Темаркан: По законам сильных

Он поднял голову. Над ним нависал Щуплый.

И он был не один. Вся его банда, человек десять, медленно, демонстративно окружала его стол, их тела образовывали живую, глухую стену. Они не торопились. Они наслаждались моментом, их лица были искажены предвкушающими, жестокими ухмылками. Вайрэк даже не шелохнулся. Он просто ждал, глядя в свою миску.

Щуплый не стал его бить. Он молча протянул руку и забрал его ломоть хлеба, повертев его в грязных пальцах, а затем небрежно сунул себе в карман. После этого, с издевательской, медленной ухмылкой, он упёрся пальцем в край миски Вайрэка и опрокинул её. Серая, клейкая каша шлёпнулась на грязный пол.

– Не заработал, – бросил Щуплый.

На мгновение в столовой повисла абсолютная тишина. А затем зал взорвался смехом. Громким, жестоким, унизительным смехом сотен глоток. Это был звук стаи, утверждающей свой порядок и с восторгом наблюдающей за травлей новичка.

Вайрэк сидел, глядя на растекающуюся по полу кашу. Боль от ушибов и страх испарились, вытесненные холодной, бессильной ненавистью, которая заполнила его до краёв. Он больше не боялся. Он ненавидел.

«Я этого так не оставлю», – прозвучала в его голове его собственная, детская, упрямая мысль.

Но за ней, перекрывая её, поднялась другая. Более тёмная, более взрослая. Такая же, что родилась в карете. Теперь она звучала не как догадка, а как нерушимая клятва.

«Я запомню их лица. Запомню их смех. Они ответят за это. Все они.»

Он не чувствовал ни боли, ни страха. Только пустоту. И холод. Ледяной, всепоглощающий холод. Он понял, что его навыки, его статус, его гордость – здесь всё это не стоило ровным счётом ничего. Это был третий и самый важный урок, который преподал ему приют. Здесь. Он. Был. Никем.

Вечер опустился на приют не как покой, а как приговор. Тусклый свет из зарешеченных окон сменился почти полной темнотой, нарушаемой лишь редкими, коптящими факелами в коридоре. В общей спальне стоял гул – приглушённые разговоры, кашель, чей-то тихий плач. Но для Вайрэка все эти звуки были далёким, неразборчивым шумом. Он лежал на полу, в том самом углу, где его избили, и смотрел в темноту. Он не пытался занять свою нару. Он знал, что его там не ждут.

Тем временем наверху, на своей наре, Ирвуд тоже не спал. Часть его, та, что выживала в трущобах, холодно шептала: «Не лезь. Он – чужой. Слабак. Сам виноват». Но что-то другое, древнее и упрямое, скреблось внутри. Он видел не аристократа. Он видел, как стая шакалов снова собирается терзать одного, уже поверженного. В этом не было силы. В этом была только трусливая, грязная жадность. Это было неправильно.

Скрип нар заставил его напрячься. Щуплый и его банда снова направлялись к нему. На этот раз их лица были лениво-жестокими. Унижения в столовой им показалось мало. Им нужно было закрепить урок.

Они подошли и окружили его, как стая гиен, обступающая раненого зверя. Щуплый присел на корточки, его крысиное лицо оказалось прямо перед лицом Вайрэка.

– Ну что, аристократ? – прошипел он, и от него пахло кислой кашей и гнилыми зубами. – Усвоил, кто здесь главный?

Вайрэк молчал, глядя сквозь него.

«Хватит». – Понеслось в голове Ирвуда.

И в этот момент, когда Щуплый уже занёс руку для пощёчины, тишину прорезал резкий, одиночный стук.

Все головы дёрнулись в сторону.

Ирвуд, который до этого неподвижно сидел на своей верхней наре у окна, спрыгнул на пол. Звук его деревянных клогов, ударившихся о каменные плиты, прозвучал как удар молотка.

Гул в спальне не просто стих – он рухнул, словно подкошенный. Все разговоры, смешки и возня оборвались на полуслове. Десятки голов повернулись в сторону Ирвуда. Все замерли, наблюдая, и в образовавшейся звенящей пустоте его медленные, уверенные шаги по каменному полу казались оглушительно громкими. Он не суетился. Он не бежал. Медленным, уверенным шагом он пересёк комнату и подошёл к их группе.

Ирвуд не смотрел на Вайрэка. Он подошёл прямо к Щуплому и остановился, глядя ему прямо в глаза.

