Навола

Фурия рассмеялась.

– Ай! Ну ты и шутник, старый солдат! Ай! – Она шлепнула себя по бедру. – Ай. Да. За словом в карман не лезешь. Зуромский язык жалит как пчела. Но я не держу обиды. Если когда-нибудь лишишься своего праведного хозяина, твой добрый меч всегда ждут гостеприимные ножны в палаццо Фурия. Теплые, гостеприимные ножны.

Аган Хан побагровел, сраженный не чужим мечом, а двусмысленностью. Прежде чем я успел сообразить, что крылось за словами Фурии, та обратила свое внимание на меня и Челию.

– Что ж, они хотя бы красивая пара. – Фурия по очереди оценивающе оглядела нас. – Я могла бы продать их за сундук солнц. Брат и сестра. Невинные. – Она улыбнулась. – Лакомые.

Полонос и Релус ощетинились. Аган Хан жестом угомонил их.

– Осторожней, сиана Фурия. Вы говорите о Регулаи.

– Конечно, я говорю о Регулаи. О детях Регулаи, в цепях. – Она скривила губы. – Дети Регулаи, в загоне. Дети Регулаи, на коленях…

– Вы зашли слишком далеко!

Это был Полонос. Они с Релусом обнажили мечи.

– Назад! – приказал Аган Хан. – Назад, псы!

Лошади забеспокоились, сверкнула воздетая сталь.

– Назад!

В последний момент Полонос и Релус неохотно отступили. Наши лошади гарцевали в узком переулке. Превосходно вымуштрованные солдаты Фурии не двинулись с места, но дрожали, как волки, алчущие наброситься на козленка. Кони ржали, люди выкрикивали оскорбления. Аган Хан и его бойцы невольно толкали нас с Челией, пытаясь защитить, и лишь Фурия на скакуне казалась островком спокойствия в кипевшей вокруг стальной буре.

– Ай. Какое наслаждение, – сказала она, натягивая поводья. – Лакомство. Увидеть, как архиномо ди Регулаи, дрожа, опускается на колени и ублажает покупателя…

– Сфачирритай! – Челия мазнула тремя пальцами по щеке. – Однажды ты сама наденешь собственные цепи, сфаччита феската! Наденешь цепи и подавишься членом!

Взгляд Фурии упал на Челию, словно ледяное одеяло, гасящее пламя. Челия умолкла.

– Перилис[36], дитя мое. – Фурия легко улыбалась. – Перилиссиссимо. – Она коснулась щеки тремя пальцами. – Я так легко могу пометить твое лицо. Твое и твоего брата. И прежде чем я покончу с вами, вы оба будете умолять меня о том, чтобы ощутить огонь сфаччире на своей коже.

Челия дрожала от ярости, но Фурия уже перевела взгляд на меня.

– Чи. – Она издала презрительный звук. – Юный Бык. – Усмехнулась. – Даже не тень великого человека.

Фурия дернула поводья, и ее скакун тронулся с места. Проезжая мимо нас, она сказала:

– Мои поздравления с приближающимся днем имени, юный Бык. Да хранит тебя Сиа Фортуна.

Она рассмеялась и уехала со всей своей стражей.

Никто из нас не пошевелился.

Стук копыт Фурии затих вдали, оставив нас в тишине, густой, как лесные заросли, куда в ужасе забился кролик, молящийся о том, чтобы волк действительно ушел.

Постепенно улица вновь оживала. Торговцы выбрались из магазинов. Подмастерья принялись собирать осколки стекла. Я поймал себя на том, что почти застыл. Моргая, мы все переглянулись, Казалось, будто мы побывали в кошмарном сне и лишь сейчас пробудились.

– Во имя Амо, она меня пугает, – нарушила молчание Челия.

– Рабы и лошади. – Аган Хан сплюнул. – Я видел ее загоны, и это мерзкое зрелище.

Но мне показалось, что он сердится не только из-за предмета ее торговли.

