Несломленные

Он рассказывал, как переживал первые дни после февраля 2022 года, как снова оказался в городе, где когда-то начинал свой путь. Говорил о людях, которые ждали перемен, и о тех, кто пытался эти перемены остановить: «Наша задача – не просто вернуть города. Наша задача – вернуть людей. Их сознание, их уверенность в завтрашнем дне. Мы должны дать им правду».

Правда. Это слово Алексей повторял чаще всего. И он не просто говорил правду, он ею жил.

В 2022 году, когда Херсон оказался в центре событий, Журавко активно выходил в эфир, чтобы донести правду. Это была настоящая битва за умы. В эфире не было сухих фактов или формальных новостей. Он говорил эмоционально, четко, с глубокой личной вовлеченностью. Он не скрывал, что видит свою задачу не в нейтральной передаче информации, а в борьбе за правду.

Он приводил реальные истории, рассказывал о судьбах людей, которые пережили бомбежки, о тех, кто лишился дома, кто потерял близких. В отличие от многих политиков и комментаторов, он не говорил отвлеченно – он был там, видел, чувствовал.

Я помню, как в одном из эфиров мы говорили о референдуме. Алексей тогда сказал: «Я проще отношусь. Пусть они себе на жопу клетку наденут и кричат, что они попугаи. Уже бесполезно говорить об этом». Он говорил о том, как Киев использует террор против мирных жителей, как ведется психологическая война и информационная блокада. Алексей приводил примеры, рассказывал, как украинские СМИ создают фейки, как разжигают страх, как формируют образ врага, разбирал методы пропаганды, показывал манипуляции.

Многие боялись голосовать, боялись даже выходить на улицы, потому что им внушали, что их ждет расправа: «Люди боятся. Им много лет внушали, что Россия – это оккупанты, что их ждет голод, репрессии. Это ложь. Но эта ложь засела в головах. И мы должны вырвать ее с корнем».

Журавко не просто говорил – он действовал. Он участвовал в организации встреч, объяснял людям, что происходит, развенчивал мифы. Он понимал, что этот процесс не быстрый, что десятилетиями сознание людей меняли, разрушали, переписывали историю.

Украинские власти за годы независимости уничтожили историческую память. Алексей говорил о запрете русского языка, о переписывании учебников, о культивировании ненависти. «Мы потеряли поколение. Те, кто родился после 1991 года, уже не знают своей истории. Они не знают, что такое наша общая Родина, они не помнят подвигов своих дедов. Они боятся сказать, что они русские. Это страшно». Но он верил, что этот процесс можно обратить вспять. «Мы должны вернуть умы. Должны воспитать молодежь в это трагическое время. Мы должны говорить».

«Украина превратилась в полигон». Журавко жестко критиковал политику Киева. Он называл вещи своими именами, не подбирая удобных формулировок. «Посмотрите, что сделали с Украиной. Полигон. Города мертвых. Геноцид своего народа. Люди загнаны в концлагерь, из которого нет выхода. Мы обязаны это остановить». Алексей говорил, что без осознания происходящего невозможно двигаться вперед. Людям нужна правда, какой бы тяжелой она ни была. «Киевский режим превращает страну в зону экспериментов, но это только начало. Нам всем нужно сделать выводы».

Информационная война всегда была не менее разрушительной, чем война реальная. А в XXI веке она стала еще опаснее. Оружие больше не ограничивается танками и артиллерией – его заменили слова, образы, фальшивые новости и манипуляции, превращающие реальность в вымысел, а ложь – в истину. Алексей Журавко это прекрасно понимал. Он знал, что главным полем битвы за Херсон стали не улицы и площади, а телевизионные экраны, интернет-пространство и умы людей. С первого дня освобождения города он включился в эту борьбу.

Для него это была не просто работа. Это была битва за людей. За тех, кто, испугавшись фальшивых сводок украинских СМИ, прятался дома и не понимал, что происходит. За тех, кому внушали страх перед «оккупантами» и кто ждал репрессий, которых никогда не было. За тех, кто сомневался, кто колебался, кто был не уверен, кто боялся выбрать сторону. Он выходил в эфир, когда люди еще не понимали, можно ли верить тому, что они видят своими глазами. На Украине десятилетиями выстраивали систему, в которой любая российская армия должна восприниматься как вражеская. Много лет людям рассказывали, что Россия – враг, что «русские придут и заберут все», что Херсон, Донецк, Луганск – это исконно украинские земли, которые нужно защищать.

