Венец из лезвий. Месть фараонов

Но даже эти слова не могли заглушить тихий голос внутри, который шептал: «А что, если это все лишь декорация, иллюзия? Если под ней нет ничего? Иллюзия обманчива».

Она резко встала и пошла к окну. Город был таким большим, ярким, но и он казался ей чужим. «Я не могу остановиться, – думала она. – Если я остановлюсь, все рухнет. И я останусь одна. Совсем».

Рука дрогнула. Бокал выскользнул из пальцев и разбился. Она смотрела на осколки. «Ну и черт с ними. Я должна быть сильной. Жесткой. Иначе… я потеряю все».

Она глубоко вздохнула и отошла от окна. Завтра будет новый день. Но сейчас… она чувствовала себя такой одинокой. Неуверенной. Голодной. Несчастной.

Глава 12. Вероника. Потолок.

Вероника заученным движением засунула авторучку за ухо и повертела в руках блокнот, недоумевая, куда же его девать, карманов не наблюдалось. Деть пришлось, как обычно, в вырез на пышной груди. Что декольте не украсило. Нелепая обложка из коричневого кожзаменителя торчала вызывающе и колыхалась при дыхании. Но это не мешало Веронике быть большой прекрасной женщиной. И все.

Во главе команды все так же стояла и мучилась великая троица: кроме Вероники там была Светка, приплясывающая и старающаяся окончательно вывалиться из своих видавших виды джинсов, которые и так уже от крайней худобы были застегнуты на дополнительно проколотую дырку. Анна, как обычно, строгая, прямая, с видимой легкостью высоко держащая голову. В безукоризненно отглаженной блузке.

Три минуты все созерцали потолок. Потом без видимой команды началось. Полетела годами хранящаяся пыль. Кирпичи (а они-то откуда?), слежавшийся годами тополиный пух, какие-то чуть ли не доисторические высушенные насекомые. В воздухе носился жуткий запах вскрытого склепа и ирисок. Медленно, но верно все участники акции покрывались желтоватым налетом прошлых потолочных лет. Вперемешку с копчеными вкраплениями.

Луиза бесконечное число раз проводила тряпкой с моющим средством по металлической поверхности, швейцары лихо закидывали громадные пласты вверх-вниз, обнажив могучие, блестевшие от пота торсы. Их руководитель при полном парадном костюме, в строго затянутом галстуке неторопливо прогуливался вокруг стремянок, время от времени указывая, что и как держать, кому и что поручить. Заниматься грубой грязной работой почему-то даже не пришло в его стриженую голову. Но замечаний никто из дам ему не делал. Темная лошадка, она и в Африке темная. Майор носился с ведрами и водой, спешно ликвидировал пышно развернувшуюся по каменному полу пену. И совершил подвиг, убрав совком иссохшую мумию столетней крысы.

Анна, аккуратно закатав рукава, натирала уже отмытую поверхность. Ни одна капля не осела на хрустящей блузке, пыль на лице, и та легла ровным слоем, как диковинная пудра.

А вот через всю физиономию Вероники пополам тянулись жирные черные полосы сажи и кирпичной пыли. Плюс ко всему, откручивая хитрую арматуру малюсенькой отверткой, она легко пропорола себе палец и свалила одну из пластин Светке на ногу. Та взвизгнула, по собачьи поджала пострадавшую конечность и на другой поспешно ускакала в сторону.

Секретарь-референт теперь была больше похожа на черта с паклей в своих драных, а теперь еще и черных от грязи джинсах, перепачканной физиономией и ярко зелеными ногтями. По последним веяниям. По ним же обнаженный впалый живот, жалко сверкающий просвечивающей кожей из-под короткого свитерка, который украшала зловещая красная царапина. Светка никак не могла пристроиться к нужному варианту работы. Луиза ее не прогоняла, но и не приглашала. Отвертку ей не давали. К швейцарам она сама не подходила. Из гордости. А за Майором и Анной все равно было не угнаться. Поэтому, похромав от одних к другим, от тех к третьим Светка было запечалилась. Но, вспомнив лихое юношеское прошлое, выцепила откуда-то из недр своего трепаного рюкзака старенький телефон, радостно начала снимать все происходящее.

– А что, будем архив собирать. Вот все изменится, и никто и не вспомнит, как было.

– Сторис выложи, юный корреспондент, – фыркнула Вероника. – Сейчас Центральная приедет, получишь за тунеядство и разгильдяйство по первое число.

