Венец из лезвий. Месть фараонов

– Сядь. И выпей, – сказал он, и его голос звучал как приказ.

Анна повиновалась. Незнакомец протянул бокал. Анна вдруг поняла, что хочет разбить его об стену, облить этим липким золотом его дорогие часы, закричать – но вместо этого аккуратно взяла емкость, как когда-то брала пробирки, чтобы не разозлить мать.

Она не могла поверить, что все это происходит с ней. Плечи и грудь были покрыты крохотными частыми порезами, которые саднили. Запах коньяка дурманил. Она осушила бокал в несколько больших глотков и задохнулась.

На плечо ей опустилась чужая ладонь.

– Дыши, – сказал он спокойно.

И она задышала – впервые не по метроному, не под счет «вдох-выдох», а так, как дышат люди: прерывисто, неровно, с дрожью в легких.

Ей дали стакан воды, только тогда она стала успокаиваться. Теплая волна медленно накрывала ее. не хотелось ничего спрашивать. Да, собственно, и знать ничего не хотелось. Зачем? Когда так тихо и хорошо. Тихо и хорошо. Тихо…

Когда она в следующий раз открыла глаза, маленького человека не было в комнате. Ее вычищенная одежда лежала рядом, на банкетке. Только колготки были новые, в упаковке. Одеваясь, она поймала себя на том, что разглядывает швы на колготках – ровные, без затяжек. «Качество – выше среднего. Стоимость – около тысячи двухсот рублей».

Никогда одевание еще не составляло для Анны такой проблемы. Руки тряслись и не слушались. Голова раскалывалась, гудела, ужасно хотелось пить. «Я не буду думать о том, что произошло. Это не со мной, это не я!» – кричала Анна сама себе, а тело отвечало: «Ты».

Когда висящие на стене часы начали отбивать положенное им время, ей показалось, что земля уходит из-под ног. Прошло всего два часа. Скорее всего, ее даже не хватились дома. Репутация королевы вне подозрений.

Она ничего не рассказала мужу и находилась в каком-то исступленном полусне до обеда следующего дня. Телефон зазвонил ровно на три секунды раньше, чем она рассчитала – сбой в ее безупречном внутреннем хронометраже. Когда раздался звонок телефона, именно этот среди тысячи других, она разлила воду, выронила из рук стакан. Долго слушала, что ей говорят, и ответила:

– Да, – и вдруг осознала, что впервые за тридцать четыре года сказала это слово просто потому, что хотела, а не потому, что так было правильно. И стратегически верно.

Летом Центральная высмотрела для бизнеса небольшой особнячок. К деятельности по оформлению документов, прав собственности, а позднее и организации ремонтных работ и внутрихозяйственной деятельности Анну она привлекла практически сразу, одной из первых. Когда Инга пригласила, Анна колебалась. Долго колебалась. Потому что еще ни одно дело, которое затевала эта самая Инга, не являлось тихой гаванью, местом спокойствия и умиротворения. Скорее, все ее проекты напоминали дремлющий вулкан, внешне спокойный и даже привлекательный, но спящий лишь до поры до времени. Не знаешь, что будет и когда произойдет. А успех и удача – та еще капризная парочка. Непредсказуемые и беспощадные.

А зимой произошел вышеуказанный прецедент. И чем дальше, тем меньше Анне казалось, что все произошедшее было случайностью. Стечением обстоятельств – да, но не случайностью. Точно. Нет.

От мужа Анна ушла быстро и окончательно. Четко и понятно сформулировав, как они будут жить дальше. Как и когда каждый будет заниматься общим ребенком. Муж почему-то сразу выразил полное согласие.

Никто из них обязательств не нарушал и развод прошел так, как и должен был пройти у Анны – четко, конкретно, по графику и без соплей.

Сергей заезжал регулярно, тоже не нарушал договоренностей и не чудил, что Анну очень устраивало. Жизнь налаживалась. Ей так казалось. А может, все так и было.

Глава 9. Светка. Память.

Вероника, окинув Светку быстрым оценивающим взглядом, приподняла тонкую бровь. «Ну и вид», – промелькнуло у нее в голове. Мешковатая куртка, нелепые ботинки, потухший взгляд. Короткие, окрашенные в ярко розовый цвет, волосы. Длинные, хищные, ужасные зеленые ногти. Типичная провинциалка, ищущая лучшей жизни. Но какая-то отчаянная решимость, несмотря на явную бедность. Вероника узнала в ней себя. Когда-то она тоже была такой – молодой, наивной, мечтающей о счастье и готовой на все ради достижения цели. Мужчины ее не жаловали. Использовали, бросали. И, несмотря на глубокое похмелье, почувствовала неожиданную симпатию к этой незнакомке.

