Райдер для Принцессы

– Мило, – он наконец смотрит на меня, а потом добавляет: – То, как ты оправдываешься.

Я готова взорваться на мелкие осколки, чтобы стереть его с лица земли. Оправдываюсь?! Да я… Я открываю переписку с автором и тычу ему в последнее сообщение. Я знаю, что он будет счастлив, прочитав восхищения в адрес его внешности, но я должна объяснить, почему я рисую именно его.

– И сколько таких иллюстраций тебе нужно? – несколько подумав, спрашивает он меня, все еще держа набросок.

– Примерно три, – неопределенно пожимаю плечами, все еще ожидая какого-то подвоха.

– Так и быть я тебе попозирую, – снисходительно отвечает он, но, черт подери, ему ведь это нравится.

Я молчу и внимательно смотрю на него. Где подвох? И вообще я справлюсь сама. Возможно, у меня на это уйдет чуть больше времени, но он мне не нужен. Или…нужен? Будет сильно проще рисовать с натуры, учитывая, что некоторые задумки действительно непростые. Я морщусь, зажмуриваюсь и выдыхаю:

– Что ты за это хочешь? – а сама уже предвкушаю его ответы.

– Этот набросок, – уверенно говорит Шлем, и добавляет: – И то, что я поставлю тебя на моноколесо.

– Что, прости? – вспыхиваю снова я, в глазах недоумение.

– Ты снова попробуешь прокатиться на моноколесе, – спокойно повторяет он.

– Нет, – складываю руки на груди.

Шлем вздыхает, достает сигарету и медленно затягивается. Я смотрю, как клубы дыма расползаются по воздуху.

– Пожалуйста, – наконец говорит он. – Я не привык уговаривать. За мной выстаиваются очереди на индивидуальное обучение, Принцесса. У тебя шикарная возможность. Порадуешь потом Рема.

К чему он вообще вспомнил про Рема? Меня это сейчас волнует в последнюю очередь. Я продолжаю нагло разглядывать его. Что-то в нем переменилось, и это вызывает любопытство. Ну ладно, встану на пару минут, зато будет возможность выяснить у него какие-то подробности насчет автосервиса. И… поможет мне с работой.

– А Жанна не потеряет тебя? – уточняю я на всякий случай.

Не хочу быть смертельно раненой ее ревнивым колким взглядом при следующей нашей встрече.

– У нее свои дела, у меня – свои, – уклончиво отмечает он, и я не вдаюсь в подробности.

Я никак не могу сдержать злорадную ухмылку от понимания того, как сильно Жанна взбесится, если узнает об этом.

Фокса вдруг стало слишком много в моей жизни, и меня это должно напрягать и пугать, ведь я его ненавижу. Ведь ненавижу же? Но почему тогда я не отказываюсь от возможности побыть в его компании?

Глава 17. Лед тронулся или …?

Пока я выкладываю ему план действий для позирования, Шлем все еще курит. Я не упускаю возможности прокомментировать это, потому что вся эта ситуация кажется очень неловкой и неправильной.

– Ты много куришь, – спрашиваю я, но на деле это звучит как утверждение.

Я не смотрю на него, разглядываю местность вокруг, чтобы понять, как нам расположиться.

– Ты так думаешь? – спрашивает он. – Если я курю в твоем присутствии – не значит, что я много курю.

Я хмурюсь, не понимая, что он хочет донести. Поэтому вслух строю свою цепочку умозаключений:

– Курят, когда нервничают, – начинаю я, а потом поправляюсь: – Ну, насколько я знаю. Значит, ты всегда нервничаешь в моем присутствии?

Губы сами собой поджимаются от какой-то непонятной обиды. Неужели я и его успела довести до белого каления? Даже самого Шлема. Маме ведь не зря называла меня «язвой»… Может, и Андрей мне изменил из-за моего скверного характера? А что, если Рему тоже не нравится мой «острый язычок»? Господи…

– Так.

Напоминает о своем присутствии Шлем, а я резко распрямляюсь и недоуменно смотрю на него.

– Я нервничаю в твоем присутствии, – повторяет мои слова Шлем, но я не могу распознать, права я или нет.

– И поэтому куришь… Да, – подвожу итог я.

Гениально. Молодец, Лина. Хорошо, что ты поступила на художественное, а на логику двери для тебя закрыты.

– Типа того, – отвечает Шлем, а мои брови удивленно взлетают.

Я долго смотрю на него не в силах поверить, что он может в чем-то со мной согласиться. А он… смущается, что ли? Нет, серьезно. На щеках выступает легкий румянец, а я вижу его даже за несколько метров. Он ботинком пинает какие-то камни на земле. Через несколько секунд он поднимает глаза, а в них снова игривые искорки.

– Когда курю, мне приходят более остроумные ответы на твои подколы, Принцесса, – наконец отвечает он.

И я выдыхаю. Оказывается, я все это время стояла, затаив дыхание, в напряжении и ожидании, что он сделает что-то ему несвойственное. Но я ошиблась. Он отшутился так же, как и всегда. И это расслабляет.

Я рисую его столько много, сколько могу, оттягивая момент, чтобы встать на моноколесо в надежде, что он заторопится куда-то. Но он не уходит, а выдерживает все мои капризы и неудобные положения рук и ног. Его это забавляет, я вижу, но я так работаю и стесняться этого не намерена. К концу третьего моего наброска мы наконец продолжаем разговор на какие-то другие темы без моих комментариев: «Стой ровно!», «Подними руку повыше», «Не кури хотя бы пару минут, Шлем». Он все это время наблюдает за мной, хотя я постоянно прошу его смотреть в сторону. Мне не нравится, когда он разглядывает меня, потому что во время работы я забываюсь. Вспомнить даже мой высунутый язык, а это, знаете, какой секрет, и я не хочу, чтобы Шлем потом использовал это против меня. Поэтому я начинаю первой:

– Почему ты встал на моноколесо? Это не такой распространенный вид спорта и транспорта, особенно в нашем маленьком городке.

Он задумывается немного, а я фиксирую, что он сдерживается от желания закурить еще одну сигарету. Он расслабленно сидит на дереве напротив, одна нога согнута в колене и лежит на другой, а его наколенники и перчатки небрежно валяются рядом – очень кстати, потому что герой той книги мотоциклист. Одной рукой он взъерошивает волосы, и я вижу, как перекатываются бицепсы. Почему я не замечала, насколько он мускулистый?

– Мне было семнадцать, – начинает рассказ Шлем, – Ты права, все новое плохо заходит в нашей глуши, но мой отец…– он делает паузу, раздумывая, говорить это или нет, – тоже был автомехаником, а еще он любил всякие эксперименты. Высмотрел где-то это моноколесо, заказал. Оно ехало к нам почти три месяца, господи, а мы ждали его как дети.

Он погружается в воспоминания, и я вижу, как лицо озаряется улыбкой: искренней и доброй – той, которая связана только с приятными событиями. Чувствую укол в сердце, что по отношению ко мне он надевает только дежурную ухмылочку. Получается, он все же может быть другим. Но не со мной.

– Мы буквально дрались за него с отцом, – он хмыкает. – Учились кататься попеременно, а когда убедились в том, что нам нужно еще, по меньшей мере, одно, то оформили заказ. Это был первый Шерман, «Старуха», как его называют. Мощный, красивый, перспективный. А когда оно приехало, то необходимость в нем уже пропала.

Я отрываю карандаш от бумаги. Мой набросок закончен. Я просто смотрю на него не в силах прервать. Ветер усилился, и я замечаю, как высокая трава вовсю колышется туда-сюда, царапая ему икры, но он не шевелится. Почему-то мне кажется, что у этой истории грустный конец, но я все же решаюсь спросить. Мой голос говорит словно издалека, почти шепотом:

– Почему?

В душе неприятно покалывает от ощущения, что я знаю ответ. И я этот ответ может знать только человек, который сам прошел через это. Только он может сейчас увидеть это между строк и улыбок. Он несколько напрягается, складывает руки на груди, словно сопротивляясь тому, что скажет. Ветер треплет его волосы, а тишина вдруг становится звенящей, но он разрезает ее своим голосом:

– Отец умер.

А потом смотрит мне в глаза. В них давняя боль, которая еще не прожита, в них утрата, которая оставила в его душе яркий сочащийся кровью шрам, который никак не затянется. Мне внезапно хочется подойти и обнять него, но ему не нужны мои объятия, он не взрослый и самодостаточный мужчина. А еще он не мой парень. Засовываю свой порыв куда подальше и впервые не знаю, что сказать. Потому что знаю, что никакие слова не сделают ему легче. Не поможет ничего, кроме времени.

– Мне жаль, – выдавливаю я еле-еле.

Но он уже взял себя в руки и спрашивает в ответ:

– Ну а ты?

Он переводит тему на меня, и я сразу узнаю этот прием. Ты делаешь так, когда больше не хочешь говорить о себе.

– Что я?

– Что произошло с тобой, что ты отрастила такие длинные шипы?

Я делаю вдох. Несколько дней назад я бы соврала, отшутилась. Но сейчас, после его признания, я чувствую, что тоже могу.

– Мой папа тоже умер, Шлем, – говорю я, но называю его «Шлемом» скорее на автомате. – Я только пошла в школу. У него был рак.

Между нами зависает пауза. Он кивает, и в его взгляде – понимание без лишних слов. Две разные истории, два разных человека, но боль – одна.

– Он тоже рисовал?

– Это настолько очевидно?

– Да.

Я киваю.

– Кажется, в этом мы с тобой похожи, – заключает он.

– Удивительно, да? – хмыкаю я, пытаясь не думать о том, что между нами сейчас произошло что-то совершенно новое.

– И из-за него ты не хочешь говорить мне свое имя? – внезапно он оказался слишком близко, я даже не заметила, как он подошел.

Его вопрос повисает в воздухе, а я смотрю на него снизу вверх. Я хочу подняться, чтобы быть наравне, но мне не хватает места для маневра.

– Мне кажется, достаточно откровений, – я обрываю поток искренности, но не смотрю на него.

Я все еще не готова сказать ему свое имя.

– Тогда так и останешься Принцессой! – начинает смеяться Шлем, пытаясь разрядить обстановку.

Я улыбаюсь с облегчением, что мы закрываем эту тему:

– Я с этим почти смирилась.

Я все еще не могу поднять на него глаза и начинаю копаться в сумке. Слава богу, нахожу там сэндвичи, которые я взяла в кафе перед выходом. Облегченно достаю один и протягиваю ему.

– Перекусим?

– Надеюсь, они не вегетарианские? – с надеждой спрашивает Шлем и садится на корточки, чтобы видеть мои глаза.

– Я же говорила, что я ем мясо, – напоминаю я.

– Получается, мое впечатление о тебе было ошибочным, – пожимает он плечами, а потом тихо добавляет: – Во многом.

Но я не решаюсь спросить. Мне страшно, что за несколько часов вместе я теперь смотрю на этого парня напротив совсем иначе. И я не хочу признаваться себе, что сейчас он мне даже начинает нравится. Совсем немного.

– Почему ты не соглашаешься на партнерство с Ремом? – вдруг я вспоминаю свой вопрос.

– Я уже говорил, что я работаю один, – голос его снова резкий и холодный.

– Но… – я намерена узнать подробности. – Он же может обеспечить тебе постоянный поток клиентов и нехилые деньги!

– У меня все это и так есть. Даже если он сможет дать мне больше денег, я все равно не соглашусь.

– Но почему, Шлем? – недоумеваю я.

– Потому что я не хочу работать с Ремом, Принцесса, – он медленно выговаривает каждое слово, что я точно поняла. – Он не тот, кем тебе кажется.

– Почему вы все думаете, что я совсем его не знаю? – перехожу уже я в наступление, а недоеденный сэндвич остается на дереве.

Я встаю и начинаю ходить взад и вперед, негодуя. Я уже устала это слушать! Каждый встречный уверяет меня, что я совсем не знаю Рема, но это не так. Лес шумел в такт моим беспокойным мыслям.

– Потому что с тобой он другой. Пока, – Шлем садится на мое место и спокойно доедает уже мой сэндвич.

Я вздыхаю. Я не намерена обсуждать с ним Рема. Это мое личное дело. Я выхватываю у него остатки сэндвича, жадно запихиваю их в рот и иду за его чертовым колесом. Пора закончить с этим.

Как бы мне не хотелось признать, но с первой же попытки я поехала на моноколесе. Шерман, похоже, оказался сильно покладистее Зла Рема, если не вдаваться в подробности самого обучения. Шлем, черт бы его побрал, действительно был хорошим инструктором. Он не отпускал меня все время, держал за талию и руки, как делал тогда с Милой, но при этом умудрялся еще направлять меня, чтобы я не свалилась в кусты. Мне не хотелось показывать ему, но я была готова запищать от восторга, когда сама несколько раз смогла объехать вокруг одного из пней.

– Молодец! – сиял Шлем и даже похлопал мне, весьма сдержанно, но даже это было высшей похвалой для меня в его лице.

