Несовершенная

Два дня я провела в каком-то подвале, ожидая смерти или чего похуже, а потом меня снова вытащил Антон. Понятия не имею как он узнал, где я и что сказал тем людям. Когда я пыталась узнать, он просто ответил, что в это мне лучше не лезть. Тогда я поняла, что есть вещи, которые мне действительно лучше не знать. Хоть сначала я и хотела понять, как Леша связался с такими людьми, пусть в этом уже и не было смысла.

После того инцидента Лерка, зареванная не хуже меня, настояла на том, чтобы я переехала к ним. Я не протестовала, опустошенная до предела. А спустя пару месяцев, покинула город.

Я была перед Лерой и Антоном в неоплатном долгу и буду выплачивать его до конца жизни. Если бы не они, я бы не вывезла все это. Возможно, меня бы и в живых не было. Но эта страшная страница моей жизни осталась позади.

Я надеялась на это.

Именно поэтому, имея за плечами такое прошлое, я смотрела на Власова, у которого все в жизни правильно, и понимала – мы разные.

Только вот возвращаясь сюда, я так сильно хотела убежать от того кошмара, что даже не подумала, что столкнусь со своим еще более далеким прошлым. Оно казалось померкшим. И я знаю, оно не имело бы надо мной такой власти, если бы не Тимур. Если бы я боялась, что он, мужчина, который проявил ко мне простую человеческую доброту, все узнает.

Поэтому, как только я возьму под контроль свои эмоции по поводу Власова, то эта часть прошлого снова перестанет иметь такое значение.

Я не заметила, как чашка кофе опустела за этими тяжелыми мыслями. А когда рядом с домом посигналили, накинула куртку – утром еще было ощутимо прохладно – взяла технику и с тяжелым сердцем пошла к машине Макса. После воспоминаний мое состояние оставляло желать лучшего. Коротко поздоровавшись с бывшим одноклассником, я нахохлилась и отвернулась к окну, не желая разговаривать. К моему счастью, он тоже с утра был не слишком разговорчив и все время зевал.

Съемки заняли пару часов, и, договорившись с Максом о вечернем времени, мы без лишних разговоров разошлись. Я вернулась в дом, чувствуя себя ужасно голодной. Пока готовила себе омлет, позвонила Лерка. Наши утренние созвоны за завтраком по будням уже стали маленькой традицией. Я рассказала ей обо всем: и о том, что было вчера с Власовым, и о своих сегодняшних мыслях.

– Ты же знаешь нашу историю с Антоном? – улыбнулась она, делая себе вторую чашку кофе. – Мы впервые встретились на вечеринке у друзей, и он в тот вечер сказал, что я стану его женой. Он захотел со мной встречаться сразу. С первого дня. А помнишь, как я была одета и как себя вела? Вот уж про кого точно можно было сказать – шлюха. Мужику, который влюбился, пофиг на это. А он влюбился в меня сразу. Но ты сейчас ставишь крест на возможных чувствах, потому что знакома с человеком всего две недели и считаешь, что еще и не достойна его?

– Мы знакомы чуть больше, – поправила я, понимая, к чему она клонит. Но это был неудачный пример. Про союз Антона и Леры люди бы сказали, что он заключен на небесах, настолько они подходили друг другу и любили до безумия. – И Антон сразу дал тебе понять, что он в тебя влюблен и вообще больше напоминал танк в этом вопросе. А здесь все иначе. Я просто почувствовала теплое отношение и вцепилась в бедного Власова. Начала что-то надумывать. А там, по сути, и оснований-то нет толком. Поболтали в машине один вечер.

– Ась… – Лерка скептически посмотрела на меня и покачала головой. – Мы же взрослые люди. И взрослые люди не создают таких моментов для других, если человек им не интересен и не бросаются помогать просто так. Я уверена, что ты ему интересна.

– А я не уверена. Да и к черту его. Всю голову мне забил, – раздраженно отмахнулась я. – Я сюда не для этого приехала, ты же знаешь.

– Знаю, – согласилась она, тяжело вздохнув. – Но я помню ту фразу, которую ты мне сказала: что людей лечат другие люди. Нет ничего плохого в том, что тебе понравился мужчина, который, о сюрприз, оказался добрым и вовлеченным. Тебе не обязательно влюбляться в него или придумывать, как вы назовете своих детей и внуков. Просто позволь ему тебя согреть, если он хочет это сделать. Тебе это нужно, мы обе это знаем.

– Я, наоборот, собираюсь держать наши отношения в рамках дружеских.

