Тайны Невербуха. Книга 1

Я прошёл в глубь помещения, наступая на детские игрушки и грязное тряпьё, уселся в страшно пыльное кресло с одним подлокотником и задумчиво уставился в серое оконце.

Сколько я так сидел, не могу сказать. Наконец, в оцепеневший мозг проникла здравая мысль – а что, собственно, я здесь делаю? Я же шёл к ведьме! А-а, вот в чём дело! Да, хорошо знает своё дело Хрётова дочь!

Я вернулся на лестницу и стал спускаться – дверь с номером 33, если не ошибаюсь, должна находиться на четвёртом этаже. Я быстро шагал, уже не прислушиваясь ни к каким звукам. Да и тихо было теперь на площадках – мне стало даже как-то не по себе. Я прибавил ходу. Я почти бежал, перепрыгивая через ступеньку, а то и две. Вдруг перепрыгивать стало небезопасно – ступени укрыл густой туман, я поневоле замедлил шаг. Потянуло сыростью и йодом. Дохнувший ветер открыл передо мной тёмное пространство – у ног плескались волны. Я обессиленно уселся на каменные ступеньки. Ну да, это спуск к воде. На Заливной стороне с набережной действительно можно подойти прямо к морю – лестницы постоянно подтапливает.

Я покрутил головой – и чуть не закричал – буквально на расстоянии вытянутой руки на меня свирепо скалилась морда хищного зверя – пасть разинута, глаза зло прищурены – вот-вот бросится! И тут же я с облегчением сообразил, что это всего лишь бронзовая статуя. На набережных у нас то тут то там попадаются металлические или каменные зверушки.

Ещё не отойдя от потрясения, я полушутя хлопнул хищника по зеленоватому лбу зонтиком… И тут ступени вывернулись из-под меня, я перекувырнулся через голову, правда, как-то криво, не очень эффектно, как мне показалось. И едва не шлёпнулся на пол в полутёмной передней. Но тут же выправился и, приосанившись, огляделся. Проход в квартиру перегораживала тучная баба в каких-то серых шалях и зелёном чепце, из-под которого выбивались седые пряди. Она держалась обеими руками за лоб и ошарашенно хватала ртом воздух. В глазах, уставившихся на меня, читались неподдельные изумление и ужас.

И тут же весь морок как рукой сняло! Так вот почему Фициус дал её адрес – потом бы от неё вызнал подробности моих мытарств на лестницах дома и его окрестностях. И стал бы их пересказывать нашим общим знакомым в «Болоте», добавляя от себя всё более фантастические подробности. Вот вурдалачье рыло! А путь к тётеньке был мне явно заказан. Но теперь я пришёл в самое что ни на есть боевое расположение духа и намеревался ковать железо, пока горячо.

– Это ты так гостей встречаешь?! А, (я заглянул в бумажку Фициуса) Гердулия? Карга ты косоротая! – заорал я, и принялся угрожающе размахивать зонтиком перед носом ведьмы.

Её реакция, признаюсь, стала для меня неожиданной – старуха повалилась мне в ноги и завыла в голос – ой, не губи, мол, дуру старую! Хрёт попутал и тому подобное.

– А Якива Нальчича, друга моего дорогого, заморочить, со свету, можно сказать, сжить – тоже Хрёт попутал?!

Старуха вдруг перестала блажить. Лежит, значит, на коврике в прихожей, разглядывает мои штиблеты и молчит. И я молчу, с ноги на ногу переминаюсь.

С минуту, наверное, так молчали, а потом ведьма со скрипом и охами поднялась, отряхнула подол и внимательно на меня посмотрела. И не просто внимательно – а так, чтобы насквозь взглядом пробуравить – как только ведьмы и налоговые инспекторы умеют.

И уже другим тоном проскрежетала:

– Пойдём на кухню, мил человек, разговор, видать, у нас долгий будет.