– Принимают, – буркнула Вероника, стараясь придать своему голосу строгость. – Но место только одно. И конкуренция большая.

Она пропустила Светку в холл и указала на скрипучий стул возле ресепшена.

– Ждите. Сейчас директор освободится, и вас вызовут.

Вероника прошла в свой кабинет и тяжело опустилась в кресло. Голова раскалывалась, во рту – пустыня, а перед глазами – вчерашние кадры пьяного дебоша. «Надо взять себя в руки», – подумала она. Иначе эта девчонка почувствует ее слабость и воспользуется этим.

Светка, оглядывая скромный интерьер, старалась не показывать своего волнения. Странно, но особнячок внешне выглядел вполне себе презентабельно, а внутренняя отделка была не завершена. Совсем. Ей очень нужна была эта работа. Любая. Она была готова на все, даже на то, о чем раньше не могла и подумать. И сейчас, видя перед собой эту помятую, но серьезную женщину, Светка понимала, что шанс у нее есть. Нужно только правильно им воспользоваться.

Когда Вероника вернулась, Светка отметила про себя и ее бледное лицо, и покрасневшие глаза.

– Вам плохо? – спросила Светка, не удержавшись.

Вероника вскинула на нее удивленный взгляд.

– С чего вы взяли?

– Просто… видно, что вы плохо себя чувствуете. Может, вам таблетку?

Вероника нахмурилась. С одной стороны, ее раздражала эта навязчивая забота. С другой, ей действительно было плохо, и предложение Светки показалось ей неожиданно уместным.

– Ладно, – сдалась Вероника. – Принесите мне стакан воды и таблетку от головы. В ящике стола должны быть.

Светка быстро выполнила просьбу. Вероника выпила таблетку и прикрыла глаза.

– Спасибо, – пробормотала она. – Не ожидала от вас такого. Внимательная.

– Да не за что, – ответила Светка. – Просто я вижу, что вам тяжело.

– А скажи мне, Света, а что в тебе такого особенного, почему мы тебя прямо совершенно обязательно должны взять? Чем ты таким отличаешься от всех остальных?

Светка шмыгнула текущим носом, а потом все-таки мазнула его рукавом куртки.

– Так я эйдетик.

– Что?! – задохнулась Вероника, вытаращив глаза.

– Это человек с феноменальной памятью, могу очень детально запоминать визуальную информацию. Как фотографическая память, только лучше! И я знаю английский и французский. Читаю, пишу, разговариваю. Могу вести переговоры. Могу даже синхронный перевод.

В этот момент Вероника поняла, что, возможно, недооценила эту девчушку. За внешней простотой и наивностью, а также ужасной розовой челкой, скрывалось что-то интересное. Возможно, именно такая сотрудница и нужна их фирме.

Глава 10. Анна. Из пережитого.

Анна поморщилась. Когда кончится эта чушь? Три приличные женщины стояли в холле и, задрав головы, сосредоточенно разглядывали потолок. Он им категорически не нравился. Металлические пластины неровным слоем, как грубая чешуя древнего ящера, покрывали решетчатую конструкцию. Но за долгие годы и особенно за последний период всеобщей разрухи все эти пластины были покрыты непонятным налетом пыли и копоти и основательно прокопчены. Вид был ужасающий.

– А может, все-таки разоримся на настоящий французский натяжной потолок? – ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво протянула Вероника. Голос у нее был тихий, немного хриплый после вчерашнего.

– Здорово! – тут же подобострастно откликнулась Светка, стараясь угодить начальству. И глаза у нее от неподдельного восторга просто полезли на лоб.

– А устанавливать его кто будет? Специалистов нанимать надо! – усмехнулась Анна. «Вот гопота! Обе».

– Сейчас, только этого и ждали! Бросим все наши дела и начнем, даже не приступив к работе, деньги на право и на лево транжирить! – строго и безапелляционно отвергла эту заманчивую идею Анна. – Сказано – начистить бронзу, значит, начистить. И решить все проблемы. Так что организуйте процесс, Вероника.

После этих слов были подняты все сотрудники, работающие и имеющие какое-либо отношение к учреждению. Команда собралась живописная и совершенно непредсказуемая.

Дворник, он же плотник, он же сантехник, он же электрик, он же просто Майор. Потому что действительно был майором в отставке. Давно. В какой-то другой, прошлой жизни. Даже по большим праздникам надевал свою красивую, глубокого темно-синего цвета форму с аксельбантами и кучей нарядных, но уже потускневших нашивок. Если бы не беспощадный недостаток сильной половины населения – непреодолимое пристрастие к чарам зеленого змия – какой был бы мужчина!

Майор никогда не был абсолютно трезв. Ровное, стабильное состояние легкого опьянения. Время от времени он незаметно исчезал в своей подсобке, как бы поправляя здоровье, и затем с новой силой начинал яростно бороться за чистоту и порядок на прилегающей к офису территории. На работоспособность Майора его странное состояние души и тела совершенно никак не влияло.

Поэтому и Анна, и Центральная предпочитали закрывать глаза на его маленький допинг. А у кого есть лучший работник – искренне за вас рады.

Уборщица Луиза – в прошлом типичная русская красавица, но сильно припертая к стене тяжелыми обстоятельствами своей нелегкой жизни. Трое разновозрастных детей, вечно не работающий и постоянно болеющий, очень устающий от непосильной работы муж, отсутствие нормального отдыха, вечная проблема с питанием большой семьи, работа в двух, а то и трех местах одновременно. И так из года в год, с раннего утра до позднего вечера. Говорят, что труд облагораживает человека, но не такой ценой.

Говорила она мало и неохотно, словно боясь сказать лишнее. Но руки с расширенными в суставах припухшими пальцами вовсе не знали отдыха. Ей не надо было повторять дважды, она все схватывала на лету. Для нее не было такой работы, которая бы ей не подошла.

При необходимости, молча и не задавая лишних вопросов, она двигала тяжелую мебель, используя одной ей известные способы, проявляя при этом удивительную смекалку и никому ничего не объясняя. Никогда ничего ни у кого не просила. Только робко заходила в бухгалтерию и, опустив голову, покорно стояла, теребя поношенный форменный фартук. Ей постоянно нужны деньги. Всегда. Любые. И понимающая бухгалтер без лишних слов выписывала ей бесконечные авансы. Зарплата Луизы была выдана чуть ли не на полгода вперед, но Центральная и на это предпочитала закрывать глаза, делая вид, что ничего не происходит.

Далее тихо и незаметно мялась служба безопасности, по настоянию Центральной переименованная в службу швейцаров из-за отсутствия у фирмы возможности выкупа дорогой лицензии и проведения бесконечных проверок на благонадежность. Руководитель службы – темная лошадка. В самом начале деятельности фирмы он решительно прошествовал, не отвечая ни на какие вопросы, прямо в кабинет директора. Такой лихой кавалерист, картинно размахивающий алой розой на длинном стебле, преодолевающий препятствия. В кабинете директора он пробыл очень долго. Сначала говорил бурно, потом очень убедительно и проникновенно клялся. Все подслушивали. Впечатление произвел.

А потом одинокий телефонный звонок. Кто-то хотел выдать Центральной руководящие указания. Все слышали, как Инга поздоровалась со звонившим, молчала какое-то время, а потом переговоры перекрыл металлический жесткий голос самой Центральной. С тем самым выражением, от которого даже самые близкие друзья и дальние родственники инстинктивно начинали искать спасительный пятый угол в помещении.

– Не позволю мне указывать, что делать и кого принимать! Здесь я принимаю решения.

В ответ неразборчивое мычание. В общем, минут через десять-пятнадцать новоявленный руководитель и вдохновитель швейцаров, он же личный водитель и телохранитель директорского тела, был по тем или иным причинам принят в штатные сотрудники, но с таким внушительным испытательным сроком, что оставалось загадкой, как ему так долго удастся прожить. В наше-то нелегкое время.

Сам по себе этот служитель порядка являлся фигурой колоритной и многообещающей. В смысле всяческих темных дел и мутных ситуаций. Вместе с обычной, ничем не примечательной славянской внешностью уютно уживалась чисто немецкая фамилия, судя по паспортным данным, и простое русское имя – Иван.

Был он белолиц, голубоглаз и широкоплеч. Взгляд исподлобья и навязчивая привычка незаметно бросать на собеседника ощупывающие и оценивающие взгляды, друзей и сторонников ему явно не прибавляли. Два подобранных им помощника являли собой не слишком искалеченных интеллектом, зато спортивно сложенных типичных представителей вышибало-охранной деятельности.

Центральная наблюдала за ним с неприкрытым интересом.

Глава 11. Центральная. Начало Охоты.

Инга смотрела из окна вниз, на стоянку. Что-то в этом Иване ее привлекло. Не его внешность. Хотя сочетание почти детской голубизны глаз и грубо вылепленного лица с выступающими скулами притягивало взгляд. Поджатая, слегка презрительная линия губ, выдающая скрытный характер и независимость. Так не вяжущуюся с его нынешним положением очень зависимого наемного работника. Скорее, привлекала какая-то упрямая сила, проступающая сквозь показную угрюмость. Что-то темное, глухое, что она давно перестала встречать в рафинированных представителях своего круга. А вообще, ей всегда нравился Есенин.

Она поймала себя на том, что уже несколько минут бесстыдно разглядывает его. Диковинного зверя в зоопарке. От этого ее щеки предательски порозовели, а внутри разлилось странное щекочущее волнение. «Стоять. Не суетиться», – мысленно одернула себя Центральная. И неуместно хихикнула. Неужели она, Инга, вдруг почувствовала себя школьницей, застигнутой врасплох глупыми, непристойными желаниями? А желаний-то, собственно, не так уж много. Всегда в самом начале, когда правила игры еще устанавливались, она чувствовала некий зуд, предвкушение. Еще было неизвестно, как предполагаемый партнер поведет себя. Долго ли будет делать вид, что ничего не происходит. Как начнет терять контроль и метаться. Инга настраивалась на охоту всерьез. Ей же мало простых отношений. Все должно быть на грани, на самом острие. А вот потом… Ну это еще нужно посмотреть, что потом.

Этот Ванька вывалился из какого-то другого времени, из прошлого мира, где мужчины были мужчинами, а женщины – женщинами. Где не было места политкорректности, толерантности и прочей новомодной ерунде. И Центральную вдруг неудержимо потянуло в этот мир. Такой странный, но узнаваемый. Буквально домашний. Черт бы его побрал.

Ей захотелось прикоснуться к нему. Почувствовать под пальцами его мышцы, вдохнуть запах тела. Видеть в его глазах не желание. Согласие на все, что ей придет в голову. А ведь ей придет. Она прекрасно сознавала, что это нехорошо. Он был в таком зависимом положении, а в сочетании с его внутренним сопротивлением, отчаянным… Но ее уже было не остановить. Проснулась сущность, голодная, жаждущая. Крови. А добычей станет Иван. И вообще, она всегда получала все, что хотела. И всех, кого хотела.

Инга вышла из здания администрации. Она. Центральная. В сопровождении пары серьезных чиновников города. Они смеялись, целовали ей руки, касались щек. Она улыбалась, но глаза оставались холодными. Иван смотрел на нее. Стоял у машины, руки заложены за спину, а взгляд устремлен на вход в здание. Он ждал. Как обычно. Инга задерживалась – специально. Пусть ждет, думает, сомневается. О ней. О себе. О том, как он оказался здесь, в этой роли – шофера, охранника. Швейцара.

Когда она подошла к машине, он открыл дверь.

– Спасибо, Ваня, – ее голос звучал мягко, но покровительственно.

Он кивнул и закрыл за ней дверь зеленого Jaguar F–Pасе.

– А поехали в парк, – сказала она, когда он сел за руль, – засиделась я. Устала.

Он повиновался, не задавая вопросов.

Октябрьский парк увядал. Ветер, холодный и резкий, срывал с деревьев последние листья, швыряя их под ноги. Желтое на черном. Морось ползла за шиворот. Вечера теперь пахли сыростью и холодом. Инга шла первой, намеренно увеличивая дистанцию. Чтобы догонял. Ее длинное светлое пальто развевалось, как знамя. Руки, спрятанные в карманах, сжаты в кулаки. Голова вскинута, волосы назад. Повоюем? С кем, интересно.

Иван следовал за ней. Не как подчиненный, а как наблюдатель, изучающий ее движения, просчитывающий каждый шаг. Оберегающий. Взгляд, острый и настороженный, скользил по ее спине, по уверенной походке, по гордой голове. А она все видела. Залюбовался. Разулыбался, идиот!

Остановилась у старых деревьев, чьи оголенные ветви цеплялись когтями за низкое небо. Обернулась резко, неожиданно, хотела застать его за непристойным поведением. В глазах морок.

– Вань, – позвала она. Голос мягкий, но требовательный.

Он подошел, сокращая дистанцию, практически вторгаясь в ее личное пространство.

