорта, развлечься. Ну и заодно выручить друга. Такой ответ устроит?

– Да, если это правда.

– Это правда.

Я мысленно выдохнул – наконец-то сказал вслух то, что давно сидело внутри. Я правда устал от бесконечной рутины. Каждый день одна и та же картина: операционная, стресс, решения на вес золота и никаких передышек. В такие моменты казалось, что я превратился в машину, запрограммированную только на работу. Вот и решил: хватит. Пусть эта свадьба станет моим маленьким побегом, шансом почувствовать, что живу не только ради обязанностей. Хочу на пару дней отойти от всего, просто побыть… собой, без масок и напряжения.

– По этой же причине ты сказал мне те слова на дне рождения Рассела? Просто чтобы «развлечься»?

– Кейтлин…

– Хватит называть меня так, – не выдержала она. – Твой язык прекрасно знает сокращённый вариант моего имени, мы выяснили это вчера. Какое право ты имел оскорблять меня при всех? При детях?

Атмосфера за столом изменилась так резко, будто кто-то выключил свет и открыл окно в разгар бури. До этого момента всё было почти идиллично: звон бокалов, рассеянный смех, ленивые разговоры о пустяках, тихий джаз на фоне.

После её слов между нами повисла напряжённая тишина. Я не шелохнулся. Мой взгляд застыл на ней, пытаясь пробраться глубже – в те места, что она привыкла прятать за маской.

– Это тот вопрос, который ты хотела задать?

– Он вытекает из этого.

– Сначала задай свой вопрос.

Она усмехнулась:

– Ты прав. Давай, наконец, покончим с этим.

Я сглотнул – отчего-то её усмешка мне не понравилась.

Она продолжила:

– Мы знакомы два года, Джеймс. И ты нравишься мне, но ты это и так прекрасно знаешь. Почему ты упорно игнорируешь меня, если очевидно, что я тоже тебе небезразлична? Почему ты ведёшь себя так именно со мной? Я сделала что-то плохое? Обидела тебя чем-то?

Я поморщился и взглянул на неё. На Кейт. На женщину, которая два года не даёт мне покоя, которая сводит меня с ума каждый раз, когда рядом. И не потому, что она плохая. А потому что всё слишком похоже.

– Нет, не обидела, просто… ты напоминаешь мне её.

Слова прозвучали глухо. Почти как приговор. Кейт не сразу поняла. Или поняла, но хотела, чтобы я сказал вслух.

– Кого?

– Айрис. Мою… бывшую жену. – Я провёл рукой по лицу и продолжил дальше: – В ту ночь, в клубе, когда я впервые увидел тебя, когда вы с Ханной танцевали… я видел не тебя, Кейт. Я видел Айрис. – Я с горечью усмехнулся. – Всё – твой голос, смех, даже твои глаза – будто кто-то взял её и перерисовал другим стилем, резче, ярче, но с тем же характером. Тогда прошло чуть больше года после развода, и я… я тогда ещё не отпустил её. И, если честно, до конца не отпустил и сейчас. Из-за тебя.

Кейтлин молчала. А я говорил дальше, без прикрас, не отрывая взгляда от её побледневшего лица:

– Ты, как и она, заставляешь меня чувствовать. Ты сбиваешь меня с курса. Не даёшь мне дышать спокойно, потому что стоит тебе заговорить – и я снова в прошлом. Не с тобой – с ней. И каждый раз, когда я смотрю на тебя, всё возвращается. Воспоминания. Ошибки. Последние месяцы, когда мы с ней жили как чужие. Развод. И я ненавижу себя за то, что ты расплачиваешься за всё это. Потому что ты не она. И не должна быть ею. Но мой мозг отказывается это принимать.

Я откинулся на спинку стула и опустил взгляд, не в силах больше выдержать выражение лица Кейтлин.

– Я не могу тебя оттолкнуть, потому что ты притягиваешь меня, как грёбаный магнит. Но и быть с тобой я не могу. Потому что ты триггер. Ты – боль, к которой я, как мазохист, возвращаюсь, чтобы снова и снова убедиться: она всё ещё жива во мне. Это никуда не годится, Кейт. Ты не заслуживаешь того, чтобы я… кто-то любил тебя за чужое лицо. Я не заслуживаю тебя. Потому что слишком слаб, чтобы разлюбить прошлое и полюбить тебя по-настоящему. Поэтому я отталкивал тебя. Чтобы ты… не питала надежд.

Я замолчал, чувствуя себя так, словно только что признался в предательстве. Но в каком-то смысле так и было.

