Остановить Демона

– Фу, не ори, а то Димон тебя пристрелит! Васильев крутил на пальце пистолет Кормилина, с улыбкой согласился:

– Я не возражаю, если мне его долю отдадут! И счёт будет в мою пользу! – шутливо прицелился в голову водителя. Лицо охранника занемело, эмоции сгладились. Он отрешённо смотрел на Васильева, точно на дикого зверя, готового к прыжку. Острая пульсирующая боль вернула эмоции, он промычал:

– М-м-м, ты мне кость задел! Пуля не вышла – осталась внутри! Кровь хлещет из вены! Кормилин подошёл ближе, наклонился, пытаясь через дыру в штанине рассмотреть рану, раздвинул материю пальцами, но ничего не увидел, махнул рукой:

– Зато поверят, что ты не при чём. Скажешь, упал и потерял сознание, а потом очнулся. Не забудь сказать, что грабитель был один… ну какой-нибудь громила, и приметы опиши из кинофильма.

– Хорошо, – кряхтя от боли, отозвался водитель, руками зажимая рану. Подошёл Яшин, посочувствовал:

– Перетяни одеждой и ступай к дороге, здесь недалеко. Охранник снял куртку и рубашку, стал перетягивать рану рукавами, завязал узлом, попытался встать, но не смог, вскрикнул:

– А-а! Как я пойду, я встать не могу! Кормилин поднял с земли толстую сухую ветку и кинул ему:

– Это хорошо! Больше веры будет. Обопрись, потихоньку доползёшься. Доедем до города – скорую тебе вызовем! Только подожди, когда мы уедем, и ползи. Водитель нервничал:

– Давайте уже уходите быстрее, у меня кровь хлещет! – стал затягивать узел туже, со всей силы. Осматривался по сторонам, намечая путь к дороге.

Яшин открыл капот «нивы», выдернул провода и забросил их далеко в кусты. Махнул рукой:

– Пошли! Кормилин и Васильев, скручивая глушители с пистолетов, направились к машине, стоящей на обочине дороги. Яшин следовал за ними с инкассаторским мешком в руке, похвалил вслух:

– Похоже, твой девиз «внезапность, сила и не оглядываться» работает!? Кормилин на ходу обернулся:

– А как же ты думал? Я ему ещё с комсомольских времён следую! – спросил: – Ты где этого водилу нашёл?

– Сашка Бокал наколку дал.

– Что за фрукт?

– Хороший парень, в Кингисеппе недалеко от меня живёт с мамой, умница – экономист-художник. Кормилин засомневался:

– Странная какая-то у него профессия. Игорь усмехнулся:

– Это я так называю. Он бы нам пригодился, но у него есть проблемы. Ребята Андрея Маленького его держат на цепи, периодически избивают, заставляют работать, деньги забирают. Кормилин кивнул:

– Подтяни его – пообщаемся! Они подошли к машине. Яшин кинул сумку на заднее сиденье и сел за руль, Васильев – рядом. Кормилин осмотрел свою одежду, увидел запачканные лакированные ботинки. Достал платок, обтёр руки, затем обувь, после чего скомкал его и выбросил в кусты. Платок в полёте раскрылся, точно парашют, и повис на ветках.

Машина Яшина неторопливо выбралась на асфальтовую дорогу, поехала по шоссе, свернула в сторону города. Васильев повернулся к Яшину, напомнил:

– Игорь Петрович, у автомата будешь проезжать – останови! Пойду, позвоню в скорую. Какой там километр шоссе был?