– Ты знаешь, почему я тебя взяла? – резкий вопрос, как удар.

– Нет, – ответил он твердо, не опуская глаз.

Ух ты. Он не собирался играть. Вообще. Ни по чьим правилам. Зря.

– Потому что мне сказали тебя не брать. Потому что кто-то решил указывать мне в моем королевстве. А я не терплю, когда мне указывают, – в каждом ее слове был вызов. – А ты оказался… любопытным приобретением. Гораздо интереснее, чем я предполагала.

Она сделала шаг вперед, сокращая расстояние. Давила.

– И я тебе помогаю, ведь так? Вытаскиваю из дерьма, в которое ты сам залез.

– Помогаете, – согласился он, не отступая. – Я вам благодарен.

– Благодарен? – она усмехнулась. – Тогда почему? Почему ты смотришь на меня, как на мегеру?

Он выдержал ее взгляд. Странно.

– Я смотрю на вас как на начальницу, – очень спокойно и доброжелательно ответил он. – С должным уважением.

– Уважение? Я не замечаю уважения. Ты меня боишься, Вань. И смеешь еще и презирать одновременно. Слегка. Я вижу.

Она ждала его реакции, провоцировала.

Иван мирно улыбнулся в ответ.

– Я ничего не боюсь. Ничего не скрываю. Не считаю нужным. Может быть, вы просто видите во мне отражение. Себя?

Вот гад!

– Тогда почему дрожишь? – она сделала шаг вперед, пальцы коснулись его волос, смахнули запутавшийся лист. Иван замер. Ее прикосновение было легким, но для него обжигающим.

То-то. Дернулся, как будто кто-то провел ледяным пальцем по его позвоночнику. Побаивается все-таки, что он не справится. Не сможет ее остановить.

– Я хочу тебя починить, – прошептала она. Голос почти нежен, но в нем напор. – Ты мне нравишься. Ты как… Тристан. Только без своей Изольды. Или, может быть, я твоя Изольда? – она улыбнулась, но в глазах темнота.

Иван весь подобрался. Ой, он не хотел быть Тристаном. И никем другим. Не хотел этой истории. Только вот, похоже, выбора у него не было.

– Что вы, белая прекрасная госпожа. Куда мне, недостойному рабу, – открыто ответил он. – Это неправильно. И невозможно.

Инга даже ушам своим не поверила. В такие минуты она переставала производить на других приятное впечатление. Забывала о приличиях. Вспоминала дворовое детство. Действовала жестко и конкретно.

– Ты чего разговорился? Что такого неправильного? Я чертовски привлекательна, ты тоже ничего и всегда под рукой. Что не так-то?

– Да все не так. Все, – он сделал шаг назад. – Я не могу, серьезно. Хоть что делайте.

– Ты что, не хочешь меня? – потянулась к нему, губы почти коснулись уха.

Она просто прочитала его мысли: «Ну все. Здесь, видимо, я уже наработался. Это не может быть со мной. Не позволю ей уделать меня. Справлюсь». Давай-давай. Справляйся. Но даже эти мысли звучали неоднозначно. Было что-то еще.

– Ты, может, подумаешь? – она подошла к нему совсем близко.

Парфюм с арбузным запахом. Позапрошлогодний хит. Дурак какой, поди, кучу денег отдал. За подделку. Осторожно подушечкой указательного пальца прикоснулась к его вдруг сжавшимся губам.

– Учти, я не целуюсь с посторонними мужчинами. И не позволю тебе меня бояться.

– «По воле рока», да? – вдруг спросил Иван. – «Они любили друг друга не по своей воле, но по воле рока, который связал их сердца навеки».

– Ты дурак? – хохотнула Инга, но пальцы не убрала. – Какие такие веки, какие еще сердца? Ты таки думаешь, мы кто? Я пошутила, и насчет Тристана, и насчет Изольды. Я тебя умоляю! – Она усмехнулась, но в ее глазах мелькнуло странное. – Нет, Ванька. Мы не они. Мы хуже. Мы – это мы. И ты уже не сможешь от меня убежать. Даже если захочешь. Я плохая. От плохих не убегают.

– Я тоже не целуюсь с посторонними мужчинами. И с женщинами тоже, – сказал Иван и убрал ее руку от своего лица. – И я мало кого и чего боюсь.

Он насупился. Но даже это выглядело наивно. Пусть дуется.

– Что, читать любишь? – ехидно усмехнулась Инга.

– Любил, – отозвался Иван. – Давно.

Инге стало нехорошо. Какой-то даже не охранник – швейцар – пытался ей объяснить окружающую обстановку сложными словами. Как будто «и с той минуты их сердца бились как одно. Они не могли жить друг без друга, даже если это означало гибель». Какая-то хрень. А ведь он на нее плохо влияет.

– Замерзли, может, поедем? – повторил он, стараясь говорить спокойно.

– Погодь, – нарочно хамски ответила она. И глянула жестко, как умела. В это рязанское лицо. – А чем ты, собственно, готов пожертвовать ради меня. Зачем ты мне нужен? Маленький глупый неудачник, который еще и брыкается? Да, передо мной. Великой белой госпожой.

– Как, – спросил он, – разве это не ясно? «Своей честью, своей жизнью, своей душой».

– Дорогой, – расхохоталась она, – сколько я слышала такого дерьма за свою недолгую жизнь.

– Может быть, – ответил он.

Вот ведь. Понимает, что падает. И все кончено. А пытается удержаться.

– Но «ваш свет обречен погаснуть. А я этого не хочу».

И как с ним было разговаривать?!

– Дурак ты, Ванька. Никакой романтики! И секса от тебя тоже не дождешься. Одна болтовня! Поехали уже, – Инга забралась в машину и вздохнула. Задолбали, книголюбы.

Потом они вернулись в офис. Маленький, уже почти отремонтированный особнячок мягко освещал прилегающую к нему территорию.

– Нужно работать. Не жди меня. Нескоро закончу.

Иван, смотревший в сторону, ответил:

– Спешить некуда. Буду ждать, – и когда за ней уже почти закрылась дверь, грустно добавил, кусая губу, – тебя.

Но она слышала. И видела. Еще брыкается!

Кабинет был погружен в полумрак. Только настольный светильник отбрасывал мягкий свет на лицо, подчеркивая каждый изгиб, каждую черту.

Инга сидела за столом с полным бокалом. Смотрела в окно. Город мерцал тысячами огней, но ее мысли были далеко. Медленно прикоснулась пальцем к краю бокала, наблюдая, как дрожит рубиновое отражение в драгоценном стекле. Вино оставило на языке терпкий, многогранный вкус – год сбора винограда, дубовые бочки, долгая выдержка. Но не могло заглушить этот привкус – медной монеты под языком, страха, что однажды проснешься и поймешь: за все эти годы не нажила ничего, кроме одиночества и тоски. Зеркало напротив отражало безупречный образ: идеальный макияж, безукоризненная прическа, платье, которое стоило больше, чем некоторые зарабатывают за год. Все, как всегда. Все, как положено.

Центральная закрыла глаза, и поплыли лица тех, кого когда-то хотела. Все взяла. Все получила. А счастье так и осталось где-то там, за стеклянной витриной ее якобы идеальной жизни, к которой можно прикоснуться. Взять нельзя. Странная вещь: чем больше у нее было, тем сильнее она боялась это потерять. Каждая новая победа оставляла после себя не триумф, а пустоту. Которую не могли заполнить ни новые покупки, ни новые поклонники. «Почему?» – этот вопрос давно превратился в навязчивый ритм, отстукивающий в висках.

Она добилась всего. Каждый ее жест, слово – продуманные ходы в безупречной партии. Губы сами сложились в привычную улыбку: холодную, надменную. Автоматизм, доведенный до совершенства. Инга медленно провела пальцем по краю бокала, заставляя стекло петь тонким, дребезжащим звуком. Он растворялся в пустоте просторного офиса, как и все в этой жизни – красиво, дорого, бессмысленно.

Где-то внизу доносились приглушенные голоса. Кто-то спешил на встречу, на свидание, домой. А она сидела здесь и понимала: чем выше взбираешься, тем страшнее оглянуться назад.

«Как смешно, – думала она. Можно купить все, что угодно. Кроме одного – возможности перестать считать каждый прожитый день, как фантик в пустой копилке».

Инга допила вино. На дне бокала осталась лишь темно-рубиновая капля, похожая на запекшуюся кровь. Бокал опустел. Как и что-то внутри.

Она вспомнила Ивана. Сопротивляется, дурачок. Но зачем? Она легко может добиться желаемого. Если захочет. Доказать себе в очередной раз, но что? Или заполнить ту пустоту, которая росла с каждым днем? «Нет, – подумала она, сжимая бокал так, что пальцам стало больно. – Я – Инга. Я – Центральная. Делаю, потому что могу».