Бравый солдат Йозеф

Майор остановился рядом с сидящим младшим сержантом Набиевым. В тот же миг над его головой взметнулась нагайка – так на Кавказе называют короткую и мощную плеть с рукояткой. В свете лампочки над столом успели блеснуть ее металлические узоры. Буквально со свистом традиционный карак прошелся по спине замкомвзвода. Тот отпрянул назад, повалив сидящих за ним солдат, но тут же попытался вскочить.

Сильная рука Цуроева уже схватила его за шкирку и прижала лицом к столу.

– Можешь на меня жалобу писать?! – во всеуслышание устрашающим голосом не то спросил, не то пригрозил офицер. – Сука, тебе для чего наши матери и Родина солдат доверили, а? Чтобы какие-то рядовые Коровины над ними издевались? А? Вы не по уставу, так и я тоже. Не позволю тут дедовщину разводить. Каждому хребет переломаю!

Весь личный состав уже давно вскочил со своих мест и сбился к противоположной стене. Между ними и командиром, все еще прижимающим голову младшего сержанта к столешнице, образовалось пустое пространство шириной в пару метров.

Немного успокоившись, майор Цуроев отпустил подчиненного и, покидая столовую, как-то уж слишком буднично бросил в сторону застывшего рядового с красной повязкой дневального:

– Дай команду на утренний развод…

Первым к выходу бросился Набиев. Проходя мимо Иосифа, он процедил сквозь зубы злобным голосом:

– Когда ты успел ему настучать?..

На разводе «деду» Коровину объявили наказание – несколько нарядов в караул.

– Поброди в мороз вокруг складов с ракетами. Может поумнеешь, – добавил начальник штаба, майор Жданов.

Влепили внеочередной наряд дневальным и Иосифу. Официально – «за неуставные отношения». Очевидно, что пострадавший молодой солдат был просто в шоке. Его глаза метались по сторонам, в поисках поддержки сослуживцев. При этом на лице ясно читался немой вопрос: «А меня-то за что?»

– За самосуд. Нечего было руки распускать, – пояснил старший штабной офицер. – Заодно и швабру починишь…

Поздним вечером в умывалке пропала вода. Буквально в тот же момент прибежал «дух» с кухни и тоже пожаловался, что из труб и кранов струится лишь сухой воздух. Дежурный по дивизиону предположил, что выбило пробки электромотора. Всучив дневальному в руки фонарик, он сухо приказал проверить насосную станцию.

«Хоть бы сказал, где это и что там смотреть!» – подумал Иосиф. Но спрашивать побоялся. Буквально в первые дни службы их приучили: «Солдат не должен думать, солдат должен выполнять». А проще говоря – «Сначала сделай, потом спрашивай».

Нахлобучив шапку поглубже и подняв тонкий воротник шинели, он, поеживаясь, ступил за порог в декабрьскую стужу. Смекалка подсказывала, что идти нужно в сторону водонапорной башни, возвышавшейся над многометровыми заснеженными елями. Иосиф скрипнул зубами и двинулся напрямую к цели. Утопая по колено и оставляя темные следы на белом, дневальный упорно пробивался вперед. Наконец, тяжело дыша, солдат добрался до заветной двери. Но не успел ее открыть – сзади раздался грубый окрик:

– Стой! Стрелять буду.

Лицо дневального перекосилось. Нет, не от испуга – скорее от досады. Уж слишком знакомым оказался голос рядового Коровина. Иосиф медленно обернулся и уверенно произнес:

– Может, уже хватит? Ведь только хуже будет.

– Пристрелю тебя как собаку, – ехидно протянул вооруженный часовой, слегка надавливая штык-ножом карабина на грудь стоящего напротив. – Еще и отпуск за это получу.

– С чего бы это?

– Да я прикинусь. Скажу, что принял тебя за шпиона, который пытался взорвать ракеты. По уставу часовой вынужден открыть огонь. Тебе, салага, расплата за сегодняшнее, а мне – поощрение за зоркую бдительность.

– А почему без предупредительного в воздух? Это ведь обязательно. И ничего, что мои следы ведут только от казармы до насосной? Ты сам уже нарушил устав – отклонился от маршрута часового. По следам тебя раскусят.

– А я скажу, что принял тебя за диверсанта, который попытался нам отравить воду.

