Сквозь времена

В углу сидел Серафим, стараясь не мешать бабам в хлопотах.

В дом вошли Фрол с родителями. Мать Аньки засуетилась, накрывая последние тарелки на стол. Фрол, не снимая шапки, плюхнулся на лавку. Его родители чинно расселись напротив.

– Ну, – начал Фролов отец, – пришли мы, значит, насчёт Глафиры нашей беседы вести.

Мать Аньки важно кивнула:

– Дело хорошее. Девка работящая, справная.

Глашка стояла у печи, опустив глаза. Анька заметила, как дрожат её руки.

Начался торг. Говорили о приданом, о хозяйстве, о том, сколько скотины в обеих семьях. Фрол молчал, только зыркал по сторонам.

Мать вынесла каравай, поднесла Фролу:

– Бери, коль не шутишь.

Фрол взял, откусил кусок – значит, согласен. Глашка побледнела, но молчала. Анька видела, как сестра украдкой вытерла слёзы.

Сваты ударили по рукам. Сделка состоялась. Теперь Глашке предстояло стать Фроловой женой, и обратного пути уже не было.

Глава 8. Сашка. Москва

Телефон в будке дребезжал, словно старый граммофон. Сашка прижал трубку плечом, пытаясь пригладить вихры на затылке.

– Валя? Это я… Да, добрался… Нет, не потерялся… – он улыбнулся, слушая голос сестры. – Хорошо. Иду к тебе.

В трубке что-то щёлкнуло, и голос Вали стал ближе:

– Саш, я уже выхожу! От вокзала минут пятнадцать, не торопись.

Он повесил трубку, аккуратно поправив рычаг. Сердце билось часто-часто – не то от бега по перрону, не то от волнения.

Москва вокруг жила своей жизнью. Трамваи звенели на поворотах, женщины в косынках спешили с авоськами, где-то вдалеке грохотал молот по железу. Сашка остановился, запрокинул голову – небо над городом казалось выше, чем дома.

Пока ждал, принялся считать ворон на проводах. Три… нет, четыре! Одна взлетела, за ней устремилась вторая. Сашка проводил их взглядом, вспоминая, как в деревне они с Валей гонялись за птицами с рогатками.

Его взгляд скользил по небу, когда вдруг что-то заставило обернуться.

Прямо перед ним, уперев руки в бока, стояла девушка. На ней было серое шерстяное пальто с меховым воротником, капор, украшенный вышивкой, и высокие резиновые сапоги. Перед ней была Сашкина плетёная корзинка, из которой высыпались яблоки.

– Ой! – воскликнула девушка, прижимая ладонь к груди. – Простите, я не хотела…

Сашка, покраснев до ушей, бросился собирать рассыпавшиеся яблоки.

– Да что ж это я… – бормотал он, поднимая одно за другим.

Девушка, смеясь, присела на корточки:

– Какой вы неловкий! Прямо как медведь в посудной лавке!

– Да я… это… не нарочно, – пробурчал Сашка, чувствуя, как пылают щёки.

– А вы, наверное, из деревни? – девушка прищурилась, разглядывая его.

– С чего вы взяли? – Сашка попытался принять невозмутимый вид.

– Да так… По говорку вашему. И по тому, как яблоки собираете – бережно, будто они из чистого золота.

– А вы, значит, городская? – спросил он, стараясь не смотреть ейв глаза.

– Можно и так сказать, – она улыбнулась, и её карие глаза засияли. – Меня Лида зовут. А вас?

Сашка замер, будто его ударили обухом по голове.

– Сашка… то есть Александр, – поправился он, наконец встретившись с ней взглядом.

– Приятно познакомиться, Александр, – Лида протянула руку.

– И мне! – он вскочил, чуть не уронив последнее яблоко.

Из-за угла показалась Валя – в том же платочке, что и при прощании, только теперь он был повязан по-городскому, набок. Сестра бежала, прижимая к груди книжку.

