Другая жизнь А.Б.Гольца.

В отдаленных городах, в укромных местах планеты, строго инкогнито, он проводил несколько дней в году со своими случайными подругами, всплывающими в нужное время и в нужном месте из тьмы ночной. Это заменяло ему отдых и на какое-то время исцеляло. Его необыкновенное спокойствие возвращалось, можно было продолжать жить в бешеном ритме, который был задан его страстным желанием достичь цели.

Лежа рядом с ней, он думал о том, что никак не могла она быть «той»и «оттуда», слишком хорошо он знал «тех» и их повадки. Он всегда безошибочно узнавал их в любом сборище, будь то светский раут, или просто ресторанные танцульки, но и они с легкостью определяли его как своего в доску. Нет, здесь было иное, давно забытое, что-то из тех лет, когда слово «люблю» ещё не казалось выморочной обманкой, а слово «милый» – побрякушкой из старого словаря.

«Неужели это еще случается?» – думал он, глядя, как во сне она шепчет что-то, одно ей знакомое и дорогое. И такое чувство легкости и свободы охватило его, что разом забыл всё: и то, что по их следу идут незримые охотники, и то, что до сих пор не подтверждена, но весьма вероятна его смерть, о которой взахлеб, перебивая друг друга, рассказывают мировые фабрики новостей.

Он приоткрыл штору и взглянул в окно. Снег уже не падал на затерянный городок, и не мучила его злая метель: только белая утренняя тишина висела над ним.

«Ну что ж, будь что будет», – решил он.

Настена продолжала что-то бормотать во сне.

Он прижался к ее теплой спине и мгновенно заснул..

«А поутру они проснулись», – вспомнил он название какой-то древней пьесы и тотчас проснулся.

– Привет, Настена, – сказал он. Как живешь ?

– Привет. Живу – ничего себе. Но есть одна небольшая проблема.

– Говори.

– Я не знаю как тебя теперь называть, начальник ? Александром Борисовичем глупо, Санечкой как то фамильярно. Не подскажешь ли выход из этого небольшого затруднения ?

– Подскажу. На работе называй меня «начальник». Ну а в прочих положениях просто – «милый»

– Милый ? Милый, мне нравится что ты всегда найдешь выход из положения.

Но есть еще одна проблема, очень серьезная

– Слушаю тебя Настена !

– Милый я хочу еще..

– Еще пирожное ?

– Ну не дурачься, а то рассержусь

– А я тебя не боюсь !

– А я тебя съем !

Нет, ты не можешь меня съесть. Серый волк, здесь я и только я. Ну ладно, уговорила. Забирайся на меня.

– Вот так ?

– Вот так. Попалась,которая кусалась !

– Не ешь меня серый волк я тебе песенку спою !

Волка песнями не кормят. Волку нужно живое, теплое, свежее, с нежными прожилками, а он всё это покусывает, причмокивает, зубами прищелкивает, мохнатыми лапами поглаживает… Вот так… Сюда, пожалуйста… Хорошо, умничка, правильная девушка, еще, еще, еще…

– Не могу…ууу.. отпусти меня серый волк я больше не буду.

– Больше не будешь серого волка дразнить ?

– Не буду.

– Так то. Отпускаю тебя красная шапочка на все четыре стороны.

Потом они лежали рядом, обнаженные и счастливые.

– Да, милый, – сказала она, прервав долгое молчание, – сегодня ночью ты здорово потрудился. Где ты так научился это делать?

– Что именно ? Клепать программки ?

– Не прикидывайся веником милый.

– У меня и в мыслях не было. Честно, совсем не знаю, как. Само пришло. В юности не умел почти.

– Опыт у тебя небось, как у Казановы.

– Слушай, Настена давай не будем про после. Съедим-ка лучше по большому куску мяса !

– И мирожному !

После завтрака он прошелся по новостным сайтам, впервые после вчерашнего вечера.

– Гляди-ка, а уверенности в моей смерти все еще нет, – сказал он. – Хочешь еще пирожное, пиарщица?

– Давай. И еще по кофе.

– Вот, слушай: «Все еще не имеет достаточного подтверждения гибель А. Б. Гольца».