– Мне не понравилось, как она на нас смотрела, – сказала Челия. – Точно змея, размышляющая о том, как проглотить мышь.

– Так она смотрит на всех людей, – объяснил Аган Хан. – Ее семейство нельзя назвать ни добрым, ни благородным, и она пришла к власти вовсе не из-за своей доброты и благородства. – Он пустил лошадь вперед. – Девоначи оторвал бы мне голову, если бы я позволил вам попасть в лапы Фурии. Нам пора ехать.

– Вы же не думаете, что она действительно нарушит мир? – спросил я.

– Я думаю, что она похожа на кошку. А кошки едят мышей. Я не стану дразнить эту кошку – а потому мне не придется выяснять, что сделает и чего не сделает сиана Фурия. Вашему отцу давным-давно следовало велеть Каззетте всадить кинжал ей под ребра и покончить с этим.

Мы все поспешили к городским воротам, желая оказаться как можно дальше от госпожи Фурии. Но в то время как остальные вскоре снова смеялись и наслаждались прекрасным днем, я не мог избавиться от тревоги, которую вселила в меня эта женщина. Она словно воплощала все то, чего я боялся, и даже больше. Она была угрозой, которая возникла из ниоткуда и всегда маячила неподалеку, готовая обрушиться, если я утрачу бдительность.

Глава 12

– Видишь? – спросила Челия, остановив лошадь рядом со мной на вершине холма. – Приятно быть на солнце. – Она до отказа наполнила легкие воздухом. – Запах моря. Цветов и моря. Что за восхитительное время года!

Выбравшись за внешнюю стену, мы сразу пустили лошадей в галоп и понеслись, стряхивая с себя город и воспоминания о Фурии, летя по ярко-зеленым лугам и полудиким садам, пока наконец не сбавили скорость и не позволили Ленивке поравняться с нами – ненадолго, потому что она принялась гоняться за кроликами и фазанами, наводя на них ужас. Когда я свистел, Ленивка возвращалась, вывалив язык в довольной широкой ухмылке, но стоило мне отвернуться, как она вновь бросалась прочь, радуясь игре.

Теперь, когда мы, запыхавшись, остановились на вершине холма, казалось, будто внизу раскинулся весь мир: синяя река Ливия, извилистая и неторопливая на плодородной равнине; Навола с ее многочисленными башнями, сверкающими на солнце; бескрайняя Лазурь, уходящая за горизонт…

– Как думаешь, что это за корабли?

Челия указывала на многочисленные парусники, пришвартованные в порту Наволы, на лодки, испещрившие окрестные воды, на торговые суда, стоящие на якоре мористее и дожидающиеся места у пристани. Одно крупное судно разворачивало квадратные паруса, направляясь в открытый океан.

– Похоже, это «Фортуна дель Дельфино», идет в Торре-Амо. Гвоздика и шафран – к нам из Хуса, затем лен и вино – от нас в Паньянополь, затем сувианские оливки и керамика – обратно в Хус.

Я был рад, что мне это известно. Годы неутомимого наставничества Мерио не прошли впустую. Я знал торговые пути, имена капитанов, названия судов; знал грузы и цены… Я проследил глазами за удаляющимся силуэтом «Дельфино» с его яркими, веселыми белыми парусами; голубой океан манил, и лишь несколько барьерных островов стояли между судном и свободой…

На протяжении многих дней единственными кораблями и людьми, которых встретит «Фортуна дель Дельфино», будут триремы пескаторе с треугольными парусами в красную полоску – лодки рыбаков, преследующих стаи беложаберок и красножаберок, большого окуня, китовую акулу и злобную серратину. Эти люди всю жизнь проводили в океане и редко ступали на твердую землю.

Мир был огромен, и меня потрясла догадка о том, что я ничего о нем не знаю, если не считать записей в наших гроссбухах, которые рассказывали о странах и портах посредством чисел, списков и контрактов. Я жадно следил за уходящим парусником, гадая, каково это – жить на волнах Урулы, под солнцем Амо. Я знал груз судна, но не его жизнь.

– Давико! Челия!

Мы обернулись на крик. Неуклюжая фигура карабкалась на холм, обхватив руками огромную книгу.

– Хвала Амо!

– Джованни! – воскликнула Челия. – Что ты здесь делаешь?

Это и правда был наш друг Джованни. Раскрасневшийся и потный, с коленями, испачканными землей и травой, но, конечно же, с идеально чистой книгой, которую защитили его объятия. Холмы часто привлекали компании студентов университета, которые брали с собой хлеб и вино, чтобы приятно провести день. Бедные приходили пешком, богатые приезжали на лошадях, но Джованни, похоже, был совершенно один – и плохо подготовлен к такой вылазке.

– Разве тебе не следует быть в университете? – спросила Челия. – Прятаться в какой-нибудь тенистой библиотеке? И что ты делаешь с этой книгой?

Джованни без особого успеха попытался стереть покрывавший лицо слой пота.

– Я был в Либриксиум-Лючия, где хороший свет и совсем нет теней, а потом пришли Пьеро и Чьерко и убедили меня отправиться сюда. Они собирались встретиться с друзьями за вином и обсудить филос.

– Пьеро хотел обсудить филос? Я в это не верю.

– Ну, он хотел выпить вина, – поправился Джованни. – И сказал, что я могу сидеть под деревом с тем же успехом, что и в библиотеке.

Челия оглядела усыпанные одуванчиками поля.

– А где сейчас Пьеро и Чьерко?

Джованни вздохнул:

– Наверное…

– Ну-ну?

– Наверное, я забыл как следует привязать наших лошадей.

– Всех?

– Гм… Да.

Челия рассмеялась:

– Похоже на ошибку.

– Все было бы не так ужасно, если бы Пьеро не напугал их, запев. Они убежали, и теперь… – Джованни пожал плечами и махнул рукой в сторону Ромильи, где холмы становились более лесистыми. – Теперь они ищут лошадей где-то там.

И Джованни.

– А ты идешь домой пешком.

– Не думаю, что они вернутся за мной сегодня. Даже если отыщут коней.

Лукаво вскинув бровь, Челия посмотрела на меня:

– Что скажешь, Давико?

Джованни выглядел таким несчастным, что я не мог не подыграть.

– Что ж, согласно филосу Ла Салвикса, мы должны ему помочь. Если речь о филосе.

– Эта книга выглядит тяжелой, – заметила Челия.

На лице Джованни вспыхнула надежда.

– Но… – И я многозначительно умолк.

– Но? – повторила Челия.

Джованни кисло посмотрел на меня:

– Только не начинай.

– Он потерял лошадей своих дружков, а не только собственную, – сказал я.

– Ай. Это верно. – Челия задумчиво погладила подбородок, словно бороду. – Твой отец частенько говорит, что трудный урок запоминается навсегда.

– Верно! – Я щелкнул пальцами. – И Аган Хан тоже утверждает нечто подобное! – Я понизил голос, подражая воину: – «Лишь вкусив плоды своих заблуждений, ты познаешь истину».

– Именно так! – воскликнула Челия.

– Если бы я знал, что вы ничуть не лучше Пьеро и Чьерко…

– Я тоже слышала Агана Хана. – И Челия перешла на бас. – «Ребенок не станет есть гнилой фрукт дважды».

– Ай! – Я шлепнул себя по бедру. – Верно, сестра! Это я забыл. Ребенок не станет есть гнилой фрукт дважды. Хороший урок, ты согласна?

– Полностью согласна.

– Ты всегда так мудра, сестренка.

– Най, это ты мудр, братец.

– Нам нужно больше заниматься филосом.

– Я прямо чувствую, как расширяется мой разум!

Джованни одарил нас мрачным взглядом:

– Думаю, мне пора.

К нам подъехали Аган Хан, Полонос и Релус.

– Что здесь происходит? – спросил Аган Хан.

– Наш друг лишился лошади, – ответила Челия.

– Вот как?

– Он ее не привязал.