– Сашка! – она остановилась, переводя дух.

Он обнял её, чувствуя, как пахнет от сестры типографской краской и немного – метро.

Увидев брата с незнакомой девушкой, она остановилась как вкопанная.

– Саш, ты что… – начала было она, но осеклась, заметив, как брат краснеет.

– Это Лида, – пробормотал Сашка, чувствуя, как земля уходит из-под ног. – Мы тут… яблоки собирали.

– Понятно, – Валя усмехнулась. – Лида, рада знакомству. Нам пора, брат.

– До встречи, Александр, – Лида подмигнула. – Может, ещё встретимся?

– Д-да… то есть конечно! – выпалил Сашка, провожая её взглядом.

– Ну и ну, – протянула Валя, когда девушка скрылась за поворотом. – Быстро же ты нашёл новое знакомство.

Сашка только пожал плечами, всё ещё улыбаясь.

– Показывай свой город, – сказал Сашка, беря сестру под руку. – Куда идём?

Валя улыбнулась, доставая из кармана карту:

– Сначала в Музей. А потом… у меня столько планов!

Москва расступилась перед ними, открывая свои тайны. И пусть город был чужим и шумным, рядом с сестрой он казался почти родным.

Валя шла рядом, легко подбрасывая мешок с сушёными яблоками.

– Куда мне столько? – она покачала головой. – В общежитии и так кормят, а ты ещё яблоки привёз.

– Мама сказала, что надо, – заупрямился Сашка. – Говорит, в городе голодно.

– Времена тяжёлые, но не настолько, – улыбнулась Валя. – Хотя… может, и правда пригодятся.

Они свернули в тихий двор, где пахло свежевыпеченным хлебом и осенними листьями.

– Смотри, – Валя указала на пятиэтажное здание с колоннами. – Здесь я живу. Комната на четверых, но девчонки хорошие.

Сашка огляделся. Город казался огромным и чужим, но рядом с сестрой он чувствовал себя увереннее.

– А теперь слушай, – Валя достала из кармана план. – За вечер мы успеем:

– Сходить в книжный магазин!

– Заглянуть в Политехнический музей

– Поесть в столовой

– Посмотреть вечерний город с моста

Они вошли в общежитие. В коридоре пахло чернилами и мокрой бумагой.

– Вот моя комната, – Валя распахнула дверь. – Знакомься – мои соседки.

Три девушки оторвались от учебников:

Катя – серьёзная, в очках

Зина – весёлая хохотушка

Галя – тихая, с косичками

– Это мой брат Саша, – представила Валя. – Приехал из деревни.

– Привет, – хором сказали девушки.

Вечер пролетел незаметно. Они пили чай с сушёными яблоками, рассказывали истории, смеялись. Сашка чувствовал, как город постепенно становится ближе.

Когда они вышли на улицу, Валя заговорила – Только представь – Политехнический музей! Там есть настоящий самолёт!

Сашка вдохнул холодный воздух, полный городских запахов. Москва уже не казалась такой пугающей. Особенно когда рядом была сестра и впереди ждал целый день чудес.

От Павелецкого вокзала до Политехнического музея Валя повела Сашку пешком – трамвайные билеты берегли на обратный путь. Шли по улицам, где фасады домов ещё хранили следы войны: кое-где зияли забитые фанерой окна, а на стенах виднелись выщерблины от осколков. Сашка то и дело останавливался, разглядывая троллейбусы, гудящие как шмели, и витрины с книгами, где среди портретов Сталина красовались плакаты: «Наука – двигатель прогресса!».

– Вот он! – Валя гордо указала на здание в русско-византийском стиле с высокими арками. На фронтоне золотом сияла надпись: «Политехнический музей». У входа толпились школьники в пионерских галстуках и мужчины в кепках, листающие газеты.

Внутри пахло маслом, деревом и старыми книгами. Сашка замер, глядя на гигантский макет паровоза, разрезанный пополам, чтобы видеть цилиндры и поршни.

– Смотри, это «Илья Муромец»! – Валя потянула его к стеклянной витрине, где замер макет самолёта с четырьмя пропеллерами. – Его Сикорский создал ещё до революции!

Сашка прильнул к стеклу:

– У нас в МТС трактор ломается – и всё, а тут… целая птица из железа!

Они бродили по залам, где за ограждениями стояли диковинки: первый советский телевизор с линзой, радиоприёмники размером с шкаф, арифмометры. В зале энергетики Сашка, как заворожённый, смотрел на макет гидроэлектростанции, где крошечные лампочки зажигались от нажатия кнопки.

– Вот бы у нас в колхозе такое! – прошептал он. – Электричество бы не гасло, насосы работали…

Валя улыбнулась:

– Может, когда-нибудь и до вашей глубинки прогресс дойдёт.

В зале авиации, под потолком которого висел настоящий планер, Сашка разговорился.

– Я читал, что сейчас реактивные самолёты делают! – его глаза горели. – Представляешь, Валя? Лететь быстрее звука! А ещё в космос…

– Ты что, Циолковского начитался? – засмеялась сестра.

– А что? – он упрямо поднял подбородок. – Говорят, через полвека люди на Луну полетят.

«Граждане, музей закрывается!»

Громкий голос смотрителя в форменной фуражке прервал их:

– На выход, товарищи! Шесть часов!

Сашка нехотя поплёлся к выходу, оглядываясь на макет шагающего экскаватора. У дверей Валя вдруг схватила его за руку:

– Бежим! Мороженое ещё успеем!

У палатки с зелёным навесом, где висела табличка «Главмороженое», выстроилась очередь. Валя протянула монетку продавщице в белом фартуке:

– Два молочных, пожалуйста!

Хрустящие вафельные стаканчики оказались ледяными. Сашка осторожно лизнул верхушку:

– Сладкое! Как в детстве…

– Только не капай, – строго сказала Валя, но сама уже смеялась. – Ну что, деревенский мечтатель? Понравился тебе музей?

Сашка кивнул, глядя на купола здания, розовеющие в закате:

– Обязательно вернусь сюда. Когда сам что-нибудь изобрету.

– Изобретёшь трактор, который картошку сам копает? – поддразнила сестра.

– Нет, – он серьёзно посмотрел вдаль. – Космический.

Они шли обратно к вокзалу, а Сашка всё оборачивался, пока музей не скрылся за поворотом. В кармане у него лежала брошюра о Циолковском, стащенная Валей «на память». Завтра – деревня, колхоз, обычная жизнь. Но теперь он знал: где-то есть мир, где железные птицы рождаются не в сказках, а в чертежах учёных. И этот мир стал чуточку ближе.

От Политехнического музея Валя повела брата к магазину «Дружба» на Кузнецком Мосту – единственному в Москве, где книги продавали даже после семи вечера. По пути Сашка, засмотревшись на неоновую вывеску «Фотоателье», едва не угодил под колёса «Победы».

– Ты что, ворон считать разучился?! – вскрикнула Валя, резко дёрнув его за рукав. – Здесь не деревня, тут машины как саранча!

Магазин встретил их теплом и густым запахом бумаги. Высоченные стеллажи из тёмного дерева уходили под потолок, украшенный лепниной с серпами и молотами. На стенах – портреты Горького и Маяковского, плакат: «Книга – источник знаний!». Продавщицы в коричневых форменных платьях перешёптывались за прилавком, заметив высокого парня в выгоревшей рубахе.

– Смотри, – прошептал Сашка, задрав голову. – Их тут… тысячи! Как в колхозной библиотеке, только в сто раз больше!

– Ты бы ещё начал вслух считать, – фыркнула Валя, поправляя платок. – Сейчас тебя за сумасшедшего примут.

Сашка подошёл к отделу технической литературы. Его пальцы дрогнули, касаясь корешка книги «Основы реактивного движения»:

– Валя, смотри! Здесь про Циолковского!

– Тссс! – сестра одёрнула его. – Тут не базар.

Продавщица с рыжими локонами, заметив его восторг, подошла, поправляя значок «Отличник соцтруда»:

– Молодой человек, помочь вам?

– Нет-нет, – Сашка покраснел. – Просто… никогда столько книг не видел. У нас в районе всего три трактора, а тут… – он махнул рукой на полки.

Девушка засмеялась, бросив взгляд на коллег:

– Вы из области?

– Из деревни под Рязанью, – гордо ответил он.

– Может, что-то подберём? – продавщица взяла с полки тонкую брошюру. – «Электрификация сёл»… актуально.

Сашка взял книгу, как святыню:

– Спасибо! Я… я потом вернусь. Когда изобрету вечный двигатель.

На выходе Валя вручила ему свёрток:

– Держи. Подарок.

В газетной бумаге лежала потрёпанная «Космическая ракета» Циолковского.

– Украла?! – ахнул Сашка.

– Купила на мороженое, которое ты не доел, – сестра подмигнула. – Теперь лети, реактивный мечтатель. Только смотри под ноги!

Трамвай № 24 дребезжал по рельсам, увозя их к Павелецкому вокзалу. Сашка, прислонившись к окну, улыбался, глядя на мелькающие фонари.

– Представляешь, Мамка наша! – вдруг оживился он. – Вчера с Филимоном чуть не подралась из-за Лаврентьевых.

Валя, доедая последний кусочек мороженого, подняла бровь:

– Опять картошку делили?

– Ага. Мамка кричит: «Лаврентьевы не протянут зиму, а ты, Филимон, жадюга!». А Филимон в ответ: «Не фиг лентяев кормить! Серафим пахать пусть идет свой огород!».

– Ну и? – Валя засмеялась.

– Мамка вёдрами картошку к Лаврентьевым потащила. Говорит: «Бог вам судья, Филимон Кузьмич!».

Валя покачала головой, вспоминая Дарью – невысокую, сухопарую, которая даже в сорок лет бегала по лугам быстрее пастушьих собак.

А Валька всё расспрашивала – Сашка пытался успеть за ее вопросами – «Пастух Степан не расхворался в холода? Как у почтальона сын Петенька, уже взрослый небось? А не бегает ли Сашка к Офимье за зельями приворотными?» Отдельно передавала привет Председателю Степан Игнатьевичу.

Валя прикрыла глаза, вспоминая:

– Помнишь, как Мамка тебя в шестом классе от двойки по арифметике отмазала? Пришла к учительнице: «Он у меня, Марья Петровна, не тупой – просто мысли его далеко, как журавли».

Сашка фыркнул:

– Журавли… Зато теперь я ей про самолёты рассказываю. Встретил давеча и она говорит: «Ты, Сашок, инженером будешь. Нам тут мост через речку чинить».

Трамвай резко затормозил. Валя схватила брата за рукав, чтобы он не упал.

– Осторожнее, мечтатель! – проворчала она, но в глазах светилась улыбка.

На перроне пахло дымом и махоркой. Сашка поправил мешок с книгами, который пах книжной пылью из «Дружбы».

Пока они ждали поезд на Павелецком вокзале, Валя неожиданно заговорила, глядя на красную звезду на башне.

– Знаешь, когда я первый раз в Москву приехала, у меня в кармане было письмо мамы к дяде Пете. Он до войны с отцом аэропорт строили.

– Дядя Петя, встретил меня на перроне вокзала. Увидев в руках письмо от матери, сжал губы:

– Ваня писал о тебе… Говорил, дочь в отца – упрямая.

–Он повёз меня на аэродром в Тушино, где ремонтировали трофейные «Юнкерсы». Когда над головой с рёвом пролетел По-2, я инстинктивно пригнулась, схватившись за фанерный чемодан.

– Не бойся, – дядя Петр Михайлович усмехнулся.

– Это наши «швейные машинки» санитарные. Твоя мать, помню, в 40-м году первый прыжок с парашютом сделала – кричала громче мотора!

Потом мы пили чай в брезентовой палатке, он рассказывал:

– Ваня мечтал строить аэропорты, как тот, что американцы возвели в Фэрбенксе. Говорил: «У нас будут такие же – с бетонными полосами, ангарами…».

– Мы с ним столько мечтали, – мужчина провёл пальцем по пожелтевшему снимку с отцом – Он мечтал, чтобы ты инженером стала. Жаль, не дожил.

– На следующий день дядя Петя устроил меня на аэродром – подсобной рабочей. В мои обязанности входило:

– Чистить снег лопатой на рулёжках (тракторов не хватало);

– Носить кипяток механикам в жестяных бидонах;

– Собирать мусор после ремонта «Дугласов», привезённых по ленд-лизу.

Первый взлёт Ли-2 я запомнила навсегда. Когда винты заревели, а бетонка задрожала, я уронила лопату и присела, закрыв уши. Дядя Петя позже смеялся:

– Ты не одна такая! В 41-м немцы бомбили – я в траншею нырнул, а это всего лишь наш «кукурузник» взлетал!

– Через год меня перевели в смену обслуживания навигационных огней. По ночам, в дождь и метель, я с фонарём обходила взлётную полосу, проверяя, горят ли красные «гусиные глаза» по краям. Однажды спасла экипаж Ил-12, заметив потухший маркер – меня премировали отрезом на платье.

– Молодец, Ковалева! – начальник аэропорта похлопал меня по плечу. – С понедельника – помощник диспетчера.

– Потом приехал дядя Петя – Правительство утвердило план. Здесь, под Домодедовом, – он ткнул в карту, – построим аэропорт для реактивных ТУ-104. Длина полосы – 3,5 километра!

– Тебе учиться надо, – дядя Петя положил брошюру МАИ. – Через пять лет сама такие проекты рисовать будешь.

– Когда Домодедово достроят, – говорила она Сашке, – самолёты будут летать в пять раз быстрее. Представляешь? Из Москвы в Хабаровск – за один день!

Валя смеялась. В её глазах горело то же, что когда-то у отца на старой фотографии – упрямство мечтателя, который верит, что даже бетон можно заставить парить.

Валя показала ему студенческий билет МАИ:

– Поступила на строительный. Буду аэродромы проектировать.

– Значит, не зря ты в Москву рвалась…

– А ты думал, из-за мороженого? – сестра шутливо толкнула его. – Когда достроим, первый самолёт назовем «Иван Ковалев». Летай куда захочешь – хоть на Луну.

– Приезжай на Новый год, – сказала Валя, поправляя ему воротник. – Маме передай, что я…

– Знаю, знаю, – перебил он. – «Учусь хорошо, кушаю регулярно, в кино не хожу с подозрительными личностями».

Она засмеялась, толкнув его к вагону. Сашка влетел в вагон, едва успев на подножку. От толчка он наступил на сапог девушки в клетчатом пальто – та вскрикнула. Обернувшись извиняться, он замер: перед ним стояла Лида, её карие глаза смеялись ещё до того, как губы сложились в улыбку.

– Ты всегда так приветствуешь девушек? —

Они сели у окна. Лида ехала до станции Ленинская – всего 30 минут от Павелецкого. Рассказывала, как с подругами из пединститута гуляла у фонтанов ВДНХ:

– Там теперь оркестр по выходным играет. Танцевали твист под «Подмосковные вечера» – старики вон как возмущались!

Сашка слушал, украдкой разглядывая её профиль. За окном мелькали огни.

– Мне тут выходить, – Лида встала на перроне, поправляя берет. – Заходи в воскресенье на Ленинские горы – у нас концерт самодеятельности.

Когда поезд тронулся, Сашка высунулся в окно и пока видел огни, махал Лиде.

В голове уже звенел голос Варвары: «Инженер ты наш, мост чинить приехал?».

В мешке, между сушёными яблоками, лежала брошюра Циолковского. Завтра он покажет её Филимону. Может, и жадюга поймёт: прогресс не в картошке меряется. А в том, чтобы мечты – как те журавли – всё-таки находили дорогу домой.

Глава 9. Свадьба Глафиры

Утро выдалось тяжёлым. Серафим проснулся с головной болью – вчерашнее застолье с Фролом давало о себе знать. Он пошатывался, идя по избе, хватаясь за стены.

У двери стояла деревянная бочка с водой – оттуда он жадно напился, глотая холодную воду большими глотками. Потом направился к буфету, где, как он знал, хранился самогон.

– Дарья! – заорал он. – Где самогон?!

Дарья, не говоря ни слова, схватила Аньку за руку и выбежала из дома.

Анька, сонно потягиваясь, выскочила вслед за матерью. Свежий утренний воздух ударил в лицо, прогоняя остатки сна.

– Ты в контору, я на ферму, – распорядилась Дарья, повязывая платок. – Только смотри, быстро возвращайся! Надо будет помочь по хозяйству да молока у Марфы попроси.

– Хорошо, мам, – кивнула Анька, поправляя передник.

Дарья строго посмотрела на дочь:

– И смотри мне, не задерживайся! После обеда Глашке надо будет помочь.

Анька молча кивнула, чувствуя, как в груди снова поднимается тревога за сестру.

Женщины разошлись в разные стороны: Дарья направилась к бугру, где находился Сельсовет, а Анька – к ферме. Утренняя роса блестела на траве, птицы начинали свою перекличку, и в этом спокойном утре было что-то успокаивающее после бурного вечера сватовства.

Глашка, услышав крики отца, забилась в угол, накрывшись с головой одеялом. В честь предстоящей свадьбы ей дали выходной, но сейчас она жалела об этом. Лучше бы работала – там, по крайней мере, можно спрятаться от отцовского гнева.

В избе становилось всё громче. Серафим, не найдя самогона, начал крушить всё вокруг. Посуда летела на пол, лавки переворачивались. Глашка сжалась в комок, молясь, чтобы это поскорее закончилось.

Свадебное платье, приготовленное матерью, лежало на сундуке, укрытое чистой скатертью. Глаша, затаив дыхание, достала его и развернула. Платье было сшито из тонкого белого ситца, лиф украшали скромные кружева, собранные в маленькие сборки. Юбка ниспадала мягкими складками, чуть прикрывая колени. Под платьем виднелась нижняя сорочка из батиста – её мать берегла для особого случая. На плечах платье держалось на тонких бретелях, а талию перехватывал поясок, расшитый мелкими бусинками. Несмотря на простоту, наряд выглядел торжественно. Глаша провела рукой по ткани – ни одной дырочки, ни единого пятнышка. Мать берегла его как зеницу ока.

Серафим наконец-то обнаружил заветную бутылку самогона, спрятанную за буфетом. Дрожащими руками налил в стакан, поднёс к носу, шумно выдохнул – будто хотел прочистить затхлый воздух в голове. Рядом с лавкой валялась одинокая луковица – всё, что осталось от вчерашнего пиршества.

– Пап, сегодня же моя свадьба. Нам в контору идти. Ты бы хоть привёл себя в порядок.Глаша, не выдержав, подошла к отцу:

– Молчи, зараза! Не указывай мне! – прорычал он, наливая себе ещё.Серафим, не поднимая глаз, схватил со стола ложку и с силой швырнул в сторону дочери. Ложка ударилась о стену.

Глаша отпрянула к стене. В животе урчало от голода, но просить еду было бесполезно – в доме давно уже нечего было есть. Она знала: сегодня её судьба решится окончательно, и отец, пьяный и озлобленный, станет её проводником в новую жизнь, от которой она не ждала ничего хорошего.

Слёзы навернулись на глаза, но она сморгнула их – нельзя показывать слабость. Нельзя дать отцу понять, как сильно она боится того, что ждёт впереди.

Серафим уставился в стакан мутным взглядом. Что-то странное промелькнуло в его глазах – то ли сожаление, то ли боль. Он сам не понял, что с ним случилось в этот момент. Резко отшвырнул стакан – самогон хлынул на лавку, растекаясь мутной лужей.

– Глаша… я тут воды принёс… Помойся, будь красивой…Пошатываясь, вышел во двор. Вернулся с вёдрами, начал таскать воду. Бочка постепенно наполнялась. Руки дрожали, но он упрямо продолжал работу. Когда последняя капля упала в бочку, он неловко подошёл к дочери:

Его голос прозвучал непривычно мягко, почти ласково. Девушка замерла, не веря своим ушам. Впервые за долгое время отец проявил заботу. Но что-то в его поведении настораживало – словно маска доброты была натянута поверх привычной злобы.

Не дожидаясь ответа, Серафим развернулся и вышел. Хлопнула дверь, и в избе снова повисла тяжёлая тишина. Глаша стояла, прижимая руки к груди, пытаясь осознать случившееся. Что это было? Прозрение? Или просто очередной пьяный бред?

В памяти всплыли все эти годы: побои, унижения, тяжёлая работа. А теперь вот – свадьба. Только радости не было. Платье казалось не символом счастья, а саваном.

Глаша приложила наряд к себе, посмотрела в треснувшее зеркало. Платье сидело хорошо, подчёркивая её тонкую талию. Но в глазах не было того блеска, который должен быть у невесты. Только тоска и безысходность. Она знала – это не начало новой жизни, а продолжение старой, полной боли и унижений.

Платье матери оказалось Глафире непомерно коротким – подол едва прикрывал колени. Дарья с вечера приготовила с буфета старую кружевную кайму.

– Вот, пришей эту тюль к платью, будет как раз до щиколоток, – сказала она, разглаживая полупрозрачную ткань.

Кусок каймы был немного пожелтевшим от времени, но сохранил свою прозрачность и изящество. Глафира бережно расправила ткань, приложила к подолу платья – получилось то, что нужно.

Весь день девушка просидела за шитьём. Тонкая работа требовала внимания: нужно было аккуратно приметать тюль так, чтобы он не морщил и не собирался складками. Кружевной узор придавал платью особую торжественность, словно превращал простое ситцевое платье в настоящее свадебное убранство.

К обеду работа была закончена. Платье теперь выглядело достойно – длинное, с изящным подолом, который колыхался при ходьбе. Но радости у Глаши это не прибавило. Она знала: красота наряда не сделает её счастливой в браке с нелюбимым человеком.

Анька прибежала на ферму, где её уже ждали неспокойные коровы, которым пора было давать корм и доить. Девушка ловко проскользнула между рядами стойл, приветливо здороваясь с животными.

– Анька, ты как раз вовремя! – встретила её Марфа. – Глазка сегодня особенно нетерпеливая, ждёт своей очереди.

Анька улыбнулась, надевая передник. Работа помогала отвлечься от тяжёлых мыслей о сестре. Пока руки делали привычное дело – чистили стойла, носили корм, доили коров – в голове немного прояснялось. Ведра наполнялись тёплым молоком, и с каждым движением доильного аппарата Анька чувствовала, как возвращается привычное ощущение спокойствия. Здесь, среди коров, она была нужна и важна, здесь её труд приносил реальную пользу. К полудню она уже успела переделать большую часть работы, но знала – впереди ещё много дел. А где-то там, в избе, готовилась к своей невесёлой свадьбе Глаша, и Анька молилась, чтобы судьба сестры сложилась не так печально, как казалось сейчас.

Серафим, пошатываясь, вошёл в контору. Дарья, заметив его нетвёрдую походку, схватила швабру: