Семь стен

Девочка болела загадочной и неизлечимой болезнью, которая в народе называлась «земля не носит», и её ножки не были предназначены для того, чтобы ходить ими по земле.

Из-за этого самого изъяна слуги сызмальства носили принцессу на руках, ей оказывалось много внимания, и как результат, она выросла капризной неженкой. Ей прощались и излишняя вспыльчивость, и высокомерие, а король-отец, наоборот, пытаясь во всём угодить дочери, окружал её только самыми дорогими и изысканными вещами.

Чуть что не так, не по её воле и хотению, как в тот же миг на весь дворец раздавался крик принцессы: она звала отца, требуя разобраться с нерадивым слугой или служанкой и того тотчас без разбора выдворяли со службы.

В услужении у капризной принцессы были только самые здоровые, молодые и красивые слуги.

Ей не был знаком тленный мир, она никогда не видела и ничего не знала о человеческих страданиях, а когда, время от времени, окружавшие её подданные куда-то пропадали, девочку это вовсе не удивляло, потому как интересна ей была только она сама. Листья в саду были всегда свежи и зелены, плоды на деревьях яркие и сочные, розы цвели и благоухали круглый год, сад был всегда наполнен голосами редких заморских птиц.

Её Высочество, принцесса Латания, и не догадывалась, что по ночам целый штат садовников заменял подгнившие фрукты и цветы на свежие, подкрашивал травку, развешивал зелёные листья на деревьях, унося опавшие за стены дворца.

Вся жизнь принцессы состояла из лжи. С помощью заклинания король скрывал от всего мира всё неприглядное, всё то, что ему не нравилось в этой жизни и то, что могло бы огорчить капризную дочь.

Вся эта неправда, словно пелена, окутала его дворец.

Никто не видел изъяна в его дочери, не замечал её болезни; для всех она всегда оставалась прекрасна и идеальна так же, как и всё, что её окружало.

И только в своих снах принцесса была совсем другой: лёгкой, озорной, весело бегающей по лесу с другими девочками. Она мечтала танцевать. Всё же, где-то в глубине души Латания чувствовала ненатуральность того, что её окружало; время от времени, во всём этом ей чудился какой-то подвох, недосказанность, и это приносило девочке особую грусть, разочарование и вызывало раздражение.

Поэтому, то что произошло в тот самый злополучный день, вызвало в ней сильнейшую бурю негодования и зародило в душе страх: никто ранее не смел так варварски врываться в её сад и в её жизнь!

Даже сам отец-король спрашивал дозволения у дочери прежде, чем посетить её покои!

Не обращая внимания на слова мальчика о том, что он слеп, принцесса на повышенных тонах принялась отчитывать того, и очень быстро от нравоучений перешла к оскорблениям: обида и злость на юного нахала за нанесённые им разрушения, вырвалась наружу:

– Ты! Пугало, осёл, невиданный урод! Да как тебя только такого земля носит! Как ты посмел пробраться в мой сад, испортить клумбу с розами, погубить моих любимых рыбок? – кричала Латания, не помня себя от ярости. – Да подобных тебе больше нет во всём мире, тобой, поди, родители пугают детей перед сном! Ходишь по Земле, не видишь ничего, от тебя нет никакой пользы, ты всё портишь, и место тебе в выгребной яме, а не в нашем прекрасном мире!

Принцесса на секунду остановила свою тираду, переводя дыхание, нервно обмахнулась веером и продолжила:

– Представляю, кто твои родители, – продолжала ядовито выкрикивать девочка, – наверное, папаша – пьянчужка из соседнего села, а мать побирается по помойкам!

Она ругалась и в сердцах ломала свой любимый веер – подарок его Величества.

Если бы кто-то из хорошо знавших принцессу увидел сейчас её злое раскрасневшееся лицо, не поверил бы, что это Латания.

Эти страшные ругательства, подобно маленьким острым камешкам, вылетая из её рта, метко попадали в самое сердце мальчика.

«Откуда же мне известны все эти слова, такие ужасные ругательства? Что со мной происходит? Отчего мне хочется разорвать этого убогого слепого беднягу?», – пронеслось в голове принцессы.

Удивительно, но никогда ранее Латания не произносила подобных речей; да никто и не вызывал в ней такого сильного раздражения и желания поколотить, порвать, уничтожить. Что-то случилось в этот день с принцессой, и она вмиг перестала быть милой и доброй девочкой.