Почему-то даже начальник швейцаров поежился при упоминании высочайшей особы.

Нудная и неинтересная работа хороша тем, что и она когда-нибудь кончается. Потолок воздвигли на прежнее место.

– Все, – с гордостью выдохнул начальник швейцаров и устало промокнул вспотевший лоб рукавом нарядного нового пиджака.

Команда в едином порыве задрала головы и скульптурно застыла. В холле повисла театральная пауза. Во время которой, как известно, чем дальше, тем страшнее. Потолок был алюминиевым, а не бронзовым. Светло-серого цвета.

– Чего это вы тут делаете, а? – все так увлеклись, что совершенно забыли о скором явлении руководства.

Центральная настороженно застыла в дверях. Подчиненные молчали и почему-то не хотели смотреть в глаза. Потолок сиял. Но совершенно не тем цветом, которым бы хотелось.

– Вы что, шкурили его, что ли?!

Повисло нехорошее молчание. Пока Вероника не вспомнила возложенных на нее обязанностей зама и помощника, скромно констатировала:

– Да нет, просто вымыли.

Тут все закивали и стали доказывать, что действительно ничего такого не хотели и совершенно результата не ожидали. Центральная нахмурилась, поневоле отвлекаясь от разбрасывающего во все стороны блики потолка.

– Да уж, – мрачно подвела сама себе итоги. – Перестарались. Прежний был лучше.

– И что теперь? – жалобно спросил начальник швейцаров. – Обратно все восстанавливать?

У Светки отвисла челюсть. Да для этого надо лет тридцать курить во всем составе большого камерного оркестра и не проветривать помещение.

– Да ладно, – потеряла к потолку всяческий интерес Центральная. – Вам что, сегодня больше делать нечего? Санитарную комиссию организуйте, что ли. Может, еще что-то доисторическое откопаете. Какого цвета крыша, например, была. Сто лет назад.

Нелегкие, одной ей известные думы омрачили светлое руководящее чело. Центральная прошла в свой новый кабинет. Еще пахнущий известкой и лаком. Вслед ей умильно смотрели восемь пар глаз.

– Че, мужики? – прочистив горло, вопросил Майор. – Может, по единой?

Швейцары испугано замотали головами. Майор крякнул и потер небритую щеку.

– Всякое видал, – ворчал он, бредя в свою каморку, волоча по полу технические принадлежности. – Но это! Нет, не директор. Археолог какой-то.

Светка обратила недоуменную мордашку к старшим подругам по партии. Три разновозрастные девицы с минуту таращились друг на друга. А потом свалились на пол в приступе немыслимого хохота.

Глава 13. Вероника. Тайна.

У Вероники была тайна, которую она тщательно скрывала от всех окружающих. Она полюбила. Неожиданно и бесповоротно. Все случилось так быстро и сумбурно, что она даже не успела отдать себе отчет, как и зачем все это с ней произошло. Самое интересное, ничего подобного с ней не случалось уже очень и очень давно. Если вообще когда-нибудь было в насыщенной событиями жизни.

Она исправно ходила на работу к Центральной. Но так как ей было четко и ясно дано понять, что в ближайшее время никаких серьезных заработков в фирме не предвидится, она привычно взяла подработку на стороне. А что такого? Съездить в ближайший мегаполис, привезти пару коробок с необходимым товаром на своих двоих под предзаказу. Что здесь неожиданного и непонятного? Тем более солидный опыт в этом деле имелся еще с бурных девяностых. Она быстро договорилась со своей старой подругой Сонькой. И вместе они решили не терять возможности подзаработать.

Сонька недовольно скривилась, но лениво поплелась к небольшому зеркалу в купе. Вид у нее был еще тот. Когда сначала яростно дерешься с мужем на почве банального семейного пьянства, а потом в панике начинаешь носиться по квартире с ледяными примочками и компрессами, результат всегда один. Получаешь ноющую зубную боль и ужасающий внешний вид. Словно по тебе только что проехал тяжелый танк. Большой железный ящик на гусеницах. «Привет, Крошка!»

«Нет, и думать не смей! Я на работе с огромным трудом отгулы взяла. Ну, давай, что-нибудь срочно придумай, ты же у меня умная и находчивая», – взмолилась Сонька.

Они в очередной раз тряслись в пыльном, пропахшем дешевыми сигаретами и потом купе старого вагона. Сонька свесилась вниз головой с верхней полки и умильно заглядывала в глаза Веронике. Шикарные ее космы болтались по неубранному столу, уставленному грязной посудой и остатками еды. Пока им везло. Ехали уже очень давно, а попутчиков все не было. Думай – не думай, мечтай – не мечтай, а работать в таком виде она точно не могла. Пришлось идти на какие-то радикальные меры. Медленно и неотвратимо их поезд приближался к молодежной сибирской столице. А там, глядишь, найдут хорошего палача-стоматолога и… на плаху, сударыня!

Работа под заказ, она такая. Тебе четко и ясно объясняют, куда поехать и что взять. Предварительные договоренности уже были, деньги получены, так что оставалось получить искомое и доставить. Криминал не предлагать! Все равно не взяли бы. Не Чикаго, конечно, но все же.

Главное в этом нелегком российском бизнесе – быть всегда первым. Первым выскочить из вагона поезда на перрон, одним из первых схватить таксиста или частника за самое чувствительное место. Максимально быстро обеспечить себя товаром, а уж потом – первым пробиться в багажное отделение. Первым дать взятку сонной проводнице. И, если повезло, первым залезть на верхнюю полку и отоспаться два-три часа по дороге домой. Затем первым нарезаться в вагоне-ресторане, чтобы не так страшно было ехать обратно.

Тут им опять жутко повезло. Потому что – одних из немногих – их действительно ждали на вокзале. И не просто ждали, а с неподдельным нетерпением.

– Привет, девчушки! – радостно и во весь голос кричит Лесовичок, увидев их измученные лица на перроне.

– Привет, старикашка! – в ответ вопит Сонька и тут же повисает на шее высокого, хорошо и стильно одетого парня. С его детским, почти ангельским лицом и наивными глазами они составляют ужасающе потешную и нелепую пару.

Девица среднего возраста и весьма плотной комплекции. Разодетая во все возможные дамские ухищрения, дабы не отморозить себе несколько особо важных сокровищ в этой промозглой сибирской зиме. И нежный тонкий юный Бог. Который лет через десять сведет с ума если не половину, то значительную часть пока здравомыслящего женского населения этого большого города.

А сейчас он еще совсем ребенок в свои изнеженные двадцать лет. Охотно таскался с этой вопящей и пошло шутящей ордой. Их страшными коробками, набитыми чужим барахлом. Его блестящая темно-синяя Toyota RAV4 из последних моделей покрывалась какими-то грязными веревками, следами копоти и разноцветными конфетными обертками. А виной всему – невинное и непонятное увлечение взрослой женщиной. И не аппетитной Сонькой, а ею. Не менее приятной во всех отношениях Вероникой. Того же самого среднего возраста. Той же самой вполне средней комплекции. Хорошо, чуть более, чем средней.

Знакомство Вероники и Лесовичка состоялось на веселой и шумной торговой базе. Оптовики, выдыхая пар, словно лошади, перли на тележках чудовищные полосатые баулы, перевязанные для крепости разноцветным скотчем, коробки и прочую производственную упаковку. В воздухе витал густой смоляной мат, сводящий с ума дразнящий запах недоступных из-за недостатка времени шашлыков и едкий запах выхлопных газов.

Вероника с Сонькой ничем не отличались от остальных. Кроме разве что яркой куртки Вероники. Она алым парусом била по глазам, выделяя подружек из толпы. Им в тот день не повезло с водителем. Тот, что вез их от самого вокзала, категорически отказался ждать с товаром. А теперь пойди найди свободного. Они вяло волокли доверху набитые тяжелыми сумками тележки по разбитой множеством ног, хлюпающей дорожке. Встречный ветер уже превратил их лица в краснокожие маски, с которых градом катились слезы. Идти было тяжело и ужасно хотелось есть. Но никто никого не спрашивал, да, собственно, никто никого сюда и не звал. Никто никому не мешал сидеть дома и горько плакать о своей несчастной судьбе, не получая заработную плату в течение полугода. В общем – все как у всех, ничего нового.

– А, черт! – ругнулась сквозь зубы Сонька. – Кажется, влипли. Чего ему надо, этому козлу?

От нарядной темно-синей Toyota RAV4 спешным шагом к ним направлялся высокий парень. Он искренне улыбался им, демонстрируя белоснежные зубы. Мягкая замшевая куртка благородного бежевого оттенка небрежно обнимала его широкие, атлетические плечи. Очень зеленые лучистые глаза светились добротой и участием. Дорогие светлые джинсы.

– Вам куда? – вежливо спросил он.

– На вокзал, – неодобрительно буркнула Сонька, исподлобья глядя на незнакомца.

Иномарок раз и навсегда велено было бояться. Схватят, упрячут, и никто не найдет. Но мороз стоял – не спи! Сонька внутренне заметалась, а Вероника отрешенно стояла рядом с тележкой. Даже не пытаясь оторвать пальцы в наполовину отрезанных – для удобства подсчета денег – перчатках от ледяной ручки тележки. Неуловимым, неопасным движением он накрыл ее руку.

– Тепло ли тебе, девица? – и скорчил уморительную гримасу.

– Не хватай через край, чего! – одернула его Сонька, но быстрые подсчеты в ее пронырливом мозгу взяли свое. Решение было моментально принято. – За столько-то (назвала сумму почти вдвое меньше обычной цены) повезешь?

– Легко! – беспечно хохотнул юноша.

– Давай тогда, а то холодно, как у собаки на носу, – поторопила его Сонька.

Рассовав многочисленный скарб по элегантному салону, подружки плюхнулись на заднее сиденье. Руки и ноги, как всегда после долгого охлаждения и бесконечной ходьбы по рыночным рядам, мелко тряслись и невыносимо ныли в тепле. Не сговариваясь, подружки стянули промерзшие перчатки и, сложив ладони чашечкой, принялись усердно дуть на побелевшие кончики пальцев. Лица из темно-розовых постепенно превращались в багрово-пурпурные. Водитель быстро занял свое место, и, обернувшись к ним, заговорщицки подмигнул.

– Может, по маленькой коньячку? Согреться?

– Первым делом – самолеты, дорогой, – строго пробасила Сонька. – И вообще, мы приехали не еться, а приобуться и приодеться!

Неожиданно для обеих парнишка густо покраснел. Аки маков цвет.

– Ну! Не так сразу! – пробормотал он смущенно.

Он повернулся к Веронике и с вызовом спросил:

– А почему ты все время молчишь? Совсем с разговорной речью плохо?

Вероника медленно и яростно закипала внутри. Вот за свои же деньги еще и корчи из себя невесть что! Но тепло-то как!

Тут Сонька вовремя влезла в разговор:

– Да брось ты, давай уже, поехали, а то и так все хорошее упустили. А она в пути разговорится, когда окончательно оттает.

– Ясно, – засмеялся он. – Значит, ты Снегурочка.

– А ты, никак, сам Берендей, – застывшим голосом откликнулась Вероника.

Водила расхохотался.

– Да нет, я пока просто Лесовичок. Фамилий такой. Ну, родился я с такой фамилией. Вовка я.

Глава 14. Инга. Попал.

Инга не может отлепить свой горящий лоб от застывшего, ледяного стекла. Казалось бы, на улице еще не так холодно. Но стекло предательски притягивает и удерживает. Она полулежит, полусидит на широком подоконнике, вглядываясь в беспросветную тьму, плотной пеленой накрывшую город. Опять отключили свет во всем районе.

Опять у фирмы нет денег на оплату счетов. А откуда им взяться при таком объеме работы? Зачем только она, дура, вляпалась во все это? Все совершенно бесполезно и беспросветно. Центральный сказал, что денег на игры в бизнес больше не даст. Выкручивайся сама.

Инга медленно встает с подоконника и, покачиваясь, идет. Потому что, даже если никто не сможет встать на ноги и уверенно пойти вперед, она сможет. Она такая, справится. Все остальное вторично. В темноте звякает стеклянная тара. Конечно. Кто еще может потихоньку жрать эту дрянь, чтобы хоть как-то забыться и успокоиться? Под столом. Не залпом, нет. Просто по-маленькому, гомеопатическими глотками. Под кислый ломтик лимона первую, под маленький кусочек темного шоколада вторую, запить холодной водой третью. Утро – вечер, вечер – утро. День прошел, слава Богу.

Бесшумно выглядывает в темный коридор. Все. Прячется обратно. Обещала ведь сама себе. Да. Ну, не смогла, не смогла остановиться. И все тут.

Инга сидит, уставившись невидящим взглядом в окно. Дождь монотонно барабанит по стеклу, отсчитывая секунды уходящего времени. Она чувствует себя загнанной. В адекватном мире таких пристреливают. Но не сейчас. Не ее. Все, что казалось таким перспективным и многообещающим в начале, теперь превратилось в запутанный клубок проблем и противоречий. Стоило ли ей вообще браться за этот бизнес? Сомнения грызут ее, как голодные крысы. Она понимает, что теряет контроль над ситуацией, что нити управления ускользают из ее рук. Старые связи уже не работают, новые еще не окрепли. Партнеры, словно стервятники, кружат вокруг, выжидая момента, чтобы урвать кусок пожирнее.