Вновь как-то по-особенному на меня зыркнула и добавила:

– Ты бы зонтик здесь оставил, чего его на кухню тащить.

Но у меня в голове зашевелилась некая смутная мыслишка… Я махнул разок другой зонтиком, как шпагой, да и пошёл с ним, ничего ведьме не ответив.

Глава 6. На кухне у ведьмы

Гердулия провела меня в махонькую кухоньку, усадила на скрипучий стул, налила в большую глиняную кружку чаю. Потом, погремев да пошуршав в буфете, выставила на стол блюдце с баранками и вазочку с вареньем. Налила себе в узкую рюмку вонючей зелёной настойки.

Заметив, что я с подозрением принюхиваюсь к пару над кружкой, почти весело сказала:

– Не бойся, господин, ничего плохого я тебе не сделаю. А поговорить нам надобно. Про этого самого Якива. Приходил он ко мне в первый раз дён десять назад – говорит, морочит ему голову один злой колдун. Я проверила – нет никакого морока. Так ему и сказала. А он мне – колдун страшный, хитрый оченно! Ну я и наказала ему принести что-нибудь, что этому чароплёту принадлежит, чего он руками трогал, а ещё лучше волосы или ногти.

Ну вот, через три дня, то есть аккурат неделю назад приносит его благородие хлыст и кружку. Хлыстом, мол, этот – зверей да слуг погоняет, а из кружки пил. Ну поворожила я маненько – да так и села на пол. Сила у этого колдуна немалая, тёмная и шкурой звериной разит. Давно с такими лешаками дела не имела.

А Якив как давай упрашивать – сможешь ты сделать так, чтобы он силы колдовской лишился, а я бы её приобрёл? Очень он хотел научиться фокусам всяким да чарами овладеть.

Бабка ненадолго прервала рассказ, приложилась к рюмке, задумчиво покатала настойку во рту и проглотила.

– Только нет у него никаких, ну вот хоть с мизинец, способностей, у Якива-то. Я, конечно, в отказ – дело-то ой какое серьёзное.

Ведьма вновь смолкла и уставилась в рюмку.

– Ну и..? – я решил, что пауза в рассказе затянулась.

Гердулия поднялась, налила себе ещё, а бутылку, подумав, оставила на столе.

И только осушив вторую рюмку, продолжила:

– Да уговорил меня, дружок твой! Да и как такой не уговорит – этакие деньжищи посулил!

Значить, приготовила я ему капли, заговорила их заговором железным и заговором огненным, на пустом сердце закляла. Сил тот колдун обязательно бы лишился, да и поделом ему – нечего из своих топей к нам в столицу лезть.

– А Якив, стало быть, должен был получить все его силы? – перебил я её.

Старуха махнула рукой.

– Да какое там! Я ж говорю, неспособный он по части магии, полено стоеросовое. Ну так, по мелочи, смог бы, наверное, фокусничать. Девок развлекать. А что-то, глядишь, из силы колдовской и мне бы перепало. Зря я что ль в капли поплевала перед тем, как ему отдать!

Я виду не подал, а мысленно присвистнул – чтобы опытная ведьма взяла, да и призналась, что обманула клиента – это что-то неслыханное! Хотя, бабушка, смотрю, к спиртному очень даже неравнодушная, похоже всю осторожность пропила.

Гердулия, налив и опустошив третью рюмку, рассказывала дальше.

– Объяснила, как зельем распорядиться – ну тут, как обычно. Подлить в кружку тому, подлить себе – и выпить. Дело нехитрое.

Неожиданно хлопнув себя по колену, крякнула и выругалась так, что если бы её услышали матросы в порту, то непременно зааплодировали.

– А вчера вечером – приходят оба. И в таком, я тебе скажу, непотребном виде, ох-хо!

– Это в каком таком виде, – удивился я, – голые что ли?

– Да лучше бы голые, – поморщилась старуха. – Я как увидела этого колдуна, ну то есть, то, что из него получилось, так всё поняла.

