Навола

Внезапно я понял, ощутил нутром, что не принадлежу Ромилье. Плетение Вирги не для меня. Подобно всем людям, я преувеличивал свою значимость. Впал в гордыню. Плетение огромное, полное теней и внимательных глаз, а я маленький – и одинокий. Неудивительно, что Аган Хан ненавидел это место. Ромилья не предназначалась для человека…

Тень возникла на краю поляны. У меня перехватило дыхание. Черный силуэт, размером почти с Пенька, наблюдающий за мной блестящими зелеными глазами.

Теневая пантера.

Она пригнула голову и сгруппировалась; хвост хлестал, словно плеть. Я мог бы сказать, что вскинул меч и закричал, что не испытывал страха, но это было бы неправдой. На самом деле я так испугался при виде огромной кошки, приготовившейся к прыжку, что не смог даже поступить как кролик – дать деру. Я еще плотнее вжался в дерево, держа меч перед собой и трясясь от ужаса. Я молился Амо, Деллакавалло, Вирге, моему отцу, любому богу, который мог меня услышать, чтобы он просто не дал этой кошке напасть.

Мы долго смотрели друг на друга. Я – застыв от страха, с трясущимся в кулаке мечом. Пантера – собравшись для прыжка, оценивая меня. Мы оба попали в сеть Вирги, оба играли свою роль; наши сущности были связаны, а судьбы переплетены. Охотник и жертва.

Внезапно я почувствовал себя слишком сопричастным Фирмосу.

Я, столь гордившийся своим умением ускользать и преследовать Агана Хана, теперь понял, каким маленьким был в огромном плетении. Я едва не рассмеялся. Я считал себя великим – подобно ребенку, который научился ходить и возомнил себя королем. И вот он я, часть плетения, как мне того и хотелось. Я и теневая пантера, и у каждого своя роль.

Странное спокойствие опустилось на меня. Мы оба не имели значения. Мы были братьями, запутавшимися в плетении, крошечными искрами в пульсации Фирмоса. Братьями, вдыхавшими один и тот же холодный воздух, чувствовавшими один и тот же болотистый запах, ощущавшими одну и ту же ледяную грязь под ногами, слышащими шорох мышей в подлеске. Мы были врагами. Мы были друзьями. Мы были добычей. Мы были охотниками. У каждого из нас была своя роль. Я приготовился к атаке.

Презрительно хлестнув хвостом, пантера развернулась и скрылась во тьме.

Я изумленно моргнул. Вгляделся в темноту, не веря глазам.

Лесные тени колыхались и дрожали, но кошка не вернулась.

Быть может, она играла со мной? Я прищурился, всматриваясь во тьму. Прислушался. Высоко надо мной шелестели листьями деревья. Маленькие существа суетились в подлеске. Вдалеке река срывалась со скалы. Мое дыхание серебрилось в холодном лунном свете. Огромное существо не прыгнуло на меня.

Пенек спал, не догадываясь о нашем госте.

Я больше не уснул.

С восходом солнца характер Ромильи вновь переменился.

Ее одежды вновь стали зелеными и причудливыми, теплыми и гостеприимными, настолько, что теневая пантера казалась чем-то невероятным, обрывком моего тревожного ледяного сна. Подобные создания встречались невероятно редко, особенно здесь, вдали от Глубокой Ромильи. Я никогда не слышал, чтобы теневая пантера подходила так близко к местам, где жили, охотились и возделывали землю люди.

Вместе с солнцем вернулась и моя отвага. Я прочесал поляну, высматривая следы ночного гостя, но, к моему разочарованию и смятению, ничего не обнаружил. Ни отпечатков лап, ни черных шерстинок. Я начал седлать Пенька, но потом, не в силах смириться, вернулся на край поляны и снова осмотрел землю, раздвигая папоротники, пригибаясь, чуть ли не ползая, в то время как Пенек наблюдал за мной с безмятежным недоумением.

Я едва не проглядел отпечаток. Он был таким крупным, что я не сразу узнал след лапы. Я прижал к нему ладонь и растопырил пальцы, но он все равно оказался крупнее. И, отыскав один, я мог отыскать и другие, мог пройти по ним к водопаду… Я обнаружил более глубокий отпечаток на более мокрой земле, смог разглядеть контур ступни и вмятины от подушечек пальцев во всех деталях.