А муж… муж вообще не хочет ничего понимать. Уперся. Хохочет, доволен. Рад, что у нее ничего не складывается. Опять. Закрыл финансирование. На тупые эксперименты, видите ли, нет денег. Их отношения давно стали формальными, регламентированными. Но он должен ее поддержать, всегда поддерживал, с чего бы ему останавливаться? Он может. Ему на такие мелочи плевать. Только опять прицепится со своими игрищами. Надоел.

Инга чувствует себя одинокой и несчастной. Она устала от постоянной борьбы, от необходимости быть сильной и уверенной. Ей хочется простого тепла, поддержки, понимания. И, может быть, чуть-чуть крови. Немного.

Под столом, почти не осознавая, она отхлебывает коньяк из бутылки. Глоток обжигает горло и на мгновение притупляет боль. Но этого мало. Она делает еще один глоток, потом еще… Стесняясь, старается, чтобы никто не заметил ее слабости. Но остановиться уже не может. Алкоголь, как змея, медленно проникает в кровь, расслабляя и принося кратковременное облегчение. Недостаточное. Отравляющее. Она знает – потом змея окрепнет и сожрет ее. Изнутри.

В кабинет стучат. Не дождавшись ответа, Иван входит внутрь. Инга вздрагивает и пытается спрятать бутылку под стол. Бьется головой об столешницу.

– Извините, я не знал, что вы заняты, – бормочет Иван, чувствуя ее замешательство и отшатываясь. Только этого ему еще не хватало.

Инга поднимает на него затуманенный взгляд. Все эти условности, правила приличия… К черту все! Хватит притворяться. Ей что, действительно нужен начальник швейцаров, что ли? Смешно.

– Ничего, – хрипло отвечает она. – Проходи. Ничего важного не происходит.

Иван неуверенно останавливается возле стола. Что-то не так. Пахнет спиртным, духами и безнадегой. Запах последней он узнает из тысячи, ему есть что об этом рассказать.

– Что-то случилось? – спрашивает он, нервничая, пытаясь скрыть беспокойство.

– Вань? – едва слышно зовет она, с трудом сглатывая ком в горле. – Ты здесь? Темно.

Иван подходит ближе.

– Что случилось? Вы плохо выглядите.

Инга, шатаясь, подходит к столу и опускается в кресло прямо напротив него. Ей кажется, что ноги больше не держат.

– Мне плохо, Вань, – шепчет она, глядя ему прямо в сердце. – Вот прямо больно и плохо. Я всех ненавижу и тебя первым.

Иван молча смотрит на нее, растрепанную. Несчастную.

– Вам воды налить?

Инга вдруг встрепенулась и вцепилась в его слова, как утопающий в соломинку.

– Да! – почти кричит она с маниакальной настойчивостью. – Да, налить… Налей мне чего-нибудь! Только… чего-нибудь покрепче.

В ее глазах блеснул огонек, точно уже найден выход из тупика. В этот момент она думает только о себе, о раненом самолюбии, о рушащемся бизнесе. Она готова на все, лишь бы хоть на время забыться. Уйти от реальности. Исказить пространство.

Иван, не говоря ни слова, берет у нее из рук початую бутылку, наполняет чайную чашку до краев. Она жестом указывает на вторую. Одну пододвигает ему.

– Выпей, – почти приказывает она шепотом, впиваясь в него взглядом. – Выпей до дна. Может быть, тогда… станет легче. Ненадолго.

Он хочет что-то сказать, но не находит слов, смущается и молчит.

Она смотрит на него. Он берет чашку и, не отрывая взгляда от ее заплаканного лица, залпом выпивает содержимое. Коньяк обжигает горло и наполняет тело привычным теплом. Еще и коньяк хороший. Он чувствует, как к нему возвращается забытое чувство свободы и сладостного безразличия.

Инга облегченно выдыхает и опрокидывает свою кружку. Теперь они связаны одной цепью, одним пороком. Теперь они вместе будут тонуть и подыхать. Теперь они оба отбросы. Ненадолго. И ей от этого почему-то становится легче. Она не думает о последствиях. А даже если бы и думала, ей все равно. Собственно, он такая же жертва обстоятельств, как и она сама. Пусть терпит. Сам пришел.