Но и наш парень, такой обычно тихий и спокойный, даже порой кроткий и излишне застенчивый, не остался в долгу.

Он искренне считал, что на свете не существует ни одного предмета, суть которого он не слышит и не знает, поэтому был страшно удивлён, когда не смог узнать тайну – тайну Книги: она сначала поманила его, оглушила, а затем замолчала!

И сейчас он не слышал ни Книгу, ни голосов окружавших его предметов и поэтому был напуган и растерян. Мальчику казалось, что его обманули, лишив самого важного его качества. И тогда, невиданное ранее самолюбие взыграло в нём!

Мальчик стоял посреди великолепного сада мокрый, грязный, с исцарапанным лицом, в изодранной одежде и пытался понять, кого ему винить в произошедшем: то ли волшебную Книгу, то ли короля, что захлопнул её в самый неподходящий момент, то ли кричащую сейчас на него заносчивую принцессу, и поэтому он не нашёл ничего лучше, чем съязвить ей в ответ:

– О, что же я слышу! Та самая прекрасная принцесса Латания, идеал и совершенство, пример для всех принцесс в мире, оказывается, умеет ругаться не хуже деревенского конюха! И то, вы наверняка могли бы вогнать в краску даже его!

Где же ваши манеры и совершенный голосок, где же ваше благородство?

Сидите тут, словно статуя, умничаете, а сами даже не сдвинулись с места, чтобы помочь несчастному утопающему и подать ему руку!

Я едва не утонул у вас на глазах, а вы даже не пошевелились! Вы переживали только за ваших драгоценных рыбок!

Все вам прислуживают, считают идеалом, преклоняются, а на самом-то деле вы злая! А ещё вы – самая обычная и всё, что окружает вас, всё – неправда!

Вы живёте и не ведаете, что это ваш отец заклинаниями нагнал морок на весь дворец, он всех обвёл вокруг пальца, убедив, что всё вокруг него идеально и совершенно. А на самом деле у вас кругом ложь и обман!

Это не я слепой, это вы все тут слепые! – слова сами собой вылетали из уст мальчика, казалось, помимо его воли.

И он припустил прочь из парка.

Латания первый раз в жизни слышала подобные речи в свой адрес: нелепый, грязный деревенский мальчишка не просто уничтожил розы и погубил рыбок, он словно испачкал своими грязными ботинками весь её прекрасный мир.

Первым желанием принцессы было дотянуться до мерзавца и влепить оплеуху, а затем ещё и расцарапать его наглое лицо своими острыми ноготками, и девушка даже привстала и попыталась самостоятельно сделать пару шагов, но у неё ничего не вышло.

В растерянности она смотрела на свои ноги:

– Ну же! Я вам приказываю! Почему вы меня не слушаетесь! Все в этом мире обязаны исполнять мои приказы!

Но ноги, увы, не двигались, слуг поблизости не было, никто не прибежал и не взял на руки.

В этот момент ей так захотелось убежать из сада, закрыться в своей комнате и разрыдаться там, никого не стесняясь…

Все эти ощущения бурлили в Латании, и не владея собой, она всё громче и громче сыпала проклятиями и даже кинула остатки кружевного веера вслед нарушителю спокойствия, пока на крики разгневанной принцессы не сбежалась охрана.

Мальчика догнали, грубо схватили и, больно поколотив дубинками, вышвырнули за ворота. Он упал в придорожную пыль, сильно ударив плечо: колени и ладони саднили, мокрая одежда была порвана и испачкана.

Со стоном поднявшись, мальчик отряхнулся как мог и поплёлся домой, потрясённый произошедшим.

Он ощущал чувство стыда и злился на этот несправедливый мир, который допустил его рождение в таком безобразном виде. Внутри него росли и поднимались неизвестные новые чувства, причиняя почти физическую боль – ничего подобного мальчик не испытывал ранее: это была и страшная обида от унижения, и разочарование, и жалость к себе.

То, что мальчик услышал из уст принцессы, эти до слёз обидные обвинения и оскорбления, непривычно звучали в голове, а фраза про отца прицепилась, словно колючий репей, и он попытался вспомнить, слышал ли когда-нибудь хоть что-то про своего родителя: кем тот был, куда делся.

Разговор с волшебной Книгой не забылся, но он больше не слышал её зов.

– А всё это ты, Книга заумная, всё-то ты знаешь про всех, всё умеешь, только вот имя своего Хранителя вдруг позабыла и служишь ты только королю и его королевству, – досадливо выкрикивал мальчик в пустоту, – всё с тебя и началось!

***

А в этот момент высоко-высоко на небесах Боги с большим интересом наблюдали за происходящим:

– Смотрите! Книга узнала его!

– Да! Она всегда узнаёт тех, с кем соприкасалась!

– Книга буквально заворожила его! А он заворожил Книгу.

– То, что произошло с этим мальчиком во дворце, ослепило и одновременно оглушило его…

– Но ослеплённый этой встречей, он постепенно забывает суть вещей, которую знал раньше!

– А ведь мальчик всё знал и без помощи волшебной Книги, но он польстился на её зов, влез в чужой сад, и в результате отрёкся от своих способностей.

– Он ещё не знает, что эта судьбоносная встреча была для него несвоевременной! Он нарушил правила! И Книга проучила его!

***

И за один короткий вечер мальчик сильно изменился. Он плёлся по дороге, ломая ветки деревьев и зло пиная придорожные камни. Вернее, ему так казалось, а на самом деле мальчик попросту спотыкался о них.

И вся природа будто бы замерла, перестала быть живой, теперь в ней словно не было души, она замолчала.

Ему казалось, что в этом мире существует только он один… обиженный…растерянный…Он окончательно утратил свои способности, и зло вошло в него, овладело им, заняло пустое место внутри…

Стемнело… мальчик продрог и его начало колотить, то ли от холода, то ли от переполнявших его чувств; он прибавил шагу и вскоре вошёл в ворота своей деревни.

Удивительно, но сейчас он почувствовал, как все предметы, такие знакомые ему с детства, вдруг изменились, и всё, что окружало его, показалось мальчику враждебным, острым, колючим, желающим напасть, ударить и обидеть!

– Предатели! Вы все предатели! – привычно дотрагивался он по очереди то к безмолвному колодцу, то к лопате, оставленной кем-то из односельчан, а затем и к телеге, и даже к лавочке, стоящей у его дома.

Все эти самые обычные и повседневные предметы, казалось, сейчас, безмолвно смотрели на него, и в их молчании ему чудилась жалость, смешанная с презрением и даже ехидство.

Мальчика душили слёзы, тело ныло от ран, полученных от шипов роз и ударов дубинок.

Войдя в дом, и со всей силы хлопнув дверью, да так, что стёкла затряслись в окнах, он сел за стол и закрыл лицо руками.

В тот вечер мать, сидя у окна, вглядывалась в видневшуюся сквозь открытые ворота извилистую дорогу, пытаясь ещё издалека узреть знакомый силуэт, такой родной и любимый.

– Как странно, обычно их домой с улицы не загонишь, – она наблюдала, как друзья сына ещё засветло влетели в ворота и поспешно, даже немного суетливо, скрылись за дверьми своих домов.

Деревню накрыли сумерки, дорогу стало не видать, луна ещё не осветила её, и женщина сильно удивилась, когда пропустила приближение сына, хотя обычно чувствовала его на большом расстоянии.

От громкого стука входной двери мать вздрогнула; она не узнала сына ни по походке, ни даже по знакомым с детства звукам шагов.

Но своим чутким материнским сердцем, она всё же уловила, что с ним случилось что-то очень нехорошее.

Разорванная одежда, ссадины и царапины на лице нисколько не смутили женщину, бывало, сын прибегал после прогулок по лесу и в более плачевном виде: однажды он решил набрать мёда и залез в улей на дереве, а потом быстро убегал, спотыкаясь о пни и коряги, спасаясь от преследования рассерженных диких пчёл.

Но никогда ещё она не видела у него такого выражения лица: злость и обида сильно изменили его черты, она не узнавала своего сына, будто бы он решил разыграть её и нацепил страшную маску.

«Вот так выглядит человек, потерявший лицо…», – неожиданно отстранённо подумала женщина и принялась выспрашивать сына, что с ним случилось, отчего он плачет.

И в ответ услышала до боли знакомый голос, звучащий глухо, без каких-либо эмоций, холодный и спокойный:

– Мама, признайся, зачем ты мне всё это время лгала? Ты с детства уверяла меня, что я такой же, как все! А на самом-то деле, я – никчёмный урод, инвалид. Я ненавижу своего отца, кем бы он ни был, я ненавижу самого себя и ещё я больше никогда не хочу тебя видеть, – На последнем слове он сделал небольшую паузу, тихонько иронично хихикнул.

– Похоже, и вправду, теперь моё место в выгребной яме! – эта ядовитая фраза особенно ранила мальчика, – ты не смогла родить меня здоровым, но почему ты не можешь исцелить меня? Ты вылечила стольких людей от самых сложных и страшных болезней, а как же я? Может, ты опасаешься, что я прозрею и покину тебя? Ты боишься одиночества? Тогда ты плохая мать!

Обвинения, одно страшнее другого, сыпались, всё сильнее искажая его лицо, и оно превратилось в застывшую маску, не выражающую ни одной эмоции.

В следующий миг мальчик вскочил и, стряхнув посуду со стола, опрокинул лавку и выбежал из избы. Он был невероятно рассержен и абсолютно уверен в своей правоте; ему казалось всё настолько ясным и очевидным, что он даже не счёл нужным выслушать оправдания матери.

Ночь мальчик провёл на сеновале, где приятно пахло скошенным сеном и ещё целым букетом разнотравья.

– Что со мной произошло? Кто виноват? В деревне меня уважали за мой дар, теперь я никто, я ничего не могу и не чувствую ровным счётом ничего!

Он горько плакал, первый раз в жизни, и только на рассвете крепко заснул.

На следующее утро, зайдя в дом, мальчик, как ни в чём ни бывало, окликнул мать – ответом ему была тишина. Он позвал её ещё и ещё раз, пока вдруг не вспомнил, что произошло вчера.

Прошло несколько дней. Мальчик жил надеждой, что мать скоро вернётся и всё будет в их жизни, как прежде.

Соседи первое время не волновались: «Мало ли какие дела могут быть у целительницы за стенами их деревни, может в гости к кому поехала или на дальнюю ярмарку», но все точно знали, что женщина никогда не оставит своего сына одного.

Так прошла неделя, а «чужестранка» всё не возвращалась…

– Куда твоя мать могла уйти? – обратился местный старейшина Прохоп к мальчику.

– Н-не-е-е знаю…, – заикаясь ответил парень, – было заметно, что он сильно напуган и растерян.

– Что у тебя с лицом-то? Отчего оно такое бледное, как окаменевшее? Поссорились что-ль?

– Д-д-д-а-а-а, – прошептал мальчик.

– Мать твоя – женщина серьёзная, не могла она вот так просто уйти и бросить тебя! Вот как порешим, малец, – продолжил Прохоп, – мы отправим гонцов на её поиски в соседние деревни и города, вдруг ей пришлось выхаживать какого больного, а весточку нам передать она не смогла.

Он призадумался, кашлянул и почесал затылок.

– Только странно мне всё это: ни разу за двенадцать лет не покидала она свой дом дольше, чем на день. Могла бы гонца прислать или голубиной почтой воспользоваться, – ворчал старейшина, – не в каменном веке, чай, живём, почта вон как работает: голуби наши – самые быстрые и хорошо обученные!

На том и порешили.

Отправились на поиски чужестранки четверо молодых парней. И поскакали они на все четыре стороны, заезжая в каждое селение и спрашивая, не встречал ли кто «красивую женщину с такой улыбкой, что светит ярче солнца, с такими руками, что согреют даже в самый лютый холод, и каждое её слово, что мёд, самое что ни на есть лечебное».

Но ни в одном селении никто не видал такой женщины, а «если бы и встретил, так вовек не забыл бы диво такое», – слышали они в ответ.

Далеко забрались гонцы: аж до самых гиблых болотистых мест с одной стороны, до басурманских государств с другой, до самого синего моря с третьей, и до начала «той самой длинной путь-дороги» с четвёртой стороны. Никто из жителей в тех местах не видел чужестранки.

А ехать дальше на поиски по «той самой длинной путь-дороге» не было дано указания от старейшины.

Прохоп, отправляя своих людей на поиски, дал им наставление: «Если наша целительница ушла по ней, это означает, что она сама приняла такое решение, и мы не имеем права противиться её воле, иначе это будет уже преследованием! Таков наш закон!»

И вернулись грустные парни домой ни с чем.

Мальчик с самого первого дня просил взять его с собой на поиски матери: уж что-что, а разыскивать пропавшее он умел лучше всех – тем и славился до сих пор на всю округу.

Но всякий раз случалось странное: стоило только ему сесть на лошадь или на выезжающую из ворот телегу, то каким-то загадочным образом они останавливались, как вкопанные и не трогались с места.

А когда мальчик отправлялся сам пешком, то шли ноги только вдоль забора, по кругу. Так он и ходил вокруг деревни и возвращался обратно домой ни с чем.

Он и своих друзей просил помочь найти пропавшую мать: ребята оббегали все окрестные леса и поля, но и там её не оказалось.

Раз за разом слепой мальчик настойчиво делал попытки уйти из деревни, испробовал все возможные варианты, но в итоге ничего у него так и не вышло. Его путь заканчивался там же где и начинался: у ворот родной деревни.

И с той самой ночи он сильно изменился, стал другим – повзрослел. Детский смех, шалости, игры с друзьями ушли из его жизни, а выражение красивого лица так и осталось надменной маской.

Как он не пытался улыбнуться, ничего не получалось.

***

Так прошло два года. Мальчик вырос и превратился в красивого и ладного юношу. Жизнь в деревне текла своим чередом, исчезновение его матери жителями стало забываться.

Чтобы прокормиться, он зарабатывал себе на жизнь плетением корзин из ивовой лозы и жил обычной жизнью простого деревенского парня. Тоска по матери по-прежнему мучила его и днём, и ночью: часто ему чудился её голос, её смех, а иногда даже родной с детства запах.

И именно тогда и появилась эта странная, не подвластная ему особенность: лишь стоило ему коснуться любой смеющейся женщины, даже всего лишь на миг, как та словно прилипала к нему, и теперь ходила за ним везде по пятам, как приклеенная, держась на небольшом расстоянии: куда он – туда и она.

Такова была сила его намерения – найти мать, сила его любви. Как заслышит он где женский смех, так со всех ног и мчится, не разбирая дороги, в надежде, что это его мать вернулась, и дотрагиваясь до смеющейся девушки или женщины, он сам того не осознавая, становился объектом притяжения.

Когда это случилось с юношей впервые, разнимать их прибежали почти все жители деревни. Они тянули бедолаг за руки в разные стороны, обливали водой, затем маслом; приходили бабки-знахарки из окрестных селений, поили травками заговорёнными, нашёптывая что-то, и обходя пару по кругу, плевали, выли, издавая какие-то жуткие звуки; обкуривали дымом, но всё без толку.

Никто ничего не мог с этим поделать, да и сам юноша был в ужасе от этого, но ничего не помогало. Снова и снова очередная несчастная зачарованная женщина ходила за ним по пятам, будто привязанная, повсюду, не оставляя ни на минуту, позабыв свой дом и потеряв волю.

Юноше и самому это не нравилось: он пробовал гнать женщин от себя, ругал, убегал прочь – всё бесполезно.

Это продолжалось до тех пор, пока юноша не дотрагивался до следующей смеющейся женщины. Тогда предыдущая отставала от него, будто просыпалась от морока и потом даже вспомнить не могла, что с ней происходило.

Это странное явление повторялось раз за разом, стоило только юноше услышать женский смех.

Мужики пробовали уводить своих жён и дочерей домой силком, но не получалось!

И вскоре все женщины его деревни перестали громко разговаривать на улице, даже дома они говорили шёпотом; постепенно исчез заливистый женский смех, затихли песни и хороводы.

Поначалу происходящее сильно пугало всех, затем поведение слепого юноши начало раздражать жителей деревни: их жёны, дочери и сёстры повсюду следовали за этим мальчишкой, «словно коровы на привязи».

Уже и друзья его сторонились: они попросту стеснялись юношу.

Со временем деревенские жители вроде даже и привыкли к происходящему, как к чему-то обыденному, но постепенно деревня стала скучнеть, затухать, родители старались выдавать дочерей замуж подальше от родного дома. По округе поползли нехорошие слухи. Торговцы отчего-то обходили деревню стороной, и из зажиточной, весёлой, шумной, она превратилось в бедную и вымирающую.

Всё, что происходило с юношей, выглядело странным, колдовским, вызывающим оторопь, «кому и рассказать-то стыдно». Жители деревни поначалу жалели слепого сироту, они же его с младенчества знали, и считали, что-парень-то головой повредился от горя после исчезновения любимой матери.

Но случилось так, что слухи всё же разлетелись по округе, обрастая всё новыми жуткими подробностями. На центральном рынке прошла молва о страшном чудовище, колдовством уводящим женщин из семей в своё логово. И последствия этой сплетни конечно же не заставили себя ждать.

Однажды вечером в деревню, где проживал слепой юноша, пришли разъярённые мужики с вилами и осиновыми кольями с требованием выдать им вампира-вурдалака, насылающего на весь их домашний скот болезни, ворующего девушек по округе, пьющего их молодую кровь.

Несколько особо злобных мужиков держали в руках горящие факелы и грозились спалить всю деревню дотла.

Кое-как отбились жители от непрошенных гостей, пройдясь с ними по всем своим избам, чтобы те убедились, что не прячут они никакого чудовища, дома только женатые мужики с жёнами и детьми, да старики.

Так соседи и ушли ни с чем, пригрозив напоследок, что будут захаживать и пристально следить за всеми жителями деревни:

– И отныне, Прохоп, – на прощанье громко прокричал здоровый мужик, возглавлявший ходоков, обращаясь к старейшине, но так, чтобы было слышно в каждом доме, – всякая торговля между нашими деревнями отменяется! Нехорошее вы покрываете, как есть говорю! Люди-то просто так языками болтать не будут!

Тем же вечером Прохоп собрал совет деревни: нужно было как-то решать вопрос, потому что запрет на торговлю означал, что к зиме людям просто нечего будет есть. В те времена весь урожай отвозили на ярмарку, продавали там или меняли на что-то жизненно необходимое. Просовещавшись до утра, они порешили, что-мальчишка-то совсем болен, и это становится опасно для жизни их деревни и надо что-то делать, иначе добром никак не кончится.

И тогда, согласно их решению, мрачный плотник, виновато опустив глаза, заколотил окна и двери дома, где жил слепой, чтобы тот сам не смог выйти наружу, а еду и воду ему передавали через крохотное окошко, словно узнику в тюрьме:

«К собаке они и то лучше относятся!», – с обидой думал юноша.

И понял он тогда, каково это, быть ложно обвинённым; снова и снова вспоминал, как сильно обидел мать, а теперь же он испытал это на своей шкуре.

Преданные друзья у парня всё-таки остались, хотя им самим было неловко и обидно за то, что происходило с их матерями и сёстрами, и это уже совсем не походило на игру. Однако, ребята ценили дружбу и сговорились освободить друга. Выждали они, когда взрослые уйдут на работы в поля и улицы опустеют, и оторвали несколько досок от окон дома, где томился в заточении юноша.

Друзья, помня, что их товарищ не сможет уйти дальше ворот, отнесли его в лес на своих спинах. Удивительно, но всё удалось, и, довольные собой, они вернулись в деревню. Вот только куда дальше направиться их незрячему другу, никто не и подумал.

Оставшись в одиночестве, юноша в растерянности присел на траву и поднял голову, подставляя лицо тёплым лучам солнца:

– Вот так и умру от голода и жажды, сидя здесь!

Как вдруг он услышал совсем неподалёку тихий женский плач. Сердце забилось в груди, юноша поднялся и побрёл между деревьев на голос плачущей девушки и вскоре вышел к ручью.

Он не мог видеть, что та сидит, опустив в кристально чистую прохладную воду свои истёртые в кровь ноги.

Юноша тихо подошёл, присел рядом и, легонько коснувшись плеча незнакомки, спросил: «Что случилось, почему вы плачете?».

Не успела девушка ответить, как неведомая сила будто магнитом мгновенно притянула их друг к другу, тела их соприкоснулись и слились своими боками, будто кто-то неведомый пришил их друг к другу огромными невидимыми иглами с невидимыми нитями. Девушка в ужасе заверещала, пытаясь вскочить на ноги и убежать, но теперь это стало совершенно невозможно.

***

Следует отметить, что принцесса Латания, а это была именно она, оказалась в то время у ручья неспроста.