– Вроде пятнадцатый. Кормилин тронул Яшина за плечо, поинтересовался:

– Водитель много денег просил? Игорь покрутил головой:

– Совсем не просил, только попугать. Бокалов просил за него половину. Кормилин усмехнулся:

– Ничего себе! Как это попугать за половину? Какой инкассатор за испуг сумку отдаст? Что-то здесь нечистое! Бокалов твой – хитрец! Вон магазин, а рядом телефонная будка, останови. – Кормилин обернулся к Васильеву: – Я сам позвоню, а ты лучше иди курево купи. Машина остановилась на парковке. Васильев пошёл за сигаретами. Кормилин направился к телефонной будке, зашёл внутрь, снял трубку. Положил ладонь на диск и огляделся. Никто на него не смотрел. Яшин в машине наклонился вниз, возился с магнитолой, Дмитрий ещё не появился из магазина. Кормилин немного подождал и повесил трубку обратно на рычаг, вернулся на своё место. Яшин продолжал крутить ручки настройки, искать музыку, спросил:

– Ну что вызвал?

– Да… поедем к Бокалу – деньги отдадим, заодно познакомимся. Вскоре появился Васильев, передал внутрь салона блок сигарет и сел на место, машина тронулась.

11. Оперативные установки

На окраине Питера между стареньких пятиэтажек в отпаренных на работе брюках и сером свитере в темную полоску энергично шёл Гордеев с папкой под мышкой, зорко высматривая номера домов. Так уж повелось, что эти таблички ещё с постройки всегда представляли большую редкость. Куда-то исчезали или вообще не вешались – мол, граждане и так разберутся, была бы жилплощадь. Приходилось несколько раз обходить вокруг, пока найдёшь нужный адрес. На некоторых домах сами жители рисовали номер яркой краской большими корявыми цифрами для почтальонов и медицинской помощи. А там, где никого не ждали и милиции опасались, даже можно было не спрашивать, всё равно не скажут.

В очередной раз Николай достал записку из кармана брюк, сверил адрес, зашёл в подъезд, поднялся на этаж. Нашёл нужную квартиру, нажал на кнопку звонка. Из-за двери с глазком послышался усталый женский голос:

– Кто там? Гордеев откашлял хрипоту:

– Здравствуйте, это из милиции по поводу вашей дочки и зятя.

– Ко мне уже приходили.

– Я из отдела областных убийств, – он достал удостоверение и поднёс к глазку. Дверь отворилась. В образовавшуюся щель настороженно выглянула мать Надежды в чёрном платке, жалобно сообщила:

– Я уже была на опознании дочери в Тосно, там в морге и муж её был Роман.

– Ясно, – Николай сделал сочувственное лицо, нахмурил брови, кивнул: – Я сожалею, но пришёл не поэтому. Мы убийц ищем. Можно пройти? Женщина медленно открыла дверь полностью, впустила гостя. Гордеев зашёл, огляделся по сторонам. Обычная маленькая прихожая однокомнатной хрущёвки с низким, покрашенным белой краской потолком, зеркало завешено тёмным пледом. Узкий коридор вёл на кухню, справа туалет и ванная комната, а влево – единственная большая гостиная с диваном, столом и телевизором. Николай сделал вид, что хочет снять обувь. Женщина заметила, безразлично произнесла:

– Не снимайте, уборку давно не делала, у меня в эти дни столько посетителей. Ребята очень дружны были с соседями, и одноклассники дочки вот приходят, спрашивают. Идите в комнату. Николай незаметно оглядел вешалку, скосил взгляд на санузел и кухню. Сел за стол в гостиной, подождал, пока женщина присоединится, спросил:

– А вы мама Надежды Решетовой?

– Да, я мама Нади. Решетовой она стала, когда замуж вышла за Романа. Да-да, – сделала паузу, в лице промелькнула откровенная неприязнь, обида стала сквозить в каждом слове: – Говорила ей, не выходи замуж за этого неудачника. Ничего не хотел делать. Всё на мою доченьку взвалил. Сам приехал откуда-то из Сибири – учились вместе в институте. Это он её подговорил бабушкин дом продать и серёжки с золотыми колечками. В Питере хотел прописаться. К нему вроде никто даже не приехал, как будут хоронить? Не безродный ведь. Может, я… Надежда его любила, – женщина начала плакать, сквозь слёзы продолжала: – Так радовались, что будут отдельно жить… зачем? Вот теперь… совсем отдельно… Мать Надежды склонилась, чёрным передником накрыла лицо, промокнула слёзы. Николай выдержал паузу:

– А скажите, кто ещё мог знать, кроме вас, что дочка с мужем квартиру покупают и поехали оформлять.