В какой-то момент Инга чувствует непреодолимое влечение к этому человеку. Пусть молчит, делает свое дело. И все. Никаких обязательств.

– Вань, – тихо говорит она, не поднимая глаз. – Ты мне нужен.

Он протягивает руку. Накрывает ее ладонь своей.

– Вижу, – просто отвечает он.

Инга сжимает его пальцы. Больше не хочет сдерживаться. Зачем?

– Иди сюда, – шепчет скороговоркой, – Только без поцелуев, без нежностей. Все это глупости. Быстрее.

Иван резко поднимается, стул с грохотом откатывается назад. В три шага он преодолевает пространство между ними. Застывает на миг, точно сомневается. Как будто подумал, вдруг она будет сопротивляться? Инга встает ему навстречу. Губы встречаются жестко, почти болезненно. Инга чувствует вкус кофе и чего-то металлического – возможно, крови или просто адреналина. Его пальцы запутываются в ее волосах, тянут голову назад, обнажая шею.

Дверь остается распахнутой. Свет могут включить в любую минуту. Где-то в коридоре ходят люди. Это знание обжигает сильнее, чем его прикосновения. Каждый звук – скрип половицы, шум вентиляции – заставляет сердце бешено колотиться.

Он прижимает ее к стене. И холодная поверхность врезается в спину. Все происходит слишком быстро: руки, губы, прерывистое дыхание. В ушах звенит, в глазах плавают темные пятна. Иван тяжело дышит, прислонившись лбом к стене прямо над ней, его пальцы все еще сжимают ее плечи.

Иван первым приходит в себя, помогает ей выпрямиться – пальцы дрожат, но держат твердо.

– Иди, – ее голос звучит хрипло. Она не смотрит на него, поправляя сбившуюся блузку. Губы горят, волосы прилипли к щеке.

Он лишь кивает, не в силах говорить. Проводит рукой по лицу и быстро идет к выходу. На пороге оборачивается – она стоит, прислонившись к столу, с лицом, на котором смешались усталость и странное облегчение.

Дверь закрывается за ним с тихим щелчком. Она стоит, прислушиваясь к удаляющимся шагам. Проводит языком по губам – вкус крови, соли и чего-то еще, чего не может определить. Тело ноет, но в груди странное спокойствие. Как после хорошей драки. Или просто жизнь теперь кажется острее.

Достаточно веселья на сегодня. Инга стоит посреди кабинета. Во рту вкус крови. Ну, не сдержалась. Зацепила мочку уха чуть-чуть. Ерунда все это. Что дальше? Элементарно. Пусть только пикнет. Словно избавилась от тяжелого груза, который долго давил на нее. Как будто переложила на кого-то другого. Она должна была что-то изменить в своей жизни сейчас и здесь. Она изменила. Чуть-чуть.

Инга подходит к окну, смотрит. Дождь. Капли стекают по стеклу, серые слезы. Впереди ее ждут тяжелые времена. Она готова. Даст отпор всем врагам. У нее пока есть способ быть счастливой. На какое-то время хватит. А там видно будет.

И Центральный пусть не выделывается, он ее знает. Или он даст ей денег, или она их возьмет сама.

Серый какой-то. Кто такой?! Почему не знаю?! Отдай домик, отдай домик! Хрен тебе, а не домик. Мой.

Ванька, а что Ванька? Не хуже и не лучше других. Прочих, прежних. Кто-то тоже должен страдать. Рядом. «Я сказала, рядом!»

Вот теперь берегитесь. Все.

В коридоре, у стены, в темноте Иван садится на корточки, руки в волосах. Как хорошо, что темно. Два года – железная воля. Никаких слабостей. А теперь? Тело трясется, как у школьника. Она скомандовала – он прыгнул. Что за хрень? Что в нем такого? Почему она… Нет, она просто играется. Интересно, она поняла, что он… что у него долго никого не было? Чувствует, что ли? Еще и начальница. О, как все плохо-то. Где-то близко раздались шаги. Иван вскочил и бесшумно побежал по лестнице вниз.

Глава 15. Светка. Уборка.

Светка строчила протокол, не поднимая глаз. Меньше знаешь – крепче спишь. Планерка началась многообещающе. Плохо было все. Швейцары стояли не там и не так. Кругом грязь и тараканы. Бухгалтер – черт-те что. Даже документы на подпись подавались с орфографией и пунктуацией на уровне троечника средней школы. А в общем туалете бумага была плохая. Царапала. Кругом бардак. Ни у кого глаза не горят.