Из искры разгорится пламя. Том 1

– Я попросила одну служанку купить вишню в карамели, – сказала Чуньшен, разворачивая небольшой свёрток на медленно остывающем камне фонтана, – ты же до сих пор её любишь?

Когда Фэн Ся улыбался, глаза его превращались в тонкие игривые полумесяцы. Бай Лао не мог объяснить, зачем так отчаянно старался запомнить его лицо. Возможно, внутри он боялся, что другой возможности перекрыть жёсткие образы той кровавой ночи ему попросту не представится.

– Шицзе по-прежнему так добра и заботлива, – протянул Фэн Ся, сверкнув глазами в сторону искрящейся глянцем сладости.

Чуньшен покачала головой.

– Ты не должен так меня называть. Ты никогда не был несмышлёным ребёнком, теперь и подавно ты не можешь использовать это как оправдание.

– Неужели ты мне запретишь? – Фэн Ся хитро прищурился, закинув в рот алую ягоду.

– Неужели ты послушаешь? Я запрещала тебе уже сотню раз.

У Бай Лао не было ни братьев, ни сестёр, и горькая печаль вдруг осела на самом кончике языка. Ему до зуда в ногах захотелось выскочить из своего укрытия и стать частью этой идиллической картины – смеяться и угощаться сладостями, сидя на остывающем после знойного дня камне. Пальцы ног сами собой поджались в мягких ботинках, удерживая от необдуманных поступков.

Чуньшен устало вздохнула, накрутив на палец упругий локон – звёздные блики плясали в её лоснящихся волосах. Жизнь наложницы, пусть и одной из самых влиятельных, была ей совершенно невыносима. С непоседливым нравом смиренно ожидать милости князя в богатых покоях набивало оскомину.

– Какие у тебя новости? Кажется, я скоро совсем зачахну в этой золотой клетке. Даже твой отец давно не жаловал мне своё драгоценное внимание.

– Возможно, он всё ещё в бешенстве из-за выходки Фэн Су. Я предупреждал, что давать моё имя, настоящее имя, мечу плохая идея, но ты же его знаешь – что угодно, лишь бы вывести его Высочество из себя.

Чуньшен вошла во дворец служанкой после печальных событий. Честно признаться, это не сильно её беспокоило – ей просто хотелось сбегать в музыкальный павильон и вообще никогда не попадаться на глаза князю, тяжело переживающему предательство женщины, которую он готовил стать своей женой. Мать Фэн Ся совершила самое страшное преступление – измену15, но Чуньшен в тайне восхищалась ей. Гуйфэй16 была сильной женщиной со своими убеждениями и решилась на радикальные меры, чтобы их сохранить. Фэн У не колебался в вынесении приговора, и кровавые реки потекли по всей пустыне. Фэн Ся, носящий на тот момент имя Цзинь Хуа, едва окрепший после рождения, должен был разделить участь матери-изменницы, но одна юная наложница убедила князя сохранить жизнь невинному ребёнку. Фэн У отлучил его от престолонаследия, дал новое, унизительное, имя и отдал на воспитание многочисленным женщинам дворца. Юная наложница впоследствии возвысилась и родила князю нового наследника. И хотя поступок её был, несомненно, благороден, едва ли она делала это без собственной выгоды. Официальной женой она так и не стала. То были тёмные времена.

Чуньшен всегда мечтала стать матерью. Ей нравилось проводить время с Фэн Ся, младенцем, подростком. Наблюдать, как он растёт, приносить ему сладости и играть. Став сяньфэй в совсем юном возрасте, они уже не могли много общаться. Фэн Ся заинтересовался военным делом и сменил воспитание дворцовых женщин на казармы, где со временем добился определённых успехов и уважения. Даже ребёнком он обладал очень стойким характером, воистину сын своих родителей. Будучи сыном изменницы, он, конечно, сталкивался со многими нападками, но, казалось, ничто не могло сломить его. Наверное, это даже помогло ему найти общий язык с братом, невозможно капризным ребёнком.

Гуйфэй никогда не любила Фэн У, но Чуньшен признавала – стоит отдать ему должное, хотя бы за то, что он никогда не отворачивался от своего первого сына целиком и ничему не препятствовал. Пусть он взял его мать силой, возможно, сила была его проявлением любви.

Тьма постепенно отступала, время текло лениво как патока. Отношения князя с первым сыном оставались натянутыми, но дружба между братьями крепла, и отец, никогда более не смоющий кровь с рук, не собирался этому мешать.