Я старалась фокусироваться на балансе и своих движениях, но его присутствие настолько близко ко мне выбивало из колеи. Каждое его прикосновение, даже самое обычное, отзывалось на теле мурашками. Мое тело что-то перепутало, потому что должно было выставить когти и поднять всю шерсть, а не расплываться как плавленный сыр в его руках.

– У меня вопрос, – спросила я его, когда уже он смог меня отпустить для самостоятельной езды.

– Валяй.

– Почему ты тут со мной весь день, Шлем? – я хотела бы посмотреть на него, но, памятуя, о том, чем такое кончилось на пикнике, решила держать фокус на дороге. – Ты совсем не переживаешь за завтрашний заезд?

– Я чувствую, что готов, – уверенно произнес он. – И я уверен в своей победе.

Я возмущенно скинула брови и все-таки посмотрела на него. Никогда, никогда я не была уверена в своей победе перед забегами. Потому что слишком много факторов, потому что самоуверенность – это плохо, она не дает тебе мыслить трезво. Но я не успела все это ему озвучить, потому что мое колесо начало дрожать, а я почувствовала, как падаю.

Шлем подхватил меня: неловко, крепко, схватив за запястья и талию.

– Чем это вы тут занимаетесь? – ровно в этот момент услышала я разъяренный голос своего парня.

Рем в компании Ви и Ли направлялись в нашу сторону. Господи, одна я думала, что это уединенное место и никто о нем не знает?

– Обучаю Принцессу, – коротко заявил Шлем, а потом подлил масла в огонь. – Раз ты не смог.

На долю секунды мне показалось, что все были правы насчет Рема, потому что ревность из него буквально вырывалась наружу из глаз, сжатых кулаков, напряженной позы и, конечно, голоса. Я сжалась в комок не в силах что-то сказать. Только думала: «Это была плохая идея, плохая идея!»

– Лина, ты отказывалась встать на колесо со мной буквально вчера, а с ним встала? – обратился Рем ко мне.

Я очнулась с пониманием, что Шлем все еще держит меня за талию, отпрянула от него, как от огня, и начала оправдываться.

– Это было его условием… Я не планировала учиться вообще…

– Каким еще условием? – негодовал Рем, переводя взгляд с него на меня.

– Она встала на колесо, потому что хотела порадовать тебя, Рем, – спас меня Шлем, потому что говорить о набросках совсем уж не хотелось.

– А ты мне великодушно отправил геолокацию, чтобы я мог в этом убедиться? Как вы время классно проводите вместе? – давил Рем, испепеляя взглядом нас обоих. -

– Да ладно, Рем, – Ви пыталась смягчить неловкость. – Ничего же не случилось. Зато смотри, Лина встала на Шермана!

– С меня достаточно, – психанул Рем, резко развернулся и зашагал прочь.

Я должна была бежать за ним, но до меня только дошел смысл того, что он сказал Шлему.

– Так ты все подстроил? – накинулась я на Шлема. – Такой и был план: сделать из меня дурочку и позлить моего парня? Я думала, в тебе что-то есть, но все это было этого спектакля? Ваши разборки уже вышли за все рамки, вы бросаетесь мной как шариком в пинг-понге! За что ты меня так ненавидишь?

– Прин… Лина, – впервые произнес он. – Я тебя не ненавижу. Но он, правда, тебе не пара, раз уж на то пошло.

– Знаешь что, Шлем?! – мой гнев достиг предела.

Я чувствовала, как ноздри раздуваются, я понимала, что выгляжу не совсем адекватно, но я закричала:

– Это не твое дело. И вообще, раз уж ты сделался экспертом в отношениях, я тебе тоже кое-что скажу, – я подошла к нему близко и ткнула пальцем в грудь. – Следи за своими отношениями! Твои тоже на грани, раз ты болтаешься в лесу с чужой девушкой, когда твоя явно ждет тебя в отеле!

А потом повернулась, быстро собрала сумку и промчалась пулей мимо них вдогонку за Ремом в слезах. А в голове как навязчивая идея звучали слова: «Все это было ложью. Все это было ошибкой.»

Глава 18. Соревнования

– Лина, ты как?

Мы сидели с Ви на траве, смотря на парней, готовящихся к заезду. Она коснулась моего плеча и попыталась заглянуть в мои глаза. Но я не могла их поднять, они были на мокром месте со вчера. Я вздохнула.

– Отвратительно, Ви. Я все испортила. И Шлем.

– Вы не делали ничего такого, на что стоило бы так реагировать, – пожала она плечами. – Рем ревнивец, каких поискать.

Я не говорю ей о том, что весь мой альбом полон набросками Шлема. Я и сама понимаю, как все это звучит.

– Знаешь… – поморщилась я. – Если я представляю себя на его месте, мне уже не кажется, что все так невинно. Хотя… я и Шлем. Он совсем меня не знает, если вдруг подумал такое.

Наш вчерашний разговор с Ремом, можно сказать, не состоялся. Я не смогла догнать его, а потом около получаса стучалась и просила открыть дверь, чтобы мы поговорили. Рем не отвечал мне и не брал телефон. Я чувствовала себя невероятно виноватой и весь оставшийся вечер просидела в номере, прокручивая эту ситуацию и плача от бессилия. Надо же было думать головой, Лина. А на утро в день соревнований мы встретились в холле. Рем сдержанно поздоровался, но сел вместе со мной за завтраком. Я попыталась поднять эту тему и извиниться, но он сухо прервал меня:

– Я не хочу думать сейчас о чем-то, кроме заезда. Давай обсудим это после.

А потом добавил:

– Но я подумал, знаешь, я переборщил все же. Мне не стоило так реагировать. Извини, Лина.

Я кивнула ему и улыбнулась сквозь слезы:

– И ты меня.

И все же я чувствовала, что этот момент еще нужно обсудить. Между нами оставалось напряжение всю дорогу до трассы. А потом Рем снова оказался в своей стихии и, кажется, забыл о моем присутствии. А мы с Ви расположились практически на самом холме, чтобы лучше видеть экран.

– Как Ли? Настроен на заезд? – спросила я, чтобы как-то отвлечься, а сама искала знакомую ярко-зеленую куртку друга.

– Да, он оптимист, – кивнула Ви. – Даже тогда, когда у него нет шансов, он все равно надеется. Этому я стараюсь у него научиться. Кстати, наконец-то после этого заезда он распрощается со своей рухлядью.

Я бросила взгляд на его колесо. Обычное, нормальное колесо. Выглядит почище, чем у Шлема даже. Мне не понять этих моноколесников.

– Рухлядь – это… – начала я свой вопрос. – сколько? Моим кроссам, если что, лет пять.

Ви засмеялась.

– Ага, типа того. Ну тут все быстро меняется. На этом Инмо Ли катает где-то года два. Он его перелопатил вдоль и поперек уже. Но суть в том, что, как бы он не пытался его усовершенствовать, за это время появились новые модели, которые с исходные данными уже сильно лучше того, что у него сейчас. Но он прикипел к нему.

А потом добавила:

– Как и ты к своим кроссам, видимо.

Аналогия мне понятна, я улыбнулась. Но не стала спрашивать, сколько стоит новое колесо (но явно дешевле, чем кроссы), боясь лишний раз ужаснуться тому, насколько дорого обходиться такое хобби ребятам.

Сегодня мы с Ви вполне могли сойти за закадычных подруг, потому что я решила последовать ее примеру и надеть спортивные леггинсы и длинную оверсайз футболку синего цвета – в поддержку Рема.

– Так у тебя получилось все-таки встать на колесо? – вернула меня Ви во вчерашний день.

– Да.

– И как? – в глазах ее был искренний интерес.

– Мне даже понравилось, – я вспомнила ощущения свободы и контроля, а потом хмыкнула: – Пока Шлем не испортил все, отправив вам геометку.

– Ну… – поморщилась Ви. – Все было немножко не так. Рем не мог дозвониться до тебя, а до Шлема дописаться смог. Он и сказал, что вы там.

Вот ведь черт. Я опять не подумала, что это дурацкое стечение обстоятельств. Оказывается, это я забыла про время и даже не удосужилась проверить телефон. Внутри заскреблось неприятное чувство вины, что я опять обвинила Шлема в том, чего он не делал. Но все-таки он давал непрошенные советы. И этого тоже достаточно, чтобы поставить его на место.

Мы помахали парням на удачу, но не уверена, что они нас видели, вся огромная лужайка была заполнена фанатами и гостями соревнований. Парни унеслись со старта в считанные секунды, скрывшись в лесной чаще, и снова стало тихо. Удивительно, как все быстро меняется. Шлем и Рем стартовали в числе первых, а комментатор и здесь акцентировал наше внимание на том, что борьба будет серьезной.

Я сделала несколько фото наших парней и других участников и тут же отправила Миле. Надо же порадовать подругу! Ответ пришел почти сразу:

«Если они будут праздновать топлес, включи прямой эфир, детка! Лаки ок. Целую.»