– О. – Аган Хан огладил бороду. – Это ошибка.

– Путь до дома неблизкий, – сообщил я.

– Эта книга выглядит тяжелой, – добавил Полонос.

– Эти туфли выглядят мягкими, – заметил Релус.

– Мы думали о том, чтобы помочь ему, – сказала Челия.

Аган Хан сложил ладони на луке седла и, нахмурившись, посмотрел на Джованни.

– Я давно убедился, что солдат лучше всего усваивает урок с натертыми ногами.

Челия просияла:

– Отличная пословица! Нужно ее запомнить, братец.

Джованни выглядел таким несчастным, что я больше не мог продолжать этот фарс и расхохотался.

– Не будь таким печальным, дружище. Конечно, я отвезу тебя домой. Мы не бросим тебя здесь в одиночестве. Пенек выдержит нас двоих.

– Ты один едва на нем помещаешься, – возразила Челия. – Джованни поедет со мной. – Она хлопнула себя по бедрам. – Я посажу его спереди. Прямо сюда.

Джованни побагровел, чего она, без сомнения, и добивалась, а Полонос, Релус и Аган Хан расхохотались над его смущением.

– Не волнуйся, Джо, мы что-нибудь придумаем. – Челия спешилась. – А пока давайте перекусим.

Выдохшийся Джованни с облегчением плюхнулся в траву, а мы все спешились вслед за Челией.

Пока готовились к обеду, я заметил, как пальцы Джованни почти неосознанно тянутся к лежащей рядом на траве книге. Эта книга, без сомнения, отвлекла его от привязывания лошадей – и теперь снова манила к себе. Таков был Джованни. Светило солнце, пчелы весело гудели в одуванчиках – а он думал лишь о своей книге. Он всегда был таким – и всегда нравился мне. Маэстро в университете уважали его. Он был совсем не похож на Пьеро и Чьерко – нобили ансенс, которых больше интересовали битвы, воинское дело и стародавние времена, когда их предки махали мечами и устраивали кровавые бойни по всему полуострову. Джованни был спокойнее, хотя и бледнее большинства из нас, потому что редко выходил на улицу. Даже сейчас его нос и щеки покраснели на солнце. Ему требовался головной убор.

– И что же это за книга, принесшая тебе столько неприятностей? – спросила Челия.

– Авиниксиус. Его «Наблюдения». На старом амонском.

– Ненавижу читать на амонском. Это очень трудно.

– Я рано его выучил, поэтому мне проще.

– Ты выучил его в три года. Это противоестественно.

– И что наблюдал Авиниксиус? – спросил я.

– Пока не знаю, – вздохнул Джованни. – Я сел читать, потом Пьеро запел, а потом они с Чьерко взялись бороться, как обычно, а потом лошади разбежались и… – Он пожал плечами.

Мы разложили хлеб, тонко нарезанную монталло и сыры, Аган Хан достал бутылку вина, и все приступили к трапезе под абрикосовым деревом, чьи розовые цветы источали такую сладость, что казалось, в теплом воздухе вокруг нас струится сироп. Мы передавали бутылку друг другу, как принято у друзей, и на время все наше внимание заняла трапеза.

Потом, в качестве испытания, Аган Хан пристроил яблоки на пики Полоноса и Релуса, а мы с Челией по очереди упражнялись с его арбалетом, пытаясь сбить качающиеся плоды с их насестов. Джованни уселся под абрикосом и погрузился в труды Авиниксиуса, время от времени изрекая что-нибудь вроде:

– Вы знали, что он не должен был стать императором? Просто все его кузены умерли, поев испорченных моллюсков.

– Прямо-таки все? – Челия фыркнула. – Все разом? За одним столом? Ужасная трагедия.

– Он их не отравлял, – хмуро возразил Джованни.

– Конечно, не отравлял. – Челия прицелилась, выстрелила и мрачно изучила результат. – Вери э веро, Аган Хан дал мне яблоко меньше, чем брату.

Аган Хан усмехнулся:

– Они одинаковые, сиа. Вам не хватает терпения.

Яблоки дрожали на ветру, дразня нас. Я прицелился и тоже промазал, однако Ленивка помчалась за моей стрелой, умудрилась вытащить ее из земли и гордо принесла назад.

– Нечестно, что она тебе помогает, – возмутилась Челия. – По правилам игры ты сам должен бегать за стрелами.

– Ты просто ревнуешь, потому что Ленивка любит меня больше.

Челия скорчила раздраженную гримасу:

– Нет, я всего лишь считаю это противоестественным.

– Читать на амонском противоестественно. Иметь любящих друзей противоестественно. Естественно, ты ревнуешь.

– Никого не должны любить настолько сильно, чтобы ему не нужно было выполнять простую работу и разыскивать собственные стрелы.

– Как вы этому научили собаку? – спросил Полонос.

– Она сама так захотела. – Я ухмыльнулся Челии. – Естественно, потому, что любит меня.

– Фескато! – Челия мазнула тремя пальцами по щеке в мою сторону. – Из твоего рта вылетают фекалии. Одни лишь фекалии.

– Ревность тебе не к лицу, сестра.

В качестве награды я кинул Ленивке кусочек яблока. Та прыгнула за ним, изящно извернувшись, щелкнула челюстями и приземлилась.

– И она ест яблоки! – воскликнула Челия. – Думаю, это ненастоящая собака.

– Ей нравятся яблоки.

– Она должна есть мясо.

– Но ей нравятся яблоки, – возразил я, садясь на корточки и почесывая Ленивку за ушами. Она перекатилась на спину и подставила мне живот. – Не так ли, девочка? Ты обожаешь яблоки, верно?

Ленивка высунула язык и ухмыльнулась мне, счастливо поеживаясь, задрав лапы.

Челия плюхнулась на траву рядом с нами.

– Ты выбрал наряд для великого события?

Я непонимающе посмотрел на нее.

– Твой день имени? Совершеннолетие? Превращение в мужчину? Провозглашение наследником твоего отца?

– А-а… Это.

Челия закатила глаза.

– Скоро тебе вручат штандарт величайшего номо банка мерканта в свете Амо – и все, что ты можешь сказать: «А-а, это», – словно тебя ждет проклятие фаты. – Она покачала головой. – Ты такой один, Давико. Другого нет.

На самом деле я не обрадовался напоминанию. Я так наслаждался прогулкой, наслаждался солнечным светом и обществом Ленивки, Челии и Джованни, что совсем забыл про свое совершеннолетие. А теперь разом вспомнил, и оно замаячило на горизонте, подобно черной буре, вселяя в меня смутный страх.

– В чем дело, Давико?

Полонос и Релус присоединились к нам, расслабленно скрестили ноги на траве. Релус сорвал яркий одуванчик и стал безмятежно жевать его.

Я покачал головой:

– Ни в чем. Вы не поймете.

– А ты дай нам шанс.

– У него нет наряда для дня имени, – сообщила Челия. – Бедное дитя.

– Дело не в этом, – начал возражать я, однако Полонос и Релус уже хохотали, что заставило Джованни поднять глаза, встать и подойти к нам.

– Что случилось?

– День имени Давико. Он до сих пор не выбрал себе наряд.

– Авиниксиус в день имени надел доспехи.

– Без сомнения, чтобы защититься от уцелевших кузенов.

– Вам тоже следует надеть доспехи, – сказал Полонос. – Они понадобятся, чтобы защититься от всех сиалин, что придут в гости.

– Вам нужно бежать, – посоветовал Релус. – Если сиана Ашья схватит вас, вы никогда не вырветесь из ее рук. Она укутает вас в шелка и драгоценности, сделает похожим на детскую куклу.

Челия раздраженно посмотрела на них:

– От вас никакой помощи.

– Помощи? – Релус ошеломленно повернулся к Полоносу. – От нас требовалось это? Помощь?

– Только не от меня, – возразил Полонос. – Я надеялся усугубить ситуацию.

