Венец из лезвий. Месть фараонов

Леон Ланчевски

Венец из лезвий. Месть фараонов

Пролог

Воздух пропитан запахом горелого пластика, крови и металлической трухи. Зеленый Jaguar F-PACE, лежит на боку, превратившись в груду искореженного металла и стекла. Капот разорван и смят. Зеленый кузов покрыт глубокими трещинами, вмятинами и следами крови. Лобовое стекло разбито на тысячи мелких осколков. Из-под капота валит густой пар, смешивается с запахом горячего масла, гари и крови.

Рядом на земле – два тела в черных пластиковых мешках.

Пожилой мужчина с рассеченным лбом стоит на коленях, прикованный наручниками. Он неловко крестится снова и снова, что-то шепчет. Одежда залита кровью – своей или чужой, неизвестно. За ним двое сотрудников особого отдела.

Почти невредимый «мерседес» с тонированными стеклами и открытыми дверьми припаркован чуть дальше по дороге.

Эмчеэсовцы работают быстро, слажено. Пытаются достать кого-то, придавленного крышей. «Жив!», – кричит один, все вздрагивают.

Вращая лопастями, ждет вертолет медиков, готовый унестись прочь. Рядом с ним стоит полковник – седой, с сигаретой в руке. Он курит одну за другой, не глядя. Безостановочно качая головой

Неподалеку двое мужчин в деловых костюмах. Один – высокий, с аккуратной щетиной и короткой стрижкой. Второй – ниже, с лысиной и вечной папкой в руках. Они говорят тихо, почти шепчут, но в голосах слышна тревога. Стараются не привлекать внимание.

– Что тут за побоище-то?

– Вроде машина жены самого Центрального.

– Да ты что?! А убитые-то кто?

– Да не знаю я, разберутся.

– Ну хоть не жена его?

Второй пожимает плечами.

– Одно скажу – нас сюда так гнали, будто конец света. Все на ушах.

Первый кивает, сжав зубы.

– Странно все это, – показывает на пожилого мужчину. – А этот здесь зачем?

– Говорят, причастен. Вот только его еще не хватало! Сейчас начнется. Мутная какая-то история. Но! Тут главное не лезть наперед. Разберутся. Меньше знаешь – крепче спишь.

Они замолкают. Смотрят на тела, разбитые машины. Мужчину, который продолжает креститься. На лице одного – страх. У другого – холодное равнодушие. Второй достает телефон, делает короткий звонок. Несколько раз говорит: «Да». Где-то далеко воет сирена. Ветер поднимает бумажный пакет. Который теперь кружится над местом аварии, будто душа одного из убитых. Холодный воздух пробирает до костей. Славный выдался денек.

Глава 1. Девушки Юность – счастливейшая пора.

«Три девицы под окном собрались над вином», – нараспев продекламировала Вероника и печально потерла шелушащийся от ветра и вечных приключений нос. На щеке красовался свежий синяк, замазанный тональным кремом. А коленка через рваные джинсы сверкала предательской полоской зеленки. Вино разлили по трем стаканам сомнительной чистоты, на дне которых скопился мутноватый осадок. Но яркий рубиновый цвет божественного напитка не позволял усомниться в его благородном происхождении. По крайней мере, так хотелось думать.

Юная Инга аккуратно повернула стакан к тусклому свету настольной лампы. Темные глаза хищно прищурились. Накрашенные алым блеском губы презрительно кривились. Она, как всегда, выглядела безупречно: длинные черные волосы, тщательно выпрямленные утюжком, облегающее платье, выгодно подчеркивающее фигуру. И высокие каблуки – даже в этой обшарпанной комнате. А то! Она оглядел своих юных приятельниц. Куда им до нее. Вероничка еще ладно – своя в доску. Ну а эта мелкая крыска Анька – та еще штучка. Все вязалась и вязала к ним с Вероникой, того и гляди, начнет претендовать на звание лучшей подруги. А это место было занято – навсегда, навечно. Это ее личная должность – Инги. Вероничка была ее, и точка. И никаких возражений: она ее первой нашла и взяла себе. И нечего тут. Ну-ка, попробуй поспорить с ней, великой и могучей. А кто сомневался – запросто мог и по шее получить. Особенно Анька.

Вероника сделала глоток и закашлялась.

– Не, не прет сегодня, вообще не могу! – поставила стакан на стол. С любовью и безграничной нежностью смотрела на своих таких разных девочек. Инга, которая дулась ни с того ни с сего. Анька, недавно прибившаяся к ним. Хорошие какие. И всегда с ней, с Вероникой. Теперь не надо бояться ночами, что бабка внезапно умрет и Вероника останется с ней одна до утра. Инга, которая цапалась со своими каждый день да через день, уже вообще к ней почти переехала. У Аньки ее строгие родители собрались отправиться на продолжительную исследовательскую работу за рубеж, и непонятно, когда вернутся. Поэтому она теперь все время с ними, как ниточка за иголочкой и игольным ушком. Как же она всех их любила! Вероника все умела – и готовить, и убирать, и даже подлечивать вечные ссадины, царапины и укусы на Инге, которая дралась, как пацан. Она все-все для них сделала бы. Только пусть с ней будут. Не уходят. Не бросают.

Анна осторожно держала стакан двумя неухоженными руками. Ее длинные редкие русые волосы были туго заплетены в две жиденькие косицы и уложены корзиночками над ушами. «Девочка должна быть аккуратной!» Да никто бы ее без этой затянутой дряни на голове и из дома бы не выпустил. Круглые очки в металлической оправе сползали на кончик носа. На ней была футболка с логотипом научного института и видавшие виды спортивные штаны. Она прекрасно помнила, как впервые увидела Ингу и Веронику во дворе. Через окно. Они лепили снеговика и смеялись, а мама тогда сказала: «Девочки, которые тратят время на игры, становятся статистической погрешностью». Потом много раз видела Ингу, удирающую от отца или старшей сестры на огромных каблуках. Иногда они догоняли – тогда дрались и волокли ее, упирающуюся, обратно. Но она все равно убегала, только позднее.

Веронику, пухлую и тихую, с вечной булкой в руках, которая в бесконечном патруле ждала свою отчаянную подружку, а заодно кормила голубей, котов и щенков. Некоторых даже брала домой. Всех лечила, клеила пластыри и мазала зеленкой.

Если бы Анна могла спрыгнуть к ним из этого окна, она бы помогала им. Потому что они обе делали многое неправильно. Но теперь она была с ними в одной компании и даже дома у Вероники. Значит, не все потеряно. Она сможет с ними подружиться. Даже с этой злой и надменной Ингой. Потому что Анне так хотелось быть такой, как она. Ходить так, одеваться и даже немного краситься. Но! Инга все делала слишком! И ее Анна бы научила, как надо, чтобы было лучше. А Веронике нечего так много есть сладкого и мучного. Ох, замучается она с ними, а куда деваться. Такой уж она родилась. Как мама говорит: «У каждого свой крест».

– А вот скажите, девки, – медленно растягивая слова и призывно поведя плечами, промурлыкала Инга, не отрывая прищуренного взора от стеклянной поверхности, – миллион… Это много или достаточно?

– Смотря чего, когда и на каких условиях, – рассудительно ответила Анна, поправляя очки. – Миллион рублей? Миллион долларов? Сейчас? Через десять лет? И что взамен?

– Да много, наверное, – нерешительно протянула Вероника, – куда столько? С таким-то богатством – и на свободе? Не по нашим краям.

– Отчего же, не скажи, – кокетливо улыбнулась Инга. – Сейчас самое то время. А куда бы кто его растратил?

– Просто все, – фыркнула Анна, отпив маленький глоток вина. – Часть для будущих свершений, часть на покрытие расходов, а маленькая, но самая сладкая часть – для души.

– Это как? – поинтересовалась Вероника.

– Просто. Украшения, фейерверки… и тусовки с нарядами, – мечтательно произнесла Инга.

– Страны разные, экзотические… – подхватила Анна.

– Море, море! Забыли! – воскликнула Вероника.

– Икра и коньяк, – добавила Инга, облизывая губы.

– Да откуда ты знаешь про коньяк? – усмехнулась Анна.

– У начальника папки моего на именинах пила, – пожала плечами Инга. – Бутылка машину стоит. Одну рюмку.

– Врешь! – недоверчиво протянула Вероника.

– Серьезно, круто забирает, – заверила Инга. – Да еще квартиры всякие, большие, светлые… и в центре бассейн, как в кино. И солярий.

– Греки, турки, американцы… – мечтательно вздохнула Вероника.

– Негры, эскимосы, верблюды и… – начала перечислять Инга.

– Дура! – засмеялась Анна.

– Сама дура! – огрызнулась Инга.