Вокруг просыпались птицы, чирикали и клекотали, приветствуя рассвет. Пенек нетерпеливо фыркнул, давая понять, что нам давно пора двигаться. Я долго смотрел на отпечаток лапы, потом, содрогнувшись, осознал, что забрался глубоко в подлесок и, если существо по-прежнему рядом, я не увижу его, пока оно не прыгнет.

Весьма поспешно я вернулся к Пеньку и закончил седлать его.

В золотом свете дня мы вскоре обнаружили путь вниз со скалы, мимо водопадов, а затем, к моему изумлению, пробрались через заросли ежевики, усыпанные ягодами, и вышли прямиком на тропу, которую искали. В это же мгновение мое чувство направления вернулось, и я понял, каким образом заблудился.

Это было головокружительное ощущение, такое же странное и неприятное, как в тот момент, когда мы свернули не туда. Но ландшафт вновь стал знакомым и дружелюбным, я теперь знал свое место на нем – и мое облегчение было столь велико, что я расхохотался.

Я сел верхом на Пенька и пустил его по тропе; несколько часов спустя мы прибыли, грязные и замерзшие, в кастелло архиномо Сфона, где царил хаос, поскольку все семейство готовилось отправиться на мои поиски.

Куадра премиа был полон народу – отряд Сфона с Аганом Ханом во главе уже оседлал лошадей, отец с другой группой тоже собирались выезжать.

– Давико! – воскликнула Челия. – Где ты был?

Все обернулись, когда Челия кинулась через двор ко мне. Мой отец. Аган Хан. Каззетта. Мерио. Патриномо Сфона. Стражники.

– Посмотри на себя! Ты ужасно выглядишь! – упрекнула она, стаскивая меня с Пенька. – Что ты с собой сделал? Ты ранен?

Все потрясенно обернулись на ее возгласы, а затем с криками кинулись ко мне: Давико! Сфай! Дове сайяй сегретинато? Давико куи![30] – снова и снова, и каждый норовил притянуть меня к себе, посуетиться надо мной, осмотреть с головы до пят, словно я был древним Чиранайусом, восставшим из мертвых, и вопросы сыпались так быстро, что я не мог ответить ни на один, пока отец не положил этому конец и не дал мне шанс заговорить.

Когда я объяснил случившееся, Аган Хан рассердился, что мы с Пеньком так ловко провели его.

– Это не игра, Давико! Посмотрите, сколько людей вы переполошили! Заставили волноваться! – Он стянул перчатки для верховой езды и пошел было прочь, затем повернулся и погрозил мне ими. – Вы почти мужчина – а по-прежнему играете в детские игры!

Однако по лицу моего отца блуждала легкая улыбка.

– Не тревожьтесь, Аган Хан. Это не ваша вина. Нельзя защитить мальчишку, который не хочет, чтобы его защищали. Как вы сами сказали, он становится мужчиной. Мужчины самостоятельно выбирают свой путь.

– Молодые мужчины выбирают глупые пути, – кисло ответил Аган Хан. – Если бы он встретил бриганта[31], мы все сейчас пели бы иначе.

– Чи, – сказал патро Сфона. – Он потерялся – и нашелся. На что еще может надеяться человек в своей жизни? Вери э веро, най?

Мрачно хмыкнув, Аган Хан пошел прочь.

Отец кивнул в сторону кастелло:

– Иди приведи себя в порядок, Давико, и в следующий раз постарайся поменьше хитрить. Не стоит беспричинно поднимать тревогу.

Но, несмотря на выговор, я видел, что он мной гордится, и это меня грело.

Вечером за столом, воодушевленный своим успешным возвращением, я рассказал о полуночной встрече с теневой пантерой.

– Она была не дальше от меня, чем вон тот дверной проем.

– Чи. Можешь не приукрашивать свое деяние, – хмыкнула Челия. – Ты уже одурачил великого Агана Хана. Хватит с тебя величия.

– Я не приукрашиваю, – возразил я. – Я ее видел.

– Он меня не одурачил, – проворчал Аган Хан.

– Най? – На лице Челии появилось лукавое выражение. – Так, значит, вы его потеряли? Наследника Регулаи? Потеряли его?

– Я его не терял. – Аган Хан метнул в нее тяжелый взгляд. – Он сам потерялся. Что до вас, Давико, то, если бы теневая пантера увидела вас, съела бы.

– Мы смотрели друг на друга, – повторил я. – Не знаю, почему она меня не съела.

– Быть может, ты видел свою тень, – предположила Челия. – Обернулся – и вот она, гонится за тобой! Ай! Тень!

– Моя тень размером не с пол-лошади.

– Она размером с пол-Пенька, примерно как ты…

– Хватит, – вмешался отец.