Я чуть не подавилась, представляя эту картинку и то, как Шлем будет это мне припоминать миллион раз. Мила там вообще работает?..

Рем победил в этот раз. Как и обещал. И я была этому так рада, даже почувствовала, как горжусь им, что он не зазнавался, как Шлем, который вчера говорил мне: «Я готов, знаю трассу наизусть» и все такое. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

Ли вошел в десятку, что стало для него личным рекордом. Ви прыгала от счастья и, как только, заезд закончился, она опрометью бросилась к нему с восторженным визгом. Я же старалась от нее не отставать, шагая в направлении Рема, которого постепенно окружали фанаты в ожидании официального награждения. Он увидел меня и широко улыбнулся своей прежней искренней улыбкой, а потом раскинул руки. Мне оставалось несколько метров до него, как вдруг какая-то наглая особа в экипировке буквально оттолкнула меня и бросилась к нему в объятия. В объятия, предназначенные мне. Моим Ремом. Но Рем не отстранился, а обнял ее и чуть закружил в воздухе. Меня для него не существовало сейчас. Я начала задыхаться, легкие еле вздымались, впуская крошечный поток воздуха. Я запаниковала и прошла мимо Рема в направлении Шлема, словно так и планировала. Шлем несколько удивился, явно ожидая подвоха, а когда я обняла его, поздравляя со вторым местом, тихо спросил:

– Захотела еще одну фотку со мной, Принцесса?

Голос его хриплый, как бывает, когда ты долгое время молчишь, он тяжело дышит после такого сложного заезда, а еще … он обнимает меня в ответ и не отпускает. Я знаю, что он все понял: понял, почему я так сделала. Но не сказал об этом ничего, за что я была невероятно благодарна. Я не была сейчас одна. Я поддалась импульсу и желанию сделать так, чтобы Рем снова ревновал меня. Поднялась на цыпочки и поцеловала его в закрытый шлем. Холодный равнодушный пластик мгновенно отрезвил меня. Что я делаю?!

– Ради такого я могу и открыть визор, – промурлыкал Шлем.

Но я лишь игриво ответила, пытаясь скрыть свои истинные чувства:

– А это тоже позабавит Рокси-Фокси? Или она будет вне себя?

Мне было больно. Больно от того, что происходило секундами ранее, и мне хотелось, чтобы моя боль как вирус расползалась вокруг, отравляя все. Мне хотелось, чтобы Шлему тоже было больно, если он способен это чувство испытать. Мне хотелось, чтобы он тоже чувствовал! Хотя бы что-то. Потому что он отчасти тоже был виноват в том, что происходит между мной и моим парнем.

Но он лишь недоуменно смотрел на меня, а потом медленно произнес:

– Ты ходишь по очень тонкому льду, Принцесса. Осторожнее.

Я не придала этому значения и наконец повернулась к Рему. Слава богу, он уже отпустил эту девушку. Но он не видел эту разыгранную мной сцену, потому что все еще был поглощен беседой с незнакомкой и стоял к нам спиной. Я собрала всю свою волю в кулак, надела милую улыбку и направиласьс к ним.

– Привет, – подошла я к Рему и нежно обняла его. – Милый, я поздравляю тебя с победой! Ты мой герой.

И плевать, что я никогда не называла его «милым» за эти недели.

– А ты … – я перевела взгляд на высокую блондинку в желтом костюме.

Она высокая и стройная, длинные светлые волосы чуть вьются и собраны в высокий хвост. У нее пышная грудь и бедра, а затянутая в экипировку талия выглядит совсем узкой. С досадой зафиксировала, что моя грудь не выглядела бы так выигрышно в костюме, потому что она размера на два меньше. Похоже, незнакомка тоже участвовала в заезде. А еще, похоже, она не просто какая-то участница.

– Карина, – не очень дружелюбно отзывается она, внимательно осматривая меня с ног до головы. – Бывшая девушка этого чемпиона. И самая большая его потеря.

Кажется, между ними не все завершено, но мне так не хочется вникать в это. Я считаю, что Рем должен сам расставить все точки над i, но вместо этого он слабо выдыхает:

– Карина…

Я чувствую телом, как он напрягается. Он просто надеется, что эта холодная война между мной и Кариной завершится сама по себе. Я беру все в свои руки:

– А я Лина. Нынешняя девушка, – хотя я и стараюсь говорить нейтрально, но мой голос пропитан холодом, а я очень сильно акцентирую на последних словах.