Инга одним лихим глотком осушила свой стакан вина, отчего ее глаза стали похожи на большие черные виноградины. Но поторопилась – и, выдохнув, забрызгала всю компанию красным полусладким. Визг поднялся нешуточный. Девицы вскочили, вытирая, а больше растирая темно-бордовые брызги. Сладкую кровь. На бутылке было написано, что медвежья. Задохнувшаяся и красная как рак Инга сердито схватила Веронику за ногу. Кучей мала все трое рухнули на потертый прикроватный коврик. В свалке мелькали руки-ноги, носки-трусы, обрывки мечтаний и смеха. Только темное пятно растеклось по коврику, да так там и осталось. Забытое, неровное, ставшее почти черным.

– Девочки! – раздался из другой комнаты грозный голос Вероникиной мамы, всего лишь на пару дней вернувшейся из своей геологической экспедиции. – Прекратите немедленно! Или по домам! – и дверь недовольно захлопнулась.

– А еще! – шепнула Инга, сверкая глазами. – Любви хочу! Как в книжках, чтобы до края, до самого, до самого! И умереть в один день!

– Нашла, чего хотеть! – фыркнула Анна и поправила очки. – Вот представьте, девки, управлять миром! Чтобы все было в твоих руках!

– Вот ты дура, Анька! – тихонько хихикнула Инга. – Руки-то не оборвут тебе? Зачем оно надо, напрягаться?

– Не знаю, девочки, – Вероника мечтательно смотрела в потолок и краснела. – Я хочу, чтобы просто. Дети, муж молодой. Только не старый чтоб. Такой, веселый, чтобы смеялись вместе.

– И ты дура, Вероничка! – пыхтела Инга. – Давайте лучше еще про бриллианты и яхты! Шикардос!

В комнате наступила тишина. Бутылка, словно уличенная в преступлении, мгновенно исчезла в недрах бельевого шкафа. Стаканы, как испуганные мыши, закатились под кровать. Девицы, запыхавшиеся и разгоряченные, сталкивались вспотевшими лбами, к которым прилипли разноцветные пряди выбившихся из причесок волос, и шептались о будущих сокровищах и головокружительных приключениях.

Они так и заснули. Вместе. Втроем. Метались и ворочались на узкой продавленной кровати, вздыхали и вздрагивали, пытались поймать ускользающие сны. Потому что в возбужденных девичьих мыслях бродили прекрасные темнокожие принцы, точно сошедшие со страниц глянцевых журналов. Сверкали ослепительные бриллианты, шелестели изумрудные пальмы и грациозно покачивались белоснежные яхты под ласковым солнцем. Но это все не главное. Потому что рядом было теплое и надежное плечо подруги, локоть к локтю. Нерушимая стена. Спокойная и вечная, как скала Аю-Даг в Артеке, возвышающаяся над безмятежным морем детства.

Шелестящим осенним ранним утром, когда город еще окутался дымкой сонного оцепенения, одна из них проснулась. Анна. Дрожа от пронизывающей прохлады, пропитавшей тонкую влажную рубашку, и тягучего, липкого кошмара. Она долго и пристально всматривалась в еле светлеющий проем окна.

Там, за мутным стеклом, горел неясный свет уличного фонаря, отбрасывая причудливые тени на опавшие листья. Холодные половицы в старом доме недовольно скрипели под почти невесомыми, еще детскими ступнями. Она крадучись подошла к окну и посмотрела вниз, на темный асфальт, сырой от ночного дождя. Подруги мирно сопели, от них исходили тепло и покой.

– Хочу миллион, – тихо произнесла она, обращаясь к темноте. Голос, еще не проснувшийся, хрипел. Она дышала на холодное стекло и неуверенно писала дрожащим пальцем шесть круглых нулей, вкладывая в них всю свою детскую надежду. А потом, точно испугавшись собственной дерзости, стирала их узкой ладошкой. Оставляя мутные разводы.

Бегущий по своим неотложным делам ранний прохожий, сгорбившись под порывами ветра, почему-то поднял голову. Увидел в окне хрупкую девчушку с только начинающей наливаться грудью, задумчиво улыбающуюся чему-то своему, сокровенному. Ободряюще махнул ей рукой. Она в ответ важно кивнула, чувствуя себя взрослой и ответственной. Стекло медленно затягивалось непрозрачным налетом осевших капель, скрывая ее от посторонних глаз. Кроме той небольшой полосы, где совсем недавно были начертаны и стерты несбыточные нули. Она специально осталась чистой, напоминая о заветной мечте.

Миллион… Чего-то очень хорошего, но отчего-то страшного.

Глава 2. Вероника. Ключ.

Из-под массивного дубового стола, словно из темной пещеры, торчат два совершенно разных, но по-своему привлекательных женских зада.

Вероника с удовлетворением отмечает, что ее джинсовая юбка с лихо сбитой на бок шлицей выглядит куда живее, чем этот скучный карандаш Анны.

Она выползает из-под стола, воинственно потрясая в воздухе ржавым ключом внушительных размеров. Назойливые светлые пряди лезут в глаза, а липкая паутина облепляет все лицо.

– Чтоб их всех здесь и одновременно! – ворчит Вероника, отряхивая с себя невидимую пыль. Ее юбка уже успела покрыться серыми разводами. – Это не щели в полу, это настоящие овраги. Того и гляди, найдем тут пару-тройку надежно спрятанных трупов.

– Или клад, – лениво парирует Анна, брезгливо оглядываясь по сторонам. Ее черная юбка-карандаш остается безупречно гладкой, будто она и не ползала по грязному полу.

Вероника пыхтит, выбираясь из-под стола.

– Всего пара лишних килограммов, – утешает она себя. – Временные трудности.

В отличие от Анны, которая встает легко и грациозно, будто вышла из лимузина, а не из-под старого стола, Вероника поднимается медленно, с усилием, с опозданием, с песком между пальцами и паутиной на плечах.

Проклятый ключ! Единственный ключ от этого чертова шкафа, пережившего даже пожар. Сначала он нагло торчал в замке, но не поворачивался. Его поливали маслом, пытали пассатижами, били молотком – бесполезно. А когда Вероника в ярости ударила по дверце, ключ вылетел и нырнул в эту дурацкую щель.

Теперь он лежит у нее в кармане, бесполезный и покореженный.

– Добро! – говорит Вероника. – Устроим мы тебе, железка, переплавку. Пойдешь на гвозди.

– Надо Майора звать, – задумчиво произносит Анна, поправляя очки. – Он у нас великий технический гений.

– Можно еще на зону заявку отправить, – не унимается Вероника. – У них там по таким замкам целые кафедры.

Анна презрительно ведет плечом:

– Да там и нет ничего ценного.

– Раритет! – парирует Вероника. – Дедушка отечественных сейфов.

Они были подругами еще со школы, прошли огонь и воду. Теперь – партнеры в «ИВА» (или WILLOW для приличного общества). Но на этом сходство заканчивается. И да, все четко понимают, что медные трубы еще впереди.

Пока они возятся с ключом, Инга, третья в компании, пробивает очередную высокопоставленную дверь, добывая последнюю подпись. Вероника мысленно желает ей удачи – их «бедному пушистому деревцу» оно очень нужно. Право собственности.

Глава 3. Инга

Как-то Инга брела по пыльным тротуарам в глубокой печали и тоске, вызванным очередными превратностями коварной судьбы. Все мужчины, как один, оказались… гадами, что для взрослой женщины не новость. Деньги же, как назло, липли только к большим деньгам. А когда есть проверенные временем старые друзья, то зачем, спрашивается, нужны какие-то враги?

Оставив свой дорогой автомобиль на охраняемой стоянке, Инга решила найти хоть кого-нибудь и вдоволь нажаловаться на несправедливо устроенную жизнь. Ну хоть кому-нибудь! Ее очередной бизнес-проект лопнул. Муж орал, как всегда. Да, не в первый раз. Ну и что. Работать на кого-то, пусть даже очень хорошего, Инга уже давно разучилась и не испытывала к этому особенного желания.

В ее элегантной сумочке тихо плескалась бутылочка недешевого французского вина, которое она собиралась великодушно разделить с одним из дружелюбно настроенных возлюбленных. Правда, еще не решила окончательно, с которым.

Когда мимо нее, едва не задев, на асфальт с характерным звуком смачно шмякнулся «привет» от пролетавшего голубя, Инга невольно чертыхнулась и раздраженно подняла глаза к небу.

Солнце в этот момент уже клонилось к закату, окрашивая все вокруг в теплые, нежные тона. И вдруг весь этот обгоревший, разрушенный в хлам, злополучный особнячок стал до боли похожим на что-то очень знакомое из далекого детства. Отчего внезапно захотелось запеть патриотические песни и незамедлительно организовать какой-нибудь ударный коммунистический субботник. И чтобы маленький, наивно-беспощадный лысый человечек с плаката бодро нес на своем крепком плече бревно из папье-маше.

«А ведь, если хорошенько подумать, – вслух сама себе сказала Инга, забыв на мгновение о своих тридцати трех самых преданных и страстных поклонниках одновременно, – и если все это дело грамотно провернуть, как полагается… Фу, воняет-то здесь!»

Воняло сильно.А как же иначе? Ведь туалетов в радиусе километра, как назло, не было ь. «А уж если кое-кого привлечь к делу, да без процентов, да еще и умеючи…» А на что же в итоге оно, все это, походило?

«На! Крепость!» – гордо и уверенно произнесла Инга вслух. И вспугнутые ее голосом голуби с шумом взлетели на полуразрушенную башенку, заворковали там, гоняясь друг за другом в безумном танце. А Инга, неприлично задрав голову к небу и слегка скривив рот в задумчивой гримасе, интенсивно грызла свой длинный, красивый и ужасно дорогой нарощенный ноготь. Глаза, так часто остававшиеся равнодушными ко всему, происходящему вокруг, вдруг потемнели, стали мечтательными, чуть взволнованными.

Если бы ее тогда увидели многочисленные недруги и завистники, они бы единогласно решили, что беспощадную Ингу Центральную окончательно и бесповоротно скосил какой-то коварный душевный недуг.

И были бы абсолютно правы в своих подозрениях. Потому что настоящее название этого состояния – надежда на лучшее будущее. Которая, как известно, умирает последней. И неясно, что опаснее: безумие в чистом виде или наивные грезы наяву, подслащенные розовыми надеждами. И так ли уж далеко одно ушло от другого, как нам пытаются внушить мудрецы?

Далее для Инги начались долгие и мучительные поиски крайних и ответственных, бесконечное заполнение бессмысленных образцов, изматывающее хождение по кабинетам и унизительное выслушивание презрительного «приходите завтра». Но она не сдавалась, продолжала поиски возможностей, не давала покоя надежным заступникам, умело плела интриги и ловко обходила все бюрократические ловушки. Потому что Инга, как опытный камешек, была бита, катана жизнью. И знала: «Под лежачий камень и вода не течет!»

В итоге она справилась, выстояла. Отстрелялась от назойливых конкурентов и, как планировала, одержала безоговорочную победу. Обняв увесистую кипу долгожданных документов и нерешительно подойдя к ставшей ее по праву собственности, Инга глубоко задумалась, глядя на обшарпанные стены и зияющие проемы окон. Потому что это, как известно, совершенно нормальная ситуация – сначала ввязаться в драку, а потом уже тщательно подумать, зачем, собственно, тебе все это понадобилось.

Эх, да вот еще один момент. На торгах ее занесло, когда вдруг непонятно откуда взявшийся оппонент начал резко повышать ставки. Проигрывать она не любила. Пришлось превысить разрешенный лимит. Вдвое. Центральный будет в ярости.

Инга, сколько себя помнила, всегда ставила перед собой цель и шла к ней. Медленно, неуклонно, как нефтяное пятно расползалось по водной глади, поглощая и уничтожая все живое на своем пути. Семья ее особым достатком не отличалась, Инга была младшей дочерью, как говорили в народе, поскребышем. Но если вдруг ей понадобился пластилин для школьных занятий, вполне могло случиться, что грозный и скорый на руку папанька останется без курева.

Банты на косичках у Инги всегда были самые белые, воротнички пришивались на форменное платье ежедневно и не иначе. На первом же классном собрании, едва освоившись в новой школьной обстановке, Инга уверенно подняла руку и заявила еще робким и несмышленым первоклашкам, что из всего класса видит только одну достойную кандидатуру на уважаемую должность старосты – себя. И самое странное – все как один проголосовали за нее.

В седьмом классе ей вдруг захотелось желтое пальто. И все. С этого момента каждый ее день начинался в четыре часа утра. Старшая сестра к тому времени уже работала в местном кафе, а Инга, пока никто не видел, старательно заматывала лицо теплым шарфом и надвигала берет низко на глаза, усердствуя в мытье огромного торгового зала и грязных подсобных помещений.

А вечером, после утомительных занятий в школе, крадучись, пробиралась в подсобку того же кафе, где насмерть сражалась с остатками своей совести, помогая старшей сестре переклеивать этикетки на бутылках с дешевым вином. Как будто оно дорогое. А что делать? Пальто-то хотелось. И оно у нее появилось. Такого не было ни у кого во всей школе.

Шум на крыше отвлек Центральную от работы с документами. Ободранного вида кот, явно не привыкший к сытой жизни, с яростным рыком набросился на мирную голубиную компанию.

Множество крыльев взметнулось одновременно. Звук взлетевших в панике птиц напоминал глухой удар. На какую-то долю секунды потемнело в глазах. Захотелось бросить эту проклятую пачку недочитанных документов в сторону зияющего, раскрытого, как безмолвные черные десны, здания и убежать без оглядки. Чтобы шаги гулко и одиноко отдавались в искореженных и полуразрушенных стенах.

– Они бились долго, упорно и насмерть. Только вот никто из них так и не узнал, за что, собственно. И когда это все кончится.

Центральная машинально почесала упрямую переносицу острым бумажным уголком документа. Внезапный крик разрезал тишину, повисшую над обугленными развалинами: «Женщина! Подождите!».

Глава 4. Особнячок

Двухэтажный особнячок, словно сошедший со страниц сказок про принцесс – даже с башенкой на самом верху – когда-то был унылым складом, заваленным коробками с пыльными товарами народного потребления. Потом он превратился в киоск «Соки – Воды», где предлагали скудный ассортимент газированных напитков. А после стал загадочным и неприступным НИИПРО, где, по слухам, разрабатывали какие-то секретные проекты.

Все изменилось однажды ночью, когда офис, в котором перебивался с черной икры на красную несчастный, завалящий директор этого самого НИИПРО, внезапно вспыхнул ярким и зловещим пламенем. Жильцы близлежащих пятиэтажек еще долго потом с содроганием рассказывали, как гигантские снопы искр вылетали фейерверком в темное небо, а едким дымом и копотью на долгие дни затянулся весь район.

Подоспевшие пожарные, рискуя жизнью, безрезультатно ломали двери и окна, надежно перекрытые железными решетками и бронированными пластинами. Дабы не допустить уничтожения жилого массива в целом, отчаявшимся работникам воды и топора пришлось протаранить толстую кирпичную стену, чтобы добраться до очага возгорания. Оттуда вырвался такой неистовый поток пламени, что им пришлось временно отступить, чтобы переждать самый острый и опасный момент вдалеке.

Внутри с оглушительными хлопками взрывались раскаленные компьютеры. Разноцветным конфетти вылетали в воздух обугленные полосы перфоленты. Обрывки бывших секретных документов подхватывал жаркий вихрь и носился с ними над полыхающим зданием, как стая обезумевших горящих птиц.

Пламя постепенно угасло, оставив после себя лишь обугленные стены, зияющие оконные проемы и горький запах беды. Пожарные выполнили свой долг, собрались и покинули место происшествия, унеся с собой груз в 200 единиц. Два обгоревших тела нашли на пепелище. А вот директор НИИПРО словно испарился в языках пламени.

Аккуратные и хозяйственные соседи из близлежащих пятиэтажек, не теряя времени даром, принялись добросовестно перетаскивать из заброшенного, обгоревшего монстра все, что могло пригодиться в быту. Кто-то даже умудрялся приспособить для этой благородной цели небольшие садовые тачки, набивая их доверху обгоревшими досками, кусками арматуры и прочим добром. Не было, наверное, ни одной квартиры в округе, где не сохранилось бы на память о пережитом хотя бы обгоревшей ручки от двери или куска оплавленного линолеума.

Наконец, то, что хоть как-то годилось в хозяйстве и плохо лежало – фактически все – было аккуратно прибрано к рукам и пущено в дело. По осиротевшему зданию, словно черные грачи, день и ночь ползали стайки местных пацанов, исследуя каждый закоулок. Кто-то украдкой курил, поплевывая на осколки разбитых дисплеев, а кто-то баловался вещами посерьезнее, испытывая на прочность остатки бывшей секретности. Пару-тройку раз случались мелкие поджоги, устроенные ради забавы, которые, впрочем, без серьезных последствий тут же были потушены самими же подростками, убоявшимися ответственности.

Личностью директора долго интересовались не только компетентные органы, но и структуры, далеко выходящие за рамки закона. Но никого и ничего так и не нашли, что прояснило бы происшествие. Несколько раз к руинам подъезжали приметные автомобили с наглухо тонированными стеклами. Из них выбирались и мрачно бродили по пожарищу здоровенные представители различных организованных формирований, брезгливо поддергивая от грязи фирменные штаны.