– Как и я! – Солдаты ухмыльнулись друг другу. – Должно быть, мы братья! – воскликнули они и расхохотались.

Челия мазнула двумя пальцами по глазу в их сторону.

– Сфай, ну и парочка. Если бы человек тонул, вы бы плясали на его голове.

– Только если бы вода была глубокой, – ответил Релус.

– Люблю смотреть, как захлебываются люди, – согласился Полонос.

Аган Хан присоединился к нам и тоже сел на траву, скрестив ноги.

– По какому поводу веселье?

– Давико скоро станет мужчиной, – ответил Полонос, срывая очередной одуванчик. – Он в ужасе. Все прекрасные девицы всей Сотни имен накинутся на него, и придется выбирать. Сиалины выстроятся до края Лазури, до самого горизонта и даже дальше. Короли и принцы будут трястись от страха, что он лишит их кредита. Все склонятся перед ним. И потому он сидит такой несчастный. – Солдат подмигнул Челии. – Бедное дитя.

К моему изумлению, Аган Хан не стал смеяться. Вместо этого он нахмурился. Его лоб пошел морщинами.

– Это ноша, – сказал он.

Полонос и Релус заржали, но Аган Хан усмирил их взглядом.

– Обязанности реальны. Ноша ответственности нелегка. Вам хватает проницательности увидеть ее, Давико. Вы не похожи на детей старых нобили, которые расхаживают, как павлины, в уверенности, что просто заслужили свое богатство, точно так же, как воображают, будто покорность рабов и слуг принадлежит им по праву. Мы все их знаем – тех, кто проводит дни, бахвалясь древней славой своего имени, распутничая в квартале стеклянных окон, гоняясь за наложницами, которых тренирует сиа Аллецция, напиваясь на Куадраццо-Амо и вызывая на дуэль всякого, кто на них взглянет. – Он поморщился. – Они думают, что благородны, потому что у них древнее имя, но это не так.

Я смущенно покосился на Джованни, гадая, не обидится ли тот, ведь он был таким же нобили, как и Пьеро с Чьерко, но Джованни внимательно слушал и кивал. Аган Хан продолжил:

– Унаследовать великое имя, великую семью, великую историю – немалое дело. Я видел кое-что, когда служил стражником в Зуроме. Видел, как ведут себя дети султана, и поклялся, что не стану служить этим тварям. И то, что вы всерьез размышляете об обязанностях, которые вас ждут, делает вам честь. Однако это вовсе не преисподняя, которую вы вообразили, Давико. У вас есть семья и друзья, которые вас любят. – Он указал на Челию и Джованни. – Есть люди, знающие вас с детства. – Указал на Полоноса и Релуса. – Мне не стыдно служить вашей семье. Для меня это честь. Для Полоноса и Релуса это честь. Мы можем дразнить вас, можем толкать, но главное в том, что для нас честь служить вам, потому что вы не пятнаете нашу честь. В этом ваша сила, Давико. И потому радуйтесь жизни в хорошей компании, среди хороших друзей, и пожалейте созданий вроде падших нобили, которые живут лишь ради того, чтобы считать акты возмездия, и производят на свет детей, отравленных так же необратимо, как и они сами. – Он хлопнул меня по колену. – В любом случае вы рождены для этой жизни. Это ваша судьба. И, несмотря на тяжелое бремя, не забывайте наслаждаться ее плодами. Вы серьезная душа, это верно. Вы всегда были таким, но это не все, что есть в жизни. Если будете практиковаться в радости так же, как практикуетесь в печали, сможете стать более счастливым наследником.

– Уверена, Ашья что-нибудь для тебя подобрала, – утешающе сказала Челия. – У нее безупречный вкус.

– Она уже дважды сняла с меня мерки, – мрачно проговорил я, думая о наложнице отца и о том, как она, склонив голову, разглядывала меня, словно говяжью тушу, которую намеревалась разделать и подать на стол в день имени.

– Ты будешь неотразим, и все девчонки в тебя влюбятся, – поддразнила Челия.