– Тебя так или иначе в тюрьму посадят, – голос Иосифа стал грубее. Он уже знал чем можно охладить пыл “деда”. – За убийство коммуниста.

Коровин не нашелся, что ответить. Постоял, переминаясь с ноги на ногу. С трудом оторвал ветку ели и, заметая ею свои следы на снегу, задним ходом удалился восвояси…

Для Иосифа это был последний наряд в роли дневального. К тому же – первый и единственный в качестве наказания. Больше за время службы подобных взысканий он не получал.

Место службы

Через пару дней, без особых пояснений, младшего сержанта Набиева перевели служить в другой дивизион. На его место прислали нового замкомвзвода – тоже не русского. Он представился сержантом Каримовым. Форменный китель сидел на нем плотно, подчеркивая стройное телосложение. На голове – шапка, надвинутая на лоб чуть небрежно, но все же аккуратно. Черты смуглого лица были выразительными: темные густые брови, немного узкий разрез внимательных глаз. Волосы темные, коротко подстрижены. Щеки слегка впалые, что добавляло лицу серьезности и сосредоточенности. Уголки рта едва заметно опущены, создавая впечатление хмурости или задумчивости. Было очевидно, что он старше всех солдат в дивизионе.

Как будто прочитав мысли стоящих перед ним подчиненных, сержант добавил с легкой усмешкой:

– Меня призвали после окончания вуза. Я «годичник» или, как еще в вашем жаргоне нас называют, «ученый», «интеллигенция». Короче, мне, в отличие от вас, всего год служить положено.

Окинув взглядом строй, новый замкомвзвода тихим голосом спросил:

– Будут вопросы?

– Так точно, – отозвался командир расчета операторов наведения, ефрейтор Зуев.

Трое из осеннего призыва – Цимерман, Аникеев и Игнатьев – тоже попали к нему в непосредственное подчинение.

– Спрашивайте.

– И что, прям сразу звание сержанта получил?

– Получили! – поправил ефрейтора Каримов. – Субординацию еще никто не отменял. Вряд ли мы с вами за год тут успеем подружиться. На всякий случай запомните мое имя и отчество – Мансур Санатович.

Легкий смешок пронесся между шеренгами.

– Отвечаю. Выпускникам институтов автоматически присваивают офицерское звание. Чаще всего лейтенанта запаса. У меня же диплом самой невоенной специальности – «Библиотекарь-библиограф». Поэтому и дали всего лишь сержанта. Обещали через год повысить до лейтенанта. Такой вот карьерный рост.

– Можно личный вопрос? – спросил кто-то с заднего ряда.

– Смотря какой. Попробуйте.

– А почему именно библиотекарь? Не было более мужских профессий?

– Один мудрец сказал по этому поводу: «Kitob ham qurol, ko‘pincha o‘qdan kuchliroq» – книга тоже оружие, и зачастую сильнее пули. Так что я, получается, стану главнокомандующим книжного фонда нашего Узбекистана.

Игорь толкнул стоявшего рядом Иосифа и, ухмыляясь, тихо произнес:

– Эй, Шрайбикус, он получается теперь твой прямой начальник и в писанине.

В ответ Цимерман молча тоже толкнул сослуживца.

– А что, Йозеф, ведь правду говорю?!

Действительно, ему и в дивизионе теперь приходилось оформлять боевые листки и стенгазеты. Нельзя сказать, что это доставляло особое удовольствие. Но как партиец он понимал, что дело нужное. К тому же творческое занятие было куда приятнее, чем маршировать как солдафон по плацу или зря очищать его от постоянно валившего с неба снега.

И да, Иосиф уже привык к своему новому имени – Йозеф, как его перекрестил один из молдаван. Невольно он вспомнил слова бабы Амалии: «Да хоть горшком называй – только чур на голову не срать!»

***

Ночью их подняли по тревоге. В казарме не включили свет – в целях маскировки. Воздух был наполнен быстрыми шагами, цоканьем подкованных солдатских сапог, лязгом пряжек и щелканьем замков карабинов. Приглушенные команды сержантов сливались в напряженный гул. Снаружи завывал ветер, гоняя по плацу снежную пыль, а на усыпанном звездами небе над воинской частью ярко мерцала огромная луна.

Личный состав, мелькая сквозь голые ветви яблонь и берез, разбегался по своим позициям в разные стороны, как лучи света от вспышки.