– Отойди от него, – сказал он. Голос его был тихим, но в нём не было ни страха, ни просьбы. Только холодный, не терпящий возражений приказ.

Щуплый на мгновение опешил, а затем его лицо исказилось от ярости.

– Ты что сказал, ублюдок? – прошипел он, вскакивая на ноги. – Ты, может, забыл, кто я такой?

Ирвуд не ответил. Он сделал шаг ближе и что-то тихо прошептал Щуплому на ухо, чего никто не мог расслышать. Одновременно с шёпотом он на мгновение приоткрыл ладонь. Вайрэк, всё ещё лежавший на полу, успел заметить лишь, как в тусклом свете блеснуло что-то маленькое и тёмное, но не смог разглядеть, что это было. Он увидел лишь, как изменилось лицо вожака: ярость сменилась недоумением, а затем – плохо скрываемым страхом.

Затем Ирвуд молча, демонстративно посмотрел в сторону коридора, где находилась каморка надзирателей, и слегка приоткрыл рот, словно собираясь закричать.

Этого было достаточно. Щуплый побледнел. Он слишком хорошо помнил, чем закончился его прошлый поход в каморку. Он понял, что этот тихий, чумазый мальчишка держит его на коротком поводке. Он мог не просто подставить его снова. Он мог его уничтожить.

Он бросил на Ирвуда взгляд, полный бессильной ненависти, грязно выругался и, сплюнув на пол, резким жестом приказал своей банде убираться. Они ушли, недоумённо переглядываясь и бросая на Ирвуда испуганные, почти суеверные взгляды.

В спальне снова воцарился гул, но теперь он был другим – возбуждённым, полным перешёптываний. Вайрэк лежал на полу, слыша лишь стук собственного сердца и удаляющийся смех других детей. Он не понимал, что произошло. Он видел, как его мучители, сильные, жестокие, отступили перед другим мальчишкой. Это ломало его картину мира ещё раз.

Шаги. Ирвуд подошёл и остановился над ним. Он не подал руки. Он не сказал ни слова утешения. Он просто смотрел на него сверху вниз, его взгляд был холодным и изучающим.

Вайрэк медленно поднял на него голову. Боль от ушибов смешивалась с ледяной ненавистью к мучителям и полным, отчаянным непониманием происходящего.

И тут он узнал его.

Это был он. Тот самый мальчишка из казарм. Тот, с дикой, неприкаянной яростью в глазах. Тот, кого гвардеец назвал «отродьем убийцы». «Сын убийцы.» Вайрэк помнил это клеймо, оно впечаталось в его память вместе с запахом крови и холодом камня. Но здесь, в этом сером аду, он двигался не как жертва, а как хозяин. Одним шёпотом он разогнал стаю шакалов, которые только что рвали Вайрэка на части.

«Зачем он это сделал? Что это – издевательская милость? Жестокая насмешка судьбы, заставившая сына убийцы спасать сына убитых?» В его взгляде не было ни капли сочувствия, только холодная, оценивающая власть. Благодарить его? Или ненавидеть ещё сильнее за это спасение, которое было пропитано запахом его собственной трагедии?

Из одной клетки, где правила были жестоки, но ясны, он попал в другую, ещё более страшную, потому что её правил он не знал совсем. А её хозяином, очевидно, был этот мальчишка.

Затем Ирвуд лениво кивнул на пустую нижнюю нару прямо под своей собственной. – Место свободно, – сказал он. – Пока что.

Глава 7. Закон Стаи

Слова Ирвуда – «Место свободно. Пока что» – прозвучали на удивление тихо, но гул, наполнявший огромное помещение, рухнул, словно подкошенный. Оборвались все разговоры, смешки и возня. В наступившей оглушительной тишине слова повисли в воздухе, тяжёлые и острые, как заточки. Все разговоры, смешки и возня оборвались на полуслове. Десятки пар глаз, до этого с жадным любопытством следившие за унижением новичка и предвкушавшие новую расправу, теперь уставились на Ирвуда, а затем, как по команде, переметнулись на неподвижную фигуру Вайрэка, лежавшую на полу.

Представление не закончилось. Оно просто перешло в новую, более интересную фазу.

Ирвуд не торопил. Он стоял неподвижно, засунув руки в карманы своей серой робы, и ждал. Его лицо, освещённое неровным, дёргающимся светом коптящих факелов, пробивавшимся из коридора через открытый дверной проём, было непроницаемым. Тени плясали на его скулах, делая его старше и опаснее. Он не предлагал милость. Он делал ставку, и вся спальня, затаив дыхание, наблюдала за этой игрой.

Щуплый и его банда, уже отступившие к своим нарам, замерли, наблюдая за происходящим. В их взглядах, обращённых на Ирвуда, читалась смесь ярости, недоумения и плохо скрываемого страха. Они не понимали правил этой новой игры, но инстинктивно чувствовали, что теперь любое неосторожное движение опасно.

«Давай, чистенький. Думай. Гордость или жизнь?» – пронеслось в голове Ирвуда. Это был не вопрос, а констатация. Он видел, как напряглась спина аристократа, как сжались его кулаки. Он не был сломлен.

Пауза затягивалась, становясь почти невыносимой. В полной тишине стало слышно, как где-то в дальнем углу скрипнула рассохшаяся нара и как за окном ветер завывает в трубе. Наконец, Вайрэк пошевелился.

Его подъём был медленным, мучительным. Каждое движение отдавалось болью, которую он не пытался скрыть, но и не выставлял напоказ. Он поднялся сначала на колени, потом, опираясь на стену, на ноги. Он не смотрел на Ирвуда. Его взгляд, полный такой чистой, концентрированной ненависти, что она, казалось, стала осязаемой, был прикован к лицу Щуплого. Вожак стаи не выдержал этого взгляда и инстинктивно отшатнулся, сделав шаг назад.

Ирвуд смотрел на это, и в его голове, работавшей быстро и холодно, как счётный механизм, шевельнулось почти научное любопытство. Аристократ не плакал. В его глазах не было ни страха, ни мольбы. Только ненависть – не горячая и глупая, как у Щуплого, а холодная и острая, как осколок стекла. Такая ненависть была хорошим, долговечным инструментом. «Сильный, – отметил про себя Ирвуд. – Этот… другой. Не такой, как эти шакалы. Такой пригодится».

Не говоря ни слова, Вайрэк нагнулся и подобрал с грязного пола свой узелок. Каждый мускул кричал от боли, но унижение жгло сильнее. Он пересёк пустое пространство и подошёл к наре Ирвуда. Это была не просьба о помощи. Это была капитуляция. Он принимал покровительство того, кого презирал, потому что другого выбора не было. Он молча опустился на пустую нижнюю койку, отвернувшись к стене.

Сделка была заключена.

По спальне пронёсся разочарованный, шипящий выдох – представление окончено. Гул медленно вернулся, но теперь он был другим – возбуждённым, полным перешёптываний.

Ирвуд, не меняя выражения лица, развернулся. Одним плавным, отточенным движением он подпрыгнул, ухватился за край верхней нары и, как обезьяна, легко закинул на неё своё тело. Раздался громкий, протестующий скрип старого дерева. Он занял свой трон – место у самого окна, откуда было видно всю спальню.

Он лёг на спину, закинув руки за голову, и уставился в тёмный, теряющийся во мраке потолок. Он не чувствовал ни радости, ни азарта. Только смутное удовлетворение, как будто нашёл на свалке сломанный, но ценный механизм.

«Сломанный, – подумал он, прислушиваясь к сдавленному, болезненному дыханию с нижней нары. – Но крепкий. Точно пригодится».

Резкий, дребезжащий звон колокола ударил по ушам, как удар кнута, безжалостно вырывая спальню из объятий серого, тревожного сна. Ирвуд проснулся мгновенно, как зверёк, почуявший опасность. Его тело отреагировало раньше, чем разум: он уже сидел на своей верхней наре, свесив ноги, пока остальные дети ещё барахтались в остатках дрёмы, издавая недовольные стоны.

Спальня взорвалась хаосом. Грубые крики надзирателей из коридора – «Подъём, отродья! Живо!» – подхлестнули общую суматоху. Дети, толкаясь и ругаясь, посыпались с нар, создавая давку в узких проходах. Воздух мгновенно загустел, наполнившись острым, кислым запахом сотен спящих тел и затхлым духом влажных, никогда до конца не просыхающих тюфяков.

Ирвуд, не торопясь, окинул взглядом свою новую территорию. Щуплый и его банда сидели в своем углу, стараясь не встречаться с ним взглядом, но Ирвуд чувствовал их внимание – тяжелое, полное затаённой злобы. Власть Щуплого в спальне не рухнула, но дала глубокую трещину. Рядом с ней выросла другая, тихая и непонятная власть, центром которой был Ирвуд. Вокруг него образовалась невидимая граница, которую никто не решался пересечь. Хрупкое перемирие, установленное прошлой ночью, держалось на страхе и напряжении, тугое, как натянутая тетива. Затем его взгляд скользнул вниз.

Вайрэк сидел на нижней наре, прислонившись спиной к холодной каменной стене. Он не спал. Его глаза были открыты и смотрели в пустоту, а под ними залегли тёмные, почти фиолетовые тени. Лицо было бледным, с проступившими на скуле и щеке синяками, но держался он по-прежнему прямо, не сгибаясь под тяжестью усталости и боли.

Колокол прозвонил снова, короче и настойчичивее, подгоняя всех к умывальникам. Ирвуд спрыгнул на пол, его деревянные клоги громко стукнули по камню. Он двинулся в общем потоке, лавируя в толпе с привычной, отточенной годами ловкостью.

Умывальники, несколько выщербленных каменных чаш, стояли в ряд у стены. Над каждой из них из простой свинцовой трубы тонкой струйкой текла холодная вода. Здесь царил свой закон джунглей. Дети, толкаясь и отпихивая друг друга, пытались пробиться к воде, чтобы хотя бы сполоснуть лицо. Ирвуд, используя локти и плечи, без труда занял себе место, быстро умылся и так же быстро вынырнул из давки.

Вайрэк подошёл к этому бурлящему котлу человеческих тел с выражением брезгливого отвращения на лице. Он замер на краю, не зная, как подступиться к этому хаосу. В его мире умывание было тихим, уединённым ритуалом с тёплой водой и чистым полотенцем. Здесь же это была драка за глоток ледяной воды.

Ирвуд наблюдал за ним со стороны, и в его душе шевельнулось что-то похожее на презрение. «Неженка», – подумал он.

Столовая встретила их тем же рёвом сотен голодных глоток и привычным, тошнотворным запахом той же серой каши. Они получили свои миски и заняли то же место, что и вчера. Щуплый и его банда сидели за соседним столом, но демонстративно отвернулись, делая вид, что их не существует.

Ирвуд ел быстро, механически, не чувствуя вкуса. Это было топливо, необходимое, чтобы пережить ещё один день. Он доел свою порцию и поднял глаза на Вайрэка. Тот сидел, глядя в свою миску с таким отвращением, будто там копошились черви. Он взял ложку, зачерпнул немного серой, клейкой массы, поднёс ко рту и замер. Его губы скривились, и он с трудом подавил рвотный позыв.

Ирвуд нахмурился. Проблема. «Слабак, – с досадой подумал он. Он уже видел, как аристократ, лишившись еды, слабеет с каждым днём, превращаясь из потенциального актива в бесполезную обузу. – Не будет есть. Ослабнет. Мне не нужен слабый».

После столовой их, как стадо овец, погнали в учебную комнату. Комната была такой же серой и безликой, как и всё в этом месте: ряды грубых, исцарапанных скамей, голые стены и единственное высокое окно, через которое сочился безрадостный дневной свет. Воздух пах пылью, дешёвыми чернилами и скукой.

Их определили в одну группу. Ирвуд завалился на заднюю скамью, положив ноги на стол, и приготовился к привычной пытке. Наставник Силас, тощий старик с жидкими волосами и вечно недовольным выражением лица, начал урок грамоты. Он монотонно бубнил правила, выводя на доске корявые буквы. Для Ирвуда это был просто шум. Буквы на доске были для него не более чем бессмысленными закорючками, а монотонный голос наставника убаюкивал, вызывая лишь раздражение и скуку.

Но рядом с ним происходило преображение.

Как только наставник начал задавать вопросы, Вайрэк изменился. Его сгорбленная спина выпрямилась, плечи расправились. Он поднял руку, и когда наставник, удивлённо моргнув, позволил ему ответить, его голос прозвучал в унылой тишине учебной комнаты чисто и уверенно. Он не просто отвечал – он объяснял, цитировал правила, приводил примеры.

Наставник, который до этого смотрел на детей как на стадо тупых баранов, подался вперёд. В его тусклых глазах вспыхнул огонёк профессионального азарта. Он нашёл самородок. Он начал гонять Вайрэка по всей программе, и тот отвечал на всё – легко, без запинки, с той аристократической уверенностью, которая была у него в крови. Другие дети смотрели на него со смесью зависти и ненависти.

Ирвуд наблюдал за этим с нарастающим удивлением, смешанным с долей зависти. Он впервые видел Вайрэка в его стихии. Здесь, в мире букв и правил, тот был не жертвой, а королём.

«Голова работает, – пронеслось в голове Ирвуда. – Очень хорошо работает. Это… полезно». Он начал понимать, в чём истинная сила аристократа. Не в мышцах, не в умении драться в грязи. А в этом. В знании. В способности думать и говорить так, чтобы тебя слушали. Его презрение к «неженке» сменялось холодным расчётом, стремительно меняя оценку нового «актива».

После душной учебной комнаты их выгнали на тренировочный плац – грязный, утоптанный двор, окружённый высоким частоколом. Тренер, отставной солдат с рубленым лицом и пустыми глазами, с лязгом вывалил на землю кучу деревянных тренировочных мечей.

– Разобрать! – прорычал он.

– Сегодня учимся колоть.

Ирвуд схватил первый попавшийся дрын. Он умел драться, но его драка – это камень в руке, удар ногой, укус. Фехтование было для него чуждой, глупой забавой.

Но Вайрэк, взяв в руки деревянный меч, снова преобразился. Он встал в идеальную стойку, которую Ирвуд видел на картинках в книгах. Его движения были не просто быстрыми – они были элегантными, почти танцевальными. На фоне грубых, неуклюжих выпадов других детей, которые просто махали палками, это выглядело как танец хищной птицы среди стаи ворон.

Тренер поставил его в спарринг с одним из приспешников Щуплого. Тот, ухмыляясь, бросился вперёд, целясь Вайрэку в голову. Вайрэк не отступил. Он сделал лёгкое, почти неуловимое движение в сторону, и меч противника со свистом рассёк воздух. А в следующую секунду Вайрэк нанёс короткий, точный тычок, который угодил верзиле точно в солнечное сплетение. Тот согнулся пополам, хватая ртом воздух.

На лице тренера-солдата застыла привычная презрительная ухмылка, но Ирвуд, умевший читать людей, заметил то, что было скрыто от других – тень неохотного уважения в его пустых глазах. Он видел результат.

«И руки на месте. Не просто книжный червь». Но тут же в его голове прозвучала холодная, уличная оценка. «Красиво. Но бесполезно. Он дерётся по правилам, а здесь правил нет».

Ирвуд смотрел на этот танец, и в его голове складывался простой, хищный расчёт. Аристократ был породистым клинком – острым и смертоносным. Но таким клинком режут шёлк, а не глотки в подворотнях. Он сломается при первом же ударе о камень. Чтобы этот клинок стал полезным, его нужно перековать. В нож. Грубый, надёжный нож, который не боится грязи.

Обед был таким же испытанием, как и завтрак. Тот же густой, тошнотворный запах, тот же рёв сотен голодных глоток. Ирвуд и Вайрэк сидели за своим столом, который теперь все остальные дети обходили стороной, словно зачумлённое место.

Вайрэк, наученный горьким опытом, не стал брезгливо ковыряться в еде. Он ел. Медленно, с трудом проталкивая в себя безвкусную кашу, но ел. Ирвуд наблюдал за этим с одобрительным холодком. Аристократ учился. Быстро.

Представление началось, когда они почти закончили.

Щуплый поднялся из-за своего стола. Он был не один. Вся его банда, как стая шакалов, поднялась вместе с ним. Они не торопились. Медленно, демонстративно, они подошли к их столу. Шум в столовой начал стихать, сменяясь напряжённым, выжидающим гулом. Все взгляды были прикованы к ним. Это был вызов.

Щуплый остановился напротив их стола. Он не смотрел на Вайрэка. Он смотрел прямо в глаза Ирвуду.

«Вот и он. Главный тест, – подумал Ирвуд, не отрывая ложку от миски. Если я сейчас вступлюсь, он так и будет прятаться за моей спиной. Он должен показать, что сам чего-то стоит».

Не говоря ни слова, Щуплый протянул руку и забрал миску Вайрэка. Он не опрокинул её. Он просто поставил её перед собой и начал есть, продолжая смотреть на Ирвуда с наглой, вызывающей ухмылкой.

Вся столовая замерла. Это была проверка. Все ждали, что сделает Ирвуд, новый, непонятный хищник, нарушивший их порядок. Начнётся ли драка между двумя «королями»?

Ирвуд не пошевелился. Он медленно доел свою кашу, поставил ложку в пустую миску и только потом поднял голову. Его взгляд был холодным и пустым.

– Он – мой, – сказал он тихо, но его голос прорезал тишину, как нож. – Его еда – моя еда. Ты забираешь еду у меня.

Он не угрожал. Он констатировал факт. И эта холодная, собственническая логика напугала всех гораздо больше, чем любая угроза. Щуплый замер с ложкой на полпути ко рту. Он был готов к драке, к крикам, к чему угодно. Но не к этому. Он посмотрел в холодные, ничего не выражающие глаза Ирвуда и понял, что перед ним не просто мальчишка. Перед ним была дикая, первобытная логика, которая играла по своим, неизвестным ему правилам выживания, а не приютской стаи.

Секунду он колебался, на его крысином лице смешались злость и страх.

– Да чтоб тебя безумие в карцере сожрало, понял? – прошипел он так тихо, что расслышать мог только Ирвуд, и, с грохотом поставив миску на место, пихнул своих приспешников и пошёл прочь.

Ирвуд проводил его взглядом, а затем повернулся к ошеломлённому Вайрэку.

– Я тебе не нянька, – произнёс он так же тихо и ровно. – В следующий раз защищайся сам.

После обеда их снова загнали в душный зал. На этот раз был урок истории – единственное занятие, которого Вайрэк не боялся. Наставник, всё тот же старик с бесцветным голосом, начал свой монотонный рассказ о деяниях Короля Альтэрия Первого. Вайрэк слушал вполуха, эти истории он знал с пелёнок, они были вписаны в гобелены на стенах его дома. Он бросил косой взгляд на Ирвуда. Тот снова развалился на скамье, откровенно скучая.

Но когда наставник, закончив с официальной историей, перешёл к народным легендам, всё изменилось.

– …но даже в самые тёмные времена Войн Теней, когда безумные маги-тираны уничтожали целые королевства, рождались легенды о надежде, – тусклые глаза старика вдруг затеплились, а его голос неожиданно обрёл глубину и теплоту, уводя детей из мира сухих фактов в мир трепетных легенд. – Самая известная из них – легенда о Небесном Копье. Говорят, когда тиран по имени Моргрей Пожиратель Душ почти покорил все центральные земли, а его магия обращала в прах целые армии, появился безымянный герой. Копьё само выбрало его и даровало ему силу небес… – старик на мгновение замолчал, словно вспоминая что-то тяжёлое. – Чем закончилась битва, вы знаете. Тиран был повержен. Но после победы и герой, и копьё исчезли без следа, став просто красивой сказкой. Но кто знает, может, оно всё ещё спит где-то, ожидая своего часа…

Вайрэк почувствовал, как Ирвуд рядом с ним подался вперёд. Он сидел на самом краю скамьи, его спина была прямой, а глаза, до этого скучающие и пустые, теперь горели жадным, почти лихорадочным огнём. Он не просто слушал – он впитывал каждое слово, его губы беззвучно повторяли за учителем.

Вайрэк смотрел на него с изумлением. В этом мальчишке, с его грязными руками и хищным взглядом, вдруг проступило что-то совершенно иное. Детское. Восторженное. Он слушал эти сказки не как аристократы, для которых это лишь часть культурного наследия, а как голодный, верящий в чудо ребёнок.

«Он слушает эти сказки… как ребёнок, – сбитый с толку, подумал Вайрэк. – Я думал, он просто… животное.»

Эта мысль, неожиданная и странная, впервые пробила трещину в стене его презрения.

Вечером, после уроков, надзиратель с грохотом распахнул дверь спальни.

– Уборка! – прорычал он. – Чтобы пол блестел, отродья!

Это был сигнал для Щуплого. Он и его банда, как по команде, окружили Вайрэка. Ему в руки сунули сразу несколько грязных тряпок и тяжёлое деревянное ведро.

– Ты у нас чистенький, аристократ, – прошипел Щуплый, ухмыляясь. – Вот и покажи, как умеешь работать. Будешь мыть за всех.

Они толкали его, издевательски кланялись, бросали под ноги мусор. Вайрэк стиснул зубы, его руки до боли сжимали края ведра. Его взгляд метнулся к верхней наре, где сидел Ирвуд. Тот смотрел прямо на него, но в его глазах не было ни помощи, ни сочувствия. Он лишь едва заметно пожал плечами, словно говоря: «Это твоя битва».

Унижение достигло предела, когда один из приспешников Щуплого «случайно» споткнулся и с хохотом опрокинул на Вайрэка ведро с грязной, ледяной водой.

Это стало последней каплей. Унижение, холод, боль и бессилие смешались в один тугой комок.И тогда, в самой его глубине, что-то треснуло. Тихий, ледяной шёпот, который он принял за свой собственный, прозвучал в голове с оглушительной ясностью: «Хватит. Они – грязь. Они заслуживают только боли. Я покажу им».