– Не знаю, товарищ милиционер. Они меня в свои дела не посвящали. Только перед отъездом Наденька мне по секрету шепнула, что двенадцать тысяч накопили этих американских рублей, повезли с собой. Следователь вернул мне только семь с половиной… хотя к чему мне они без дочки? – неожиданно встрепенулась: – Вы знаете, у Наденьки на шее образок висел старинный серебряный с позолотой, бабушка ей оставила в наследство. Дочка его никогда не снимала. Я уже давала описание следователю и художник ваш рисовал. Не нашёлся? Может, затерялся где? Люди сейчас разные все и… сотрудники тоже… Гордеев покрутил головой:

– Нет, пока не нашёлся. А дочка с мужем у вас жили?

– Да, вон там за занавеской – это их. А я здесь диван раскладывала. Оказалось, зять нечего взять, откуда-то из тайги… говорил – охотник… Господи, прости меня, сама же возила их к бабушке зимой. Гадали на Святки. Что же это такое! Говорила бабушка – не продавайте дом, счастье в нём для молодых, да ещё колечек, подвесочек всяких оставила по наследству. Показалось мне тогда, что пиковый валет карты открывал. Заспорила с матерью, думала, шутовство всё это. Ан нет, оказалось. Как бабка нагадала, так и случилось… Николай встал, подошёл к занавеске, прикрывающей закуток с кроватью:

– А можно я загляну?

– Конечно, проходите. Он отодвинул штору. За ней у стены приютилась маленькая тахта, в изголовье – тумбочка. На ней в рамке большое фото с траурной лентой наискосок. Молодожёны стояли в полный рост, обнявшись: строгий черный костюм, белое воздушное платье, кружевная фата – всё как положено.

Антон Заботкин в сером костюме и галстуке под цвет рубашки шёл выполнять указание Степана. Надо было выяснить, какое отношение к убийству имела справка о регистрации гражданина Соколова в двухкомнатной квартире Тосно.

Он подошёл к подъезду панельного дома. На стене красовалась табличка – «Паспортная служба». Открыл дверь и зашёл внутрь, поднялся на первый этаж – справа висела картонка с аналогичной надписью. Антон нажал на звонок.

Изнутри послышалось неприятное дребезжание, а через полминуты через дверь раздался недовольный слегка писклявый женский голосок:

– Вы что, расписание не видите? Сегодня приём был с утра, приходите завтра. Заботкин стал уговаривать ласковым голосом:

– Девушка, извините, я из ГУВД по Санкт-Петербургу, надо кое-что прояснить. Дверь приоткрылась, за ней стояла худенькая рыжая деревенская девчушка в ситцевом платье в васильках, лицо курносое в веснушках, глаза испуганные. Изучающе с опаской осмотрела Заботкина. Антон обольстительно улыбнулся, достал красные корочки:

– Вот моё удостоверение. Я и не знал, что здесь работают такие очаровательные сотрудницы! Лицо паспортистки резко покраснело, веснушки стали ярче, она мельком кинула взгляд на удостоверение, поправила причёску, улыбнувшись, защебетала:

– Проходите, пожалуйста. Что это вы в такую даль приехали? Сами посмотрите или помочь? Антон убрал удостоверение, покрутил головой:

– Вижу, что без вас я точно не справлюсь, только вы можете помочь моему разбитому тоскующему сердцу, – театрально приложил ладонь к груди. Девчушка хихикнула, смущённо прикрыв ладошкой рот.

С шумом открылась дверь дальнего кабинета, на мгновенье стали слышны весёлые женские голоса и смех. Вышла маленькая толстая женщина с бульдожьим лицом, в больших затемнённых очках в красной пластиковой оправе. Строго спросила:

– Люся, ну что там у тебя? Не можешь выгнать? Пообедать не дают. Девушка встревожилась, улыбка сошла с лица, стала оправдываться:

– Татьяна Ивановна, это из ГУВД, – сообщила она извиняющимся тоном. Начальница подошла точно бык, громко ступая по деревянному полу разбитыми каблуками старых босоножек, сразу потребовала:

– Удостоверение покажите! – пахнула несвежим табачным амбре и дешёвыми цветочными духами. Антон тоже перестал улыбаться, снова достал удостоверение, показал. Невесело подумал – неужели эта милая Люся со временем превратится в этакую скотину? Женщина долго изучала содержание документа, сравнивала фото с лицом, наконец, изрыгнула:

– Запрос принесли? Антон растерялся, в лице отразилось недоумение:

– Какой запрос? Дама презрительно ухмыльнулась, точно сумела уличить незваного гостя во лжи:

– От начальства, за подписью и печатью. Антон начал корректно возмущаться:

– Ерунда какая-то. Никогда запросы не писали в целях конспирации, всегда смотрели что хотели. Женщина ехидно улыбнулась:

– А вот теперь не будете «что хотели», запросы будете писать. Так наш начальник сказал.

– Какой начальник? Что он ещё выдумал? – Антон повысил голос.

– Адам Михайлович, – женщина ехидно покачала круглой головой, щёки разъехались в стороны – улыбка стала шире, обнажив жёлтые прокуренные зубы. Антон возмущённо потребовал:

– Дайте мне его телефон, я позвоню. Улыбка женщины мгновенно испарилась, глаза вылезли из орбит от удивления:

– Прямо так, заместителю начальника управления? Заботкин уже не скрывал злости:

– Прямо так, а что, мне ещё на звонок нужно записаться? Женщина в недоумении начала осторожничать:

– Хорошо, я сейчас ему позвоню, как вас представить?

– Скажите, областной отдел ГУВД работает по пятерному убийству на вашей территории. Женщина торопливо скрылась за дверью. Люся улыбнулась, ей понравилась растерянность начальницы. Она кокетливо повела головкой, убрала за ушко выпавший локон, с восторгом посмотрела на Антона, в глазах сверкнули озорные искорки. Заботкин заметил взгляд девчушки, поинтересовался:

– И давно такие запросы у вас практикуют? Люся оперлась на стену, сдвинула ножку к ножке:

– Как только Адам Мехманович пришёл.

– Михайлович?

– Это он для всех Михайлович, а по-настоящему Мехманович. Заботкин огорчённо вздохнул, покачал головой, но ничего не сказал. Появилась испуганная начальница, на лице угодливая улыбка, шла тихо на носочках, точно сменила обувь на тапочки:

– Прошу вас, заходите, Люся, сделай сотруднику всё, что он пожелает, – быстро развернулась и ушла обратно в конец коридора, притворила за собой дверь, но веселья там больше не слышалось. Антон наклонился к уху молоденькой сотрудницы, таинственно зашептал:

– Всё, что я пожелаю! Слышали, что начальница сказала? Лицо Люси снова вспыхнуло. Стало заметно, как маленькие мочки под волосами зардели яркими малиновыми ягодками, щёчки стали пунцовыми, смущённо предложила:

– Пойдемте, я вас провожу, – провела в большую комнату со шкафами и длинными коробками, в которых стояли карточки, – кто вас интересует?