Старуха неодобрительно покряхтела и опять замолчала.

Я сграбастал её бутылку, подхватил рюмку и налил до краёв. Придвинул ей. Она, даже не взглянув на меня, опрокинула рюмку в рот и рассмеялась:

– Хр-хр-харр-у… (вот примерно так смеются старые ведьмы)…урх!

Отсмеявшись, стала дальше рассказывать:

– Этот Ёксама сам хотел полд… пол…длянку Якиву завернуть – память и тело его себе забрать, а своё ему подсунуть. Это я, как они ко мне пришли – про…ик!..знала. С-слюнки мои мне подсказали, хе-хе! И стал бы лесной колдун Ёксама самым могуссщ… могусешным (язык у старушки начал заплетаться) человеком Невербуха – и кур деньги не клюют и сила колдовская при ём. Да… ик!.. пррссчт… читался болезный. Как раз когда он своё чёрное чародевство деял, Якив зелье моё подлил. Сила на силу нашла. И так их скрутило обоих!

Гердулия вновь хихикнула и потянулась к бутылке. Но я её опередил и отодвинул бутыль подальше. Гердулия промолчала, только в глазах появился недобрый блеск. И продолжила дальше – даже язык перестал заплетаться, от злости, не иначе.

– Пришли ко мне. Два страхолюдины – и смех и грех, чесслово! Перемешались они, значить.

– Это как, перемешались? – осторожно спросил я.

– А так – оба теперь наполовину Якив, а наполовину Ёксама. И не разберёшь, кто есть кто, да кем кто был. Одна рука от Якива, другая от Ёксамы, один глаз от Ёксамы, другой от Якива. Ну и так дальше. Ужос тихой! Хе! Так вот, приходят ко мне – и Нальчич, ну, то есть, тот из этих уродов, у кого душа Нальчича осталась, давай меня ругать по-всякому. Костерит, на чём свет стоит! Дескать, возвращай всё взад! Но не на ту напал. Про приятеля его лесного сказала, про его козни. И, говорю, я свою часть уговора исполнила – силы Ёксама лишился, это как пить дать! Пустенький стал, чисто воздушный шарик, слабый, что твой новорождённый котёнок. А не как задумано вышло – так это со своего дружка спрашивай. Я тут ни причем, с меня взятки гладки, дело своё сделала, давай расплачивайся.

Как дошло до них, что каждый другого хотел обмишулить, так вцепились друг другу в космы, буро-жёлтые да пегие-клочковатые, за глотку друг друга давай хватать. Пришлось кипяточку немного плеснуть, остудить им головы. А тут их окончательно дотыкнуло, что дела-то у них неважные. Так в ноги мне упали, молят, верни всё как было. Богатства сулят несметные. Я махнула рукой, плюнула и…

Гердулия вновь умолкла.

– И?! – я попытался её подогнать.

Ведьма неожиданно перегнулась через стол, молниеносным движением выхватила у меня из рук бутыль и приложилась к горлышку.

После нескольких затяжных глотков отстранилась от бутылки, утробно рыгнула и тяжело осела на стул.

–…И не ссмогла… нишчего не ссмогла, – и, уже опуская голову на грудь, едва слышно пробормотала:

– Ох, чую, смерть их лютая ждёт. Скоро, очень скоро. Такие силы схлестнулись!

Я совершенно обалдел от этих её откровений.

– Это ещё почему?! Чего ты дура старая плетёшь?

Старуха вскинула голову, глянула на меня из-под кустистых (как и положено ведьме) бровей так, как давеча в передней – пронзительно, цепко – аж до костей пробрало. И низким хриплым голосом прокаркала:

– Разум они теряют. Вчера уже не в себе были. Имена свои едва помнят. Завтра как звери дикие станут, выть будут по-волчьи, реветь по-медвежьи, по земле кататься да пену пускать, словно шакалы бесноватые. А потом бросятся друг на дружку и загрызут насмерть.