– Да, милый, ты всё еще жив, – сказала она, с аппетитом поглощая пирожное.

– Ну что, пойдем пиарщица?

– Да, милый, – больше в меня ничего не влезет.

Они снова углубились в кривые улочки с покосившимися, видавшими виды домами. Ничего не изменилось здесь за эти годы: те же женщины, развешивающие белье, подростки на скамейках с бутылкой пива, девичий визг, оглушительный смех, забористый мат. Многие увлеченно играли на разнообразных мобильных устройствах, и Гольц был почти уверен, что играют они в «Другую жизнь».

Надо возвращаться, – решил Гольц, – передышка кончилась. Уверенности в его гибели не существует, и, стало быть, скоро охота возобновится с удвоенной силой.

Еще утром передал приказ: вертолет должен ждать их на маленькой площади у гостиницы, счета должны быть оплачены, вещи загружены.

А пока они шли обнявшись и через каждые 5 метров целовались, а редкие прохожие смущенно улыбались и покачивали головами. И такая тишина стояла вокруг, такая синева и такая благодать, что даже легкий ветерок затих, боясь помешать их внезапному счастью.

Вот и гостиница. Над площадью уже кружил, снижаясь, голубого цвета вертолет, летчик искал наиболее удобное место для посадки.

Настена улыбнулась и помахала вертолету рукой.

Ну вот и всё.Настена, – сказал он как можно мягче. Наш короткий отпуск окончен, мы возвращаемся !

– Уже? Но ты же обещал два дня…

– Оставаться здесь опасно. Получена информация, что дровосеки идут по следу, меня могут вычислить в любую минуту, – соврал Гольц.

Он взял ее за руку, и они пошли к вертолету, который уже совершил посадку. Рука была теплая. Ну вот и кончилась эта жизнь, а завтра начнется другая, подумал он, с трудом подавляя внезапно нахлынувшее чувство горечи. И Настена превратится просто в сотрудницу, одну из многих.

Любил ли он кого-нибудь когда-нибудь? Он исключил этот вопрос из списка задаваемых. Он не сломался, не стушевался, не погиб под колесами повседневности – и это главное. У него получилось, и он ни о чем не жалел. Взамен всей этой человеческой, слишком человеческой требухи он завладел целым миром, который сотворил для себя и, как оказалось, для миллионов страждущих. И сознание этого факта возвращало его к тому необыкновенному спокойствию, о котором говорили все, кому приходилось с ним общаться.

Такие дела, Настёна. Узнаем ли мы друг друга завтра?

Корпорация

Сюда не плыли пароходы и не ходили поезда. Да и самолеты летали редко. Окруженное со всех сторон горами, живописное, поросшее сосновыми лесами и сочной травой пространство веками оставалось безлюдным.

Вертолет летел над ущельем, и Гольц, почти не отрываясь, смотрел в иллюминатор. Дно, но скрытое в его темной глубине, страшило и одновременно притягивало. «А если броситься вниз?» Шальная мысль мелькнула и тотчас пропала.

Настёна сидела рядом и слегка дремала, положив голову на его плечо. Он взял её руку и поцеловал ладонь.

– Милый?

– Спи, мы всё ещё летим.

Лететь было всего ничего, часа два, и он понимал, что каждая минута приближала их к расставанию. В том месте, которое его сотрудники называли «фабрикой», а остальной мир – «Корпорацией», он останется один на один с тем, что он сотворил. И это не пугало его. Он всегда знал, чем спасаться от приступов тихого, застарелого отчаяния. Работа и только работа, движение и только движение. Ни одной минуты наедине с собой. Деятельность, вначале лихорадочная, а потом, когда входишь в нужный ритм, всё более спокойная и уверенная. Только проблемы и варианты решений, только контроль и анализ ситуации, только действие!

И вот выстраивается красивое, точное, логичное дерево целей, на котором, как ветки, вырастают средства, и жизнь движется от средства к цели, от цели к средству, а следующая цель уже появилась на горизонте. Стежок за стежком, шажок за шажком выстраиваются дни, полные напряжения и смысла, когда к ночи, падая от усталости, проваливаешься в сон, чтобы наутро быстро и без прово