– Кроме вас, Люся, уже никто… – на непонимающий взгляд девушки Антон сделал обречённое лицо, но затем точно спохватился, исправился: – Ну, только если Соколов Владимир Борисович… вот его адрес, – протянул листок с записью. Люся облегчённо вздохнула, прочитала адрес, и тут глаза её распахнулись, наполнились жгучим негодованием, с возмущением воскликнула:

– Это тот Соколов? Сейчас посмотрю… – движения рук, перебирающих карточки стали резкими, шаги энергичными. Она, громко ступая, подошла к одному из шкафов, затем к другому: – Ну, так и есть! Это мы ему форму девять устали выписывать на квартиру. То он потеряет, то кому-то отдаст. Неделю назад снова приходил, такой молодой рыжий, а скандалит как дед старый и перегаром разит всегда. Вот отметки о выдаче форм стоят! – показала на карточке, – никак квартиру своей бабки продать не может! Антон сел за столик и переписал себе в блокнот интересующие сведения. Лицо его стало довольным. Он улыбался:

– Люсенька, вы просто ангел! Я у вас в долгу. И вы у меня… В лице девушки появилось недоумение:

– А я-то почему? Антон наклонился к её уху:

– Вы забыли, что сказала ваша начальница – сделать всё, что пожелаю! А у меня желания большие… Девчушка снова смутилась, поводя плечами, покраснела, мягко толкнула ладошкой Заботкина в грудь – точно пометила.

12. Единственный свидетель

Глубокая летняя ночь за городом была наполнена пугающими лесными звуками. Волнующий шум листвы в верхушках деревьев напоминал шорох морского прибоя. На безоблачном небе горели звёзды, изредка черной тенью мелькала потревоженная птица, раздавались несколько резких хлопков крыльев, ухающий крик.

На пустынном шоссе осевшая влага отражала лунную дорожку.

В её отблесках таинственным призраком казался обнажённый по пояс водитель инкассаторской машины, пытавшийся выползти из глубокого кювета. Белизну кожи маскировала чернота из полос грязи и крови, одна нога перевязана оборванной тряпкой, когда-то служившей рубашкой. Водитель цеплялся руками за насыпь, толкаясь здоровой ногой, раненую волочил за собой. Периодически закрывал глаза, чтобы отдышаться. Затем снова полз. Ему почти удалось подобраться к дороге, но неожиданно рука, ухватившая кусок асфальта, сорвалась, и он покатился обратно в ложбину.

Изредка по шоссе проносились машины, освещали фарами проезжую часть.

Инкассатор собрался с силами, открыл глаза и снова полез вверх по насыпи. Ему удалось вылезти на асфальт, и, лёжа, как можно выше поднять руку, останавливая проезжающий автомобиль. Тот промчался мимо, и раненый стал злобно ругаться, по грязному лицу текли слёзы. В отчаянии выполз дальше на шоссе, ближе к середине.

По пустынной дороге стремительно нёсся грузовик. В кабине весёлый водитель заигрывал с пассажиркой, рассказывал ей шоферские байки.

Девушка смотрела на дорогу, смеялась, периодически гладила мужчину по голове. Довольное лицо водителя расцветало от женской близости, он млел от невинных ласк, косится на округлые соблазнительные девичьи колени, приоткрытые коротенькой цветной юбчонкой.

Старые фары машины плохо освещали блестящее от влаги шоссе.

Неожиданно в тусклом свете появилась вытянутая вверх белая рука, точно таинственный призрак вылезал из земли посреди дороги.

Водитель резко нажал на тормоза и вывернул руль.

В памяти остался визг колёс, крик девушки, её перекошенное от страха лицо и вытаращенные глаза.

Машина вылетела в кювет, упала на бок. Колёса продолжали крутиться. Товар из кузова разлетелся по шоссе.

Часть 3

В Тосно, около небольшого здания с надписью «Морг» понуро стояли пять стареньких, но ухоженных небольших автобусов ПАЗ с нарисованными выцветшими траурными лентами по бокам, неразборчивыми надписями.

Не желая ни с кем делиться своим горем, вокруг ходили одинокие пожилые мужчины в тёмных одеждах. Точно слепые, натыкались друг на друга, упирались в закрытые двери транспорта, спотыкались, спрашивали, тут же забывали или, не дожидаясь ответа, отходили сосредоточенно закуривали. Несколько женщин в чёрных платках стояли кружком, всхлипывали, промокали глаза, с горечью что-то обсуждая. Периодически слышался взрыв плача, а затем жалобные слезливые причитания, уговоры…

В голубом чистом небе ярко светило солнце, звонко пели птицы, но никто не обращал на это внимания. Рабочие в сапогах и синих затёртых робах вынесли из дверей здания пять гробов, поставили на металлические козлы. И точно голуби на пшено забегали люди от одного мертвеца к другому, засуетились, стали путаться, не замечая, сталкивались, не извиняясь, заглядывали в одинаково синюшные лица и бежали к следующему покойнику. Наконец сгрудились вокруг каждого, замерли и полились слёзы, послышались отрывки молитв, укоры и жалобы. Только один гроб с деревенским парнем внутри стоял неприкаянно без провожающих, точно никто не хотел его признавать. Гробы по очереди грузили в каждый автобус, засовывая сзади. Прямоугольный люк как ненасытное жерло сглатывал их по одному. Люди в траурной одежде по крутым ступеням лезли внутрь салона, рассаживались по местам. Приглушённые вопросы – краткие ответы, лица женщин в ладонях, мужчины смотрели в окна. Птичий гомон пропал, наступило безветрие, точно природа покрыла всё вокруг траурным погребальным саваном.

Взревели моторы, и пять автобусов тронулись в путь по пригородному шоссе. Через некоторое время на перекрёстке один свернул в сторону. Затем ещё два выбрали другую дорогу, устремились в направлении ближайшего кладбища, оставшиеся продолжали неторопливо ехать в Санкт-Петербург.

1. Заботкин у Соколова в Тосно

День был прохладный. Антон Заботкин в рабочем сером костюме шёл по центральной улице Тосно, искал нужный дом. Спрашивал необходимый адрес у женщин с колясками, пробегавших мимо подростков, шедших из магазина пожилых людей.

На лавочке у подъезда сидела сгорбленная старушка в стареньком пальто и шерстяном платке, кормила голубей. Антон осторожно сел рядом. Сделал беззаботный вид, с наслаждением вздохнул:

– Хорошо тут у вас. Я тоже птиц люблю, – солгал автоматически, – часто ходим с сынишкой их кормить. Особенно зимой, когда голодно. Старушка моментально откликнулась:

– За что же их не любить, милок, кажда тварь божья жизнь украшает. Заботу о потомстве несёт. А ты чего же, мил человек, среди бела дня без дела в галстуке шляешься?

– Почему ж без дела? Вот к Владимиру Соколову иду квартиру посмотреть. Он её собрался продавать. Родители мои хотят в деревню переехать.

– А, Соколов! – бабка поджала губы, кинула на землю очередную порцию хлебных крошек, продолжила с ехидцей: – Есть здесь такой, лентяй. Жил с бабкой Ефросиньей, моей подругой. Она за ним ходила как за цыплёнком и за женой его молодой. А как старуху схоронили, так жену с грудничком прогнал, сам к родителям переехать хочет, а квартиру на продажу. Но что-то не получается, может, поэтому в последнее время в церковь и зачастил. Антон сделал удивлённое лицо:

– В церковь? Он же молодой!

– Да, совсем молоденький, чуть за двадцать годочков. Ефросинья, когда жива была, с собой зазывала в воскресенье на причастие, он ни в какую! Как умерла, иконы её распродал, а теперь сам ходит к заутрене! Может, случилось что. Сегодня была в церкви по Пятидесятнице всех святых, гляжу – Володька зашёл, свечек накупил толстенных и к иконам ставить, а крестится точно инородец – слева направо. Что уж ему в голову взбрело? Может, Ефросинья во сне приходит, стыдит его неразумного?

– И сколько же свечек-то поставил?

– Четыре или пять – точно! Не меньше. Антон встал, улыбнулся на прощание:

– Ну, пойду, познакомлюсь, посмотрю квартиру.

– Смотри, смотри, а то здесь уже несколько раз приходили покупатели. Но больше чевойто нейдут. Антон направился к подъезду, бурча про себя:

– И мне уже что-то не нравится! Кому это он свечки в церкви ставит, если молиться не умеет? Может, своим покупателям?.. Поднялся на лестничную площадку этажа, позвонил в квартиру, достал удостоверение. Как только в двери засветился глазок, показал открытый документ и громко сообщил:

– Уголовный розыск, отдел убийств. Дверь приоткрылась. Из-за неё выглянул Соколов, лицо бледное с серыми веснушками, рыжие волосы всклочены, в глазах страх, заметно разил перегаром:

– Я уже был у вас, меня вызывали…

– Вот поэтому и пришли к тебе посмотреть, как ты живёшь! – отреагировал Антон. Соколов съёжился от испуга, стал заикаться:

– П-проходите. Антон зашёл в квартиру. Пахло кислятиной и затхлостью, ещё не выветрился старческий запах. В прихожей мрачно – свет не горел. На вешалке в беспорядке висела одежда женская и мужская. Спросил:

– Кто ещё с тобой живёт? Чья это одежда?

– Да ничья… бабкина старая! Жена свою забрала! – глухо буркнул Соколов. Заботкин, не спрашивая разрешения, прошёл на кухню. Всё захламлено. На столе початая бутылка водки, жареная картошка в сковородке, открытая банка огурцов, половинка круглого хлеба с неровно отломанной горбушкой. В раковине и на кухонной столешнице – грязная посуда, бутылки, мусор. Заботкин поморщился от неприятного запаха протухшей еды и вернулся обратно в коридор, направился в гостиную – там тоже не убрано. На диване и кресле непонятные тряпки, журналы, обрывки газет. Антон подумал, что на такую квартиру вряд ли кто из покупателей позарится, с ехидцей заметил:

– Что ж ты, Володя, так плохо бабушкину квартиру продаёшь?

– Почему плохо?

– Так потому что покупатели приходят, смотрят, а потом пропадают. Соколов побелел, глазки забегали, залепетал:

– Что вы имеете в виду, каких покупателей? Меня уже спрашивали в уголовном розыске. Я людей на трассе не убивал. Заботкин подошёл к Соколову вплотную, приблизил своё лицо, глядя в упор:

– А зачем тебе столько справок из жилконторы?

Соколов вздрогнул, задрожал, отвёл взгляд, машинально сжал ладонь другой рукой, стал мять пальцы:

– Это не мне. Пётр Иванович – агент по недвижимости обещал мою квартиру продать, уже год продаёт! Это у него покупатели приходят, а потом пропадают. Куда деваются, я не знаю.

– А покупатели-то откуда?

– Из Питера, известно. Кто же из местных будет переселяться ко мне?

– А ты случайно не помнишь их телефоны или адреса? Соколов начал успокаиваться, лицо порозовело, веснушки – порыжели, отвечал бодро:

– Нет, всё у агента, он мне не даёт, боится, что я с ними сговорюсь без него.

– А ты хоть видел своих покупателей? Владимир совсем успокоился, улыбнулся, разговорился:

– Видел, и не раз! Даже звонили мне. Выпивали у меня за покупку, а потом уходили и всё. Может, передумывали, или агент, сволочь, им другую квартиру подсовывал? Антон почувствовал скрытую за данной ситуацией непонятную тайну и продолжал раскручивать Владимира на дальнейший разговор:

– Что-то он тебе не нравится? Соколов осмелел, понял, что они с сотрудником теперь на одной стороне, голос стал твёрдым, обличающим: