Бравый солдат Йозеф

Уже на территории воинской части, когда за грузовиком со скрежетом закрылись железные ворота, дали команду выгружаться. Снова построили, пересчитали, сверили со списком. Усталость суток была такова, что почти ничего больше не запомнилось – лишь то, как их повели сквозь строй плакатов с изображениями ракет, и еще врезалась в память надпись: «В округе столичном – служить на отлично!».

– Слу́жится отлично! – тут же перефразировал шедший рядом.

И привели их в… баню. Об этом гласила огромная надпись над дверями. Дали команду зайти и раздеться. Рядом с Иосифом оказался высокий белокурый парень, который буквально порвал на себе свитер и рубашку, при этом крича:

– Прощай, свобода!

Наш герой слегка удивился, увидев, что этот сорвиголова оказался с длинными волосами. А разве так можно было?! Он оглянулся и действительно заметил: не все были подстрижены наголо.

В душевой хоть и стоял пар, но было ужасно холодно. Душ представлял собой прикрепленные под потолком ржавые трубы, из которых через изрешеченные подвешенные ведра лилась вода – такая же ледяная. Мало кому хотелось здесь мыться. Тот же высокий русоволосый призывник подпрыгнул и повис на одной из труб, раскачался как на качелях и с визгом влетел под ледяные струи. Иосиф повторил за ним этот трюк.

Одновременно с дрожью, пронизывающей все тело, словно электрический разряд, в голове молнией пронзила мысль: он вспомнил, что в рюкзаке оставил фотографию. Как он мог забыть, что они больше не увидят своих гражданских вещей?! Иосиф поспешил обратно к двери, через которую они только что вошли. С трудом, но она поддалась. Несколько испачканных в саже солдат-кочегаров рылись в личных вещах прибывших новичков, надеясь найти там деньги. Вслух они сортировали одежду на «в топку» и «мне пригодится». Из-за поношенной, но все еще яркой олимпийки (в то время чрезвычайно модной и страшно дефицитной), найденной в рюкзаке одного из парней, между кочегарами разгорелась настоящая потасовка. В итоге они решили бросить жребий. Зрелище вызвало у Иосифа острое чувство неприязни и отвращения: это было чистой воды воровство. Ему стало стыдно за то, что чужие руки так бесцеремонно копались в том, что им совсем не принадлежало. И лишь потом он с ужасом представил, как эти же грязные пальцы берут, мнут и рвут его фотографию – единственное, что связывало его с домом, с тётей Мотей и маленькой Наташей. Мысль о том, что этот маленький кусочек прошлой жизни может в любую секунду исчезнуть в пламени котельной или оказаться в чужом кармане, пронзила его сильнее ледяного душа.

Заметив Иосифа, кочегары опешили. Один из них, видимо старший, первым пришел в себя и рявкнул:

– Пошел вон, салага!

Другой добавил:

– Не суй свой нос, куда не звали!

– Так это… – начал было невнятно Иосиф. И тут его осенило: – Я коммунист. У меня партийный билет остался в рюкзаке!

Слова произвели шокирующий эффект: у кого-то даже выпала из рук очередная вещь. В те времена одно только упоминание о партийном билете могло если не впечатлить, то как минимум напугать.

– Да, конечно… – промямлил старший. – Бери. Где твой вещмешок?

Иосиф нашел его по вышивке олимпийского мишки сбоку. Не стал в нем рыться. Схватил и мигом скрылся за дверью.

Он ведь знал, что первая помывка в бане – это врата в карантин. Старшие братья и соседские парни, уже отслужившие срочную, рассказывали ему об этом. Все было устроено так, что запускали с одной стороны, а выход был на другую. Туда входили разношерстно одетые новобранцы с гражданки – каждый со своей походкой, выражением лица, со своей историей, которая читалась в глазах и манерах. Все они еще были различимы, ярко выделяясь индивидуальностью. Но оттуда выходили уже одинаковые, как под копирку, «зеленые» солдатики. С этого начинался курс молодого бойца.

В какой-то момент действительно распахнулась противоположная дверь, и оттуда раздалась команда:

– Выходим! Поживее!

И тут начались гвалт и толкотня. Многие попытались вернуться в предбанник, но путь туда уже оказался заперт на засов. Десятки кулаков неистово барабанили по дверному полотну:

– Верните мои вещи!

– У меня там письма моей девушки… – молил один из призывников.

– Мне мама что-то в майку вшила… – почти плача, показывал рукой на дверь другой.

– Вот так незадача… – присвистнул тот самый белокурый, что несколько минут назад кричал «Прощай, свобода!». – Я в подстилке своих бутсов пятьдесят рублей заховал… Плакали они теперь.

Иосиф с пониманием смотрел на них, пряча за спиной свой вещмешок.

За дверьми стояло несколько табуреток, а рядом – солдаты в белых фартуках с машинками для стрижки в руках.

– Козлу понятно – будут стричь, – усмехнулся Иосиф и посмотрел в сторону парня с длинными локонами, блондина. – А мне это уже ни к чему.

Он зря так подумал.

– Садись, – кивнули ему.

– Так я уже подстрижен…

– Всех подряд приказано стричь. Заодно проверяем на вшивость.

Иосиф повиновался. Машинка почти впустую прошла по его макушке. Солдат записал фамилию.

В следующей комнате сидело несколько мужчин в белых халатах.

– Опять медкомиссия… – прошептал кто-то рядом.

– Им не надоело наши писюны рассматривать?! – вяло отозвался другой.

Лично для Иосифа это была уже четвертая или пятая за последние полгода военная проверка состояния здоровья. Он огляделся и осторожно положил свой вещмешок в сторонку.

– Открой рот!

– Покажи язык!

Холодные пальцы пощупали мошонку.

– Дыши… не дыши!

– Повернись и нагнись!

Те же руки раздвинули ягодицы, а глаза внимательно проверили, нет ли там чего лишнего.

– Годен! Следующий!

В соседней комнате – очередной допрос:

– Рост? Размер обуви?

На руки выдали охапку нижнего и верхнего белья, шинель, шапку, ремень, а также кирзовые сапоги и портянки. Последние напоминали мягкие белые махровые полотенца.

Приказали одеться. Многие из новобранцев стояли с одеждой в руках и толком не знали, что с ней делать.

– А это зачем? – спрашивали они, вертя в руках портянки.

– В казарме покажут, что и к чему, – успокоил сержант, подгоняя их. – Сейчас набрасывай, а то на ужин опоздаете – голодными спать пойдете.

В столовую некоторые побежали на босу ногу в сапогах. На ужин подали кашу с запахом тушенки, чай и хлеб. Иосифу понравилось. А вот новобранцы из Таджикистана не решались есть, все время шептались между собой. Рядом сидящий парень с крупной родинкой на подбородке перевел:

– Боятся, что там свинина.

      Иосиф удивленно посмотрел на блондина-переводчика:

– А ты откуда знаешь?

– Так я тоже из Таджикистана, – ответил тот, помедлив, протянул руку и представился:

– Эрнст.

– Так ты… – Иосиф подбирал слово. – Неужели Deutscher?

– Aber sicher, – поспешил заверить парень и широко улыбнулся.

      Чувствовалось, что оба молодых солдата были очень рады этому знакомству.

В казарме, заполненной ровными рядами двухъярусных коек, велели занимать постели по желанию. Новоиспеченные друзья, Иосиф и Эрнст, выбрали нижние, расположенные рядом кровати. Потом узнают, что они теперь соседи по тумбочке.

Первые дни армии стали для восемнадцатилетнего Иосифа настоящим шоком. Особенно когда его обязали бриться каждый день. У него-то только пушок пробивался под носом да три волосинки на подбородке.

– Полотенцем потереть – и все исчезнет, – посмеивались бывалые.

Но сержант был непреклонен: у каждого в тумбочке должны лежать бритвенный станок и помазок.

– Один раз пройдешь лезвием по коже – волосы попрут, как всходы зерна после весеннего дождя, – «подбодрил» тот высокий белокурый.

Цимерман на минуту представил: теперь до конца жизни придется каждое утро скрести по лицу железякой. Сколько же времени уйдет? А главное – сколько денег сожрет это бритье? От одной этой мысли ему стало нехорошо, будто уже сейчас он получил общий счет за все грядущие годы…

Новобранцев опять построили. Сержант представился Анисимовым и пообещал, что «молодняк» еще пожалеет, что попал к нему в подчинение. Поставил на пол посреди казармы ведро:

– Тут иголки и нитки. Набирайте впрок. Подшивать воротнички заставлю по несколько раз в сутки.

Он взглянул в сторону солдата, стоящего чуть ли не по стойке «смирно» у выхода:

– Вон, у дневального получите погоны, шевроны и прочую необходимую хрень. Отбой в 22:00 – чтобы до этого успели все и куда положено пришить.

– Будут вопросы – засуньте их себе куда подальше…

Последние штрихи давались особенно тяжело: от усталости слипались веки, дрожали пальцы. Ушко иголки словно исчезало, и нитка никак не хотела попасть в него… Но опыт все же победил! Уроки труда в средней школе Аккемира, где даже мальчиков в младших классах обучали рукоделию, дали свои плоды. Иосиф одним из первых аккуратно подшил белый воротничок гимнастерки, пришил погоны и петлицы.

Взяв в руки нарукавный шеврон, он невольно задержал взгляд: на черном фоне золотом был вышит щит с пересекающимися пушками, над которыми краснела звезда с серпом и молотом. Иосиф вспомнил, как вернувшиеся из армии односельчане у речки рисовали различные эмблемы войск на песке, объясняя пацанам их значение. Конечно, при этом больше шутили и балагурили, чем рассказывали всерьез. Он решил поделиться этими воспоминаниями со всеми, кто сидел вокруг в казарменной бытовке:

– Кто знает, что означают эти скрещенные пушки на шевроне? – спросил он вслух.

– Козлу понятно, – первым откликнулся Эрнст. – Артиллерия.

– Свалка металлолома, – ухмыльнулся высокий белокурый, который теперь, как и все, был острижен под ноль.

– Тебя как зовут? – спросил его Иосиф.

– Игорь. Я из Тулы.

– И я тоже! – от радости даже привстал Иосиф. Ему показалось, что в этот момент половина казармы эхом откликнулась на его «Я тоже». Он с удивлением провел взглядом по помещению. Вокруг него за секунды взмыла вверх густая роща поднятых рук. Естественно, не считая таджиков.

– Хер на службу, хер на работу – вот что обозначают скрещенные пушки. Палец о палец не ударю – так мне односельчанин объяснил.

Громкий смех наполнил до этого грустную и молчаливую атмосферу казармы.

– А про ВДВ говорят – «взрыв в курятнике», – поддержал Игорь. – Сами посмотрите: на шевроне изображен раскрытый парашют, а по бокам от него взмывают к небу самолеты, больше похожие на перепуганных кур. Вот откуда эта шутка.

– А про автомобильные войска что скажете? – продолжил Игорь. – У них на шевроне изображен руль и два колеса с крыльями по бокам. Вот про это и говорят: «Хотел бы взлететь, да яйца мешают» – получается прямо мошонка с крыльями!

– Злой как змей и выпить не дурак? – будто спросил Эрнст.

– Это фигня. Наша медслужба, – ответил кто-то, сидящий ближе к двери.

– Морда в грязи, в жопе ветка – вы откуда?

– Из разведки! – вошел в азарт Игорь.

– Кто е…ся в дождь и в грязь?

– Наша доблестная связь! – под стать частушкам откликнулся Эрнст.

– Встать! – раздалась команда, и в дверях, словно из ниоткуда, появился старшина Анисимов. Все вскочили.

– Отставить! – скомандовал он. – Это касается только балабола с родинкой и двух туляков.

Он по очереди указал пальцем на Эрнста, Иосифа и Игоря:

– Три наряда вне очереди. Каждому. Завтра же в ночь. Травите анекдоты за чисткой картошки – хоть польза от этого будет. – А теперь – отбой! Полминуты. Марш в постели!

С первого раза лечь не успели – пришлось повторять. Первый повтор… Второй… Раз семь. Наконец табуретки выстроились ровными рядами в проходе, а сапоги с аккуратно накрученными по голенищу портянками стояли по струнке. Гимнастерки и штаны были аккуратно сложены квадратом на тех же табуретках.

Иосиф с огромным наслаждением положил голову на плоскую подушку. Она была ватной и плохо пахла. Но в тот момент подобные мелочи уже не играли роли. Ему показалось, что он лишь на минутку закрыл глаза.

– Паааадъем! – скомандовал дневальный. – Отбросить одеяла для проветривания!

Оказалось, уже наступило утро. Утро самой короткой ночи в его жизни. Начало первого дня в карантине курса молодого бойца.

Шаг вперед

– Форма одежды – голый по пояс! —последовала команда дневального. – На утреннюю гимнастику – стааановись!

Словно из-под земли перед ними возникла фигура старшины Анисимова. Высокий, с голым торсом, на котором под холодным светом лампочек буквально играли рельефные мышцы, словно стальные канаты. Сухое лицо с резкими скулами и подстриженные под ежик темные волосы придавали ему еще более грозный вид. Сцепленные за спиной руки выдавали напряженное, почти хищное ожидание.

Напротив старшины понуро стояло сборище молодых солдат. Ни ровной линии строя, ни единой и правильной одежды: бесформенные тела – кто в кальсонах, кто в помятой гимнастерке, а кто, отчаянно дрожа, натянул на голое тело шинель. Пара босых ног буквально пританцовывала на ледяном цементном полу, кое-где слышался нервный стук зубов.

Командир прошел вдоль напряженного строя, подергал кое-кого за пряжку ремня, кому-то поправил шапку и снова вышел на середину:

– Вы че?! В уши долбитесь? Дневальный, повтори команду!

Солдат, дежуривший у входа в казарму, прокричал:

– Форма одежды – голый по пояс! На зарядку – стааановись!

– И что тут непонятного?! – не сказал, а гаркнул старшина. – Какие шапки ремни да шинели?! И еще. Что самое главное для солдата? Отвечаю: ноги. Если у солдата стерты ноги – значит, он дезертир. Начнем с портянок.

Старшина указал пальцем на правофлангового:

– Выйти из строя, снять правый сапог.

Тот вышел и уселся на пол. Некоторые хихикнули.

– Ат-ставить смешки!

Солдат разулся. Портянка осталась в сапоге.

– Внимание! Показываю, – старшина снял с себя сапог. Портянка, как литая, осталась намотанной на ноге – казалось, она срослась с кожей: ни единой складки, ни перекоса. – Кто знает, как наматывать портянки?

Иосиф поднял руку. Как оказалось – лишь он один из всех новеньких.

– Выйди и покажи, – приказал Анисимов, кивнув в его сторону.

Как учили в школе ДОСААФ, призывник сделал два шага вперед и развернулся на месте. Не садясь, нагнулся и снял сапог. Портянка, хоть и не идеально намотанная, но осталась на ноге. В этот момент он был безмерно благодарен и старшим братьям, и бабе Мале, которые когда-то научили его превращать кусок тряпки в подобие носков.

– Молодец! – похвалил старшина. – Как надо отвечать?

– Служу Советскому Союзу!

– Отлично. Берите пример… Как зовут?

– Иосиф.

– Отставить. В армии только по фамилии.

– Цимерман.

– Еврей, что ли?

– Нет, немец.

– Этого еще мне не хватало… Встань в строй!

В казарме, залитой мягким светом ламп под потолком, выстроились в ряд бритоголовые солдаты. Склонившись над табуретами, они синхронно и с молчаливой сосредоточенностью учились накладывать ровные складки портянок на босые ноги. Ряды металлических кроватей позади лишь подчеркивали атмосферу армейской дисциплины и строевой четкости. Помещение, казалось, замерло, наблюдая за этим почти ритуальным действием, где каждый изгиб ткани и каждое движение рук должны были быть отточены ежедневной муштрой. В воздухе витал легкий запах стирального порошка и хозяйственного мыла, смешанный с ощущением раннего подъема и неизбежного начала нового армейского дня.

Первые минуты утренней зарядки ушли на искусство наматывания портянок. Старшина не ограничивался одними замечаниями: он неоднократно и собственноручно наматывал портянки на голые ступни новичков, ничуть не брезгуя. Казалось, в форме эти юнцы уже стали для него «своими» – хоть они и были рангом куда ниже, всего лишь подопечные. Но беспомощные как дети! Старшина терпеливо показывал каждому, как правильно натянуть и ровно обмотать кусок ткани, чтобы избежать складок, которые могли превратиться в кровавые мозоли после первых километров марш-броска. В этих движениях чувствовались опыт, забота и твердость человека, который понимал: с правильной портянки для солдата и начинается армия…

– Направо! По одному на выход – бегом!

Когда подразделение новобранцев оказалось снаружи, большинство из них чуть ли не хватил кондрашка. Для изнеженных в домашних условиях городских юношей мороз оказался настоящим шоком. Гулкий стон прокатился над их головами. Странно, но все таджики молча перенесли стужу.

– Пять километров. За мной! – подал команду старшина и резвым шагом задал ритм.

После утренней физзарядки им показали, как правильно заправлять постели.

– Чтоб все ровненько, как по ниточке! – уточнил старшина.

Он с легкостью схватил первую попавшуюся под руку табуретку, перевернул ее и об края отбил кромку темно-синего шерстяного одеяла армейского образца. Чуть нагнувшись, прицелился взглядом, чтобы не только кровати, но и серо-бежевые продольные полосы на одеялах выстроились в одну линию.

В тот же день начались строевые занятия. Старшина гонял по плацу до такой степени, что сам замотался. То же самое повторялось и в следующие дни: новобранцев готовили к принятию присяги.

– Смирно! Равнение направо! – кричал Анисимов, потом поворачивал строй и снова: – Смирно! Равнение налево!

Разбили их на отделения и взводы, доверив ефрейторам и младшим сержантам. Теперь под их руководством маленькими группами они маршировали мимо старшины:

– Здравствуйте, товарищи солдаты! – кричал он, приложив руку к виску.

– Здравия желаем, товарищ старшина! – хором отвечали мы.

– Отлично!

– Служим Советскому Союзу!

Вскоре началась учеба индивидуального отдания чести. Поодиночке они шагали в сторону трибуны и, не доходя до нее пяти метров, переходили на четкий строевой шаг, высоко поднимая ногу, прижимая левую руку к туловищу, а правой отдавая честь. Выворачивая голову в сторону трибуны, марширующие проходили мимо нее. Чтобы ускорить процесс обучения, старшина приказал отдавать честь через каждые десять шагов.

Во время перекура, увидев пробегающую собаку, Иосиф предложил поймать ее и привязав к столбу, козырять ей. Стоящие рядом Игорь и Эрнст громко рассмеялись. В этот момент словно из ниоткуда появился старшина и гаркнул:

– Троим по три наряда вне очереди!

В тот же день им пояснили, что они попали служить в доблестный полк ракетных войск ПВО.

– Противовоздушной обороны Московского округа, – гордо произнес старшина. – Наша часть носит наименование «Тульская». Основана она в годы войны в этом доблестном городе-герое. И по традиции большинство специалистов призывают именно из самоварной столицы.

– Один из них – и ваш покорнейший слуга, – с ухмылкой добавил Анисимов. – Прошу любить и жаловать.

Вечером, вернувшись в казарму, Иосиф обнаружил пропажу. Из тумбочки исчезла фотография в деревянной рамке, на которой он был запечатлен рядом с тетей Мотей и Наташей. И рюкзак с олимпийским мишкой. Молодой солдат обшарил все углы, заглянул под и за прикроватный шкафчик. Нигде!

«Дневальный должен был видеть!» – мелькнула мысль.

– Проверка, – немногословно ответил тот. – Все личные вещи приказали уничтожить.

Иосиф почувствовал, как будто его ударили в грудь: ком подкатывал к горлу, но он сдержал себя. Душу заполнила горечь утраты. Но в то же время что-то взрослое изнутри стремилось успокоить: эти люди не стали менее близкими из-за этой потери. Даже наоборот…

Курс молодого бойца – это срок от прибытия в часть до принятия военной присяги. За это время гражданский человек превращается в солдата. Не в военного специалиста, а в часть общего строя. Речь идет о внутреннем распорядке и дисциплине: строевой подготовке, политзанятиях, несении нарядов, заправке постелей, подшивание подворотничков, быстром подъеме и отбое, сборке и разборке карабина, бесконечном наведении порядка – в казарме и около нее.

К технике и в ангары новобранцев не допускали, поэтому никто из них не видел ракет вживую. Эрнст с Иосифом однажды пытались подсмотреть через щель, но внутри оказалось темно.

– Как у негра в жопе, – рассмеялся немец из Таджикистана.

– Три наряда вне очереди, – раздался голос старшины. Его высокая, широкоплечая фигура появилась из-за ствола близрастущей молоденькой сосенки. – За то, что оказались в неположенном месте и за оскорбление дружественного нам народа. Рядовые Шредер, Цимерман и… передайте Аникееву: сегодня же заступаете на дежурство по кухне.

Так Иосиф впервые услышал фамилии своих теперь самых близких однополчан – Эрнста и Игоря.

Во время курса молодого бойца богом и отцом для них был, конечно, старшина. Офицеры приходили на развод, занимались с новобранцами стрелковым делом, изучением Уставов караульной и внутренней службы, проводили политзанятия, но фамилий солдат не знали и не стремились узнать – ведь те были здесь лишь временно. После присяги их должны были распределить по дивизионам, разбросанным в воронежских лесах.