Но реальность ломала эту картину. Российские войска вошли в Херсон без разрушений, без грабежей, без террора. Начали работать магазины, больницы, школы. Люди получали гуманитарную помощь, начинали жить нормальной жизнью, и самое главное – они не чувствовали страха.

Украинская пропаганда этого допустить не могла.

Как только Херсон оказался под контролем российских сил, началась массированная атака через информационные каналы Украины и Запада. Каждый день по украинским телеканалам, в Telegram-каналах, в соцсетях появлялись одни и те же сообщения: «Херсон в осаде», «Жители страдают», «Русские грабят, насилуют, убивают», «Люди боятся выходить на улицы».

Все это было ложью. И Журавко боролся с этой ложью, разбивая ее фактами. Он рассказывал, что происходит на самом деле. Показывал людей, которые спокойно ходят по улицам, работают, ведут обычную жизнь. Говорил с врачами, с водителями автобусов, с продавцами, с пенсионерами – со всеми, кто мог подтвердить: в городе все иначе, чем говорят украинские СМИ.

Но одной правды было мало. Нужно было не просто опровергать фейки – нужно было вернуть людям веру. Веру в то, что они не предатели, не изменники, не чужие на своей земле. Что они имеют право выбирать свою судьбу.

Для этого нужны были эмоции. Журавко говорил не как политик, не как журналист, не как эксперт. Он говорил как человек, который любит эту землю. Его голос был полон ярости, когда он рассказывал о том, что творили националисты в 2014 году. В его словах звучала боль, когда он говорил о стариках, которые прятали медали своих дедов, боясь репрессий за «неправильную память». Он не скрывал ни презрения к украинским властям, ни уважения к простым людям, которые не сломались и ждали возвращения России.

Украинские власти не могли позволить, чтобы кто-то разрушал их картину мира. Для Киева было жизненно важно, чтобы Херсон воспринимался как «временно оккупированная территория», где народ страдает и мечтает о возвращении Украины. Если бы люди поверили Журавко, если бы массово поддержали Россию, это стало бы катастрофой для киевского режима. Поэтому он стал мишенью. Против него развернули кампанию травли. Украинские СМИ называли его «предателем», «изменником», «пропагандистом». В его адрес шли угрозы, его личные данные слили в Сеть, его родных запугивали.

Но его это не остановило. Он продолжал выходить в эфиры, и тогда его решили просто уничтожить.

Его эфиры собирали десятки тысяч просмотров, его слова разносились по сетям, и каждый раз он находил новые аргументы, новые способы заставить задуматься даже самых скептичных.

Я помню, как пришла новость о смерти Алексея. Помню, как пытался набрать его номер, зная, что никто уже не ответит.

«Это государственный терроризм», – написал я тогда.

Я не хотел верить. Никто не хотел. Но факт был фактом: они знали, куда бить. Они знали, кого нужно убрать. Украинские власти отпраздновали его смерть так, будто выиграли войну. Но они проиграли, потому что забыли, что убить человека не значит убить его правду.

После его смерти было много слов. Глава ДНР Денис Пушилин наградил его посмертно медалью «За отвагу». Коллеги и друзья говорили о том, каким он был. Но главные слова были сказаны им самим. Я не хочу писать пафосных, Алексей этого бы не одобрил. Он не был человеком, который строил из себя героя. Он просто делал свое дело.

«Мы должны говорить правду. Мы должны спасать людей. Если мы этого не сделаем, мы проиграем».

Его имя не забыто. На Херсонщине продолжают вспоминать его выступления, его слова. Работа не была напрасной. Она продолжается в тех, кто слышал его, кто вдохновлялся его словами, кто видел, как должен жить человек, если он действительно верит в свою правду.

«Мы спасаем Херсон, Запорожье… низкий поклон каждому россиянину, каждому солдату, донецкому, луганскому», – говорил он.

Он не просто говорил. Он действовал. И его правда продолжает жить.

* * *

Возвращаюсь к повествованию: из Херсона я переехал в Мелитополь, затем в Мариуполь.

В июне 2022 года в «городе Марии» на берегу Азовского моря я был потрясен тем, что увидел, – и разрушениями, и людьми. Особенно девушками, которые работали в администрации города.

Поясню: они (на 90 %) жили в подвалах. Там не было ничего – и воды в том числе. Но каждый день они шли на работу – и были (летом, в жару!) там самыми открытыми, обаятельными, красивыми и… ухоженными. Как им это удавалось?!

…Из Мариуполя я переехал в Донецк и… пропал – как в омут попал. Даже эти встречи (небольшое их количество), эти люди со своей энергией, страстью, пассионарностью, готовностью сражаться до конца за те идеи, в которые они верят, заставили меня понять, что я должен быть с ними и помогать им в том, что умею: создании новых СМИ, обучении журналистов, да просто работе медийщиком – ну или пиарщиком.

Да, я с тех пор считаю, что о них нужно не просто рассказывать всей стране – кричать об этом!

Вернусь к Херсону.

Здесь мне предстояло помочь коллегам построить и запустить телевидение.

Вообще областная телерадиокомпания существовала. На бумаге.

Она находилась в большом здании. Была, но все разгромили, уходя, укрофашисты. Было два корпуса: один мы более-менее пытались привести в чувство, но все было разбито, мебель разрушена. Мы все это готовили, очищали, а сам наш «дом» был постоянным предметом моих шуток, потому что в соседнем здании на Перекопской улице находилась… тюрьма. Историческая, старинная, построенная еще во времена Екатерины Великой.

Должен отметить, что Херсонский СИЗО – это комплекс зданий напротив исторической Екатерининской церкви, где находится (находилась, потому что в ноябре 2022 года ее эвакуировали, спасая от надругательств нацистов) усыпальница основателя города князя Потемкина.

Надпись над входом в Екатерининский собор гласила: «Екатерина Вторая основателю рода человеческого» – удивительно простое обращение к Господу Богу, словно Он был ее хорошим знакомым. Храм возводился под руководством генерала Ивана Ганнибала, который 30 августа 1781 года произвел закладку каменного храма в честь великомученицы Екатерины. В камень была вложена доска с высеченной на ней надписью: «Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, неподражаемая, но примерная потомству в великих делах ее к сей стране град, флота и коммерции, на сем месте благоволила быть Божиему, во имя святой великомученицы Екатерины, соборному храму, который заложен месяца августа в 30 день 1781 г.»

В мае 1787 года собор посетила императрица Екатерина Великая; в память об этом посещении в соборе было оставлено стоящее под балдахином кресло, в котором она сидела во время богослужения (и я его видел и фотографировал!). В память об этом посещении в собор в 1787 году императрицей были присланы золотой, украшенный драгоценными камнями и жемчугом, напрестольный крест 1677 года и Евангелие 1698 года.

В разные годы собор посещали Александр Суворов (у него была ставка в Херсоне!), Михаил Кутузов, Денис Давыдов, Федор Ушаков. В этом же соборе князь Григорий Потемкин-Таврический, создатель Новороссии, морганатический муж Екатерины Второй и без пяти минут фактический правитель империи, в 1791 году был похоронен. После смерти его забальзамировали, одели в парадный мундир, а розово-золотой гроб был двойным – из свинца и дуба. В изголовье князя положили миниатюрный портрет Екатерины II, весь усыпанный бриллиантами. В полу была сделана подъемная дверь, через которую спускались в свод, где стоял на возвышении свинцовый гроб, а перед ним находилась икона с горящею пред нею лампадой.

В 1798 году по приказанию императора Павла забальзамированное тело было по православному обычаю предано земле: «Все тело, без дальнейшей огласки, в самом же том погребу погребено было в особо вырытую яму, а погреб засыпан землею и изглажен так, как бы его никогда не бывало». Сход в склеп в более поздние годы был закрыт.

У известного советского писателя Бориса Андреевича Лавренева (родившегося в Херсоне!) есть рассказ «Вторичное погребение Потемкина», в котором он описывает случившееся с ним в Херсоне в 1930 году:

«Блуждая по Херсону, я забрел как-то в крепость. Еще издали увидел на прекрасном классическом фронтоне собора вылинявшую кумачовую тряпку, на которой кривыми буквами с подтеками было выведено: “Херсоньский антирелигийный музей”. Я решил зайти посмотреть это учреждение. Первые же шаги внутри собора повергли меня в недоумение, которое сменилось нарастающим раздражением… Вдруг в глаза мне бросилась пирамидальной формы застекленная витрина, в которой лежал какой-то круглый коричневый предмет. Подойдя, я увидел, что это человеческий череп. Внизу витрины была приклеена табличка: “Череп полюбовника Катерины II Патьомкина”. Я протер глаза, но видение не исчезло.

Череп оставался по-прежнему в витрине и глядел на меня пустыми впадинами. Я оглянулся и увидел вторую такую же витрину, но уже продолговатой формы. В ней лежал скелет с прилипшими местами клоками ссохшихся мускулов. Надпись гласила: “Кистки полюбовника Катерины II Патьомкина”. Рядом, в третьей витрине, лежали остатки зеленого бархатного кафтана с потускнелыми позументами, затем что-то неразличимое, в пятнах гнили, бывшее когда-то белыми атласными короткими штанами, такие же сгнившие чулки и туфли. “Шматки одягу полюбовника Катерины II Патьомкина”, – прочел я, наклонясь к надписи.

Я поднялся в полном бешенстве. Вытащенный из склепа и разложенный на три экспоната Потемкин – это было уже нечто неслыханное по варварству и идиотизму».

После вмешательства писателя останки Потемкина были возвращены обратно в склеп.

Трагические события истории вновь нарушили покой останков светлейшего князя. Опасаясь мародерства со стороны укрофашистов, мы вывезли останки Потемкина во время эвакуации.

…Напротив усыпальницы еще во времена Потемкина был построен арсенал – потрясающее здание из красного кирпича с потолками в 4 метра и стенами в полтора метра. Когда он утратил свои функции арсенала, из него сделали тюрьму. Позже были пристроены еще два здания. Интересно, что два здания, пристроенные позже, не выдержали испытания временем. Комплекс тюрьмы был расположен на берегу реки, и за счет такого соседства здания начали сползать. Одно разобрали, второе признано аварийным, а третье, построенное еще при Потемкине, служило полноценным следственным изолятором.

А в этой тюрьме в свое время сидел наш товарищ и коллега – журналист Кирилл Вышинский, за освобождение которого я боролся тогда, когда жил в Москве и возглавлял комиссию по СМИ Общественной палаты России, выходя к посольству Украины на пикеты в его поддержку.

Кирилл Вышинский

Давайте поясню ситуацию: Кирилл Вышинский был взят под стражу в Киеве 15 мая 2018 года, а через два дня Херсонский городской суд санкционировал его арест.

Журналиста обвинили в поддержке республик Донбасса и государственной измене (по части 1 статьи 111 Уголовного кодекса Украины). Плюс проведение подрывной информационной деятельности против Украины, в частности, «оправдание аннексии Крыма», «информационная поддержка» Луганской и Донецкой народных республик, а также привлечение журналистов и граждан Украины к «подрывной деятельности».

Суд восемь раз продлевал Вышинскому меру пресечения в виде содержания под стражей. Ситуация была беспрецедентной: получилось, что Вышинского арестовали за профессиональную деятельность, за осуществление его журналистской работы. Москва направляла Киеву ноты протеста с требованием прекратить насилие над представителями прессы. В застенках киевского режима Вышинский провел 470 дней и был освобожден 7 сентября 2019 года в рамках обмена между Россией и Украиной по схеме «35 на 35».

Я постоянно потом троллил Кирилла: «Вот, представляешь, я работал в соседнем здании, где ты сидел» и предлагал сделать там «камеру-музей Вышинского», а он говорил, что не надо этого делать – и так там мало камер, а она приличная была и так далее.

И вспоминал, что в камере у него был «пестрый» набор книг: по хиромантии, классика, «Крестный отец» и «Фаворит» Валентина Пикуля – история Потемкина с момента его возвышения, когда он стал губернатором Новороссийского края.

Кирилл Вышинский: «Потрясающая история! Я не знаю, придумал ли ее Пикуль. В книге есть цитата из письма Екатерины князю Потемкину, где она пишет: “Свет мой Гришенька! Когда будешь закладывать новые города, первым делом строй тюрьму и церковь!” Потемкин заложил Екатеринослав (Днепропетровск), Николаев, Одессу и Херсон. Так вот, эту традицию я увидел воочию. Я сидел в тюрьме прямо напротив церкви. Я находился на первом этаже в 116-й камере. Сама тюрьма небольшая, но, когда я прочитал книгу Пикуля, я задумался о том, насколько верен и грамотен старый тезис о том, что история развивается по спирали. Оказавшись в этой тюрьме и вспомнив Потемкина и Екатерину, я вряд ли мог себе представить, что в определенное, пусть и небольшое историческое время все может вернуться на круги своя. Незыблемость здания, построенного Потемкиным, чьи этажи я в свое время топтал… что-то в этом есть символическое».

Интересно, что Кирилл читал именно Пикуля; ни для кого не секрет, что историю на Украине начали переписывать примерно с 2004 года, причем переписывали ее всегда только с одной целью: максимально убрать страницы истории, связанные с Россией.

Кирилл: «В целом писать свою историю для Украины в последние десятилетия – своего рода тренд. Ни для кого не секрет, что писать свою историю они начали с 2004 года, когда к власти пришел Ющенко. Причем всегда ее переписывали с одной целью – вымарать все, что связано с Россией, и добавить черные краски туда, где можно попытаться сделать русских виноватыми. Вот пример, как украинская манера переписывать историю, вычеркивая все, что связано с русскими, Россией и СССР, дошла до “характерного упора”. Это связано с решением Киевского областного совета, который принял, по сути, историческое решение. Он посчитал унизительным для Киевской области тот факт, что ее границы были определены в 1932 году, когда советская власть создала первые 5 областей на территории УССР, указом, подписанным Сталиным. Киевский совет старую дату основания отменил и ввел новую… 842 г. н. э., то есть Киевская область была создана до Крещения Руси в 988 году!

Более того, по их решению область была сформирована до того, как Кирилл и Мефодий подарили письменность, аж на 20 лет раньше возникновения письменности. Вот так решил Киевский областной совет. Это то, что роднит сериал “Слуга народа” с украинской реальностью. Более того, теперь остальным советам областей также рекомендовано пересмотреть даты основания своих областей».

Ну что тут еще можно сказать… На ум приходят строчки из того же романа «Фаворит» Валентина Пикуля: «Вот за что я люблю историю! <…> Человек, проживший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе говоря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует в себе опыт множества поколений…»

* * *

Вернемся, однако, в гостиницу «Затерянный мир».

Кстати, интересно, что когда-то в ней жил и Владимир Зеленский – актер, который приезжал развлекать херсонскую публику.

Непросто нам было: гостиницу откровенно «пасли», несколько раз мы находили «растяжки» перед входом и выездом. Однажды было оставлено самодельное взрывное устройство, и, честно говоря, спасла неравнодушная бабушка, которая постучала в дверь клюкой и сказала: «Чего вы перед входом пакет забыли?» А пакет оказался вот таким.

В итоге по этой гостинице был нанесен удар «Хаймарсами» – ее разрушили. Потом, когда террористы ударили по Каховской ГЭС, эту гостиницу еще и затопило. Но воспоминания о ней остались теплыми, а снимки, которые я сделал, – уже история. Но печальнее всего осознавать, что таких бесхозных объектов в Херсоне сейчас очень много…

В завершение этой темы не могу не рассказать, что кроме самой гостиницы пострадал и ее владелец.

Так, еще в августе 2022 года широкое распространение получила история об отравлении Владимира Сальдо. Причем совершил это человек из его близкого окружения. Боевое вещество, которое было добавлено в еду, подействовало мгновенно, и на протяжении 15 дней глава Херсонской области боролся за жизнь. Реально был в коме… К счастью, все закончилось благополучно.

Владимир Сальдо

«Если человек поднимается после падения и продолжает идти – это не физика. Это характер», – говорил Майк Тайсон. Владимир Сальдо часто вспоминал эту фразу.

«Я держал ее в голове. Потому что знаю: поднимает не тело – поднимает характер», – говорил он уже после перенесенной клинической смерти. Его голос тогда был хриплым, едва слышным, но спокойным: «Меня не было. Пятнадцать дней. Но врачи справились. А я понял – это второй шанс. Не мне одному, всем нам. Чтобы закончить начатое».

Для него это не было красивой фразой. Это был рабочий принцип – делать, даже когда трудно. Принимать решения, даже когда страшно. Не отступать. В августе 2022 года, после отравления, его доставили в Москву в критическом состоянии. Родным тогда ничего не обещали.

Он вспоминал: «Я был в темноте. Не спал – просто не существовал. Потом свет. Голос врача. Голос помощника. Первое, что спросил: где документы? Что по сводке на правом берегу?»

Даже после такого он думал о работе. Не из чувства долга. Просто так устроен.

Родился в семье рабочих. С детства интересовался техникой, спортом, особенно боксом. «Мой первый тренер говорил нам: чемпионами вы все не станете, но я вас научу, чтобы в жизни вы могли, когда нужно, твердо стукнуть по столу кулаком», – вспоминал он.

Именно эта установка, по его признанию, и закладывала потом ту собранность, с которой он работал. Он часто возвращался к мысли, что тело должно быть в тонусе не ради внешнего вида, а ради способности выдерживать нагрузку.

Сила, выносливость, реакция – все это закладывалось не в спортзалах с кондиционерами, а в обычной секции бокса при херсонской школе. «Я достаточно серьезно занимался боксом, в 10-м классе у меня уже разряд был».

Слова тренера Сальдо потом часто вспоминал не как спортивную ностальгию, а как принцип. Когда его спрашивали, как удается выдерживать ритм без отдыха, он отвечал просто: «Движение – это жизнь. Я старался ходить пешком на девятый этаж, в свой офис – и сверху, и наверх. В зал я тоже ходил. Но почему не использовать вот каждый день такую возможность?» Это была не поза. Это была система. Отработанная с юности, подтвержденная делами. Не бравада, а бытовой, но принципиальный выбор. Не зацикливаться на комфорте. Сохранять форму, потому что ритм требует не только ясной головы, но и крепкого тела.

Владимир Сальдо не раз подчеркивал, что путь мужчины формируется не только в профессии, но и в дисциплине. Военная подготовка была частью этого пути. Он вспоминал: «Когда я поступил в институт уже на стройфак, естественно, там мне сказали, ты давай или учись, или спортом занимайся. Поэтому я выбрал учиться. В советское время программа образования в высших учебных заведениях предусматривала наличие военной кафедры. В нашем институте была танковая военная кафедра. И поэтому после защиты диплома мы еще практически четыре месяца были в войсках и уже проходили подготовку именно в танках, в самое жаркое время. Летом это было, конечно, очень… Но тем не менее это была тоже закалка. Потому что это и физическая подготовка, это и построение, это и все, что положено. Ну, танки у нас тоже немаленькие».

Этот опыт он никогда не превращал в медаль или лозунг, но всегда держал в голове. Жара, броня, дисциплина, командная работа – все это оказалось полезным позже, когда нужно было принимать решения быстро и под давлением. Он всегда уважал армию как школу жизни и выдержки. И когда позже, уже во взрослом возрасте, его снова отправили в командировку – теперь уже за границу, по линии Генштаба, – он знал, что физическая выносливость и умение не паниковать в жесткой системе – это не случайные качества. Они закладываются именно в таких местах.

Этот фрагмент из жизни – танковая кафедра, войска, жара, приказ – стал для него не воспоминанием, а кирпичом в характере. Тем, что не видно со стороны, но держит человека на месте, когда все вокруг начинает качаться.

После Криворожского горнорудного института Сальдо пошел в строительство. Там он не просто изучал проектную документацию, а вел работу на земле – от закладки фундамента до сдачи объекта: «Проект – это не бумага. Это улица, школа, дом. И все должно стоять точно как на чертеже». Он знал цену живому труду, мог сам взять уровень, чертеж, показать, объяснить. Позже скажет: «Я знал, где в каком районе труба сгнила. Я не просто слышал отчет, я ездил туда».