Моё сердце бешено колотилось. Стук отдавался где-то в горле, в висках, даже в кончиках пальцев. В ушах стоял звон – мерзкий, назойливый, как будто в голову кто-то сунул включённую сирену.

Я не сразу решился посмотреть на Кейт. Слишком хорошо понимал, что увижу.

Но всё же посмотрел.

И всё внутри меня рухнуло.

Она сидела с пустым взглядом, словно оглушённая. Лицо стало мраморным, будто все эмоции сожгли её в одну секунду. Так выглядит человек, которому ты только что разорвал грудную клетку, сунул туда нож и медленно провернул.

Мы просидели в тяжёлом молчании несколько минут. Кейтлин больше не сказала ни слова – даже не взглянула на меня.

Затем она встала. Медленно, бесшумно, как будто боялась разрушить эту поганую тишину. Стул отъехал назад, приглушённо скрипнув по полу, и, подхватив клатч, Кейт быстро пошла в сторону выхода.

Я наконец опомнился и сорвался за ней:

– Кейт. Кейт, подожди!

Она не обернулась, лишь ускорила шаг. Я выскочил следом, оставив за спиной удивлённые взгляды и зажужжавшие, как рой ос, разговоры.

На улице пахло мокрым асфальтом. Сырая прохлада обдала лицо, но я её не почувствовал. Я видел только, как Кейт идёт к дороге, не глядя по сторонам.

– Кейт! – окликнул я снова и подбежал ближе. – Пожалуйста, подожди.

Я дотронулся до её руки.

– Не трогай меня! – выплюнула она и резко вырвала руку, будто моё прикосновение её обожгло. – Всё ясно, Джеймс. Абсолютно ясно. Ты видел во мне бывшую, только и всего. И будешь видеть всегда. Спасибо за честность, вопросов больше нет.

Такси подъехало как по заказу. Она открыла дверь и села внутрь, не оглядываясь. Машина тронулась с места. А я стоял посреди дороги, как идиот, и чувствовал себя… отвратительно. Как предатель, как сломанный человек, который не способен ни отпустить прошлое, ни удержать настоящее. Я оттолкнул единственную женщину, что смогла разбудить во мне хоть что-то живое после предательства Айрис – и сделал это с хирургической точностью. Только без анестезии, больно и грязно.

Я стоял неподвижно, как будто асфальт под ногами затянул меня в себя. И тупо смотрел вслед такси, в котором исчезла она. Кейт. Та, которую я не достоин. Та, которой я только что своими словами выжег сердце.

Пальцы сжались в кулак, и только сейчас я понял, что руки дрожат. От злости. От бессилия. От этой чёртовой пустоты, которая снова вернулась – ещё больше.

Сколько раз я говорил себе, что нужно всё держать под контролем? Что эмоции – это излишек, помеха, слабость?

И снова наступил на эти грабли.

Тупой придурок.

Кейт ушла. И с ней ушло то, что хотя бы немного грело меня изнутри.

В кармане вдруг дрогнул телефон, пронзая коротким звуком оглушительную тишину.

Сердце подпрыгнуло. Кейт?

Я быстро вытащил телефон из внутреннего кармана и посмотрел на экран.

Нет. Не она.

Привет, я в Нью-Йорке

Нам нужно поговорить

Давай встретимся, Джеймс

Мир пошатнулся.

Я прочитал сообщение ещё раз. И ещё. Как будто от этого оно стало бы менее реальным.

На экране горело имя, которое я не произносил ни вслух, ни про себя уже много лет.

Тот, кто воткнул мне нож в спину, а потом исчез, вновь решил напомнить о себе.

Мой брат.

Я думал, хуже этот вечер уже не станет. Но он стал. Только что.

Добро пожаловать в свой личный ад, Джеймс.

Ты это заслужил.

Глава 9

Кейт

Я яростно крутила педали на велотренажёре, словно от этого зависела моя жизнь, а не фигура. Словно если я остановлюсь, то не смогу больше дышать. Словно если перестану крутить – эта чёртова боль догонит меня и сожрёт заживо.

«Я видел не тебя, Кейт. Я видел Айрис».

Я пригнулась ещё ниже, ноги сильнее налегли на педали. Стук в ушах слился с мыслями в голове – глухой, отчаянный, бешеный.

Вчера, после того, как я уехала из ресторана, я даже не плакала. Хотя хотела. Внутри просто стало… пусто. Как будто там прошёл шторм, который выдул всё до последнего атома.

«И, если честно, до конца не отпустил и сейчас. Из-за тебя».

После этих слов внутри что-то треснуло. То, что раньше теплело при его взгляде, сдержанной улыбке, бархатном голосе, даже при вечно хмуром выражении – треснуло, а потом осыпалось, превратившись в гнилую труху.

