Ромео выпил йод!

Даже смерть молодой наследницы внушительного капитала, юной звезды сцены, девочки, будто поцелованной в уста самим Сергеем Рахманиновым, казалась полной мутных загадок. Какие серьезные проблемы со здоровьем могли быть у двадцати двухлетней девушки? Из досье, которое удалось собрать Полтавцеву в кротчайшие сроки, я узнала, – Чакрацкая младшая в свое время выбрала специальность биохимика. Ей удалось удачно поступить на бюджет, но из института она ушла уже через несколько лет. Может, не выдержала нагрузок и изматывающую учебу, а может быть, не смогла совмещать великое искусство с получением профессии, кто знает… Поэтому мне лично слабо верилось, что такая Янина могла бы отмахнуться от пугающих симптомов, даже если чувства к приемному брату принесли ей немало трудностей и душевных терзаний.

И если копать нужно было в глубь, а не барахтаться на сухом берегу?

Хотела было задать Белому платочку вопрос, но старушка заговорила сама. Низко наклонившись, поставив локти на стол, она поманила меня сухонькой ручкой, чтобы наклонилась и я.

–Послушай, девица, скажу как на духу, всё выложу. Могло и убийство быть! Да-да! Как этот Генка, паршивец, кричал, о как он негодный кричал! Так у меня всё и сложилось в мозгу-то! Он мог и прибить от злости бедную, когда та его поскудства прощать и забыть не захотела.

–Вы правда так считаете?

–Ну так, конечно, считаю, раз говорю! Он, он Яночку тюкнул, да так умудрился черт потихоньку это обставить! Так по-хитрому всё дело свое поганое совершил, что не придраться! Да и никто не стал выяснять-то, понимаешь?! Казалось бы, семья богатая, но у таких всё схвачено. А что?

Корикова поймала мой удивленный взгляд и постучала пальцем по седой голове.

–Ты если что, внученька, меня за дуру не держи! До деменции и старческой шизофрении мне ещё далековато, телевизор смотрю, романы читаю. Сейчас детективы все изобретательнее делают, а почему? Да от того, что новое поколение выросло, и преступники, черти скаженные, да всякие убийцы, наркоманы сейчас тоже иные. По-другому свои грязные дела проворачивают! Изощрённость! О! Имеют!

И природной жестокостью наделены сверх меры, душенька.

Я с интересом продолжала слушать Полину Аркадьевну. Выражаясь глубоким литературным языком, старуха разглагольствовала об вещах, на первый взгляд интересных, но как только решишь подойти поближе и разглядеть, пощупать, то окажется как с той игрушкой, которую никто не желает приобретать – пластиковый глаз отвалился, а хлипкая рука условной Резиновой Зины отпала. Так можно и, скажу вам даже, нужно было охарактеризовать речь пожилой кокетки.

–Вот раньше такого не было, птичка моя! Преступность в наше нынешнее время просто повальная, страна в лютом беспределе варится как в адовом котле. Наркоманы, убийцы, вандалы, ещё и эмигранты эти из ближних стран Зарубежья к нам толпами перебираются! С детьми, с женами, с тетями и дядями… Ни вздохнуть, ни выдохнуть, честно слово!

В общем, в конечном счёте, у Кориковой всё сводилось к одному: раньше было лучше. Трава зеленее, воздух чище, и всякие эти ваши преступники по земле русской не шастали. И мы, само собой, опустим, что в СССР родились, выросли и совершали такое, о чём страшно подумать, а уж говорить об этом и вовсе невозможно: Андрей Чикатило, Владимир Ионесян, Василий Кулик, Михасевич… Знакомы имена? А их таких много, не один десяток наберётся, и было задолго до пропащего поколения зумеров.

Выводы делайте сами, но я уже давно уяснила одну простую истину: дело не в поколениях, не в состоянии страны и в том, у кого воздух был чище и птички громче пели, а в людях. Человек одинаков в любой эпохе, а монстром его делает прежде всего окружение и семья. И зверя нет страшней, чем человек – до ужаса банально, но факт. Любите своих детей, воспитывайте и проявляйте заботу прежде всего по отношению к их психическому состоянию, и будет вам счастье.

Но старушку я переубеждать не стала – а к чему? Если у таких личностей, чтобы им ни скажи, всё равно за спиной будет своя правда и свои, пусть неверные, но твёрдые убеждения.

Лязгнул металлический ключ в замочной скважине, и будто бы кто-то раздражённо толкнул дверь плечом. Баба Поля довольно энергично, учитывая весьма преклонный возраст, вскочила с табуретки и, опасливо озираясь, принялась размахивать руками и улыбаться. Руки у неё были подобны тонким веточкам липы с обвисшей и, казалось, сползающей дряблой кожей, очень загорелые и пигментированные. А улыбка рассеянная, неумелая и заискивающаяся. – Во рту можно было заметить два сиротливых серебряных зуба.

– Ой-ей-ой! Костюша мой пришёл, соколёночек мой ясный! Тут уж простите, милая сударыня, но ничего не попишешь. При внуке не станут я подобного рода беседы вести. Он у меня мальчишка тихий, приличный, очень уж учёбой занят. Он, как о смерти Яночки узнал, чуть в обморок у меня не грохнулся, психика ещё не окрепла, тонкой душевной натуры мальчишечка…

Я поднялась следом и живенько сложила блокнот и ручку в сумку.

–Конечно, конечно, Полина Аркадьевна, о чём разговор? Да мне и большего не требуется.

–Ба, ирбитского творога не было, поэтому я взял таллинский 9 процентов, сойдёт?

В кухне сначала показались доверху плотно набитые пакеты в количестве трех-четырех штук, а потом уже за этой продуктовой вакханалией следовал парень – высокий, худой, с растрепанной головой и в модных очках.

–Сойдёт, сойдёт, котик. Ты сегодня раненько, неужели с пары пораньше отпустили? Смотри мне не прогуливай! Не смей!

Старуха погрозила пальцем внуку, но смотрела она на юного филолога с невероятным обожанием. Мне подумалось, что наверное Корикова с детства душит своего кровиночку заботой и любовью без меры. Из-за собственных страхов такие старушки нередко привязывают к себе детей, внуков. Не дают им совершать ошибки, не желают, чтобы те жили отдельно и самостоятельно, позвали этот мир. Манипуляции и слезы – вот главное оружие таких божьих одуванчиков. Как в таком случае оставить больную мать или ворчливую, но заботливую бабку? В конце концов такие женщины не осознают и не желают понимать, что подобные методы воспитания приводят к личностному краху. Краху людей, которых они так любили и так усердно заботились добрую половину всей жизни.

Нет ничего вечного на земле, и когда с людей спадают тиски безусловной любви многие теряются. Оказываются не в середине мира, а где-то там, с краю. Им ничего не надо, ничего неинтересно. Боязнь совершить ошибку и невозможность опереться на того, кто всегда направлял, командовал и знал, как лучше, загоняет людей в психологическую или реальную петлю. Вот почему там важна сепарация для построения здоровых отношений с окружающим нас миром, с этим муравейником, что соткан из тысячи дорог и населён миллионами людей, и где может произойти всё, что угодно, и ты должен быть к этому готов.

Ну, что-то я зафилософствовалась. А тем делом внимательный Константин уже разглядывал меня холодными глазами. Взгляд и вправду показался мне жутким, он леденил горячую кровь в венах и заставил, таки, меня, журналистку, на минуточку! Как-то неловко и стыдливо опустить очи и приняться за рассмотрение аккуратного, ромбовидного паркета под ногами.

Мерзлые и суровые карие глаза обратились к Полине Аркадьевне, и внук так строго произнес, намного строже самой старухи:

–Кто это, Ба? Опять всяких тёток с целебными пилюлями в дом впускаешь? Эй вы!

Это уже обращение, адресованное мне, и прошу заметить, крайне невежливое обращение.

–Что ты, коза, наплела моей доверчивой бабке? Таблетка вечной молодости? Полностью здоровое сердце благодаря пачке капсул? Или волшебный порошочек от гипертонии, а? Когда же вы уже вымрете, как ебаные мамонты, и прекратите пенсионеров разводить?!– В сердцах выкрикнул студент.

Я ошалела от подобных ласковых обращений, стояла как памятник Ленину возле мавзолея. Натурально так раскрыв рот и широко распахнув глаза, уже готовила в голове отпор полный острейших колкостей и зло брошенных фраз, но за меня лихо вступилась баба Поля.

–Я тебя! По губам отхожу, понял? Ругаешься в моем-то доме? Как тебе не стыдно, Костя! Совестно должно быть, а девочку оставь в покое и к тому же никакая деточка не мошенница! Пришла по делу, из соцзащиты…

–Да. По поводу увеличения пенсий и выдачи подарков на Новый год. – Брякнула я.

Филолог насупился, сложив руки на груди и грозно свел брови с проплешинами.

–Серьезно? И с какой такой радости, скажите пожалуйста? Никогда не приходили, а бабушка, к вашему сведению, дитя войны, рождение пришлось на страшные события, а типа счастливые годы детства – на послевоенную разруху. И никакой помощи, хотя, наверное, двенадцать косарей каждый месяц для вас – капец, наверное, какая поддержка от государства, угадал? И вообще требую, чтобы вы немедленно показали удостоверение, а то хотят тут всякие и наживаются на доверии беззащитной части нашего населения…

И вновь я растерялась. М-да, документы точно за секунду не нарисуешь! И опять на помощь пришла находчивая старушка.

–Так, а ну живо иди и мой руки с мылом, пирог с яблоками в духовке как раз уже заждался, даже подостыть успел, а я девоньку провожу, выведу под белые рученьки, так сказать, к двери, а то ты мне бедняжку доведешь до обморока… И об корочках не забивай головушку, я все видела, мне показывали…

–Ну, ба! Пусть и мне продемонстрирует, а то вдруг подделка, а ты и не разобралась!

Парень возмущенно запротестовал, но Полина Аркадьевна схватила меня под руку и буквально потащила вон.

–Идем, идем, голубушка, не слушай его, а ты, Костюша, ешь пирог, чай там на столе, а хочешь – завари себе новую заварку…

Корикова довела меня до двери и вдруг порывисто обняла на прощание. От старухи пахло корвалолом и едва уловимым ароматом черемухи. Учитывая, что на дворе стоял холодный сентябрь месяц, это были духи, чем-то подобный выбор парфюма напоминал мне Брокар, своими холодными, но сочными оттенками ароматов.

В ответ я неловко улыбнулась, а пожилая леди ещё и в щеку меня чмокнула.

–С богом, деточка! Хорошая ты, я это сразу поняла. Сердце-то старушечье не обманешь, тут как и с детским его не проведёшь, поэтому надеюсь на божью волю и буду уверена в том, что сумеешь вывести эту поганую семейку Чакрацких на чистую воду, тем самым успокоишь бедную душеньку чистой и светлой Яниночки…

–Ещё раз спасибо за помощь, доброго дня, Полина Аркадьевна.

Вежливо кивнула и отстранилась. Когда я вышла из подъезда и проскользнула мимо поста с охраной, я тут же испытала стыд, изошла вся пятнами, как цветущий летом борщевик, натурально позеленела, заметив взгляды мужчин. В них было столько неприязни и осуждения, что всё то время, что шла до машины, не переставала ежиться и греть в рукавах ледяные пальцы.

Домой ехала с непрекращающейся тяжестью в груди. Конечно, я чувствовала себя последней сукой, наживающейся на чужом горе, по-настоящему ужасающей истории, где родители вынуждены хоронить любимую дочь, такую молодую и такую талантливую. Разговор с непосредственной семьей Янины не удался, а беседа с Кориковой не пролила свет ни на одну из деталей дела, хотя бы самую крошечную.

По факту, всё, что мне сумела донести пожилая соседка, – одни только сплетни без всякой доказательной базы. И что писать?

Осуждать связь Юноны и её приемного сына Геннадия или намерено выдумывать то, чего может и не было, и приступить к написанию криминального очерка, где женщина развращает возлюбленного собственной дочери, а парень, оставшись непонятым, в порыве ярости убивает ненавистную теперь уже ему девушку? Это должен был решить Полтавцев, за начальником всегда стоит последнее слово, и он всегда лично ставит точку. Но у меня права голоса никто не отменял, и в абсолютную жесть скатываться тоже не хотелось, особенно втягиваться в грязные, мокрые злоязычия, где в топе обсуждений находится убийство.

Глава 4

—И сколько бабульке-то лет напомни-ка, милая?

–Не знаю, я не интересовалась даже. Это знаете ли, дорогой мой босс, не прилично женщину допытывать вопросами о цифрах в паспорте, но её внук – крайне неприятный тип, и, по всей видимости, тот ещё кретин – упомянул, что она дитя войны, а это значит…

–Это значит, что старушке под восемьдесят точно, может и девятый десяток пошёл. Ты знаешь, что по статистике маразм уже в шестьдесят тебя непременно догонит? – серьёзно поинтересовался начальник.

Я взглянула в ясные голубые глаза Полтавцева и хмыкнула, борясь с желанием уйти в размышления, каким же маразматиком будет крайне эксцентричный и не терпящий споров и бабских склок Тарас Анатольевич. Вряд ли, будучи стариком, он станет ходить с палкой, гоняя у подъезда влюблённых мальчишек, сплетничать со знакомыми старыми клячами на лавочке и делить поровну чекушку с соседом-забулдыгой с первого этажа.

Сегодня отоспавшись до обеда и с наслаждением вкусив кофе с шикарными кремовыми пончиками из кондитерской под домом, я неспешно оделась, надела давно забытые сережки и, получив тревожное сообщение от шефа, ринулась в редакцию.

А тревогу смс у меня вызвало из-за странного содержания: такая истерика была несвойственна игривой и контролирующей всё и вся знакомой мне мужской натуре.

Он писал:

«Это кошмар! Наводнение, пожар, землетрясение! Мы потеряем всё! Всё рухнет! Срочно, срочно приезжай.»

И в данный момент я стояла буквально на ковре у начальства и вынуждена была выслушать долгое и нервное выступление насчёт конкуренции, прежде чем перейти к самой сути, и всё это в мой единственный выходной, черт побери!

–Мартынов – скользкий гад! Уже всё растрепал, что будто и интервью у него в кармане, и Юнона Чакрацкая на крючке, как глупая рыбка гуппи! – свирепствовал Полтавцев.

Циничный смешок сорвался с губ. Неожиданно, неосторожно. Возмущения смогли меня развеселить, да так, что я едва сдержалась, чтобы весело не рассмеяться. Тарас Анатольевич раскраснелся, и лицо его от накатившего негатива раздулось страшно, похож он был на жабу в предынсультном состоянии.

–Смешно тебе, Некрасова? А мне вот совсем не до веселья! Этот мерзкий лицедей вознамерился уничтожить дело всей моей жизни, жизни, понимаешь ты или нет? – совсем вскипел начальник.

Вскочив с кресла, мужчина принялся ходить туда-сюда и в конце концов обессиленно остановился у окна и смачно закурил. Я молчала, в голове старательно работали так называемые шестеренки и старались все тщательно обдумать и выдать такую речь, которая непременно бы ободрила и успокоила Полтавцева.

Ну, что ж, начнем хотя бы с того, что Мартынов Яков Михайлович – тридцати пятилетней лгун, жлоб и негодяй. И ко всему прочему владелец популярного издания «Триада». Теперь попробуйте угадать, о чём повествует «Триада», на чём специализируется, что у них в приоритете? Правильно – шоу-бизнес, жизнь богатых и знаменитых, сплетни, слухи, грязь.

Как известно, в настоящей игре не бывает двух победителей: один обязательно должен остаться не у дел, а другой получить все и даже больше. Вот и нечестный на руку и совесть, в том числе, делец Яков решил, что в Ярославле должен быть лишь один крупный сплетник, и имя ей – «Триада». Не слишком-то удачливая «Нель» обязана была уйти на покой, кануть в забвение веков, как бы смешно это ни звучало.

Но с этим в корне не согласился Полтавцев – прожжённый циник и великолепный журналист. Он не готов был уступить арену и упустить свою давнюю, заветную мечту – ему мучительно хотелось сделать нашу редакцию самой популярной в городе. И двое прирожденных эгоистов столкнулись в борьбе за трон. За несколько последних лет вражда приняла совершенно непримиримый оборот. Мартынов и Полтавцев ненавидели друг дружку и оба старались как можно больше насолить другому, вырвать лакомый кусок ценного материала прямо из рук и радостно посмеяться над проигрышем соперника и, конечно же, порадоваться своей удаче.

Шеф бесновался, и с одной стороны я понимала его злость, его опасения. Когда на лице уверенно в себе некогда мужчины промелькнул самый настоящий страх, у меня неожиданно кольнуло сердце. Я впервые видела начальника таким… хмм… неуверенным.

Беспокойство взяло верх, в конце концов Тарас Анатольевич как-то само собой, легко и непринуждённо за каких-то три-четыре года стал в моей жизни значимой фигурой – фигурой отца, которого мне так не хватало в детстве и старших классах, и в институте…

А с другой меня и вправду веселили эти пустые переживания. Да, Мартынов был высоким, симпатичным, с хорошим чувством юмора и подвешенным языком – это знаем, плавали, но проницательный человек всегда будет способен понять, что перед ним предстал – надменный, самовлюбленный пустоголовый хлыщ.