– Я не хочу оскорбить Пенька, он милый пони…

– Челия!

В голосе отца слышалось предупреждение, и Челия закрыла рот, но ее глаза по-прежнему искрились весельем. С каждым годом этого в ней становилось все больше: больше уверенности, больше жизнерадостности, больше непокорства – и мне следовало бы испытать облегчение оттого, что отец хотя бы угомонил ее, но это заступничество не означало, что он мне поверил. По выражению его лица я понял, что сам избежал выговора лишь потому, что отец слишком добр, чтобы отчитывать меня за столом. Я пожалел, что вообще заговорил о своем ночном приключении.

Патро Сфона проявил большую снисходительность.

– Мы часто говорим, что Ромилья видит нас лучше, чем мы ее, и что она открывается лишь чистому сердцу. Быть может, он действительно видел пантеру.

– Повезло, что вы не встретили фату, – заметил Мерио. – Так близко к воде она могла бы утопить вас в водопаде.

– Фат не существует, – фыркнул Каззетта.

– Здесь, в Ромилье? – Мерио широко распахнул глаза. – Сфай. Что вы знаете о подобных вещах? Ваши игрушки – кинжалы и яды. Вы не разбираетесь в покровах и шепотах старых богов.

– Старых богов больше нет, – вмешался отец, явно радуясь смене темы. – Амо изгнал их, а Скуро поглотил их кости.

– Даже Калибы и его подружек? – с улыбкой спросил патро Сфона.

– Ну, Калиба всегда был другом Скуро, – ответил отец.

– Ну вот, – сказал Мерио. – Калиба всегда был другом Скуро, а куда идет Калиба, туда следуют фаты. Особенно в подобных лесах.

Патро засмеялся.

– Вы правы, нумерари. Если какая-то земля еще дышит вместе со старыми богами, так это наша. Однако не все фаты коварны. Девушки Калибы многочисленны и разнообразны. Некоторые высоки и красивы, как тончайшие фарфоровые вазы Ксима. Их Калиба собирает и делает своими наложницами. Они добры и щедры. Другие шаловливы и умны, с ними он устраивает шалости. Эти девицы учат мальчишек подглядывать в замочные скважины. – Он подмигнул мне, словно проник в мои самые постыдные воспоминания о подглядывании за служанками, и я покраснел, но, к моему облегчению, патро не обратил на это внимания. – И конечно же, есть те, кому нравится вкус крови, боевые девицы Калибы, которые ведут человека к смерти. Один мой знакомый утверждает, будто встретил милую спутницу Калибы, которая купалась в ручье, и та лишь улыбнулась ему, нырнула в воду и исчезла. А племянница другого знакомого разделила бутылочку вина с одной из девиц Калибы на согретом солнцем камне в старой роще, и вино причинило ей не больше вреда, чем обычно, когда выпьешь слишком много.

– Но вы когда-нибудь видели фату? – с вызовом спросил Каззетта. – Вы сами?

– Не видел. – Патриномо помолчал. – Однако слона я тоже никогда не видел, но знаю, что слоны существуют.

Я вспомнил драконий глаз на отцовском столе и крывшуюся внутри его силу.

– Что насчет драконов? – спросил я.

– А что насчет них? – резко отозвался Каззетта.

– Они тоже ушли в легенды, но мы знаем, что они существовали, – сказал я. – И знаем, что они обладали великими и необъяснимыми силами.

– Даже после смерти, – согласился Каззетта. – И все же они не боги и не подружки или наложницы богов. Мы находим их глаза. – Он многозначительно посмотрел на меня. – Это не доказательство правдивости мифов и легенд, когда лучшим доказательством является само отсутствие доказательств.

Аган Хан покачал головой:

– В Зуроме есть эфриты и джинны. Почему бы им не жить и здесь? Хотя, быть может, их пугает вода. Эфриты и джинны любят сухие земли, а не мокрые.

– Значит, вам доводилось встречать этих эфритов и джиннов? – спросил Каззетта.

Аган Хан сдвинул брови:

– Мое невезение не столь велико, но…

– Да-да, – нетерпеливо перебил Каззетта. – Мы все слышали истории. Слышали легенды. Слышали о человеке, который знал женщину, у которой был дядя, который видел что-то этакое. Я поверю в фат Калибы или зуромских джиннов, когда кто-нибудь принесет их глаз, который можно положить на стол Девоначи, рядом с символом калларино. Вот тогда я поверю.

Все рассмеялись.