Расчет операторов наведения во главе с сержантом Каримовым бежал гуськом, один за другим, в сторону подземного ангара. В той стороне, на пике искусственно насыпанного холма, виднелись вращающиеся антенны радиолокатора. Иосиф знал название их зенитно ракетного комплекса еще до того, как впервые его увидел: мобильные системы С-75М, или просто «Волхов».

По многочисленным ступенькам расчет поднялся вверх, а потом спустился на столько же в глубину искусственного холма. Внутри горел странный свет. Зрачки и зубы сослуживцев казались белее белого, красные звезды на кокардах отливали фиолетовым, а серые шинели выглядели зелеными. В ангаре были укрыты три фургона, установленных на шасси автомобильных прицепов.

– Это теперь и ваше рабочее место, – мимоходом пояснил новобранцам ефрейтор Зуев. – Станция наведения ракет.

Он приоткрыл дверь фургона, оставив всего лишь узкую щель в десяток сантиметров, и юркнул в этот промежуток. Оставшиеся операторы из его расчета последовали за командиром. Рядовые Аникеев, Игнатьев и Цимерман остались снаружи. Выглядели они чрезвычайно растерянно.

– А вы что стоите как истуканы? – рявкнул Каримов. – Марш следом! Вы – следующее поколение операторов наведения. Давай, учитесь!

Сам же он поспешил во второй фургон…

Внутри кабины, прямо у входа, уже сидел комдив Цуроев. Он даже не повернул головы в сторону вошедших. Продолжил сосредоточенно наблюдать за круглым экраном. Чуть позже Иосиф узнает, что операторы неофициально называют этот радарный экран обзора «гриб» – за его характерную выпуклую форму.

В руке майор сжимал даже на вид массивную телефонную трубку. Хотя Иосиф засомневался – правильно ли ее так называть. Динамик выглядел как на обычном аппарате, но микрофон словно отсутствовал, из-за чего трубка казалась какой-то обрубленной.

Рядом уж слишком приземисто расположился начальник штаба. Его полулысая макушка едва достигала уровня плеч комдива.

Дальше по правую руку за своим пультом сидел офицер управления запуском ракет. Свет экранов высвечивал его звезды – старшего лейтенанта. По левую сторону уже успели занять свои места операторы угла, дальности и азимута. Ефрейтор Зуев дал новеньким команду занять позиции за их спинами и молча наблюдать за работой. Иосиф встал сразу напротив экрана наведения по углу, рядом – Игорь, а последним в линии стоял Валентин.

Далее находился очень темный угол, в котором периодически срабатывала фотовспышка. Вскоре их познакомят с этим наиважнейшим рабочим местом – его можно сравнить с «черным ящиком» после крушения самолета. Здесь велась фото- и всевозможная иная фиксация: поиска и сопровождения воздушной цели, запроса пароля и знаков его подтверждения – все это документировалось. Всеми тогда доступными средствами там фиксировались данные, отражающие соблюдение установленных регламентов и логическую последовательность действий всех элементов зенитно-ракетного комплекса.

Оглянувшись, Иосиф успел разглядеть рабочее место офицера наведения. Перед ним высилась огромная панель, вся увешанная какими-то шкалами, стрелочками и крутилками. Два больших экрана по центру светились бледным светом. Под экранами теснились десятки маленьких кнопок, лампочек и непонятных рычажков – все это выглядело так сложно, что от одного взгляда кружилась голова. Внизу торчали черные ручки, похожие на руль детской машины, а на верхней панели мелькали непонятные таблички с буквами и цифрами. В голове пронеслось: «Только вундеркинд способен в этом разобраться».

Воин тогда еще не мог знать опыт и талант своих командиров и наставников. Пройдет всего полгода, и он, оператор угла, будет способен подменить товарищей по наведению дальности и азимута, выучит названия и назначения приборов офицерского пульта наведения и даже разберется в сигналах на радиолокаторе комдива. Йозеф, ничуть не уступая своим сослуживцам, сможет не только обслуживать всю аппаратуру, но и проводить на ней регулярные технические осмотры, сверяя и выверяя показания приборов в соответствии с нормативной документацией.

Ему еще доведется собственноручно запускать смертоносные ракеты по воздушным целям…

Всему научим

В том, что расчет операторов наведения из его осеннего призыва в кратчайший срок достигнет мастерства, сравнимого с высшим пилотажем, Йозеф будет винить… лютые морозы. Именно зверские холода – той зимой они действительно свирепствовали. Солдатскую муштру на строевом плацу, физическую подготовку и даже утреннюю зарядку – все, что проводилось под открытым небом, – командование свело к минимуму. Высвободилось дополнительное время для профессиональной подготовки в закрытых помещениях.

Капонир – ангар для техники и расчета, надежно укрытый слоем земли и бетона, – на долгие месяцы стал для них самым что ни на есть родным местом. Вылезали они из него, как из норы, лишь чтобы поесть и переночевать в казарме.

Офицер наведения и запуска ракет, старший лейтенант Николенко, с первого занятия не давал новичкам ни минуты расслабиться. Он спрашивал и переспрашивал, требовал зазубрить наизусть названия приборов и узлов, произносить их вслух – десятки, а то и сотни раз подряд. Отработку действий доводил до полного автоматизма. Стоило только немного ослабить внимание – и он внезапно возвращался к вопросам: названия частей аппаратуры, алгоритмы действий. Подчиненные были обязаны хором выкрикивать правильные ответы – четко, без запинки. Это могло повторяться часами.

А когда офицер выходил покурить – его место тут же занимал кто-нибудь из старослужащих операторов. Обучение шло без остановки – для новобранцев, по сути, без перерыва.

После теоретической муштры начиналась практика. Николенко включал учебную программу. На экранах – поля видения, охватывающие десятки, а то и сотни километров воздушного пространства. Задача: засечь цель. Увидеть, уловить, зацепить мельчайшее движение в потоке сигналов. Легко сказать – попробуй сделай.

Он усиливал помехи до предела. Экран превращался в молочно-белое марево. И где-то в нем – едва уловимая точка, симулирующая самолет. Белая точка на белом фоне. Найти ее – все равно что иголку в стоге сена искать. Только легкое пульсирование, слабое мерцание отличало цель от фона. Ошибиться было нельзя – каждый промах разбирался немедленно и беспощадно.

В наказание старший лейтенант чаще всего приказывал построиться прямо в капонире. Разница температур между кабиной и бетонными стенами была разительна: трое операторов выбегали на пронизывающий холод в одних гимнастерках. Надо отдать должное – офицер и сам не надевал шинель. Часто выходил лишь в рубашке, даже без кителя.

– Газовая атака! Взрыв слева! – произносил он тихо, почти шепотом, с безмятежной интонацией, словно констатируя очевидное. Вначале для солдатских ушей, привыкших к гаркающему голосу сержантов, такая манера казалась почти благодатью. Но спустя пару повторов операторы начинали ненавидеть и ее. Противогаз и светло-зеленый ОЗК – общевойсковой защитный комплект: герметичный плащ, бахилы, перчатки, а иногда и комбинезон – обжигали кожу ледяным прикосновением. Надевать их было пыткой: ткань, промороженная до хруста, липла к запястьям, резина противогаза щипала лицо. Но стоило замкнуть застежки – и начиналась другая мука. Внутри почти сразу становилось душно. Пот стекал по спине, запотевали стекла, дыхание становилось частым, тяжелым. Ты будто сидел в парнике, запаянном в резину и пленку. Воздух был влажный, спертый – как от разогретого полиэтилена.

– Отбой! – звучала долгожданная команда.

Срываешь противогаз, стягиваешь капюшон – и распаренный, мокрый, насквозь влажный, будто из бани, снова проваливаешься в холодный омут капонира. Воздух режет лицо, как стеклом. Пары застывают прямо на ресницах. Все возвращается: и пронизывающий холод, и гулкая пустота бетонных стен.

Нормы времени на надевание средств индивидуальной защиты были не хилые: на противогаз – 7–10 секунд, на полный комплект ОЗК – от 3 до 5 минут. И это – если пальцы еще слушаются, пуговицы не рассыпаются от мороза, а из-под инея в глазах все еще что-то видно.

Но правы, как ни крути, наши педагоги! Латинская пословица Repetitio est mater studiorum, родом из монастырских школ, у Суворова зазвучала по-русски просто и мощно:

– Повторение – мать учения; солдата учить надо до одурения!

У Николенко все было просто: объяснил – спросил, показал – заставил повторить. За ошибку – капонир, мороз, противогаз. Все просто.

В кабине наведения было жарко даже без всякого отопления – она была буквально напичкана лампами и электроприборами. Плюс трое операторов и офицер. А тепло разморяет: веки слипаются, мысли текут медленнее. Йозеф пытался бороться с этим: тряс головой, потирал глаза, тер переносицу. Но однажды не справился – и клюнул носом прямо в выпирающий перед лицом стрелочный угломер. Было больно. На лбу, наверняка, тут же выскочила шишка. А еще – немного стыдно. Стук показался Йозефу оглушительным – казалось, его услышали все в кабине.

– Повтори, – раздался у него за спиной все тот же спокойный, равномерный голос офицера наведения.

– Что повторить? – смущенно переспросил Йозеф, обернувшись. К счастью, в полумраке кабины не было заметно, как пылают алым его щеки.

– Челобитье свое, – не скрывая иронии, произнес старший лейтенант.

– Это случайно, – коротко буркнул оператор наведения по углу.

– Газовая атака! – чуть повысив голос, дал команду Николенко.

Остаток занятия пришлось отработать в противогазе.

Скорость согревает. Не прошло и недели тренировок в морозном капонире, как Йозеф побил все нормативы на надевание противогаза и ОЗК. Старший лейтенант Николенко даже разрешил ему больше не участвовать в занятиях. Но отдыхом это не стало…

Теперь солдат должен был стоять рядом и вслух, наизусть, перечислять части оборудования кабины наведения и управления ракетами или зачитывать инструкции. Когда-то ему сново стало зябко, дрожь пробирала до самых костей.

– Можно? – спросил Йозеф, кивком показывая в сторону лежащих в углу на цементном полу средств защиты.

– Можно Машку за ляжку! – строго бросил в ответ Николенко. – В армии говорят: "Разрешите".

Он не стал ждать, пока солдат правильно переспросит.

– Рядовой Цимерман! Газовая атака! Взрыв справа!

Прошло всего пару минут. Довольный, слегка отогревшийся Йозеф уже лежал, как учили: ногами в сторону взрыва, руки в перчатках прикрывали голову, противогаз плотно прилегал к лицу…

В тот же день Йозефу в голову пришла навязчивая мысль.

– Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант? – строго по уставу спросил он.

– Давай, – кивнул офицер наведения.

– А вот если с Аникеевым что-то случится… Сможем мы запустить ракету без наведения по дальности?

Николенко усмехнулся:

– Ракету запустить может любой дурак. Наша задача – сбить цель.

      Он слегка наклонился вперед, словно проверяя, все ли его слушают.

– Без точного отслеживания расстояния это невозможно. Ведь поражает не сама труба, как пуля. Наша ракета взрывается, не долетая пару сотен метров до цели. Фрагменты взрыва накрывают самолет густым градом металлической шрапнели, превращая его обшивку в решето.

Он помолчал, окинул расчет взглядом и добавил:

– Но в твоем вопросе есть здравое зерно, Цимерман. Давайте с Аникеевым меняйтесь. Будете у меня поочередно учиться на всех рабочих местах.

– И на вашем тоже? – осторожно поинтересовался из глубины кабины Игнатьев.

Теперь Николенко рассмеялся по-настоящему – громко, от души. Немного погодя, выдохнув, согласился:

– Да. И это вам не повредит. Всему научим! Хотя бы в общих чертах должны иметь понятие.

Не в лычке дело

«Инициатива наказуема» – эту фразу Иосиф часто слышал еще в совхозной бригаде, где ему довелось поработать во время школьных каникул. Позже, уже на самоварном заводе, когда он на субботнике в одиночку решил перевыполнить норму и чуть было не стал посмешищем всего цеха, он начал по-настоящему понимать, что значит это выражение.

А на службе, в преддверии Дня Советской Армии и Военно-Морского Флота, который в Союзе широко отмечали 23 февраля, он и вовсе лично произнес это выражение вслух – сам себе.

– За примерную воинскую дисциплину и отличные показатели в боевой и политической подготовке – присвоить рядовому Цимерману звание ефрейтора, – как гром среди ясного неба прозвучали слова приказа.

В тот же миг с разных сторон по строю раздались приглушенные присвисты.

– Ну ты, Йозеф, жопу рвать горазд, – прошипел краем губ стоящий рядом друг Аникеев. – Без пяти минут месяц на службе – и уже первая лычка.

Солдат не знал, что и ответить. Ошарашенный, почти напуганный, он стоял, не двигаясь. От старших братьев, отслуживших срочную, он не раз слышал:

– Самое страшное в армии – это стать ефрейтором. Чистые погоны – чистая совесть.

– Да уж… – тяжело вздохнул Иосиф. – Инициатива и примерное поведение должны быть как-то наказуемы.

Немного успокаивало то, что в тот день звание ефрейтора дали еще нескольким рядовым. Понятное дело – трудолюбивому и порядочному шоферу, а по совместительству почтальону, Телятину. Явно как насмешку – «дедушке» Коровину. Надо было видеть его бешеный взгляд, когда он орал на всю казарму:

– Да я… да никогда… ни за что!.. Хоть на гауптвахту везите – но лычкой мои погоны не посрамлю!

Присвоили ефрейтора и штабному писарю – литовцу Эдмундасу Новикасу, который по совместительству заведовал библиотекой секретных учебников, инструкций и чертежей.

Когда прозвучала команда «Разойтись!», рядом с Иосифом оказался завхоз Малофеев.

– Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора, – с усмешкой цитировал он старую армейскую присказку.

– Тоже мне, генерал, – мелькнула у Иосифа мысль. – Не велика честь – грязными портянками да подштанниками командовать.

Молодой солдат, редактор дивизионной стенгазеты, уже знал с кем имеет дело:

– Прапорщик – это не звание, это диагноз.

– Прапор знает, где что лежит. Особенно – если это давно украдено.

      Иосиф решил особо не заморачиваться. Раз пошла такая разборка – лови завхоз тоже по полной.

– Вам сын-ефрейтор точно не грозит, – зло глянул Иосиф и тихо добавил: – У вас там другое – одни дочери…

У Малофеева от возмущения перехватило дыхание. Лицо налилось цветом марганцовки. Он уже открыл рот, чтобы что-то сказать, но смог лишь сделать пару судорожных глотков воздуха.

– Йозеф! – громко прозвучал голос писаря Новикаса. – Немедленно явиться в штаб!

Там ожидали его трое: комдив, начальник штаба и офицер наведения.

– Рядовой Цимерман прибыл по вашему приказанию! – четко отрапортовал Иосиф.

– Уже ефрейтор, – поправил его Николенко. – Проходи. Садись.

Такое непривычно дружелюбное обращение сбивало с толку. Подчиненный молча кивнул, но остался стоять – почти по стойке смирно.

– Товарищ Цимерман, – начал майор Цуроев. – У нас тут сложилась неординарная ситуация, которую мы хотим разрулить быстро и без бюрократии. Предлагаю поговорить как товарищи по партии. Вот, наш Анатолий Петрович Жданов, – он кивнул в сторону начальника штаба, – недавно вышел из госпиталя. И не успел проверить списки на награждение. А в них, по неизвестной причине, оказались вы.

– Что значит “по неизвестной”?! – возмутился Николенко. – Я лично подавал рапорт на его поощрение.

– Слишком рано. Не положено! – вскочил со своего места начальник штаба. – Ефрейтора дают только после полугода службы!

– Так что? – поспешил уточнить Иосиф, с надеждой в голосе. – Получается, я не ефрейтор?

– Да! – развел руками Жданов.

– Ни в коем случае! – резко возразил Николенко.

Все трое повернулись к майору Цуроеву.

– Честно сказать, с таким я еще не сталкивался, – пожал плечами Саюп Хаджимуратович. – Но в установках вроде действительно сказано: “по истечении шести месяцев службы”.

– Не совсем так! – поднял палец Николенко. – Там написано: “как правило”.

– Ну вот, – хлопнул ладонью по столу Жданов. – О чем тут еще спорить?

– О том, что это не приказ! – повысил голос Николенко. – Это рекомендация. А значит, имеют место быть исключения. Через полгода ефрейтора почти всем подряд дают. А я хотел по-настоящему наградить своего бойца. И это никогда не рано. К тому же – он кандидат в члены КПСС. А значит – наш с вами товарищ. Мы должны продвигать отличников, чтобы остальные на них равнялись. А не стричь всех под одну гребенку!

Повисла пауза. Каждый задумался.