В маленькой кухоньке повисла неприятная тишина. Попробовав эту тишину на вкус и скривившись, как от лимона, я брякнул:

– А если их по разным клеткам рассадить?

– А всё едино сдохнуть. Скрозь их теперь такие дебри прорастают, урёмы глухие тянутся, мари бездонные пучатся… Ёксама этот, чтоб его Хрёт побрал, оченно непростым оказался – так наворожил над его благородием, что бр-р! – бабка поёжилась. – Но тут уж ничего не попишешь.

– И неужели ничем не помочь?! – в отчаянии воскликнул я. – Ведь Якива спасать надо! Ну, может, есть какое-то средство?

Гердулия уперла подбородок в заскорузлый кулак и покачала головой.

– Ну разве Феёри…

– Что Феёри?.. А они что, правда, есть? – глупо спросил я.

Я, признаться, считал, что Феёри – так, детские сказки, выдумки нянек, которым нужно загнать подопечных чад в постель.

Если я верно помню то, что мне на ночь рассказывала моя нянька, это такие удивительные создания, которых нельзя увидеть, если они того не желают. А они не желают. Но если Феёри всё-таки явится, то, говорят, может исполнить любое желание. Выглядят эти непостижимые существа – как очень красивые женщины, только ростом с синицу. И светятся, как лампочка. Вроде бы жили они когда-то, в незапамятные времена, в наших местах, да все вывелись.

– Есть-есть, – задумчиво пробормотала бабка, – да не про нашу честь. Я видела одну… в юности.

– Так может, её вызвать можно? – я как утопающий хватался за соломинку. – Может, обряд какой там, или заговор?..

Ведьма посмотрела на меня, как на слабоумного, даже пальцем у виска покрутила. И не слова больше не говоря, шмякнулась головой о стол и захрапела.

Я пытался её растормошить, но все усилия были тщетными – Гердулия только громче всхрапывала, хихикала и бормотала обрывки каких-то заклятий.

…

Сказать, что я возвращался на бульвар Левых ног в задумчивости – значит, ничего не сказать. Покачиваясь на сиденье кабриолета, я пытался воедино связать рассказы Бивуса, Фициуса и Гердулии. С кем вчера утром встречался мой друг? Загадка. Что означает позже полученная им записка от Нальчича? Загадка. Правда, стало понятно, кто такие эти поддельные полицейские, которые наведывались к Бивусу. Всё указывает на то, что это и была волшебная парочка – Якив и этот Хрётов Ёксама.

Если ведьма не врёт, и мозги у них скисли, тогда не стоит особо ломать голову над целями их визита. Ясно, они не хотели разглашения своей истории, поэтому и припугнули Бивуса. Правда, добились, скорее, обратного результата – теперь за дело взялся знаменитый детектив Арчимольд Штокер. Он всех преступников выведет на чистую воду и накажет. А пострадавших утешит и спасёт. Вернее, сначала спасёт, а потом утешит. Ах, если бы так оно и было! Мечты, мечты!

Хотя, может, действительно переквалифицироваться из аристократа-бездельника в детектива? А что, жизнь заиграет новыми красками, и в денежном плане вдруг будет какой-никакой профит? Эх, мечты, мечты!

Глава 7. Ясный вечер на бульваре Левых ног

Когда я вышел на углу бульвара Левых ног и Кулёчной улицы, был тихий и ясный вечер. Солнце, спрятавшееся где-то на Заливной стороне, откуда я приехал, окрашивало западный край неба в нежные лимонно-апельсинные тона. Остальная часть небесного покрова сохраняла безмятежную синеву. Словно и не было свинцовых туч и дождя утром!

За рекой в умытом небе сияли шпили Княже-герцогского дворца, военно-морского Адмиральства и Торговой Палаты, словно мачты нашего великолепного парусника, нашего могучего фрегата под названием «Невербух».