А потом появилась Цин Юань.

В летящих белых одеждах. Она сказала, что пришла с Запада. Женщина с туманным прошлым, предрекающая зыбкое будущее, полное огня и крови.

И снова сгустилась тьма.

– Думаешь, твой отец может изменить решение? – Вынырнув из далёких воспоминаний, спросила Чуньшен.

Фэн Ся скривил блестящие от карамели губы.

– Не знаю, как, но Цин Юань качественно запудрила ему мозги. Изменить свою участь Фэн Су сможет, только если сам займёт трон. Не то, чтобы отец собирался на покой, к слову.

Бай Лао не сильно понимал скрытый смысл диалога, но по тому, как взвилась Чуньшен, боязливо озираясь по сторонам, понял, что лучше бы ему самому крепко держать язык за зубами. Чуньшен, хоть и была доброй госпожой, вряд ли бы похвалила его за такой возмутительный шпионаж.

– Шшш, А-Хуа! Быть пойманным на территории гарема после заката – это одно; но быть пойманным за рассуждением об измене…

Фэн Ся небрежно взмахнул рукой. Бай Лао узнал этот жест – так же делал князь, когда не желал слушать. Фэн Ся вообще очень походил на отца, только выглядел моложе. Как это иронично, подумал Бай Лао.

– В конце концов, я – сын своей матери. Думаешь, многие бы удивились?

Бай Лао и подумать не мог, что милая и добрая Чуньшен способна раздавать такие громкие подзатыльники.

Фэн Ся ещё долго рассказывал городские новости и сплетни, какие товары появились на рынке и даже про звёзды, что помогают не потеряться в пустыне. Он умело обходил темы тренировок, конфликтов и грубого солдатского юмора. Голос его звучал мягко, так плавно, как вишнёвый цветок, сорвавшись с ветки, кружится, опускаясь на землю.

Бай Лао не должен был становиться свидетелем и оттого увиденный кусочек чужой искренности даже близко не был сравним с самой невероятной драгоценностью.

Он прикрыл глаза и поклялся навсегда сохранить этот образ в памяти.

Глава 9. Лекарство от яда отделяет всего одна лишняя капля

Тайная встреча закончилась глубоко за полночь. Бай Лао едва успел добежать до покоев, чудом не заплутав в запутанных коридорах. Запретность содеянного кусала щёки стыдливым румянцем и не давала восстановить дыхание. Бай Лао оставалось лишь надеяться, что ему удалось убедительно притвориться спящим. Свернувшись под одеялом почти вплотную к стене, он думал, что сопит не слишком громко.

Чуньшен не была той, кого можно было провести так легко. Ей самой потребовалось много времени, чтобы изучить каждый закуток этих замысловатых построек и научится различать танцы теней, что отбрасывали люди или колышущиеся на ветру фонарики и занавески. Конечно, она заметила преследователя очень быстро, ей просто было любопытно. Она даже порадовалась, что запуганный, тихий мальчик, наконец-то, больше начинает походить на простого ребёнка. Некоторые навыки скрытности, само-собой, нужно будет отточить, отметила она для себя. Она бы могла с лёгкостью поймать его за край рубашки, когда он, сломя голову, бежал в покои. Это никуда не годится.

Бесшумно впорхнув в комнату, Чуньшен оглядела нетронутое задание по каллиграфии – сухие кисти и ни капельки чернил на листах – абсолютный провал. Присев на край кровати, она невесомо провела по тёмным мальчишеским волосам, уже более мягким и ухоженным дорогими маслами. То, как Бай Лао сопел, упорно изображая спящего, позабавило её.

– Если ты думаешь, что я буду ругать тебя…

Бай Лао сжался, окончательно выдавая себя.

—…я не буду этого делать, – вздохнула Чуньшен, положив тёплую ладонь на острое плечо. – По крайней мере, не за излишнее любопытство. В конце концов, я сама была такой. Но мой тебе совет, научись прятаться лучше. Возможно, и моя жизнь была бы другой, поступи я когда-то таким же образом.

Чуньшен погасила свечи, и запах горячего воска мягко окутал Бай Лао, окончательно убаюкивая.

────༺༻────

Время в гареме текло как песок сквозь пальцы – быстро, но однообразно. Дни Бай Лао едва отличались друг от друга – в самый пик пустынной жары он обычно выполнял задания Чуньшен по каллиграфии и чтению; вечерами расчесывал её волосы, к слову, уже довольно неплохо освоив несколько простых причёсок, а после просто бродил по гарему, изучая и запоминая, но неизменно останавливаясь у фонтана во внутреннем дворе, с наслаждением прислушиваясь к его переливчатому хрустальному пению. Иногда, всматриваясь в тени, казалось, он видел золотые отблески в чужих глазах и слышал мягкий звон цепочек, подхваченный блуждающим по закоулкам сквозняком. Всего мгновение. Встреча с Фэн Ся больше не вызывала в нём страха, скорее странное смущение, ведь он так и не извинился за тот случай позорной детской ярости. Он не понимал, почему Фэн Ся продолжал наблюдать за ним, но, вспоминая тёплую улыбку, на которую он, как оказалось, был способен, Бай Лао точно понимал, что ему это странно нравится. Он был терпелив и знал, что новая встреча обязательно произойдёт, но до тех пор не собирался торопить Фэн Ся выходить из тени.

Интерес остальных наложниц к Бай Лао угас довольно быстро. На него перестали смотреть как на диковинку или как на кого-то, кто мог представлять угрозу. Никто не смел навредить ребёнку, опекаемому одной из княжеских жён, поэтому просто забыть про него оказалось несложной задачей. Даже гаремные евнухи следили за ним спустя рукава, и Бай Лао не терял возможности пользоваться этим, бесцельно разгуливая по павильонам.

В один из вечеров извилистые тропинки вывели его к небольшому дому. У него был собственный сад, источающий крайне приятный аромат по округе, и качающиеся на ветру круглые красные фонарики, завораживающие и манящие. Бай Лао не видел этот дом со своего первого дня во дворце. С тех пор его волосы, едва собирающиеся в короткий хвост, уже почти доставали до лопаток.

Цин Юань улыбнулась, встретив его на пороге со связкой каких-то ароматных сухоцветов. Безупречная в своём тёмно-синем ханьфу, всегда готовая к княжеской аудиенции, она поманила его за собой.

– Какой сюрприз, лисёнок! Смотрю, пребывание в гареме явно идёт тебе на пользу.

Знакомый тяжёлый аромат благовоний и воска десятков свечей подхватил Бай Лао мягкой волной, ложась шёлком на плечи. Запах терпких трав щекотал нос, но Бай Лао нравилось его успокаивающее действие гораздо сильнее лёгкого, ненавязчивого аромата в покоях Чуньшен. Он дышал полной грудью, пока не начала кружиться голова.

Дом Цин Юань не был большим. Почти всё место занимали шкафы с какими-то свитками, древними даже на первый взгляд; под потолком висели пахучие связки сухоцветов, а на полках множество блестящих склянок со всевозможными отварами и настойками. Бегло оглядев их, Бай Лао посетила мысль.

– Мне нужен аконит, – сказал он с твёрдостью, мало присущей ребёнку.

Тот флакон, который он разбил, вряд ли был у Фэн Ся единственным. Но он ведь был воином, а значит лекарственные отвары никогда не помешают. Тем более, Бай Лао увидел в этом хорошую возможность извиниться.

Цин Юань в удивлении изогнула бровь.

– Кажется, мне стоит взять обратно свои слова о пользе пребывания в гареме? Неужто решил так скоро кого-то отравить?

– Это…это не…– Стушевался Бай Лао, почувствовав жар на щеках.

Цин Юань, уже разливающая по глиняным пиалам ароматный жасминовый чай, рассмеялась.

– Присядь, лисёнок. Расскажи мне.

Всё в Цин Юань было каким-то совершенно гипнотическим – движения, плавные и неспешные; голос, мягкий и бархатистый. Она завораживала, не заставляла подчиняться, но легко вела за собой, указывая путь. Её глаза, подёрнутые поволокой древних тайн, манили заглянуть как можно глубже.

Приятная горечь жасмина на языке расслабляла, подталкивая довериться. Пар от чашек клубился в воздухе причудливыми завитками, Бай Лао так хотелось накрутить их на палец. Цин Юань разительно отличалась от Чуньшен. Бай Лао испытывал теплоту к обеим, но в отличие от Чуньшен, убаюкивающей своей почти материнской добротой, Цин Юань его завораживала. Была ли тому причиной его демоническая половина, но лунный свет и танцующие тени всегда казались притягательнее блеска солнечных лучей.

Однако, Бай Лао не был доверчивым ребёнком и не рассказал обо всём, лишь объснил, зачем ему понадобился аконит.

– Какой же ты очаровашка, Лао-Лао, – улыбнулась Цин Юань, отставив пустую чашку и ущипнув его за щёку, – аконитовых отваров у меня в достатке, конечно, ты можешь взять один.

Маленький стеклянный пузырёк, поблёскивая боками в свете дрожащих свечей, опустился прямо перед ним. Цин Юань, взмахнув широкими рукавами, подпёрла рукой точёное лицо, загадочно сверкнув глазами из-под смольно-чёрных ресниц.

– Однако запомни, лисёнок, лекарство от яда отделяет всего одна лишняя капля.

Бай Лао, заворожённый, утонул в терпком запахе благовоний и воска десятков свечей, в туманных речах чужого голоса и горечи жасминового чая. Он поднял восторженный взгляд и на выдохе произнёс:

– Научите меня. Пожалуйста. Научите.

Глава 10. Золотая слива и благородный феникс

Лёгкий ветерок, прошмыгнувший в приоткрытое окно, ласково скользнул по блестящим волосам Цин Юань, встрепенул шёлковые рукава.

– За всю свою долгую жизнь я не взяла ни одного ученика…– Задумчиво заговорила она, пристально глядя на ребёнка перед ней.

Бай Лао затаил дыхание. Он готов был услышать отказ, в конце концов, кто он такой – безродный мальчишка-слуга. Упёршись взглядом в потёртую деревянную столешницу, он не смел поднять глаз, сминая пальцами ткань штанов на коленях. Конечно, он был готов к отказу, но не к тому, как больно он его ударит.

Цин Юань отчего-то не спешила с ответом. Переведя взгляд к окну, она долго и молча всматривалась в темноту наступающей ночи. Бай Лао снова украдкой зацепился взглядом за сверкающее стекло маленького пузырька перед ним. У Цин Юань не было опыта в наставничестве. Возможно, это подсластило бы пилюлю отказа, мысленно решил для себя Бай Лао.

В тишине потрескивали свечи, но Цин Юань продолжала хранить молчание. Может быть, подумал Бай Лао, оно уже было ответом, и ему давно следовало это понять, благодарно поклониться и больше не высовываться со своего места? Тяжёлая золотая серёжка в его левом ухе звонко бряцнула, когда он вздрогнул от осознания.

Цин Юань была весьма проницательной, и Бай Лао мысленно поблагодарил её за сохранение прямого отказа невысказанным, пророненным каплей яда в бескрайние воды его надежд. Он уже собирался навсегда покинуть этот загадочный дом, как вдруг кто-то постучал в дверь.

Цин Юань, нисколько не удивившись позднему визитёру, грациозно прошла к двери, впуская в тяжёлый от благовоний воздух немного ночной прохлады.

– Что привело вас ко мне в столь поздний час, генерал?

Ю Линг, которого Бай Лао не видел с тех злополучных событий, пригнулся, слишком смущённо для военного человека, переступая порог. Он приветственно поклонился, держа в руках скромный букет розовых пионов. Бросив быстрый взгляд на притихшего ребёнка, он не спешил начинать разговор.

Цин Юань, проследив за его взглядом, загадочно улыбнулась.

– Вы можете говорить свободно при моём ученике.

Внутри Бай Лао лопнула натянутая струна, а ногти впились в колени. Он испытал такую радость, что готов был выпрыгнуть из собственной одежды.

Ю Линг тихо прочистил горло, неловко застыв у порога с букетом цветов, которые Цин Юань, однако, не спешила принимать. Аккуратно положив на ближайшую полку, генерал статно сложил руки за спиной, расправив плечи.

– Прошу извинить меня за столь неподобающе поздний визит, госпожа Юань, – начал он, – но завтра молодые господа отбывают на длительную ночную охоту. Месяц, может быть, два. Как их сопровождающему, мне следует подготовиться к…всевозможным неприятностям.

– Конечно, генерал, – почтительно отозвалась Цин Юань, отступая вглубь комнаты. – Я соберу всё необходимое, а вы пока располагайтесь. Думаю, чай ещё не успел остыть.

Последнее было сказано с явным намёком. Бай Лао послушно наполнил ещё одну глиняную пиалу, подвинув её к генералу как раз в тот момент, когда он опустился напротив. Ещё в первую их встречу Ю Линг не создавал впечатление разговорчивого человека, сейчас же и вовсе его окутывала аура нелепой неловкости.

– Рад, что у тебя всё хорошо, малец, – сказал он, поднеся дымящуюся чашку к сухим губам.

Бай Лао кивнул. На этом их не успевший начаться диалог и закончился. Цин Юань позвякивала всевозможными склянками в глубине комнаты, иногда что-то шепча под нос, и, несмотря на странную напряжённость, атмосфера всё равно казалась Бай Лао по-своему уютной и успокаивающей.

– Надеюсь увидеть вас в добром здравии по возвращении, генерал.

Цин Юань протянула довольно увесистую сумку и несколько упругих свёртков.

Ю Линг, принимая всё это, почтительно поклонился и улыбнулся. И хотя вид он имел подобающе грозный, улыбка его оказалась мягкой, собрав задорные морщинки в уголках глаз.

– Конечно, госпожа. Хотя, эти несносные мальчишки…

Он хотел сказать что-то ещё, широкая грудь замерла на вдохе, но генерал так ничего и не произнёс. Лишь сжал пальцами ткань сумки. Он бросил печальный взгляд на цветы, так и не удостоенные Цин Юань вниманием, и поклонившись на прощание, спешно покинул дом.

Бай Лао многого не знал о людях, его окружающих. Но, вспоминая Ю Линга в ту злополучную ночь, кольцо его крепких рук, пока он тревожно дремал на лошади, полный сострадания взгляд, одно он знал точно.

– Генерал хороший человек, – уверенно заявил он, уцепившись глазами за розовые пионы. Почему-то вспомнилась Чуньшен в ханьфу такого же цвета, опустившаяся перед никчёмным слугой на колени прямо в разлитой воде.

– В отличие от меня, – глухо отозвалась Цин Юань, снова усаживаясь напротив, проведя кончиком пальца по ободку чашки, недопитой Ю Лингом наполовину.

Пионы продолжали безмолвно и одиноко лежать на полке.

– Моя мать не была хорошей. Она и человеком-то не была. Но мне бы хотелось, чтобы отец любил её, пусть и недолго. Хотелось бы знать, что он умер не просто так.

Цин Юань замерла. Глядя на Бай Лао так просто было забыться, наивно видя перед собой простого ребёнка. По человеческим меркам он был совсем мал, по лисьим тем более. Он не понимал ни одну из своих половин, но проживёт в смятении многие сотни лет, прекрасно понимая людей вокруг – ужасная насмешка судьбы. Цин Юань никогда не брала учеников, но столкнувшись с таким податливым материалом, не смогла отказать себе в удовольствии придать ему форму.

– Знаешь ли ты историю о «Золотой сливе и благородном фениксе»?

Бай Лао погрузился в воспоминания. Единственные тёплые, оставшиеся ему из прошлой жизни в лисьей деревне, когда редкими вечерами все собирались вокруг трескучего костра под сверкающим сотнями звёзд небом и рассказывали истории. Завораживающие женские голоса и красивые сказки о любви. История, упомянутая Цин Юань, конечно, была печальна. Бай Лао слышал её много раз, но каждый из них с замиранием.

Увидев понимание в глазах напротив, Цин Юань продолжила:

– Как именно её рассказывают?

История о «Золотой сливе и благородном фениксе», конечно, была историей о князе этих земель и его трагической, единственной, как говорят, любви.

Князь Фэн У тогда только вступил в права правителя и земли ему достались проблемные, терзаемые бесконечными междоусобными войнами между пустынными кочевниками и подданными правящей семьи. Желая остановить кровопролитие, князь смело отправился на переговоры к вождю, в самое пустынное пекло. Лишь сила духа позволила ему добраться до поселения кочевников; жаркое солнце жгло кожу до сочащихся кровью волдырей, а сознание обманывали бесконечные миражи. Добрался он почти в беспамятстве, упав с коня прямо в жесткий раскалённый песок.

Кочевники были жестоким и упрямым народом и легко могли закончить переговоры, даже не дав им шанса начаться. Но вождь оказался благородным мужчиной в уважаемом возрасте. Сила духа молодого князя впечатлила его. По его приказу Фэн У выходили и позволили рассказать о цели своего визита. Переговоры проходили напряжённо, но вполне могли иметь шанс на успех, не соверши князь роковую ошибку.

У вождя была дочь. Прекрасная Мэйхуа17, юный цветок под стать своему имени. Именно она ухаживала за князем, пока тот находился в жарком бреду. Они полюбили друг друга и под покровом ночи бежали во дворец. Узнав об этом, вождь пришёл в ярость и отправил погоню, но двум влюблённым всё-таки удалось от них оторваться. Дворец защищался надёжно и мог выстоять под нападками диких кочевников.

Нападения длились несколько месяцев, но влюблённые лишь надеялись, что удастся смягчить вождя, когда он увидит своего новорожденного внука. Ему отправляли тайные послания, но гнев вождя разжигался только сильнее. И вот однажды, спустя всего неделю после рождения наследника, кочевники, собрав все силы, смогли прорвать оборону. Они утопили дворец в крови, в пылу битвы не выжила и Мэйхуа.

Фэн У, убитый, растерзанный горем, подавил восстание, одним ударом снеся вождю голову. И так, желая остановить междоусобицы, он только сильнее разжёг пламя войны. Кочевники утопили в крови всего один дворец, Фэн У утопил в крови целую пустыню. Как оказалось, положить конец войне можно было только учинив бойню.

Потеря горячо любимой женщины сломала юного князя настолько, что, оставшись с младенцем на руках, он не мог даже смотреть на него. Князь возненавидел собственное, дитя, неповинное в чужих грехах, любовь к которому вначале казалась непреложной истиной.

Говорят, именно эта трагедия ожесточила Фэн У настолько, что он стал самым жестоким правителем за всю историю. Жестоким, но не ненавистным. В конце концов, людям свойственно закрывать глаза на многие ужасные вещи, если причиной их послужила такая безумная и прекрасная любовь.

К концу рассказа Цин Юань усмехнулась. Горько и будто бы устало.

– Что ж, – сказала она, цокнув языком, – доля правды в твоей истории есть. Люди так глупо обожествляют и превозносят любовь. Но любовь не приносит ничего, кроме страданий и кровоточащих ран. Тебе стоит это запомнить, лисёнок. Действительно, те времена не запятнаны кровью, они ей залиты. Дворцу пришлось сильно постараться, чтобы ни один лишний слух не покинул этих стен, и у них получилось, раз ты знаешь эту историю именно так. В конце концов, нельзя было опорочить молодого князя, едва занявшего трон. Юг не оправился бы от новой войны. В какой-то степени это было здравым решением. Но истина совсем иная.

Цзинь Мэйхуа, и правда, была дочерью вождя кочевников. Юная и прекрасная, в этом история не лжёт. Но Фэн У…отнюдь не так благороден. Переговоры с кочевниками, действительно, были. Вождь был благоразумен и сам хотел остановить бесконечные войны, а потому принял официальное приглашение князя во дворец. Он взял с собой доверенных лиц и, что и было роковой ошибкой, свою дочь. Мэйхуа пусть и выглядела утончённо, обладала характером, которому позавидовал бы бравый воин. Фэн У, горячий и напористый так сильно её возжелал, что не осталось и шанса заключить мир. Он был готов расправиться с любым, кто встал бы у него на пути, на месте – князю не пристало получать отказ.

Но Мэйхуа оказалась хитрее. Ей удалось убедить отца покинуть дворец, не проливая крови. Кочевники никогда не признавали власти правящей семьи, и Мэйхуа, взращённая в этих идеалах, ненавидела Фэн У, но осталась, добровольно отдав себя врагу для спасения своих родных. Князь, ослеплённый собственным эго и чувствами, не заметил подвоха. Так, Мэйхуа оказалась в гареме, получив высший титул – Гуйфэй с перспективой стать официальной женой. Не стоит и сомневаться, что, желая от неё наследника, Фэн У не стеснялся проявлять жестокость.

Кочевники, действительно, многие месяцы осаждали дворец. Но лишь для отвода глаз. Как выяснилось позже, Мэйхуа вела тайную переписку с отцом, готовя диверсию. Она лишь просила подождать до рождения ребёнка, ведь как бы она ни ненавидела Фэн У, дитя не было повинно в грехах отца. Материнская любовь – вот, что всегда будет непреложно.

Спустя неделю после рождения наследника всё оказалось кончено. Кочевникам всё-таки не хватило сил. Интриги гуйфэй были раскрыты, и Фэн У пришлось лично казнить её. Пронзить мечом сердце женщины, подарившей ему сына.