Он никогда не видел меня. Я – контур. Призрак. Отголосок какой-то Айрис, которую он всё ещё любит. Я оказалась не человеком, а триггером. Спусковым крючком в его памяти. Не личностью – копией.

«Я не заслуживаю тебя. Потому что слишком слаб, чтобы разлюбить прошлое и полюбить тебя по-настоящему».

Да, не заслуживаешь, Джеймс. Мне не нужны слабые мужчины. Не нужны те, кто живёт с оглядкой. Те, кто держится за прошлое, как за спасательный круг, а меня использует как временный остров перед тем, как снова нырнуть в свои воспоминания. Те, кто боится чувств. Кто тушит искру до того, как она станет огнём. Кто смотрит на меня и видит кого угодно, только не меня.

Я не хочу быть ничьей заменой. Не хочу быть утешением, лекарством на случай, когда прежняя боль особенно сильно прижмёт к стенке. Я слишком настоящая для того, чтобы быть чьим-то «почти». И слишком жадная, чтобы делить твоё сердце с призраками.

Может, звучит эгоистично, но я не умею любить наполовину. Либо всё, либо ничего.

Так что да, Джеймс, ты правда не заслуживаешь меня. Потому что я хочу мужчину, который идёт вперёд, а не смотрит назад. Который держит меня за руку и видит меня, а не тень прошлой женщины. Который не боится быть сильным. Не ради меня – ради себя.

Ты не заслуживаешь меня, Кроуфорд. Но, чёрт возьми, от этого не становится легче.

Педали чуть не вылетели из-под ног, но я не сбавила темпа. Это был мой способ выпустить пар. Мой способ не разораться на весь зал, не рухнуть на пол, не отправить ему сто сообщений из гадких слов.

«Поэтому я отталкивал тебя. Чтобы ты… не питала надежд».

Благодарю, Кроуфорд. Великодушно. Жаль, что сказать это раньше тебе в голову не пришло – например, до того как ты понял, что нравишься мне. Искренне нравишься.

Да, он был моей глупой надеждой на лучшее. Той, которую прячешь за сарказмом и смехом, но втайне кормишь каждый раз, когда он смотрит на тебя чуть дольше положенного.

А всё из-за чего? Из-за того, что я поверила. Поверила, что снова могу чувствовать. Что могу увлечься кем-то не ради лёгкого флирта, не чтобы сбежать от одиночества на одну ночь, не чтобы просто заполнить пустое место рядом. А чтобы сердце трепетало от одного взгляда. Чтобы ждать сообщения и улыбаться, увидев его имя на экране. Чтобы внутри переворачивалось от его голоса, даже когда он произносит своё вечное холодное: «Здравствуй, Кейтлин».

Я сбавила темп. Руки безвольно соскользнули с руля, словно и они решили сдаться. Пульс бешено бился в висках, заглушая всё вокруг. В этот момент в голове промелькнула горькая мысль: мне никогда не везло с мужчинами. Один был невнимательным, другой – чрезмерно чувствительным и легкомысленным, третий – слишком безразличным и отстранённым, от которого невозможно было услышать и слова поддержки, четвёртый был вспыльчивым и дерзким, словно искал повод для конфликта. Причины всегда были разные, но ни один из них никогда не сравнивал меня с другой. Никто не называл меня копией, отголоском, тенью.

И, как ни странно, это оказалось больнее всего. Не обман, не измена, не равнодушие – а горькая правда. Осознание, что ты для кого-то просто дежавю. Ошибка восприятия. Призрак прошлого.

Возможно, потому что впервые за долгое время я действительно увлеклась. Не для игры, не для флирта, не от скуки или в попытке заполнить пустоту рядом. А по-настоящему. Джеймсом.

Сама виновата. Снова попалась. Как последняя идиотка повелась на красивое лицо, тело, сложный характер и заинтересовалась больше, чем следовало. Больше, чем обычно себе позволяла. А в ответ получила ровно столько же, сколько всегда: ничего. Пустую ладонь. И тупую, ноющую боль, как после ожога.

Я вытерла пот со лба и глубоко вдохнула.

Лучше бы я тогда проиграла в теннис. Хоть сердце осталось бы целым.

✦

В офис я пришла пораньше. Слишком рано, чтобы кто-то успел спросить, почему у меня глаза, как после марафона просмотра «Дневников Бриджит Джонс». Или, что ближе к правде, как после марафона разочарований, в которых ты и сценарист, и главная героиня, и зритель, упрямо не выходящий из зала.