Так я хотя бы не буду чувствовать себя ничтожеством.

– Если ты дашь ему понять, что он тебе не интересен, ты просто лишишь его возможности проявить свои чувства. Потому что, похоже, твой Власов из тех редких – адекватных. А такие мужчины, как мы знаем, не играют во взятие крепости.

– Тогда так будет даже проще, – упрямо гнула я свою линию, пожала я плечами.

Лерка протянула руку и ткнула пальцем в камеру, как бы желая настучать мне по лбу. Я улыбнулась.

– Дуреха ты у меня. Но это твоя жизнь – делай так, как считаешь лучше для себя и не слушай свою подругу-сваху, – она вздохнула и замолчала на пару мгновений, глядя на меня грустными глазами. А потом резко спросила: – Хочешь, я приеду?

У меня чуть вилка не выпала из рук, я даже перестала жевать. Что за дурацкий вопрос? Естественно, я хотела, но…

– А как же Антон?

– Он большой мальчик, пару дней без меня побудет. А через две недели у нас отпуск, наверстаем и его переработки, и мое отсутствие.

– Куда решили лететь?

– Остановились на Европе. Хочется эстетики и истории.

Я улыбнулась Лерке. В этом вся она, любительница красоты и помпезности. Как же я ее обожала! Это чувство просто распирало изнутри. Вот как сейчас.

– Чего так улыбаешься? – пробурчала она, с сомнением оглядывая мое довольное лицо.

– Уже представляю, как побегу тебя обнимать. Я очень хочу, чтобы ты приехала, но должна предупредить: условия тут не совсем те, к которым ты привыкла. Точнее, совсем не те. И туалет на улице.

– Попробую это пережить, но не обещаю, что не буду ныть по этому поводу.

– Готова стоически выносить любые твои проявления, даже самые раздражающие, – пообещала я, а потом спросила: – Ты правда приедешь?

– Да, – у Лерки загорелись глаза. – Я правда приеду, Ась. Послезавтра. А то у меня завтра вечером косметолог, которого я месяц ждала. Даже ради тебя не могу им пожертвовать.

Я счастливо рассмеялась. Господи, как бы дожить до послезавтра!

Глава 10. Тим

Время подходило к обеду, когда я пересек порог родительского дома. Стоило ступить внутрь, как умопомрачительные запахи с кухни заставили голодный желудок болезненно сжаться. Ирина, неизменная помощница мамы по хозяйству, как раз стояла у плиты и удивленно всплеснула руками, увидев меня в дверях, но я приложил палец к губам, и она кивнула с улыбкой, указав в сторону террасы.

Остановившись в проеме, я нашел глазами сына, который сидел в уютном плетеном кресле, обложенный подушками. Его маленькая фигура почти терялаось в этом уютном троне. Он листал книгу и сосредоточенно что-то объяснял бабушке, которая сидела рядом, будто ученица перед мудрым учителем. Его рука была уже в гипсе, но он выглядел… целым.

На подвесной качели, раскачиваясь в такт собственным мыслям, сидела Кира, уткнувшись в телефон, как в щит. А у самого края террасы, словно вытянутая струна, стояла Ника. Она смотрела вдаль, на раскинувшийся внизу пейзаж, дом стоял на возвышении, поэтому виды отсюда открывались сумасшедшие.

Вот они – те, ради кого я готов работать сколько угодно.

Ника обернулась, и ее взгляд сразу нашел меня. Она вздрогнула и удивленно выдохнула:

– Тим? Что ты тут делаешь?

Все моментально подняли головы.

– Папа! – вскрикнул Ромка и начал сражаться с мягким пленом подушек, отчаянно пытаясь выбраться. Он дернулся резко и поморщился от боли, но не остановился. Через мгновение я уже обнимал его, прижимая к себе.

– Дорогой, – с упреком протянула мама, осмотрела мой потасканный вид после бессонной ночи и перелета и покачала головой. Она подошла и погладила меня по голове с родительской заботой: – Я же сказала, что все под контролем. Ты выглядишь таким уставшим.

– Не нужно было приезжать, – с укором сказала Ника, тоже осматривая меня, но в ее взгляде не было мягкости, только раздражение. – В конце концов он с одним из родителей.

– Я знал, что ты приедешь, – тихо шепнул мне на ухо Ромка, обнимая меня со всей крепостью своих детских рук, и я хмыкнул.

Вот ради этого я и сорвался, бросив все. Чтобы сын просто знал, что я всегда буду рядом, если что-то случится. Не надеялся, не верил, а знал. И ничему я не позволю подорвать в нем эту уверенность в меня.

– Ну как ты, парень? – спросил я, усаживая сына в его кресло. – Болит?

– Уже нет, мама дала мне лекарство, – отмахнулся он с детской непосредственностью.

– Это хорошо, – я чувствовал, как страх медленно отпускает меня. – Первая серьезная травма, да, Ромаш?

– Да-а, – с гордостью протянул он и покосился на гипс. – Правда я теперь пару месяцев на лошадь не сяду. Так дедушка сказал.

– Это он правильно сказал, – кивнул я, потрепав сына по кудрям. – Но, если ты не захочешь, можешь и вовсе не возвращаться в седло. Знаешь это?

– Ага, – кивнул Ромка, но потом добавил: – Но я уже хочу.

– А ты смелый, парень, – ухмыльнулся я и получил в ответ такую же ухмылку.

Мое сердце наполнилось теплом и наконец, покоем. Узнав ночью, что сын упал с лошади, я почувствовал, что внутри меня все перевернулось. Я не мог найти себе места, пока покупал билеты, пока гнал сотни километров в аэропорт, пока летел. И знал, что так будет до тех пор, пока не увижу его лично, кто бы в чем меня ни заверял.

– Приехал оторвать мне голову? – раздался ленивый, насмешливый голос Киры. Она кинула в меня теннисный мячик, тот самый, которым только что массировала себе плечо.

Я поймал его и посмотрел на нее исподлобья. Да, было за что.

– Я уже получила ото всех, кроме тебя. Начинай. Я готова.

– Тебе надо принять душ, – вмешалась мама, направляя разговор в безопасное русло, заметив, как мы с Кирой испепеляем друг друга взглядом. – Сразу станет легче. И скоро будем обедать, так что ты должен выглядеть прилично. За столом будут партнеры папы.

Я сдался без боя. Она была права, как и всегда. Усталость оседала на плечах и тело гудело напряжением. Потрепав Ромку по макушке еще раз, я поднялся и пошел по знакомому коридору в свою комнату, что осталась нетронутой с тех времен, когда я жил здесь.

Я разделся и шагнул в душ. Открыл кран и встал под поток горячей воды. Струи обрушились на плечи, лицо, грудь, смывая не только пыль дороги, но и тревогу, что грызла меня изнутри. Я откинул голову назад, позволив себе просто выдохнуть.

Все это напряжение, напрочь перечеркнуло приятное послевкусие вечера с Асей. С ней было так просто находиться рядом, смотреть как она работает с деловым видом, разговаривать и просто молчать. Такой простоты в общении я никогда ни с кем не чувствовал, если не считать родных. От меня всегда кто-то чего-то ждал, а здесь все было иначе.

Обмотавшись полотенцем, я вышел из душа и прилег на кровать, потянувшись к телефону. Он сел, когда я пытался ответить Асе на ее утреннее сообщение, и сейчас надо было поставить его на зарядку. Но я прикрыл глаза, чтобы просто дать им отдохнуть.

И отрубился.

***

Шуршание. Какое-то надоедливое, противное шуршание рядом вырвало меня из тяжелого крепкого сна.

Хруст.

Снова шуршание и хруст.

Я открыл глаза и повернул голову, наткнувшись осоловелым взглядом на Киру, жующую чипсы. Она устроилась полусидя в постели рядом со мной и залипала в телефон, яростно с кем-то переписываясь. Заметив, что я проснулся, она хмыкнула:

– Ты все проспал, неудачник, – выдала сестра, и я, поняв, что в комнате темно, застонал, протирая глаза.

Я привстал на локтях и понял, что так и уснул в полотенце, которое сейчас сбилось и едва ли не демонстрировало во всей красе то, что моей сестре вообще желательно не видеть. Пришлось накинуть на себя часть покрывала.

– Кира, я же не одет даже, – хрипло проговорил я, снова заваливаясь на подушку. – Какого хрена ты сюда приперлась?

– Да чего я там не видела, – фыркнула она и тут же добавила: – И вообще, я не смотрела на тебя, просто сижу рядом.

– Зачем?

Она помолчала и с тихим щелчком заблокировала телефон, погрузив комнату в полумрак.

– Тим… – начала она и ее голос сорвался. – Прости за Ромашку. Я чуть сама не вздернулась, когда… Думала, сердце остановится. Не могу простить себя, что это случилось.

Я устало протер лицо и спросил:

– Почему он вообще оказался на Огоньке?

– Потому что Ночка, как всегда, – по этому тону я знал, что сестра закатила глаза. – Опять приболела. Кажется, на этот раз ее кишечник не выдержал новое сено. Но Ромка так расстроился, я и предложила… – и она закончила почти шепотом: – А дальше ты все знаешь.

Я молчал некоторое время. Кира рискнула самым дорогим что у меня есть, потому что не смогла проявить твердость взрослого. Я до сих пор злился на нее.

– Это было очень глупо, Кир.

– Я знаю, – она всхлипнула. – Я каждый раз прокручиваю этот момент. Снова и снова.

Да, я злился, но также я понимал, что Кира огромная и неотъемлемая часть жизни Ромки, что она так же принимает участие в его воспитании, многому учит. И я знал, что этот случай для нее стал очень болезненным и дорогим уроком.

– Я каждый раз думаю… – она запнулась и спрятала лицо в руках. – А что, если бы он упал… иначе. Что, если бы…

Она не смогла закончить, и ее плечи затряслись.

– Не надо, – я поманил сестру к себе, и она без раздумий нырнула в объятие, обливая мое плечо слезами. – Перестань прокручивать это. Главное, все закончилось не так страшно.

– Угу, – всхлипнула Кира теперь размазывая по моей коже еще и сопли.

– Надеюсь, ты не убила Огонька? Я люблю этого засранца.

– Хотела пристрелить его, – честно сказала она и я поверил, что она серьезно. – Но он жив и здоров. Только напугался сам того, что сделал.

– Хорошо, – сказал я, поглаживая Киру по плечу. – Все вынесли свои уроки.

– Скажи, что простил меня, – попросила она, подняв на меня голову.

– Я простил тебя, – проговорил я, посмотрев на нее.

Это было наше правило, которому учил отец – всегда проговаривать чувства и эмоции. Особенно с близкими. Чтобы никто ничего не додумывал друг за друга, всегда озвучивать мысли, быть честными. Отец верил, что если внутри семьи не будет недомолвок, то в ней никогда не будет проблем. В детстве это раздражало, когда приходилось проговаривать, казалось бы, очевидные вещи, но, повзрослев, я понял, насколько это важно в отношениях не только с семьей, но и с партнерами, друзьями, женщинами. И насколько люди не умеют говорить о том, что у них в голове. Закрыты и окружены каменными стенами, за которыми прячут все, что думают и чувствуют.

Я вдруг подумал об Асе. А ведь она именно такая. Очень закрытая, и держит эту оборону специально, чтобы не показывать себя настоящую. Но иногда, если ее застать врасплох или дать немного расслабиться, можно увидеть проблески чего-то прекрасного за этой глухой стеной.

Ася… Я ей так и не ответил. От досады я едва не застонал. Разряженный телефон так и валялся рядом.

Глава 11. Ася

После созвона с Леркой на душе стало светлее, и я воодушевилась, принявшись наводить еще больший порядок в перерывах между рабочими созвонами. Генеральная уборка больше походила на легкий ремонт, хоть я и понимала, что этот почти столетний дом уже не спасти, но все же хотелось навести в нем еще больше уюта.

К вечеру я была вымотана, но предстояло еще отснять последних рабочих в их естественной среде обитания. Поясницу ломило от перетаскивания тяжелой старой мебели и стирки в «малютке». Стирать большое белье оказалось очень трудно и требовало немало усилий. Поэтому я не хотела ни с кем болтать и надеялась, что нам с Максом удастся повторить нашу утреннюю поездку и обойтись без слов.

Но когда я села в машину и на меня пахнуло отвратительным запахом дешевого пива, бутылку которого он держал в руке, поняла, что надежды напрасны.

– Ты же за рулем, – спокойно констатировала я, замешкавшись, прежде чем сесть на пассажирское.

Я бы все отдала, чтобы не садиться к нему в машину. Интуиция и воспоминания вопили, чтобы я этого не делала, но обязательства перед Тимуром были сильнее. Уж в этом я его точно подвести не могла.

– И че? Менты сюда никогда не доезжают, сама знаешь, – отмахнулся Макс и резко дал по газам. Меня аж дернуло назад. – Так что расслабиться после тяжелого дня это святое.

Он погнал по деревне непозволительно быстро, а когда едва не сшиб кота и пролетел мимо гусей, которые только начали переходить дорогу, я не выдержала и попросила сбавить скорость.

– Да не ссы, я тут поболе тебя езжу, – бросил он сквозь зубы и выкрутил музыку так, что салон наполнился рваным, грязным рэпом.

Я прикрыла глаза, глубоко вдохнув носом, ртом дышать в машине было противно. Его неприкрытое неуважение било по моим и без того напряженным нервам. Интересно, он со всеми так общается или только со мной, по старой памяти? Я отвернулась к окну, наблюдая за мелькающими пейзажами. Ровно сутки назад я ехала так же с Тимуром и ощущения были совершенно другими: наслаждение, спокойствие, чувство свободы. А сегодня будто на меня сложили многотонные плиты, не давая дышать. Даже движения снова стали скованными. Деревянными, как в юности.

Я помнила, как после всех тех слухов не смогла больше играть в спортивные игры: ни в любимый футбол, ни в баскетбол. Тело и мышцы словно каменели, я не могла быть быстрой и гибкой, как раньше. Так проявлялась травма. Тогда я не знала, как себе помочь. Сейчас же я подбадривала себя, убеждая, что это последняя встреча с Максом, и я сделаю все, чтобы больше с ним не пересекаться.

Он гнал по проселочной дороге, попадая в ухабы и ямы, но даже не притормаживал, отчего у меня сжималось сердце. Такое отношение к машине казалось мне кощунством. Даже если она не его, так разбивать подвеску и стойки просто свинство. Но больше я решила не высказываться, чтобы не провоцировать Савельева.

Пока мы доехали, Макс опустошил одну бутылку, бросил ее куда-то на заднее сиденье и полез за следующей.

Первым я отсняла самого Макса, который пафосно позировал возле машины. «Хайлюкс» смотрелся потрясающе в отличие от него. Вся съемка заняла больше двух часов, и последних машинистов я снимала уже при гаснущем закате. Получилось очень красиво – оптика позволяла работать даже в таких условиях. И я в очередной раз отметила, каких симпатичных парней привез Тимур, молодые подтянутые парни совсем не вязались с устоявшимся видением сельского хозяйства.

Когда я вернулась к машине, Макс сидел, широко распахнув водительскую дверь, будто ждал меня на троне и качал головой в такт орущей музыке, а в руке была уже неизвестно какая бутылка. Он выключил музыку, когда заметил меня, и осмотрел с ног до головы цепким, неприятным взглядом. Внутри поднялось холодное отвращение к такому вниманию, но я сделала вид, что не заметила.

– Все. Можем возвращаться, – сказала я и, обойдя машину, села на пассажирское сиденье, задыхаясь от запаха перегара и пота.

Мы тронулись в обратный путь. Музыка теперь играла почти неслышно – Макс решил, что пришло время «побазарить».

– А че, как на личном, Волкова?

– Все хорошо, – ответила я, не отрывая взгляда от окна.

– Ну ты типа замужем, говорили вроде?

– Была.

Он хохотнул, гнусно, будто подтвердилось что-то предсказуемое и жалкое. Будто только этого от меня и ждали.

– И даже без прицепа обошлась? Или мужу оставила?

Я медленно повернула голову и посмотрела на него мрачным взглядом. Ненавижу мужиков, которые называют детей «прицепом».

– Мы не планировали детей до тридцати.

– А кто ж их планирует, – издевательски фыркнул он. – У нас тут половина залетные. Вон твоя школьная подружаня троих родила, и хрен знает, кто батя у каждого. Такая корова стала, фу.

Я промолчала, но была удивлена. Это он про Варю? Я не думала, что она все еще здесь. Мы расстались нехорошо, но сердце все равно тревожно сжалось за человека, которого я когда-то считала единственным другом.

Макс осмотрел меня долгим жадным взглядом, облизал губы и выдал:

– Ты ваще не изменилась, Аська, как была дикой, так и осталась.

Я посмотрела на него, сдерживая порыв высказать все, что думаю. Хотела сказать, что дело не во мне. Совсем не во мне. Это они заставили меня поверить, что я порченная, асоциальная, дикая, неспособная к нормальному общению. А я была просто загнанным зверем в вольере, где в меня мог тыкать палкой любой, кому это взбредет в голову.

Но когда я выбралась отсюда, оказалось, что мир другой. Люди другие. И никто не относится к тебе предвзято с самого начала. У меня появились друзья, и парни, которым я нравилась, никто не обращался со мной, как с куском мяса.

– Ты обо мне ничего не знаешь, – только и сказала я.

– Да что ты? – негромко протянул Макс, кинув на меня взгляд и нервная ухмылка прошлась по его лицу.

А в следующий момент он резко ударил по тормозам.

Машину дернуло вперед. Я была не пристегнута и полетела, как манекен из краш-тестов, ударившись о приборную панель. Удар пришелся в скулу и висок, боль отозвалась звоном в голове, перед глазами на секунду потемнело. Мы ехали не быстро, но удара оказалось достаточно, чтобы меня ненадолго дезориентировало.

Я не успела опомниться, как Макс схватил меня за волосы, рывком откинув назад. Подался вперед, зарываясь лицом мне в шею. Второй ладонью он сжал мою грудь грубо, без намека на стеснение, как будто имел на это право. Мир сузился до точки.

– Ты даже без лифтона. Готовилась, что ли? – тяжело дыша поддел он, касаясь меня своими губами.

Господи, кошмар повторялся. Как в школе. Как тогда, в машине. Только теперь он был гораздо сильнее, от него воняло перегаром и потом, и он был мне противен до тошнотворно спазма в горле.

– Аськааа… – простонал он, скользнув ниже, к резинке шортов.

Меня затрясло, в кровь резко выбросился адреналин, и я смогла его оттолкнуть.

– Ты что делаешь, придурок? Под статью захотел? – мне хотелось проорать это, но голос сорвался только на сиплое рычание. В голове все еще звенело от удара.

Мои слова слегка отрезвили его, Макс ослабил натиск. Он тяжело дышал, облизывая полные губы, по его лицу стекал пот.

– Ты тут со всеми перетрахалась или, думаешь, я не знаю? Чем я-то тебя не устроил?

– Ты первый пустил эту байку, Савельев. Не думал, что и другие могут сделать так же? – ядом выплюнула я, не в силах сдержать гримасу отвращения. – Кому как не тебе знать цену таким слухам, а? Вы так ударились в свои фантазии, что потом уже и сами не знали, кто врет, а кто «смог меня трахнуть».

– Ага, все врут, да? А ты такая овечка невинная… – в его голосе послышалась злоба и обида.

– Ты же соврал! – выдавила я, чувствуя как щиплет глаза. – Ты же им всем сказал, Макс… Понравилось тебе фантазировать? Доволен?

– Ну ты и сука, Волкова, – покачал он головой, его лицо нервно подрагивало. – Просто сука. Строишь из себя недотрогу, а сама…

Я скривилась, и когда он снова подался ко мне, выставила перед собой сумку с фотоаппаратом.

– Только посмей, урод! – процедила я, потянувшись назад, чтобы нащупать ручку двери. – Только дотронься до меня и не огребешься…

Он выругался, вырвал у меня сумку и швырнул ее на заднее сиденье в тот самый момент, когда я нащупала ручку и дернула, неуклюже подавшись назад от его тела.

– Ну и пошла ты, курица, – бросил он и дал по газам, когда я еще не успела полностью выбраться из машины. Он едва не наехал мне на ноги, а от инерции движения меня крутануло, и я упала. Колени больно ударились о накатанную дорогу и, стоя на четвереньках, я глотала клубы сухой пыли, задыхаясь от слез.

Пытаясь справиться с подступающей истерикой, я повторяла себе как мантру:

– Ты об этом пожалеешь.

Пыль улеглась, а на землю опустились густые сумерки, когда я взяла себя в руки и огляделась, пытаясь определить место, где я нахожусь. Сориентировавшись, сошла с дороги и направилась через поля. В детстве я облазила все эти места вдоль и поперек – меня не пугала перспектива заблудиться. Я готова была пройти пешком сколько угодно, лишь бы больше никогда не видеть рожу Савельева.

Но очень скоро стало не по себе. Ночь стремительно окутала округу, и мне пришлось подсвечивать себе путь фонариком на телефоне. Идти предстояло долго – мы были километрах в пяти от деревни. Я шла через поля, околки и луга. Вокруг слышались какие–то шорохи, звуки, и все время казалось, что кто-то следит за мной, хоть я и пыталась убеждать себя, что всему виной взвинченные нервы и моя разыгравшаяся фантазия.

В деревню я добралась только после полуночи, натерпевшись страха. Дом встретил меня темнотой и тишиной. Заперев дверь на несколько замков: сначала крючок, потом засов, я согрела воды и вымылась в тазике, пытаясь смыть с себя не только пыль, но и прикосновения Савельева, вместе с его словами. Грудь, которую он безжалостно сжал теперь неприятно ныла, а половина лица, которой я ударилась, онемела.