– Она оденет меня, как манекен, а ее портной воткнет в меня булавки.

– Чи. Я помогу тебе, Давико. Встану рядом и буду охранять. Как Полонос и Релус защищают твое тело от мечей, так и я защищу его от портновских булавок.

Я рассмеялся.

– Обещаешь?

– Обещаю, что не позволю портному тебя колоть, а когда Ашья закончит работу, ты будешь выглядеть столь сногсшибательно, что любая сиалина упадет в обморок при виде твоей прекрасной фигуры.

– Все равно Давико не знает, что делать с сиалинами, – сказал Полонос. – Он будет похож на пирог из тех, что Этруаль ставит в витрину. На вид эти пироги очень красивые, но сделаны из бумаги и покрыты цветным сахаром.

– Я не дурак, – возразил я, нахмурившись. – Я знаю, что делать с девушками.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Полонос. – В вашем возрасте мальчишка может разве что несколько секунд подергаться, точно кролик.

– Ты переоцениваешь его выдержку, – сказал Релус. – Взгляни, как он краснеет!

К моему смущению, Челия тоже смеялась.

– Тебе известно, что твой отец держит в библиотеке книги с крайне непристойными картинками?

– Правда? – встрепенулся Джованни. – Они старые?

– Ну и вопрос! Старые ли они? Ты ничуть не лучше Давико. Следовало спросить, предосудительные ли они.

Я покраснел при воспоминании об этих книгах, о лобках и фаллосах, грудях, о девушках на четвереньках перед варварского облика мужчинами. Эти образы нахлынули с такой силой, что я ощутил неконтролируемый трепет в паху. Разумеется, Челия приняла мой стыдливый румянец за признак невинности.

– Это правда! – сказала она. – Прямо под бюстом твоего деда. У всех на виду! Тебе бы на них посмотреть! Мужчины и женщины, сплетенные друг с другом. Женщины и кальмары. Женщины и минотавры. Мужчины и демоницы… Ай! Столько секса! Столько непристойности!

– Хватит, Челия, вы его сломаете, – вмешался Аган Хан, но Челия лишь рассмеялась.

– О Давико, все прекрасные сиалины будут рядом с тобой и с твоим прелестным румянцем! Тебе столько предстоит узнать теперь, когда ты станешь мужчиной! Изучи эти книги, иначе отправишься в битву совершенно неподготовленным!

С этими словами она вскочила и унеслась прочь, смеясь.

И к моему отчаянию, Ленивка последовала за ней.

Весунская песня

О, наволанцы любят золото,В драконьих логовах таят,Лишь нависоли в их умах, мечтахи банковских счетах,Но срежь кошель – а там змея!Ай! Наволанцы любят золото.О, торре-амонцы! Те любят женщин,Их одевают в тонкие шелка,Пусть в волосах алмаз сверкает ярче глаз,А кожу гладит смелая рука.Ай, торре-амонские женщины!О, боррагезцы! Эти любят кровь,Пьют кубками из черепа врага.В Борраге сыты кошки, лакают понемножкуИз мисок кровь, что вместо молока.Там жизнь красна, там красное вино,и Джеваццоа улицы красны.Ай! Ай! Все боррагезцы любят кровь!О, люди из Парди – те любят сыр,А дамы из Мераи – свой нефрит,А Треппо сыновья – свою обувку,А дочери Корреджи – свою спесь,Мужи Ромильи – стрелы и свой лук,Ай, ай, они как чудища в лесах.Но хоть все земли обойди, мой друг,Прекраснее детей Весуны нет,Что бороздят прозрачную Лазурь,Качаются Урулы на грудиИ поклоняются ее красе —Нет, никого прекрасней не найдешь.Нет никого прекраснее. Ай! Ай!Ревниво наволанец прячет золото,А боррагезец кровью бредит смолоду,Но нет людей прекрасней, чем весунцы,Чьи ветер ловят свежий корабли,Плывя за горизонт, за край земли.Ай! Ай! Ай! Ай!Земли за край!