А старшина уже на третий день знал всех наперечет. Что особенно восхищало новобранцев – он читал наизусть список личного состава из двухсот фамилий. Умудрился даже вызубрить все таджикские, а там язык сломаешь: Бобокалонов, Нарзуллоев, Хештамати, Пенджикенти или Тошпулатов.

Зачитывая на послеобеденном построении список бедолаг, успевших накосячить и попасть в наряд, старшина отправил прославившуюся количеством нарушений тройку на чистку картошки. При этом он заметил, что подворотничок у Аникеева, хотя и был чистым, но не везде выступал из-за ворота гимнастерки на положенные два миллиметра. И… добавил ему еще три наряда. Так их счет сравнялся – у каждого теперь было по девять наказаний.

Что может быть сложного или непонятного в снятии кожуры с овощей по имени картофель?! Но тройка при этом умудрилась заполучить еще по три наряда. Заметив, как Игорь кромсает огромную картофелину – так, что от нее летели щепки, а в итоге оставался только теннисный мячик, – Иосиф не на шутку возмутился:

– Ты с ума сошел?! Кто так чистит? Моя баба Маля за это тебе голову бы оторвала! Гляди, как надо…

– Нам сказали почистить десять мешков, – отмахнулся товарищ. – А сколько на выходе – меня не волнует.

– Так ведь люди трудились, выращивали…

– Собак и Гагарина в космос запустили, – начал вроде как не впопад свое рассуждение Эрнст, – а картофелечистку до сих пор не придумали.

– А зачем? Ты у нас и есть новейшая модель! – как гром среди ясного неба раздался в подвале голос старшины. – Три наряда каждому за порчу госпродукта.

– А мне за что?! – вскочил во весь рост Иосиф. – Я же тонко чищу!

– За компанию, – бросил Анисимов. – И за то, что задаешь вопросы, когда тебя не спрашивают…

***

Через несколько дней их начали сортировать с учетом будущих специальностей. Для этого устроили зачет по математике и физике. Провели и повторную медкомиссию. Эрнст почему-то ее не прошел – особенно по зрению. Более того, его отправили в госпиталь. Рядом с Иосифом теперь стоял в строю и спал на соседней койке тоже туляк – Валентин Игнатьев.

На очередном послеобеденном построении Иосиф уже внутренне приготовился к тому, что в списках очередного наряда прозвучит и его фамилия. Однако этого не произошло. Аникеева назвали, а его – нет. Более того, старшина каким-то непривычно уважительным голосом произнес:

– Товарищ Цимерман, у вас сегодня партсобрание. Так что свободен.

Над строем пронесся гул удивления.

– А ты че, тоже из этих? – с ноткой неодобрения прошипел краем губ Игорь.

Партийное собрание проходило в зале полкового клуба. Иосиф оказался там единственным, у кого не было на плечах офицерских погон. Буквально каждый присутствующий с удивлением, а больше – с открытым одобрением оборачивался в его сторону.

– Не все так плохо, если в наших рядах есть такие молодые члены, – пафосно представили его собравшимся.

Во время перерыва к нему подошли два майора: замполит и начальник штаба. Они распорядились, чтобы на следующий день, сразу после политзанятий, он явился в их кабинет.

– Назначаем тебя временным секретарем комсомольской организации роты новобранцев, – сообщили ему на следующий день. – Надо будет оформить стенгазету. Поищи художников и тех, кто сможет писать статьи.

– Так это… Я ведь сам корреспондент, окончил курсы рабкоров при редакции областной газеты.

– Какие таланты в этот раз! – от радости даже присвистнул замполит. – Я тоже журналист – закончил факультет культурно-просветительной работы Львовского политучилища. Думаю, что мы с тобой сработаемся.

– Да, – кивнул замполит. – Надо еще провести комсомольское собрание, так сказать, морально подготовить людей к принятию присяги.

Иосиф начал выпускать еженедельные боевые листки и стенгазету «Зенит». В них он старался соединить сухие строки воинского устава и постановлений ЦК КПСС с зарисовками из быта молодых солдат. Однажды старшина сам предложил тему – «Не вылезают из нарядов» – и даже нарисовал картинку: двое солдат, утопающих в куче картофельной кожуры. Смущенный Иосиф подписал ее: «Рядовые Цимерман и Аникеев». Анисимов рассмеялся и похлопал его по плечу: