Другая жизнь А.Б.Гольца.

Александр С

Другая жизнь А.Б.Гольца.

Поезд

Ведь мы играем не из денег

а только б вечность проводить

( Александр Пушкин «Наброски к замыслу о Фаусте»)

Поезд всё шел.

Прислонившись почти прижавшись к оконному стеклу, вслушиваясь в размеренный стук колес, Гольц смотрел на пролетающие мимо телеграфные столбы, полустанки, городские свалки.

Давненько не ездил он дальними поездами. Теперь, спустя много лет, он вновь почувствовал, как его завораживает, втягивает в себя этот движущийся пейзаж.

Интереснее любой киноленты эта то суматошная, то размеренная смена кадров увлекала и одновременно успокаивала.

Не ты бежишь через этот перелесок, а перелесок движется навстречу и тут же пропадает, а дальше маленький уютный городок как бы проходит сквозь тебя, и вот уже бесконечная равнина или ледяная гладь озера, и не на что положить глаз, только однообразное пространство от горизонта до горизонта.

И при всем при том можно спокойно пребывать в теплом уютном купе – движущемся домике – и прихлебывать чай. «Пить жизнь мелкими глотками», как однажды выразился один давний приятель. Мелкими глотками…

Гольц усмехнулся. Уже давно забылся и приятель, и тот ничего не значащий разговор, в коем эта фраза прозвучала. А фраза запомнилась.

«Люди исчезают, а хорошие фразы остаются», – подумал он и почти рассмеялся.

Еще одна хорошая фраза! Поезд и вправду успокаивал. Убаюкивал. Менял ритм…

Нет, не до мелких глотков ему было все эти годы.

Что-то вынуждало бежать, не переводя дыхания, и жить на пределе, чтобы не проиграть.

Ибо проигравший оказывался под ногами бегущих дальше.

Так во время наступления подстреленный боец падает под ноги наступающих.

И то, что с ним будет, уже никого не интересует.

Затаптывают ли набегающие ряды своих?

Давят ли рвущиеся вперед танки? Или (если повезет) сестры милосердия вынесут с поля боя?

А я выиграл . Я не упал и не подстрелен. Только устал немного.

Забравшись на верхнюю полку, он с удовольствием смотрел на убегающие вдаль деревья. А потом вновь погружался в приятную дремоту под мерное постукивание колес И медленно, по капле, уходила куда-то усталость.

Убежал – радостно думал он сквозь полусон, полубред. Ускользнул…..

Поезд всё шёл.

Под мерное покачивание ему приснился-привиделся совсем другой поезд, шедший по бесконечной Восточно-Европейской равнине в обратном направлении.

И он, тогда еще не Александр Борисович Гольц, а просто Санечка Треплев, смотрел в окно с радостным ожиданием чего-то невероятного.

Весело бежали назад деревья, и с каждым километром все сильнее захватывало Санечку удивительное и упоительное чувство.

Он как бы висел над бездной, и не было точки опоры, но именно ощущение бездны под ногами и ее завораживающая глубина порождали энергию полета.

Он летал.

Грязный плацкартный вагон, обшарпанные полки, духота, смешанная с запахом пива, снеди и человеческого пота, ничуть не смущали его.

Поезд шел, останавливаясь на каждой станции. Народ входил и выходил.

Постоянная смена лиц, смачные ругательства, свисающие со всех сторон ноги – всю эту весёлую кутерьму Санечка наблюдал с наслаждением.

Он впитывал происходящее на лету, но старался не участвовать, представляя себя зрителем какой-то бесконечной, увлекательной пьесы, с нетерпением ожидающим неожиданных, удивительных событий.

Еще не исчезла с его лица рассеянная, блуждающая улыбка.

Он еще был Санечкой.

Сколько лет прошло? Двадцать? Тридцать? Вечность?

Александр Борисович Гольц, одинокий путешественник, потянулся и проснулся.

Поезд всё шел

За окном не было ничего, кроме тьмы, и в этой тьме время от времени бежали навстречу и тут же пропадали огни.

Одиночество, блаженное одиночество!

Стать неприметным, без имени, без обстоятельств, без обязательств – это ли не блаженство!

О, как давно ему хотелось побыть среди людей, для которых он никто, попутчик, незнакомец, случайный собеседник.

Ибо должна же когда-нибудь до чёртиков надоесть эта почти фанатичная сосредоточенность на одной задаче, которая никогда не решается до конца, но, напротив, порождает множество других, которые, как резвые лошади в упряжке, гонят карету вперёд, а ты – и кучер, и пассажир в одном лице.

И вот в какой-то момент соскакиваешь, чтобы прогуляться пешком, а лошади бегут дальше.

И не без удовольствия смотришь вокруг: вот поле, вот лес, вот тихий городок, по улочкам которого можно пройтись не спеша, разглядывая домики-пряники, расставленные то тут, то там.

А для такого блаженства нужно всего ничего – сесть на поезд дальнего, очень дальнего следования и, растянувшись на верхней полке, смотреть в окно.

Теперь для полноты картины только и оставалось – посидеть в вагоне-ресторане, опять же в одиночку, у окна, и слегка перекусить под веселую суматоху вокруг.

Он вышел из купе и двинулся по коридору.

Путь к заветной цели пролегал через густонаселенные плацкартные вагоны.

Оттуда пахнуло привычным: всё те же свисающие с верхних полок ноги, всё те же запахи немытого тела и варёных яиц.

Здесь разворачивалось нехитрое застолье: водка, соленые огурцы, горячая картошка, купленная на станции во время короткой стоянки.

«Всё как прежде, – подумал он, – как будто и не было этих лет».

Но что-то ведь изменилось с тех пор, неужели нет?

Ах да, ведь я… Но не успел поймать мелькнувшую было мысль.

Мобильник дернулся, и увертюра к «Призраку оперы» взорвала воздух.

Вокруг испуганно оборачивались. Пришлось остановиться и достать телефон.

«Новости у меня, как обычно, две», – весело сказал Сергей Петрович.

– Начинай с плохой…

– У нас есть данные, правда, не совсем проверенные, – тебя хотят у…

– Тоже мне новость, меня многие хотят у.....

– Нет, дорогуша, эти очень хотят!

– Ты же знаешь, что я заговорен!

– Э-э-э, на Бога надейся, а сам…

Так я на него и не надеюсь… Хе-хе!

Тебе, дорогуша, бы всё шуточки-прибауточки, но мы всё же приняли меры.

– Ну пусть будут меры… Принял к сведению, переходи к хорошей.

– Хорошая в том, что всё хорошо… Видел сегодняшнюю сводку?

– Еще нет. И ?

– Растём, дорогуша, растем. Тебя все ждут.

– Объясняй, что отдыхаю. Не мне тебя учить…

– И все-таки береги себя.

– Обещаю

Внезапный звонок сбил настроение и вернул его туда, откуда он столь

внезапно сбежал.

Нет, он никому не пытался объяснить свое внезапное решение поехать поездом, впрочем, кто бы решился требовать от него объяснений?

Это решение не меняло никаких планов, поездка на родину, в некогда великий город на северо-западе, носила сугубо деловой характер и намечалась давно.

Такие разъяснения давала пресс – служба Корпорации.

Что же касается деталей поездки, то они не разглашаются.

Вспоминая это сообщение, мелькнувшее на всех новостных сайтах, Гольц улыбнулся.

Ему хотелось стать забытым путешественником в неведомой стране.

Впереди необычайные открытия и удивительные приключения, а он ждет их с замирающим сердцем и нерастраченным любопытством.

Или так: он уже бывал в этой стране, возможно, даже родился в ней, а теперь медленно возвращается, вызывая в памяти прошлое и с каждым шагом радостно узнавая его потерянные следы.

За это он и любил дальние поезда.

Садясь в такой поезд, ты забываешь всё, что было, и не особенно задумываешься о будущем.

Ты начинаешь другую жизнь, подаренную тебе нежданно-негаданно, но только на пару дней – не забудь!

Всё, что случается здесь, случается впервые.

И заканчивается тоже здесь, с прибытием на конечную станцию.

Короткая, но яркая жизнь как матрешка вложенная в жизнь длинную и скучную..

Здесь нет прошлого: оно исчезает после отправления, но и будущее заканчивается вместе с прибытием.

Есть только настоящее, за которое ты не несешь никакой ответственности, захватывающий фильм, в котором сам участвуешь.

Однако – это тема!

Допустим, некий человек садится в поезд в поисках приключений.

Или в поисках другой жизни?

Он садится в поезд, он едет куда-то без биографии, без прошлого-будущего…

Нет не ново…для литературы не ново…, а для игры?

Что-то в этом роде было, кажется, лет тридцать назад… Но сейчас это покажется новым… Что ж… Вполне…

Машинально он продолжал движение вдоль вагона, но окружающего уже не замечал.

«Незаметно, но неуклонно, – повторял он про себя, – незаметно, но неуклонно».

Когда-то, в самом начале, эти три слова звучали в нем как пробуждающий трубный глас, как призывающая к бою барабанная дробь, как заклинание, которое бесконечно повторяешь, двигаясь по бесплодной пустыне в надежде дотянуть до оазиса.

Этот девиз был его личным талисманом и охранной грамотой.

«Незаметно», ибо быть обнаруженным раньше времени есть непростительная ошибка, ведущая к поражению, «неуклонно», потому что стоило чуть-чуть отпустить вожжи, чуть-чуть расслабиться, и царивший вокруг хаос бросался на тебя, как обезумевший от боли раненый зверь.

Возможно, этот девиз, повторенный тысячу раз, навязший в зубах, выставленный на всеобщее обозрение, стерся и потускнел, как краска на старом знамени.

И что с того? Три волшебных слова все равно живут в нем.

Ага! Вот и он, вожделенный вагон-ресторан… Голод, что ли, способствует столь патетическим настроениям?

Вид ресторанных столиков вернул его к реальности и изрядно порадовал.

Прилично и уютно.

Удобно устроившись у окна, под стук колес, время от времени бросая взгляд на пробегавшие мимо убогие строения очередного придорожного поселка, он углубился в чтение новостей

Никакие новости, кроме новостей, саязанных с Корпорацией уже давно не волновали его.

Вот и сейчас среди множества кричащих новостей он быстро нашел главную: очередная версия знаменитой игры (как это теперь называлось, «игровой среды») под общим названием «Другая жизнь», совсем недавно выпущенная Корпорацией, начинала победоносное шествие по миру.

Пожалуй, это нельзя было назвать шествием – увлечение, охватившее мир, скорее напоминало эпидемию.

«В ад по сходной цене»? Вот именно! Он гордился тем, что настоял на принятии этого рекламного слогана как основного.

Ему всегда приходилось преодолевать возражения аппарата: финансовый департамент считал цены слишком низкими, а отдел рекламы смущал моральный аспект. Что ж, на то и Гольц со своей какой-то запредельной уверенностью: уж он-то всегда настоит на своем, и вот результат: распространяется как чума.

«Как чума»! Именно об этом и писали многочисленные недоброжелатели, за которыми маячили столь же многочисленные конкуренты.

«Чума нашего времени», «корпорация развратителей», «восставший из ада» ( ага – это персонально про меня ).

Да где же он? (вопрос звучал повсеместно) Исчез, когда его все ищут!

Или опять ловкий ход?

Ну и профессионалы на него пашут! Прожженные ребятишки!

«Да нет же, всё просто, – отвечали те самые ребятишки, – он уехал, чтобы отдохнуть от дел».

– За границу?

– Да нет же – он в стране! Давно намеченная поездка! Детали? Детали пока не разглашаются.

«Так держать, ребята», – написал он. «Я в порядке. Постепенно, но неуклонно».

Рассеянно блуждая по Сети, он не сразу заметил, что за его столиком оказался кто-то еще.

«Э-э-э, не разрешите ли присесть, мест нет, видите ли», – вкрадчиво проговорил какой-то персонаж мужского рода.

«Любезно попросил разрешения, но уже уселся. Самое время послать его подальше, пока мясо не принесли», – подумал Гольц.

Но он всегда старался избегать резких движений.

И посему просто устремил на наглеца свой такой спокойный и слегка

задумчивый взгляд.

Гольц разглядывал его медленно. Фигура наглеца, его костюм, состоящий из черных брюк, плохо сочетавшихся со свитером неопределенного цвета, и, наконец, лицо – на такое не обернешься в толпе, но если спокойно и долго смотреть, то не такое уж заурядное…

Ну, если Вы возражаете, – продолжал наглец, и легкую растерянность можно было без труда услышать в его голосе, – если Вы против…

«Я не сказал, что я против», – ответил Гольц, не отрывая от него взгляда.

– Ну тогда я…

Гольц ничего не ответил. Лицо незнакомца угрозы не представляло.

Прямого взгляда наглец не выдерживал, что это – признак слабости?

Или держит что-то за пазухой? Один из тех, кто?

Риторический вопрос.

«Ну что вы, что вы, – тихо и дружелюбно ответил наконец Гольц, – если нет других мест… Полагаю, однако, что порядок действий должен был быть обратным: сначала попросить разрешения и только потом сесть!»

Ах, извините, Вы были так увлечены, отрывать не хотелось!

«Возможно, он и участник заговора, – решил Гольц, – но исполнителем будет не он. И то, что он так хочет сидеть со мной за одним столиком, – случайность? Или часть плана? В этой неопределенности – весь интерес!»

Гольц снова вспомнил один старый сюжет

Существует некая фирма, которая продает богатым и пресыщенным путешествия, в коих клиентов ожидают некие приключения. Это могут быть приключения любого рода – лишь бы выбраться из тошнотворной обыденности.

Вся штука в том, что клиент может выбрать географию и характер приключения, но не может заранее знать ни действующих лиц, ни сюжет.

И вот он едет (например) в поезде. И с ним действительно начинает что-то происходить, но происходит ли с ним то, что было запланировано? Или чисто случайно?

Иначе говоря, что это, жизнь или реализация сюжета, разработанного фирмой ?

И кто эти люди вокруг – актеры, или случайные попутчики ?

Но любой такой сюжет не обходится без тех и этих. Невозможно изолировать специально организованное приключение от всего окружающего, которое ведь ничего об этом не знает?

Стало быть, в итоге почти неизбежно получится невероятная смесь, то есть нечто иное, чем было задумано!

«Интересно, интересно», – подумал Гольц, – «еще один сюжет для игры, ведь любая игра – сюжет, вписанный в жизнь… Или жизнь, вписанная в сюжет».

Ага, вот и мясо с салатиком принесли!

Но только он не без удовольствия взялся за салатик, как снова зазвонил телефон.

«Дайте спокойно покушать, ребятки», – сказал Гольц, подцепив вилкой большой кусок мяса.

«Мы расставили вокруг наших людей, в случае чего тебя прикроют», – ответил Сергей Петрович.

– Хорошо, я тебе пришлю.

Это была условная фраза, после которой собеседник должен был отключить связь.

Гольц бросил взгляд на соседа по столу.

Тот сразу же отвел глаза и сделал вид, что рассматривает меню.

«Молодец», – подумал Гольц, – «только уткнуться в меню нужно было секунд на 10 раньше!»

Уплетая салатик, Гольц прикидывал варианты. Если заговор существует, то каков, собственно, сценарий? Убить одинокого путешественника – нехитрая задача. Выстрелить, например, в спину из какого-нибудь пистолета с глушителем.

А еще проще было сделать это совсем недавно, когда я пробирался сквозь плацкарт, – ударить бутылкой по голове где-нибудь в тамбуре и выкинуть из поезда.

Да, но что-то мешает им действовать столь просто.

Опыт прошлых неудач? Нет, вряд ли они знают детали.

Страх перед моими людьми? Какой страх, когда такие суммы, тут можно пожертвовать исполнителем, даже хорошо, если исполнителя не станет.

Давай, Гольц, думай, разматывай клубок дальше. Вот только еще салатику!

Аппетит у него разыгрался нешуточный, да и мясо оказалось неплохо приготовленным.

Разумеется, разгадка совсем рядом, стоит только заговорить.

«Раз уж мы оказались вместе столь неожиданным образом, – обратился Гольц к соседу по столу, – то давайте знакомиться». И он, широко улыбаясь, протянул руку. Меня зовут Александр Борисович, а Вас как называть, молодой человек?

Тот, с заметным усилием оторвавшись от созерцания карты вин, уставился на Гольца.

«Дмитрий, то есть Дмитрий Иванович. Вы уж извините, что так получилось!»

«Он совсем не молод, но хорошо сохранился», – подумал Гольц. Выражение лица еще хранит что-то мальчишеское, но седина уже проступила, и в глазах – такая забота, которая приходит только с возрастом.

– Ничего-ничего, Дмитрий Иваныч (Гольц умел быть любезным), всё бывает, всякое бывает. Просто я люблю уединение, но иногда можно и нарушить оное для разнообразия. Вы, я вижу, с выбором затрудняетесь, так вот, этот салатик и это мясо я Вам очень рекомендую!

И, щелкнув пальцами, Гольц подозвал официанта.

«Оживился-то как, – заметил Гольц, наблюдая, как Дмитрий Иванович диктует официанту названия блюд. – И водки заказывает бутылку, со мной хочет распить, дурачок».

В свою очередь, он заказал еще салатику, уж очень вкусный был салатик.

«А не выпить ли нам? – предложил Дмитрий Иванович, когда всё заказанное оказалось на столе. – Так сказать, за знакомство?»

– Да я не пью, Дмитрий Иванович!

– Ой, зря, ой зря… Нужно бы Вам, Александр Борисович. Нужно очень!

– Это почему?

– Совершенно необходимо водочку пить. Корысть смывать с лица, Александр Борисович!

– Корысть? Вы сказали – корысть?

– Корысть, Александр Борисович, корысть.

– Это каким же образом? И какая у меня может быть корысть?

– У каждого человека есть корысть, как без корысти в наше-то время? И того хочется, и этого, в трудах и беспокойствах мучаешься, забота одолевает, а водка – она… все грехи смывает, делает человека как бы младенцем невинным…

– Ну что ж, давайте смоем всякую корысть… Вы свою, а я – свою…

– Э… нет, я про вашу корысть говорил.…

Гольц ничего не ответил, а только посмотрел прямо в честные глава Дмитрия Ивановича.

Он как будто впервые увидел эти голубые глаза, эти скромные и приветливые, направленные немного в сторону, немного мимо собеседника, и ему показалось, что Дмитрий Иванович смотрит туда не случайно, что он видит там кого-то нужного, кто тоже принимает участие в игре.

Впрочем, только показалось, скорее всего, его собеседнику было некуда деть глаза, ибо мало кто выдерживал спокойный и внимательный взгляд Александра Борисовича Гольца. Такой уж у него был взгляд, а как он его приобрел, он и сам не мог объяснить.

«Ну что ж, – сказал Гольц после некоторого молчания, – давайте ее смывать, эту самую корысть. Разливайте!»

«За что пьем?» – спросил Дмитрий Иванович.

– За знакомство, конечно. И за то, чтобы нам стать бескорыстными!

– Да я и так бескорыстен, Александр Борисович.

– Совершенно бескорыстны?

– Абсолютно бескорыстен.

– Ну тогда за ваши честные глаза!

Что начинало нравиться Гольцу в этом человеке, так это сочетание застенчивости и наглости, этакая застенчивая наглость и наглая застенчивость.

«Ну раз вы совершенно бескорыстны, – сказал Гольц после того, как они опорожнили рюмки, а с меня не так легко смыть корысть, – давайте выпьем по второй. И учтите – водка за мой счет».

«Ну что вы всё про корысть да про корысть! Давайте просто выпьем», – ответил Дмитрий Иванович.

Они снова выпили и закусили.

«Не нами замечено, – сказал Гольц, уплетая вторую порцию салатика (голод продолжал терзать его), – как только двое наших соотечественников сойдутся, так сразу начинают о корысти и бескорыстии, правде и лжи или, давай выше, о справедливости и всяком прочем высшем! Нет чтобы о простом, о насущном…»

«Да, вы правы, пожалуй, – улыбнулся незнакомец. – А вы чем занимаетесь, если не секрет?»

– Сейчас бездельничаю.

– А если серьезно?

– Программки пишу. Маленькие такие программки. Пишу и продаю понемногу. Не торопясь.

– И как… получается?

«Не знает или притворяется?» – подумал Гольц.

«Иногда получается, иногда нет», – ответил он, и это было почти правдой.

«А вот я неудачник», – сказал Дмитрий Иванович.

– Так нынче не говорят. Надо говорить – «лузер».

– Так это ж не по-нашему, лузеры – это у них, а у нас неудачники…

– Я не совсем улавливаю разницу.

Есть разница, есть. Лузер – это тот, кто за удачей и не гонялся, у кого она мимо прошла, а он и не оглянулся. А неудачник – это по-нашему, это тот, кто бился-бился, но не добился.

«Филолог доморощенный, – подумал Гольц, – тонкая, однако, разница!»

– А вы – бились?

– Бился. Но жизнь так устроена, что не добился.

– Несправедливо устроена?

– А по-вашему – справедливо?

– Мне трудно судить. Я корыстник и счастливчик. Еще по рюмке?

– Охотно.

«Он становится более уверенным, – отметил Гольц. – Водка работает?»

Сам он давно был равнодушен ко всякому алкоголю по той простой причине, что с некоторых пор алкоголь на него не действовал совершенно.

Сколько бы он ни пил, и каких бы напитков – состояние опьянения не наступало, ни легкого, ни сильного, никакого.

Это странное свойство он приобрел не сразу: в юности, помнилось, как и все подрастающие юнцы, он бывал иногда и изрядно пьян, но с определенного момента никакое количество выпитого не действовало.

Об этом никто не знал, и, пользуясь этим обстоятельством, Гольц пил, когда считал нужным поддержать ритуал.

Впрочем, в стране, где он родился и нельзя было и шагу ступить без подобного ритуала.

В этой стране так жаждали другой жизни, нет, не еще одной – такой же обрыдло-обыденной, а другой – светлой и обновленной, так хотели, чтобы новая жизнь началась немедленно, что только бутылка хорошей водки, распитой на троих (варианты – двоих, четверых), могла утолить эту жажду.

Казалось, его неожиданный собеседник жаждал только этого – за бутылкой водки излить свою душу первому встречному и достичь тем самым состояния какой-то высшей искренности и душевной открытости.

Но особенно забавляло, что, руководствуясь, по-видимому, только этим простым и таким распространенным в наших пенатах желанием – распить с кем-нибудь пол-литра и поговорить «за жизнь», Дмитрий Иванович наткнулся именно на него – Гольца.

Ибо Гольц уже давно и всем своим нутром ненавидел эти разговоры «о душе» под водку, закуску и с пьяной слезой в финале.

«Завидую Вам, – продолжал между тем Дмитрий Иванович, – завидую белой завистью»..

– Завидуете? Чему же?

– Удачливости вашей, легкости, а наипаче тому, что не мучают вас, счастливчиков, всякие неразрешимые вопросы!

– Я вопросами не мучаюсь. Я их решаю. А о неразрешимых лучше и не думать.

–Вот-вот! Лучше не думать! Не биться над неразрешимыми вопросами! В этом все вы, счастливчики, одинаковы.

Гольц ответил не сразу.

Он вспомнил Корпорацию, затерянную где-то среди лесов, и нескончаемую, запутанную сеть пересекающихся линий Главного здания. Он вновь почувствовал себя во главе этой небольшой армии, работающей как пожирающий пространство космический корабль, рвущийся вперед, постепенно, но неуклонно.

И вдруг куда-то исчезла расслабленность последних часов, а ресторанный столик снова превратился в массивный дубовый стол его кабинета. И в этом кабинете какой-то Дмитрий Иванович посмел насмехаться над ним!

Стоп, стоп,стоп ! Спокойствие! Это ведь провокация, игра, нужно только разгадать её сюжет.

Кто он? Какую роль он играет в предполагаемом заговоре? Отравит? Возможно… Или слишком просто? Но пока я здесь… он не может… Стало быть, надо уйти… на какое-то время… Уйти и проследить… Сказать людям Петровича… пусть проследят… И данные на него, данные…

«Что же вы молчите, господин счастливчик? – спросил Дмитрий Иванович. – Крыть нечем?»

– Да нет, отчего же! Ваши неразрешимые вопросы ни на секунду не отменят моей удачливости… Будь они трижды неразрешимы или четырежды вечны!

Вы думаете? Удача приходит и уходит, а вечные вопросы остаются.

Но только мы не вечны… Ни вы, ни я, никто… Уйдем, исчезнут и вопросы. Для нас.

– Вот именно для нас. Но не для других.

– Но ведь и они уйдут. И вообще – что мне другие, когда не будет меня?

– А! Вот вы себя и выдали! А говорите – корысти в вас нет.

(Ха-ха-ха, – вертелось у Гольца в голове, – давно я не вел подобных разговоров! Бодрит, однако, и юностью попахивает, занятный, однако, тип, и напоминает кого-то. Кто же это, кто? Будто нарочно несет этот бред… Зачем?)

«Послушайте, – сказал он вслух, – ну раз у нас пошла такая пьянка, я отлучусь на минуту, а вы пока наполните рюмки. Поднятые нами вопросы столь значительны, что для дальнейшей дискуссии совершенно необходимо опорожнить мочевой пузырь. Но мы продолжим, обязательно продолжим».

Дмитрий Иванович понимающе кивнул.

Проходя мимо ресторанных столиков, Гольц заметил, что ресторан набит до отказа.

Петрович своих людей подтянул, небось, с первого дня ехали в соседних вагонах.