– И все же я верю, – сказал патро Сфона. – Я не могу отмахнуться от них лишь потому, что мне не выпала честь встретиться с ними лично. Ромилья не похожа на земли вокруг Наволы, где каждый дюйм грязи занят, или возделан, или замощен человеком. Когда Амо вознесся и возвысился над другими богами, те бежали в Глубокую Ромилью, чтобы спастись от яростных огней Амо. Их укрыли темные пещеры и прохладные озера, далекие, уединенные места, до которых недели пути. – Он кивнул мне. – В таких местах они могли сбить со следа пылающих гончих Амо, так же, как вы сбили со следа вашего защитника Агана Хана, и потому здесь в большей степени, чем где-либо еще, старые боги живы, и мы их почитаем. В Глубокой Ромилье, истинной Ромилье… Что ж, мы живем на ее краю и даже здесь иногда видим странности, но я знаю людей, которые осмеливаются добывать в Глубокой Ромилье шкуры каменных медведей, мех туманных волков и когти теневых пантер, и они говорят, что там по-прежнему творятся загадочные вещи. Я сам ничего такого не видел, но эти люди не из любителей сельской магии и суеверий. Может, они неграмотны, но… – Он умолк, подбирая слова. – Они чувствуют, понимаете? Чувствуют то, что их окружает. Чувствуют Ромилью так, как, возможно, в некоторой степени почувствовал ее наш молодой Бык с его знанием леса. Как бы то ни было, я в них не сомневаюсь.

– Чи. – Каззетта покачал головой. – Я повидал немало вещей, которые люди считали волшебными, и существ, которых принимали за богов, но, приглядевшись, я видел лишь обман, лживые речи жрецов и суеверия. Меня нельзя убедить. В моих глазах все это – целование амулетов Амо.

– Правда? – спросил Мерио, разливая вино. – Даже в Парди мы знаем: если хочешь, чтобы сыр состарился как надо, отдай немного Калибе, ведь он любит коз и позаботится о том, чтобы с молоком все прошло как надо.

– Сыр? Вы используете сыр в качестве доказательства существования Калибы?

– А что вы имеете против сыра?

Беседа текла дальше, а я погрузился в уныние, жалея, что рядом нет Деллакавалло, который поверил бы мне. Деллакавалло спросил бы, какого размера был отпечаток лапы или ощутил ли я в тот момент Фирмос. А потом я задумался, было ли все правдой или самообманом, и снова пожалел, что вообще заговорил об этом.

Вокруг вино текло рекой, но, хотя я и сидел за столом, казалось, что я очень далеко от этих людей и от этого вечера. Я видел, что отец избегает смотреть на меня, чтобы не выдать разочарования. Видел, как Мерио уплетает абрикосовый джем и пардаго, говоря, что больше в него не влезет, а потом все равно берет добавку. Видел, как Аган Хан становится веселее с каждым выпитым стаканом и показывает, каким образом хурский солдат крепит меч на бедре при помощи куска веревки; и видел Каззетту, следящего за каждым движением каждого слуги, стражника и человека за столом, за каждой очищенной тарелкой, каждым поднятым стаканом, каждым уроненным ножом…

Я видел их всех, и следил за всеми, и чувствовал себя очень далеким от них – созданием Фирмоса, случайно попавшим в компанию созданий Камбиоса. Но потом я взглянул на Челию – и с изумлением осознал, что она смотрит на меня с нежным выражением.

Когда наши глаза встретились, она беззвучно произнесла слова извинения, и я сразу понял, что они искренние. Челия любила дразнить, но не любила ранить, и я был благодарен ей за заботу; я почувствовал себя лучше и не таким отстраненным. Быть может, я все-таки не столь далек от Камбиоса, как мне казалось, и, быть может, на самом деле я счастливее, чем часто воображал.

Вспоминая этот момент, я думаю, что неслучайно именно Челия отвлекла меня от одиноких размышлений о Фирмосе. Девушка, которая не боялась запутанных путей Камбиоса и уверенно шагала по ним.

Иногда я гадаю, какой стала бы моя жизнь, не будь Челия моей сестрой.

Часть 2

Глава 10

– Покатайся со мной, Давико.

Челия хлопнула перчатками по моему письменному столу. Она была одета в серую юбку и бриджи для верховой езды; ее щеки раскраснелись, темные глаза проказливо сверкали.

– Мне скучно, а на улице светит солнце.

О ее прибытии в банк возвестила суматоха внизу, знакомая волна возбуждения и благоговения, пробегавшая по абакасси и нумерари, когда те приветствовали Челию и лебезили перед ней. Ее голос просочился наверх, искрящийся и свежий, шутливый и поддразнивающий писцов; если бы не подсчеты золота и ведение гроссбухов, эти люди непременно последовали бы за ней, словно псы, стосковавшиеся по угощению.

Услышав, что она пришла, я сразу понял: меня ждут проблемы.

Повзрослев, Челия стала еще более самоуверенной. Она сломя голову кидалась в любые авантюры и тащила меня за собой – иногда по моему желанию, иногда против, но тащила. Когда мы были детьми, ее затеи были детскими: прокрасться по темным коридорам для прислуги, изображая фат и пугая служанок Сиссию, Тимию и Джорджо. Теперь, когда мы выросли, она хотела скакать галопом по холмам на головокружительной скорости, или подглядывать за посланниками, которые приходили к отцу в поисках милостей и кредитов, или, переодевшись слугой, подслушивать разговоры в красильном квартале, где вианомо без всякого почтения обсуждали архиномо, а в сточных канавах текла разноцветная вода.

Челия действовала стремительно, а ее ум работал еще быстрее, и с годами она стала мне не просто сестрой. Она стала мне другом – пусть и дурно на меня влияющим.

– Я знаю, что ты меня слышишь, – сказала Челия, вновь хлопнув перчатками. – Поехали кататься.

Вокруг нас щелкали костяшками отцовские нумерари, сверяя отчеты и числа, но я знал, что они оторвались от работы. Челия отвлекала их не меньше, чем меня, пусть и по иной причине.

– Я занят, – ответил я, пытаясь вспомнить слова, которые собирался написать.

На самом деле я отчаянно хотел сбежать вместе с ней. Мысль о поездке была очень заманчивой. Сбежать не только из скриптория, но и из стен Наволы… Однако у меня имелись обязанности, и я не собирался разочаровывать Мерио или отца, какими бы тоскливыми ни были стоявшие передо мной задачи.

– За окном чудесный весенний день. Зачем тратить его, сидя в помещении?

– Он оттачивает мозги, – сообщил Мерио из-за своего стола, который располагался на возвышении над всеми нами. Лицо нумерари было испачкано чернилами. – Как следовало бы делать и вам, юная сиа.

Челия скорчила ему гримаску.

– Мои мозги остры, как нож, который может расщепить волос Урулы. Благодарю покорно. – Она склонилась надо мной, изучая журналы. – Что это за списки?

Я проглядел колонки.

– Шелк, лошади, золото из Шеру…

– Это слабое золото.

– А дождь мокрый, спасибо за откровение. И потому я должен пересчитать цену в нависоли, но Андретон в Шеру все сильнее разбавляет свои деньги и провести точную конвертацию невозможно.

– В таком случае тебе следует подождать до завтра, потому что цена снова изменится. Счёты оставят мозоли на пальцах, но ответа у тебя так и не будет. И потому, – она дернула головой, – поехали кататься.

Ее темные волосы были уложены спиралями и завязаны голубой лентой; узел возвышался на голове, придавая Челии сходство с одной из Сиана Джустича древности. На взрослеющем лице выделялся острый аристократический подбородок и сверкающие темные глаза. Сестра больше не превосходила меня ростом, потому что, хотя и продолжала расти, я наконец обогнал ее, и все же она могла послужить одной из муз для Арраньяло, когда тот начал работу над ротондой калларино и рисовал Справедливых.

– Я не могу, – вздохнул я. – Скоро мой день имени. Я должен закончить эту работу.

– И так мальчик станет мужем.

Голос Челии был столь серьезен, что я обернулся, пытаясь понять, шутка ли это, но она уже расхаживала вокруг столов Туллио и Антоно, дразня их.

– Что ж, – сказала она, огибая Туллио, который с трудом заставлял себя не таращиться на ее прекрасную покачивающуюся фигуру, – я отправляюсь кататься. И Аган Хан тоже едет. – Она кивнула на лежавшую у моих ног Ленивку. – И Ленивка хочет побегать, не так ли? Ведь хочешь, милая моя?

Ленивка понимающе навострила уши и застучала хвостом по мрамору. Я ожидал, что собака вскочит по призыву Челии, однако в решающий момент она сдержалась. И все же смотрела на меня с отчаянием, карие глаза умоляли, выбор был очевиден.

– Ты знаешь, почему мы не даем ссуды скипианцам? – спросил я, игнорируя мольбу Ленивки.

