Венец из лезвий. Месть фараонов

Местный народ с живым интересом понаблюдал за этим, немного посудачил на лавочках да постепенно забыл о происшествии. К выводу пришли простому и житейскому: «Когда на складе чего-нибудь не хватает, всегда случается пожар. Убытки списывают». Но, любовно поглаживая свои трофеи, многие вечерами кручинились, красочно воображая, чего же там такого ценного не доставало на самом деле. И главное – сколько это могло стоить.

Долго стоял бесхозный и страшный домик во дворе унылых хрущевских пятиэтажек, словно живое напоминание о бренности всего сущего. Черные провалы окон с провисшими, оборванными остатками проводки и никчемными вывороченными решетками напоминали глазницы вымершего чудовища. Закопченный кирпич, во многих местах потрескавшийся и вывалившийся бесформенными кусками, обнажал уродливый скелет здания. Пробой в стене, оставленный пожарными, не зарастал, а лишь увеличивался со временем, угрожающе напоминая глубокую трещину в черепе из какого-нибудь фильма ужасов.

Но наших людей на мякине не проведешь. Следующей осенью, когда пришло время собирать урожай, самые предприимчивые из местных жильцов начали потихоньку копать себе небольшие погребки прямо под стенами обгоревшего особняка, чтобы надежно спрятать туда драгоценные запасы картошки и солений на зиму. Когда кому-нибудь не хватало кирпичей для строительства сарая или ремонта забора, можно было просто подойти к зияющей стене и отковырнуть от нее немного строительного материала, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести.

Все это постепенно ветшало, рушилось и зарастало бурьяном, пока однажды мимо печального зрелища случайно не прошла Инга. Центральная, как все звали ее между собой по фамилии мужа. С неуемной энергией, амбициями и умением находить возможности там, где другие видели лишь руины.

Глава 5. Центральная. Первая встреча.

Инга, погруженная в изучение обугленных останков своего проекта, вздрогнула и резко обернулась. К ней спешил мужчина лет за тридцать, бежал так, словно от этого зависела его жизнь. Среднего роста, крепко сбитый, но какой-то… потертый. Словно его долго носили, мяли, а потом выбросили на задворки. Светлые волосы выгорели под палящим солнцем, оставив лишь легкий отблеск золота, а глаза… Глаза цвета летнего неба смотрели с усталой надеждой, приправленной изрядной долей настороженности. Бывший военный, сразу поняла Центральная. Выправка – даже в поношенной куртке и вылинявшей футболке – выдавала себя.

Он подошел, остановился в нескольких шагах, прокашлялся, словно собираясь с духом. Видно было, что слова даются ему нелегко, что каждое предложение приходится выковыривать, как осколок.

– Извините, что отвлекаю, – начал он, запинаясь. – Я… Иван. Вижу, вы тут с бумагами возитесь. Что-то сгорело? У вас?

Центральная скользнула по нему цепким оценивающим взглядом. «Простой, как валенок», – подумала она с иронией. Но что-то в его голубых глазах цепляло, не давало отмахнуться, как от назойливой мухи.

– Да, есть немного, – сухо ответила она, стараясь скрыть раздражение.

Не хватало еще, чтобы какие-то мужланы лезли со своим сочувствием.

– Может, помощь нужна? – спросил Иван, не отводя взгляда. – Охрана, например? Я… есть опыт.

В голосе звучала отчаянная решимость. Центральная усмехнулась про себя. Вот оно что. Увидел «богатую женщину», кружащую возле пепелища, и решил попытать счастья. Найти себе временную крышу над головой. Все они одинаковы.

– Опыт? – переспросила она, вскинув бровь. – Судя по всему, опыт у вас действительно есть. Вопрос лишь в том, зачем он вам здесь, Иван? Тут же пепел один, воспоминания да горечь. Что тут охранять?

– Жить как-то надо, – пожал плечами Иван, стараясь сохранить самообладание. – А тут… вдруг пригожусь. Глаза есть, руки есть, соображаю. Пока.

Центральная помолчала, продолжая разглядывать его, словно экспонат в музее. Что-то в этом парне не давало ей покоя. Не его внешность, хотя и голубые глаза, и выгоревшие волосы, и жилистая фигура, проступающая под дешевой одеждой, были вполне… привлекательными. Скорее, эта странная смесь растерянности, мужества и неуверенности в себе. И смелость – пусть и пробивающаяся сквозь слои комплексов и заниженной самооценки. Он нищий, это очевидно. Упрямый. Забавный. Хорошая жертва.