Только отпустив извозчика, я сообразил, что вышел не на том углу – я собирался сразу зайти в «Дргой дрг», где ждал меня Бивус. Но пришлось снова, как и утром пересекать перекрёсток. И ещё будучи в процессе его пересечения, я разглядел пингвинообразную фигуру своего друга. Опустив голову, он удалялся от стеклянной двери кофейни.

– Эй, Бивус! Ты куда? – окликнул я его.

Он обернулся и всплеснул руками.

– В полицию! Время, между прочим, уже без четверти девять. Если бы мы поспорили о твоей пунктуальности сегодня днём, то я бы уже отыгрался.

– Да? Но мы поспорили о ней вчера. Ну будет, будет! Не ворчи. Когда расскажу, что я разузнал, ты поймёшь, что я не зря тратил время.

Мы зашли в кофейню. Мелисса, сидевшая за стойкой, адресовала мне такой укоризненный взгляд, будто это она меня ждала, теряя терпение, а не Бивус. А может, и ждала, кто её знает.

Ещё я с удивлением увидел за одним из столиков своего камердинера. Зюв чинно пил чай и методично кусал вафельную трубочку. Его подбородок был измазан кремом, но это никак не сказывалось на величественности облика моего слуги.

– Привет, Зюв! А ты что тут делаешь?

– Добрый вечер, монцар. Пью чай и жду вас.

– Это я его позвал. Я зашёл к тебе удостовериться, что ты не дрыхнешь дома вместо того, чтобы спешить на встречу. И решил проветрить твоего камердинера. Мне показалось, его помощь может быть нелишней.

Бивус приставил ещё один стул к столику, где сидел Зюв. И мы расположились втроём, голова к голове, словно заговорщики.

Я потребовал, чтобы Бивус первый рассказал то, что ему удалось узнать у секретаря Нальчича, а также чашку горячего чаю. Не успел я толком высказать это второе своё желание, как перед моим носом материализовалась оная чашка и блюдце с шоколадным печеньем. Я с восхищением и благодарностью проводил взглядом спину Мелиссы, отхлебнул чаю и принялся слушать Бивуса.

– Мне с самого начала повезло, – горделиво начал он. – Выяснилось, что господин Ружан, исполняющий обязанности секретаря Якива – отец Вувуха, жениха Мируситы. Когда я узнал это, то понял, что он в моих руках. Хе-хе!

Я, уставившись на рассказчика, приподнял правую бровь – это выражает у меня крайнюю степень недоумения. По-моему, выходит очень эффектно.

Бивус тоже оценил мой мимический шедевр и снизошёл до объяснений.

– Дело в том, что Мирусита – горничная моего дяди Пагиля – ну, того, который постоянно задерживает переводы. И когда я намекнул господину Ружану, что могу устроить так, что эту Мируситу на всё лето отправят за город – в дальнее поместье, то он проникся ко мне искренней симпатией и стал намного более разговорчивым.

– Я покрутил головой, потом вопросительно взглянул на Зюва, мол, ты хоть что-нибудь понял? Тот пожал массивными плечами и хмыкнул, дескать, а что тут непонятного?

– Почему это? – всё же пришлось перейти с языка мимики на обычный.

– Да потому что господин Ружан категорически против этого брака!

– А-а, – глубокомысленно сказал я. И, немного помолчав, добавил, – я-то уже стал слегка терять нить твоего потрясающе яркого и безусловно захватывающего повествования. А теперь всё стало ясно! Ты закончил, Биви?

Бивус снисходительно посмотрел на меня.

– В общем, я узнал следующие факты: Якив действительно кутил в компании Ёксамы Чудовёрта в ночь с воскресенья на понедельник. Сначала в ресторане «Куарвинушка»… оцени размах… затем непосредственно в помещении цирка, где проходили представления, ну, который в парке Последней надежды. Это известно доподлинно, так как Якива сопровождал слуга – молодой парень по имени Хаваня.