Но была ли Юнона проницательна?

По моему скромному мнению, вполне. Госпожа Чакрацкая являлась настоящей фурией в человеческом обличии, акулой, да что уж там, пираньей, которая ради своих интересов, желаний и хотелок пойдет на что угодно. Именно такой пазл-портрет женщины я сумела сложить в первую встречу. Даже горе, Юлия, как ее называла Корикова, проживала нетипично, но вся эта истерия чертовски подходила её хищной натуре.

Все внимание должно было принадлежать ей, вся любовь и жалость обязана быть направлена ей, даже из родных она искусно лепила зрителей, которые вынуждены покорно терпеть все выступления и неприличные сцены, завидев которые принято шумно перешёптываться и украдкой тыкать пальцем.

Так что подведем удовлетворительный итог: Яков Мартынов может быть увлекательным приключением, интересным собеседником и сладострастным любовником, но человеком, которому можно доверить потаенные секреты своей души и впустить в собственный дом, где все отложено и механизм работает ровно, винтик к винтику? Сомнительно. В такой семье, как у Юноны, нередко неисчисляемое количество скелетов в шкафах, а тайны она не выдаст, даже под угрозами жестокой расправы.

Я подошла к Полтавцеву и положила одну руку ему на плечо, а другой похлопала по спине.

–Ну полно вам печалиться, папенька!—Произнесла я веселым тоном с жирной порцией иронии.—Даю вам слово честной барышни, что Чакрацкая – это дохлый номер, абсолютно. Поэтому стоит только посочувствовать товарищу Якову. Бедняжка! Простофиля ничего не получит, хотя, наверное, он так старается, рвет жилы, трудится усердно и в поте лица…

Начальник нежно сжал руку, но оттаивать не спешил. Мы вернулись на свои места, к более официальной стороне нашей маленькой беседы. Тарас Анатольевич затушил сигарету и уставился на меня тяжелым, немигающим взглядом. Этот взгляд я знала, и он мне ох, как не нравился! Моя чуткая, нервная и изнеженная любовью натура не могла переносить тяжелые глаза, излишне громкий голос и, не дай боже, оры и истерики. Поэтому под этим холодом и свинцовой тяжестью я готова была пообещать Полтавцеву все, что угодно.

–Ладно, проехали, как говорится, проплыли, и черт с ним! Как там статья? Хорошо бы в понедельник выпустить…

Я не сдержалась и поперхнулась леденцом, который умыкнула у Стаси со стола. На календаре бледнела унылая среда, то есть до начала новой недели четыре дня. И как мне успеть написать интересную, обширную статью, когда там ещё и конь не валялся? Вопрос, естественно, риторический – это невозможно.

–Каким образом, милейший мой? Я еще в поиске информации, да к тому же мы с вами все еще не выбрали точную тему, о чем мне писать?

Полтавцев закатил глазища и недовольно зацокал языком:

– Вечно от тебя, Некрасова, ни молока, ни шерсти не дождешься, все сам, всё сам! Старухе верить – себя не уважать, да и прилететь нам может не хило, если разрывать все их семейные связи начнем, а иск в суд точно заставит Нель прикрыть. Поэтому про пасынка с мачехой и всю эту чушь не пиши! Ни слова, ясно? Накалякай что-то биографичное, легонькое, без напряга: Жила-была талантливая девочка, почти восходящая звезда, красавица и вообще дикая умница, но, к сожалению, трагически погибла и бла-бла-бла… Все понятно? Тогда иди, моя курочка, и снеси мне золотые яички.

Поморщилась, но покорно кивнула и, как послушная марионетка в руках сурового кукловода, поднялась и спокойно направилась вон.

– И да, попробуй разузнать про близкий круг общения погибшей. Найди хоть одну подружку и пообщайся с девчонкой, чтобы статья красочней вышла! – Прилетело в догоночку.

***

Любимый серпентарий находился без изменений. Как и в любом другом коллективе, у нас тоже, словно в театральной студии, нашлась и своя нежная дурочка с добрым взглядом, и своя дива, и своя грозная ворчащая на всех престарелая дебютантка, которая все еще считает, что без лишней фальши способна играть Джульетту, Дездемону и Золушку намного лучше, чем помпезная молодая нимфетка, от того старуха и брюзжит как заведенные часы с дурацкой, устаревшей кукушкой…

Танюша лениво зевала и запивала свою сонливость латте на миндальном молоке, продолжая при этом недовольно стонать:

– Мода меняется каждую неделю, кошмар! А тетки, нас читающие, все еще в совдепе застряли! Вы только посмотрите, какую чушь мне каждый раз пишут в тгшку, про нафталиновые платья, немодные фасоны и устаревшие тренды с припиской, что я свой диплом в переходе купила, ну не кисло так, а? Жабы, блин, да у меня несколько дипломов, я курсы с отличием закончила и колледж тоже с отличием как дизайнер, между прочим…

– Дизайн, ха!