«Он мне интересен», – внезапно подумала она. И это чувство одновременно возбуждало и настораживало. Она привыкла все контролировать, а этот Иван со своими глазами выбивался из ее привычной картины мира.

– Хорошо, – сказала она наконец, словно принимая важное решение. – Вот моя визитка. Позвоните завтра. Если передумаю, просто не отвечу.

Она протянула ему карточку из дорогого тисненого материала. Решением графического дизайнера, визитка была слегка опалена по краям, словно напоминая о цене, которую пришлось заплатить за успех. Иван взял ее осторожно, боясь сломать или испачкать.

– Спасибо, – пробормотал он, словно боясь спугнуть удачу. – Я обязательно позвоню.

Центральная развернулась и пошла к машине, не удостоив его больше ни единым взглядом. Внутри бушевал ураган противоречивых эмоций. Она, конечно, замужем, ее муж влиятельный и обеспеченный человек. Но их брак давно превратился в удобную ширму. Для того и для другого. И Центральная привыкла сама принимать решения, сама строить свою жизнь. Этот Иван, случайно возникший на ее пути, мог стать… кем угодно. Проблемой. Развлечением. Или даже…. Никаких даже.

Садясь в машину, Центральная украдкой взглянула в зеркало заднего вида. Иван все еще стоял на фоне пепелища, держа в руке ее визитку, точно та была ключом к новой жизни. «Что ж, – подумала она, – посмотрим, что ты будешь делать с этим ключом».

Вот он какой, образ жизни современного капитализма. Нужны сподвижники. Надежные, профессиональные и, хотя бы поначалу, совершенно бескорыстные. И где только таких набрать?

Но когда процесс пошел, когда первые сделки были заключены, а прибыли стали расти, не раз и не два мрачнела Центральная, думая про ту самую подпись кровью на затерянной грамоте. Слишком уж шатким оказалось ее положение, слишком много зависело от этих старых связей, от былой дружбы, которая в любой момент могла обернуться предательством. Ох, не проста жизнь и деятельность современной русской женщины, строящей свой бизнес с нуля. Опять. Одно, впрочем, грело душу и придавало сил – пресловутый 51%. Тот самый контрольный пакет, который в надежном месте обеспечивал бесспорное право на совладение. А также давал ей чудное ощущение превосходства над всеми этими временщиками и прихлебателями.

Глава 6. Серый. Торги.

Укромное место рядом с пепелищем. Внутри черного Mercedes G–Class Сергей.

Серый сидит на заднем сиденье, Бом – за рулем, представитель торгов – на переднем пассажирском сиденье. Атмосфера в салоне автомобиля более чем напряженная, гнетущая. Серый наблюдает за Ингой и незнакомцем в бинокль, его лицо искажено яростью. Вот Сергей опустил бинокль. Он сжал прибор так, что пальцы побелели. Медленно повернулся к своим спутникам, и его низкий, шипящий голос заполнил салон машины.

– Вы видите это? Видите, как она ходит по моему пепелищу, как королева на развалинах? А этот… этот мужик, который к ней подошел. Кто он такой? Кто он, б…ть, такой? – Сергей бросил бинокль на сиденье, и тот глухо стукнул о кожу.

Представитель торгов, сидевший на переднем сиденье, вздрогнул и попытался что-то сказать, но Серый перебил его, даже не взглянув в его сторону.

– А ты молодец, конечно. Проиграл торги, которые в принципе невозможно было проиграть. Все было подготовлено заранее. Все, кому надо, были в курсе. Ты просто взял и отдал мое здание этой… этой Центральной. Откуда она только взялась на мою голову? Ты знаешь, что это значит? Конечно, нет, не знаешь. Потому что ты думал только о своей шкуре, о своем кармане. Ты все не нажрешься!

Представитель торгов, лысоватый мужчина в очках, нервно поправил воротник рубашки. Его пальцы задрожали, когда он заговорил:

– Сергей Иванович, я… я сделал все, что мог. Но ее ставки были выше, а ресурсы… Вы же сами знаете, после банкротства…

Серый резко повернулся к нему, и его глаза, холодные и пронзительные, впились в мужчину.

– Ресурсы? Ты говоришь мне о моих ресурсах? У меня есть средства, понимаешь? Есть! Но я не собираюсь тратиться на эти еб…е игры. А ты… ты просто лох. Пр…л готовую сделку. Тебя что, сглазили, что ли?

Бом, сидевший за рулем, поморщился, потом почти спокойно закурил сигарету. Его размеренный глухой голос звучал, как дальние громовые раскаты:

– Сергей, успокойся. Мы найдем способ все вернуть. Центральная – не прима-балерина, обычная баба при бабках, при хорошо стоящем муже, в меру пьющая, в меру гулящая. Договоримся как-нибудь.

Серый усмехнулся.

– О, кого я слышу! Бомкович, наш доморощенный философ. Ты проснулся? Как же ты всегда умеешь придумать причину, чтобы ничего не делать. Но знаешь, что? Мне обрыдли твои советы. Надоели твоя нерешительность, трусость, лень, в конце концов! Если бы ты был хоть немного подвижнее, мы бы уже давно решили эту проблему. Мы бы даже в нее не попали. Тебе тоже не хватило ресурсов? Да у тебя было столько этих гребаных ресурсов, что ты мог просто положить рядами свою команду и закрыть пепелище их бесполезными тупыми башками! Чтобы никто, никто не мог и носа сунуть туда. Чтобы мысли ни у кого не возникло.

Бом выпустил кольцо дыма и посмотрел на Серого через зеркало заднего вида.

– Отвага – это хорошо, но это не про лезть напролом, Сергей. Это думать головой. Ну и уже давно не девяностые, все решается по-другому, – Серый резко хлопнул ладонью по сиденью, и в машине воцарилась тягостная тишина.

Представитель торгов, не выдержав напряжения, заговорил снова:

– Сергей Иванович, может, мы просто подождем? Инга не знает, что в здании. Мы можем выкупить его позже…

Серый медленно повернулся к нему, и его голос стал еще тише, но от этого стало только страшнее.

– Ты действительно думаешь, что она такая дура? Она уже знает. Или скоро узнает. А когда это случится…

Он замолчал, его пальцы нервно постукивали по колену. Затем он добавил почти шепотом:

– Все текущие убытки я возложу на тебя. Ты знаешь, что это значит?

Представитель торгов побледнел. Его голос дрожал, когда он заговорил

– Сергей Иванович, пожалуйста… У меня семья, дети… Я сделаю все, что угодно, только не это…

Серый посмотрел на него холодно, с презрением.

– Я брата не пожалел, а ты кто? Думаешь, ты важнее? Мать в гробу перевернется. Что стало с ее светлым мальчиком…

Он замолчал, его взгляд стал далеким, как будто он видел не салон машины, а что-то другое. Бом, почувствовав напряжение, заговорил снова:

– Сергей, достаточно. Мы решим это. Кардинально. Если нужно, уберем ее. Всех, кто будет мешать. Но сейчас надо действовать деликатно. Там всего-то кучка бабенций, возомнивших себя бизнесвумен. Слово-то какое.

Серый медленно повернулся к Бому, и в его глазах мелькнула не тень сомнения, а что-то старое, тщательно скрываемое.

– Кардинально… Ты прав. Но сначала нужно понять, что она знает. И что собирается делать.

Он снова взял бинокль и поднес его к глазам. Центральная и незнакомый мужик стояли рядом, что-то обсуждая. Серый сжал зубы так сильно, что челюсть свело судорогой. Думал он о своем. «Светлый мальчик… – думал он, – любимчик. Гордость. А я что? Отброс. Нет, мама, я больше не тень, не пустое место. Я верну себе все. Все, чего бы мне это не стоило. Светлый мальчик. Б…ть». Он опустил бинокль и в бессильном бешенстве закрыл глаза. В его памяти всплыли смутные картины: мать, гладящая брата по голове, он никогда не видел такой улыбки, обращенной к себе.

«Пусть переворачивается в гробу, – думал он. – Пусть смотрит, как ее светлый мальчик становится мужиком. Как я». Он резко выдохнул и почти машинально перекрестился справа налево. Его пальцы дрожали, когда он коснулся лба, живота, правого и левого плеча. Это было неосознанное движение, привычка, вбитая с детства, но сейчас оно выглядело, как последняя попытка удержаться за что-то важное.

Глава 7. Светка. Набор персонала.

Жиденький столбец с предложениями о работе. Из всего этого одно объявление вполне могло пробудить интерес. «Набор персонала. Широкий круг профессий. Оплата по договоренности».

У Светки моментально замерз нос. Ветерок был еще тот, пронизывающий. Самый настоящий северный ветер. С жалобными завываниями между серыми, уходящими высоко в небеса стенами старых домов. Все вокруг промозглое и противное. Сырое и холодное, как душа черствого человека. Никакой надежды на лучшее, никакой светлой перспективы, вообще никакой.

Она подышала на заледеневшие пальцы. Потертая короткая замшевая куртка, купленная на распродаже в секонд-хенде, совершенно не грела. Чертов маникюр с модным изумрудно-зеленым отливом придавал скрюченным от холода пальцам просто ужасающий вид. Вот тебе и собеседование. Кому нужны интеллектуальные выкладки от неудачливой служащей с вечно текущим носом и такими руками? Ярко розовая челка тоже не прибавляла уверенности.

Светка злобно тряхнула головой. Отражение в темной витрине угодливо повторило ее жест, вторично тряхнув коротко стриженной головой. Худоба в последнее время достигла своего предела. На вопрос, какой у нее размер одежды, Светка последнее время отвечала с грустной иронией: «Никакой». С работой не складывалось. Никак. Университет, куда она с таким трудом поступила после школы, закончен. В общеобразовательной школе выдержала всего полгода. Больше не вышло, не смогла. Ну не сложилось, и все тут.

Однажды ситуация в корне изменилась, как по мановению волшебной палочки. Как будто кто-то там наверху сжалился над ней и решил: хватит, натерпелись. Служба сама ее нашла. В виде небольшого местечка во вновь образованной фирме. Но работа неожиданно оказалась простой, интересной и даже в какой-то мере творческой. Светка очень многому научилась, начала потихоньку зарабатывать хоть какие-то деньги. И неожиданно расцвела, словно прекрасный, до этого никому не видимый цветок. Она шла по улице и уставала от восхищенных взглядов мужчин. Вот уставала, и все.

А ей все равно казалось, что не то, все как-то не так. Пока наконец не дрогнули небеса и не появился новый заместитель директора, буквально посланный ей свыше. Со всем набором качеств настоящего джентльмена из голливудского кино: кое-какими деньгами, женой на седьмом месяце беременности и абсолютно непонятым израненным мужским сердцем. И обрушилась на Светку великая всепоглощающая любовь, как снег на голову. Классический пример того, как не надо поступать ни в коем случае. Все бы ничего, как-нибудь пережила бы и это. Да только проснулась однажды Светка на конспиративной чужой квартире от чужого же, очень злобного присутствия.

Одежда вся была далеко, в другой комнате. Возлюбленный мирно посапывал рядом под смятой простыней. А жена возлюбленного в сопровождении его же перепуганных родителей стояла в ногах ложа любви и истошно кричала.

Что было дальше, можно только себе представить. Лично у Светки – в смерть исцарапанная спина и состояние кратковременной комы. Скандал очень быстро перешел на ниву фирмы, где, разумеется, не любили ничего подобного. Заместитель был тихо и незаметно задвинут подальше с глаз долой, куда-нибудь в дальний филиал. А Светка, как менее ценное приобретение, была уволена по собственному желанию под чутким контролем службы безопасности. Чтобы не бузила.

Кое-как перебивалась то каким-то фрилансом на звонках, то секретарем на телефоне. Оплакивала своего неверного, но все еще горячо любимого возлюбленного. Находила и теряла мужчин одного за другим, постепенно убеждаясь в горькой истине – что «ничто не ново под луной». Много и тяжело работала, чтобы хоть как-то прокормиться и выжить в этом жестоком мире, постепенно становясь похожей на тощий велосипед.

Глаза и кости. Кости и глаза. Хорошо хоть с жильем все было решено раз и навсегда. Всю свою сознательную жизнь Светка делила небольшую обшарпанную однокомнатную квартиру в старом доме со своей сварливой бабкой. Иногда по-честному, как и положено близким родственникам; иногда по справедливости: с криками, слезами и взаимными упреками. Как уж получалось в конкретной жизненной ситуации. Где-то там, на тесной кухне, между горой немытых чешских стаканов и банкой с солеными огурцами, томился ее старый и добрый кормилец, допотопный компьютер, который ей давно уже нужно было заменить на более достойный и более современный, но для этого требовалось нормальное рабочее место с постоянной и более-менее приличной оплатой труда.

Поиском такого места она как раз и занималась. Сейчас и здесь. В осеннем стылом воздухе особой надежды на лучшее, к сожалению, не было. «Кто рано встает, тому Бог подает, – сама себе просипела Светка, пытаясь согреть замерзшие ноги и потирая тупыми носками ботинок на толстой солдатской подошве где-то под коленками. – Мама дорогая, во сколько же они все придут на работу?»

Хоть бы уборщица побыстрей притащилась, пожалела сиротинушку. Может, пустит погреться в коридор. А то все, финита ля комедиа. Будем на том свете работенку себе подыскивать.

Светка огляделась. Весь город говорил о преображающемся особнячке. Всего за один год. Рассказывали уж совсем странные истории. Но внешне здание выглядело ничего, живенько. Надо отдать должное тем, кто здесь похозяйничал. Из изуродованного страшным пожарищем мрака сотворили этакий леденцово-пряничный домик. Небольшой, уютный и вместительный. Простенький, но со вкусом. Легенды о нем ходили разнообразные.

Поминали мафию, всякие там отмывания грязных денег и прочие безобразия. Но чего-то явно предосудительного в деятельности фирмы никто так и не заметил.

Где-то внутри зажегся желтоватый свет. Щелкнуло что-то жесткое и неприятное. Светка затаилась. Благо кусты повсюду росли, и до них еще новые хозяева особнячка не добрались.

Интересно, есть у них у входа видеокамера или нет?

На крыльцо вышел светловолосый подкаченный человек. Не спеша достал сигареты, закурил. У Светки даже горло перехватило от зависти и беспричинной озлобленности. Она, как положено, вторые сутки воздерживалась от курения. По слухам, надо было предстать без вредных привычек. Не жалуют. Ага, вот этого крепыша, например. Он неторопливо притворил дверь, приподнял зябким движением воротник куртки и, вжимая голову в плечи, пошел по новой асфальтовой дорожке. Когда он проходил мимо Светки, она ощутила запах парфюма. Так пахнут свежие арбузные корки. Сразу вспомнилось лето, жара и арбуз из холодильника. Но почему-то вылезти из кустов и чего-нибудь спросить у мужчины ей не захотелось. Постеснялась, наверное. Или еще что.

Утро набирало силу. По дороге время от времени начали передвижение редкие автомобили. Потянулись первые заспанные пешеходы. Скоро и Светка дождется кого-нибудь.

Такси ярко желтого цвета с угрожающей башней из шашечек на крыше притормозило почти у самой входной двери. Оттуда выбралась высокая полная блондинка неопределенного возраста и впечатляющего размера, в обтягивающих брюках и свободной куртке. В руках у нее была огромная и, судя по всему, тяжелая сумка. Ничего себе экипировочка. Наверное, буфетчица. А они завсегда добрые, потому что рядом с продуктами.

Светка вылезла из кустов. Стукнула ботинок об ботинок, стряхивая налипшую желтую грязь. Покашляла, прочищая горло. Дама рассчиталась с таксистом и потрусила открывать все ту же дверь.

– У вас на работу принимают? – решительно вопросила Светка.

Дама не отреагировала, продолжая бороться с дверью. Последняя почему-то не желала открываться. Дама чертыхалась, но упорно держала сумку в руках, не ставила ее на землю. Светка бочком подобралась к даме и застыла в почтенном молчании. Дама, ни слова не говоря, протянула ей увесистую сумку, под тяжестью которой Светка не просто согнулась – она почти рухнула. А дама, наконец справившись с дверью и широко ее распахнув, велела:

– Заходи, раз пришла.

Светка набрала полную грудь воздуха и шагнула. Видимо, рано утром молитвы действительно доходят до адресата.

Глава 8. Анна. Итого.

Анна шагала по снегу, и каждый хруст под ботинками отдавался в висках тупой болью – ровно так же хрустели каблуки матери, когда та проверяла, сидит ли дочь над учебниками в два часа ночи. В детстве она представляла, что звук можно измерить: вот этот – тридцать четыре децибела, этот – уже пятьдесят семь, а когда переходит в звенящую тишину – значит, мать замерла в дверях, оценивая ее позу, угол наклона головы, частоту морганий. Да, моргать тоже нужно было по правилам и никак иначе.

Анна выросла в атмосфере стерильной научности. Ее родители, преданные науке до мозга костей, видели в дочери лишь объект для экспериментов по развитию интеллекта. Жесткий режим, бесконечные тесты, никаких развлечений, только знания, знания, знания. Эмоции? Чувства? Это было чем-то из разряда лженауки. «Девочка дышит слишком часто – признак стресса. Стресс снижает продуктивность на 18%», – записывал отец в своем блокноте с кожаной обложкой, том самом, где другие родители хранили фотографии детей на пляже.

Потом появился он, «идеальный муж», как одобрительно говорили родители. Умный, перспективный, тоже из научной среды.

Но за маской благополучия скрывался тиран. Сначала тонкий психологический прессинг, потом придирки, унижения, контроль каждого шага. Он медленно, методично уничтожал ее личность, превращая в тень. Но даже в этом состоянии Анна умудрялась оставаться гением. Ее аналитический ум, отточенный годами, позволял ей видеть финансовые потоки, как рентген. Она чувствовала деньги, предугадывала тенденции, умела распределять ресурсы так, чтобы они приносили максимальную прибыль. Финансист-аналитик от Бога – в этом она была неподражаема. И это было единственное, что держало ее на плаву.

Анна шла к остановке усталая, с опущенными плечами, вся в своих мыслях. Ужин, муж, сын, работа – все это крутилось в ее голове, как круговой однообразный конвейер. Мысли путались, цепляясь за цифры: ужин в 19:30 (муж терпеть не мог опозданий), отчет по квотам (если не сдать до полуночи, клиент уйдет к конкурентам), звонок няне (сын болел, но муж запретил отменять командировку).

Ветер рвал дыхание, снежинки прилипали к ресницам – в семь лет за такое могли оставить без ужина. «Слезы – это вода. Вода портит бумагу. Ты хочешь испортить мои расчеты?» Рука сама потянулась к лицу, чтобы стереть предательскую влагу, но пальцы наткнулись на сухую кожу. Она разучилась плакать еще до института.

Она даже не замечала, как холодный ветер пробрался сквозь шерстяное пальто, а снег хрустел под ногами. «Частота сердечных сокращений – сто десять. Ненормально. Надо успокоиться», – пронеслось в голове автоматически, и тут же всплыло воспоминание: десятилетняя Анна, дрожащими руками вставляющая батарейки в кардиодатчик, потому что «нормальные дети сами контролируют свои показатели».

И вдруг все кончилось.

Чудовищный грохот разорвал тишину. Прямо перед ней с крыши дома рухнула глыба льда. С оглушительным треском. Ровно таким же, с каким разбилась колба с кислотой в тот день, когда она впервые осмелилась сказать «нет». Тогда мать молча вытерла ожог на руке и поставила перед ней новую колбу: «Эксперимент требует повторения. Ты испортила данные». Льдина врезалась в промерзший тротуар, как гигантский алмаз, и взорвалась тысячами смертоносных игл.

Осколки летели прямо в лицо, и Анна вдруг осознала, что не боится. Смерть была всего лишь конечной переменной в уравнении, которое она решала всю жизнь.

Анна замерла, глаза расширились. Ледяные стилеты летели, как в замедленной съемке, и она уже не могла пошевелиться.

«Вот и все, – отрешенно подумала она. – Все. Моя фамилия. Итого».

Колени подломились. Она рухнула в снег, накрыв лицо колючими варежками.

Когда пришла в себя, ее обдало волной тепла и странного, но знакомого запаха. Табак, дорогой парфюм и коньяк. Кто-то сошел с ума. Ее умывали коньяком. Запах резкий, как удар по печени. В детстве ей давали капли спирта, когда она кашляла, потому что «физиологический раствор для слабаков».

Она открыла глаза и увидела потолок с трещинами, складывающимися в знакомый узор – точь-в-точь как на потолке лаборатории, где она пряталась от родителей, свернувшись калачиком под столом.

«Возраст – восемь лет. Частота сердечных сокращений – сто сорок. Продолжительность истерики – двенадцать минут. Неэффективно», – записывал тогда отец.

Сейчас зажмурилась от резкой боли. Спирт попал в глаза, она застонала. Чьи-то руки приподняли ее голову.

– Ты жива? – раздался низкий, спокойный голос.

Анна вырвалась, вскочила и со стоном опустилась обратно на диван.

– Где это я? – прошептала она и прикусила губу.

Она была не одета. Вернее, на ней кроме добротного лифчика и трусиков ничего не было. А рядом сидел совершенно незнакомый человек. Маленького роста, с очень живыми черными глазами и волосами цвета перца с солью. В руках он держал бутылку коньяка с коротким названием, вытесненным золотом на матовой поверхности. Из ниоткуда в его руке возник бокал. Темно-коричневая жидкость наполнила его почти наполовину.