– Потому что вам не нравится, как они стригут усы? – предположила Челия, играя с чернильницей Антоно. (Его щеки стали ярко-розовыми от смущения.) – Потому что они слишком низкорослые? Потому что они как вши в борделе – если доберутся до тебя, то ни за что не уйдут?

Антоно покраснел еще сильнее.

– Потому что они никогда не возвращают долги, – сказал я. – Они берут ссуду и мчатся назад в Скипию, а в следующий раз присылают в Наволу другого члена семьи, который делает вид, будто незнаком с предыдущим. Боррагезцы лишились целого состояния, поверив скипианцам. А еще их ксмо просто отказался платить Борраге.

– Их ксмо. – Челия подмигнула Антоно. – Их предводитель называется ксмо, Антоно. Ты не одолжишь мне ксмо?

Антоно что-то пролепетал, он задыхался, его кожа побагровела. Челия перестала мучить беднягу и вернулась к нам с Ленивкой, опустившись на корточки, чтобы почесать собаку за ухом.

– Какое тебе дело до ксмо и скипианцев?

– Мерио попросил меня придумать способ обезопасить нас от невыплат со стороны скипианцев. Только представь! Способ защититься от тех, кто постоянно тебя грабит!

– Не давать им в долг? – предложила Челия.

– Не годится, – вмешался Мерио из-за своего стола. – Мы хотим, чтобы они поддержали нас в случае нового нападения шеруанцев. Шеру боится, что они ударят сзади, после битвы на полуострове. Кроме того, у них есть связи в Мераи. Банка Регулаи всегда пригодятся новые глаза там. Парл с трудом удерживает трон, а его брат Чичек постоянно плетет интриги. Даже наши лучшие шпионы не всегда могут узнать, что творится в Красном дворце, и оценить риски выдачи парлу новых ссуд.

– А вы уже много выдали?

Я покосился на Мерио, не уверенный, что могу раскрывать детали нашего бизнеса.

– Мы… подпитываем его интерес.

Истина заключалась в том, что мы выдали парлу колоссальные ссуды – на строительство роскошного дворца в Мераи, на содержание любовниц и тому подобное, – а взамен получили преимущественное право на мерайскую пшеницу и разрешение на не облагаемую налогом торговлю на его территории. Это оправдывало затраты на причуды парла, если учесть объемы товаров, проходивших через его земли, и охранные письма, которые мы продавали купцам, направлявшимся в те края.

В политическом смысле мой отец считал Мераи существенным буферным государством против Шеру и хотел, чтобы оно зависело от нашего влияния, а не было верно королю Андретону, как в прошлом, когда мерайцы разрешили армиям Шеру пройти через перевалы в наши земли. Красный город, как иногда называли Мераи, располагался на перекрестье путей, его влажные, плодородные речные земли с трех сторон были окружены горами. Мы с юга, Шеру с запада, Вустхольт с севера. И Весуна с востока, вдоль морского побережья. Перевалы Мераи становились труднопреодолимы, если мерайцы хотели их защитить, а налоги разрушительны, если мерайцы считали кого-то своим врагом. Дешевле было инвестировать в дружбу.

– И потому Давико сидит, запутавшись в хитрых сетях своего отца, с пожелтевшими гроссбухами и тремя счётами, погрязнув в плесневелых тенях, пока бедная госпожа Ленивка чахнет. – Челия еще энергичней почесала собаку за ушами и под подбородком. – Бедная госпожа Ленивка.

– Рядом со мной найдется местечко для юной сиа, если она не будет соблюдать осторожность, – предупредил Мерио.

В ответ Челия только рассмеялась.

– Терци абакасси, сенци гаттименси.

Трое счётов, но нет мозгов. Или, точнее, нет кошачьих разумов. Сенци гаттименси. История из нашего детства.

Мерио грозно посмотрел на нее, но она лишь подмигнула мне и вновь произнесла:

– Терци абакасси, сенци гаттименси.

– Я и в первый раз тебя услышал, – проворчал я.

Она начала мурлыкать мелодию, потом запела:

Жил да был человек,Который считал,Что сможет разбогатеть.Он был мастером чисел,Повелитель чернил и незримых вещей.Он брал в руки счёты – и деньги сами собойВозникали в гроссбухах.А люди верили, о, как они верили…Но!Три его кошки тоже умели на счётах играть,И играли, как кошкиС мышами.А потому мыши возникли —И стали пищать, и бегать, и есть, и плясать…

– Я не трое счётов и не три кошки, – перебил я. – Меня ждет серьезная работа.