Хмыкнула Хмельницкая без стеснения вытаскивая мое печенье с шоколадной крошкой из пачки и при всем при этом не забывая бесстыдно подмигнуть. Это был не первый раз, когда коллега меня бесчестно объедала – чипсы, конфеты, печенья, зефир в шоколаде… Не так давно сожрала даже мою гречку с индейкой и сладким перцем, прямо из холодильника подрезала. В первый год мы страшно ссорились, я с наивностью ромашки верила, что смогу напрочь отбить у наглой девицы запихивать в рот чужое и вообще наставлю Раду на путь истинный, ведь воровать – это же стыдно!

И пусть это казалось бы такая мелочь, как пачка конфет или скромный обед, но на второй год моя решительность вкупе с твердостью и непоколебимостью откровенно подсудилась, а позже и вовсе испарилась без следа. Я устала бороться за каждый кусок и решила, пусть лучше коллега возьмёт мое печенье, чем будет обиженно дуться и на всю редакцию разносить, какая миссис Некрасова жадная до ужаса и к тому же обжорливая с верху меры… Да и наша главная красотка со временем почти исправилась – мои контейнеры больше не трогала и не редко приносила свои вкусняшки и молча и заботливо делилась ими со мной.

– Ты дизайнерка, я рекламщица, Костикова и вовсе юрист общественного права с тремя классами церковной приходской школы, не так ли, Маргаритка Павловна? Ну и коллективчик у нас капец полный, и только Эрочка у нас по прямой специальности пашет, чудеса!

Я глянула в сторону Костиковой. Настолько нездорового цвета лица у человека мне ещё наблюдать не доводилось – краснота с гранатовым подтоном переходила к болотного цвета бледности, а заканчивалась синими губами. Все это в совокупности представляло собой такое зрелище, что казалось, даже не Фома неверующий бы в страхе принялся креститься и отплевываться. Женщина подняла на Радославу свои тяжелые глаза, которые в миг налились кровью, но неожиданно промолчала.

Странная изнеможенная, вымученная неприязнь Хмельницкой вызывала вопросы. Молоденькая красавица в самом расцвете сил. Такой нимфе как нельзя подходит диалог из сказочного фильма Морозко: Не принцесса, а Королевна. Без всяких привязок и отсылок на Марфушеньку-душеньку, просто и понятно – Рада была этой самой Королевной. Яркой, самодостаточной с терпимым характером и хорошим вкусом, а ещё в ней кипел живым ключом феминистический посыл: Женщина женщине друг и все в этом духе.

И если Радослава и была заносчива, то в меру и в большинстве своем с юмором, но в отношении к Марго были иными: девушка не чуралась при каждом удобном случае больно уколоть коллегу: укусить, задеть, поддеть, толкнуть, пихнуть…

От чего же образовалась настолько сильная разрыв и антипатия? Неужели конкуренция?

Это предположение являлось полной бессмыслицей, так как пятидесятилетняя Костикова вела скромную колонку, где задействовала все знания, полученные ею на юридическом факультете – разбирала брачные контракты и громкие разводы мировых и Российских звезд, раскладывала по полочкам истории обращавшихся к ней читателей. В то время как Рада, соединив милую мордашку и проницательный ум, имея за плечами раскрученную инсту и тг канал, блистала с не слишком удачными пиар-статьями и купалась во всеобщей любви и внимании.

Все это выглядело настолько странным, но таким привычным, что в издательстве на гадости Хмельницкой перестали обращать внимание, но для меня это ощущалось всегда как в первый раз, и даже ком полный обиды застревал в горле, а ладони зудели от желания заступиться за угрюмую и закрытую Маргариту Павловну.

Хотя сейчас все эти сумасбродные выходки и конфликты были лишними, и разбираться в этом во всем не нашлось ни времени, ни сил, потому что для меня была задачка посерьезней, и голова была забита только Чакрацкими, будущей статьей и предстоящей встречей с подружкой Янины для разговора.