Если кратко изложить то, что Бивус узнал от Хавани, которого господин Ружан вызвал в контору, то получается следующая картина.

Якив и Ёксама пили и горланили песни до глубокой ночи – в гримёрке Ёксамы. Хаваня ночевал на топчане в коридорчике неподалёку. Утром, в начале десятого, Якив вышел в коридор, и, не обращая внимания на слугу, удалился. Примерно через час Хаваню позвал к себе Ёксама. Слуга ещё удивился – глава труппы никогда не разговаривал с ним, хотя за два месяца представлений древенцев в Невербухе, Хаваня частенько бывал в цирке, сопровождая своего господина.

Ёксама дал ему конверт и наказал передать его секретарю Якива. Слуга не должен выполнять приказы постороннего лица, если это не одобрено его господином, но Ёксама держался так уверенно, что Хаваня не посмел ему перечить. К тому же Ёксама приложил к конверту записку для секретаря – она не была запечатана, и Хаваня узнал почерк господина. Он поехал с конвертом в контору Нальчичей, отдал записку и конверт секретарю и был отправлен обратно в цирк, дожидаться Якива.

Когда Хаваня вернулся в цирк, в гримёрке слышались голоса. Двое горячо спорили, иногда переходя на брань. Потом послышались ужасные вопли, затем, после мертвой тишины, показавшейся Хаване бесконечной, споры и ругань возобновились с утроенной силой. Когда же он робко постучался и позвал хозяина, тот обругал его через закрытую дверь и приказал идти на все четыре стороны. Однако слуга решил остаться. Он попытался выяснить у членов труппы – что происходит. Но они были немногословны, сновали туда-сюда, перетаскивая своё имущество – труппа собиралась в середине недели покинуть Невербух. Хмурые древенские мужики посоветовали Хаване не совать нос в дела их руководителя.

Часа через два дверь чуть приоткрылась, и кто-то хриплым голосом потребовал (Хаваня так и не понял, чей это быль голос, Якива или Ёксамы), чтобы к ним в гримёрку протянули телефонный аппарат. Аппарат находился этажом выше, в кабинете директора. Надо сказать, что Якив арендовал здание с условием – что на время пребывания труппы Ёксамы, весь коллектив цирка уйдёт в отпуск. Директора за хорошее вознаграждение тоже на два месяца освободили от необходимости занимать свой кабинет. В общем, аппарат перенесли из пустующего директорского кабинета в гримёрку Ёксамы. Причем ни Ёксама, ни Нальчич её так и не покинули. Затем к дверям гримёрки подходили какие-то тёмные личности, вероятно, вызванные по аппарату, и прямо у едва приоткрытой двери обделывали непонятные дела с Якивом.

Наконец, дверь гримёрки распахнулась и пред очи Хафани явились два странно выглядящих господина – одеты они были в похожие, ничем не примечательные костюмы, такие обычно носят чиновники средней руки. Необычными были головные уборы вышедших – шляпы много большего размера, чем требовалось. Поэтому лиц странной парочки невозможно было разглядеть – их укрывали поля надвинутых на глаза огромных шляп. Шли они как-то неуверенно, на каждом шагу пошатываясь и нелепо дёргаясь.

Но самую главную странность Хаваня осознал позже – и рассказал о ней секретарю и Бивусу. Господа эти были примерно одного, среднего роста и схожей комплекции. Дело в том, что трудно было найти двух так сильно отличающихся внешне людей, как Якив Нальчич и Ёксама Чудовёрт. Но, поскольку, один из них на ходу обратился к Хафане по имени и с хорошо знакомыми ему интонациями велел убираться из цирка, то сомнений у слуги не осталось, это его господин – Якив Нальчич.

Стоит описать подробнее Якива и Ёксаму, чтобы понять, почему слуге показалось, что он видит каких-то незнакомых людей.

Якив – высокий и плотный, с волосами, прямыми и жёлтыми, как солома, с румяными щеками, толстыми губами и носом-картошкой. Глаза у него бледно-голубые, а ресницы, можно сказать, бесцветные.

Ёксама – со слов наблюдательного Хафани – тот ещё красавец: низкий, жилистый, весь искривлённый и скрученный. С покатыми и неровными плечами. Очень смуглый и волосатый. И лицо всё скошенное на бок, большой рот с тонкими губами, крючковатый нос, маленькие зелёно-жёлтые глазки под сросшимися густыми бровями. Волосы – жёсткие тёмные космы, на затылке похожие на гриву.

Так вот, они ушли вместе часов в пять пополудни понедельника, и больше их Хаваня не видел. Сам он вскоре удалился из цирка – как и велел ему хозяин.

Господин Ружан подтвердил Бивусу, что в записке, принесённой Хаваней, было указание найти его, Бивуса и вручить конверт. Что и было исполнено.

Ещё секретарь сообщил, что в понедельник дважды разговаривал с Якивом по аппарату. Первый раз секретарь сам позвонил примерно в три часа дня в цирк и ему сразу ответил его начальник. Господину Ружану показалось, что Якив не то крепко пьян, не то очень сильно чем-то обеспокоен. Либо и то и другое сразу. Так или иначе, Якив слушал секретаря невнимательно, отвечал невпопад, и когда господин Ружан напомнил о записке, которую передали Бивусу, пробормотал – хорошо, передали так передали и положил трубку. Но буквально через пару минут перезвонил сам и уже потребовал подробно рассказать, кто, когда и где передал записку Бивусу и был, похоже, сильно раздосадован, что его распоряжение относительно записки так чётко и скоро исполнили.

Вечером, в половине восьмого Якив вновь созвонился с господином Ружаном и сообщил, что в ближайшие дни будет очень занят, возможно, даже уедет за город. Просил не беспокоиться по поводу его отсутствия. Сказал, что ему нужно уладить неотложные дела и предупредил, что если будут звонить из полиции и задавать вопросы, то нужно говорить, что у него всё в порядке.

Господину Ружану не показалось особенно странным поведение его патрона. Якив и раньше пропадал подолгу и совершал весьма эксцентричные выходки. Он предпочитал прожигать жизнь в самых злачных местах Невербуха и веселиться с циркачами и балеринами, лишь бы не вести скучные дела отцовской торговой империи. Так как он был самым младшим и самым избалованным из четверых братьев, то родители смотрели на его выкрутасы сквозь пальцы, считая, что милое дитя ещё не наигралось.

– Ну и что ты по поводу всей этой истории теперь думаешь? – спросил я Бивуса, когда он закончил свой рассказ.

– Думаю? – растерянно протянул тот, – ничего я не думаю. Если тут начнёшь думать, то не остановишься, пока не сойдёшь с ума. А я пока к этому не готов, мне и с ним, то есть, с умом неплохо.

– А теперь послушайте мою историю, – заявил я. Съел печеньице, запил чаем и приступил к рассказу. И выложил всё – от обеда с Фициусом Осминым, до полдника с ведьмой Гердулией.

Когда я умолк, наступила глубокая тишина.

– Феёри, значит, – промолвил наконец Бивус и вновь надолго замолчал.

В тишине громко хрустнула трубочка во рту Зюва.

Я и не заметил, как к нашему столику подошла Мелисса. Без подноса, но со стулом. Об пол стукнули ножки стула, и я вздрогнул. Мелисса уселась на него задом наперёд – уж не знаю, зачем, но мне показалось это удивительно уместным в данной ситуации.

– Ты скажешь, что опять всё слышала? – обратился я к ней.

Не отвечая на мой вопрос, она обвела всех нас своими прекрасными глазами и тихо сказала:

– Я дочь Феёри.

Бивус, который поднёс ко рту чашку, выронил её, благо чая там почти не оставалось. Так, немного забрызгал нас с Зювом, но мы этого, считай, и не заметили.