Хроники Драгомира. Книга 5. Там свет погаснет навсегда

– Пока не получилось воссоздать его точную копию и обойтись без магии, но наш проектор может оживлять нарисованные картины. На твой день рождения и решили опробовать первые результаты эксперимента. И как же здорово получилось!

– Очень! – согласился Реальгар и замолчал.

Перед их глазами уже развернулась новая картина, где он впервые идет в школу.

По окончании просмотра аплодисменты еще долго не смолкали. Затем заиграла веселая музыка и настало время для празднования.

Вскоре часы пробили двенадцать, и сердце Луны вновь тревожно сжалось.

Наступил ее день.

Ее день рождения.

*** Двадцать лет назад.

Солнце вовсю стояло в зените. Во рту давно пересохло. Редкие деревья закончились, и лишь бескрайняя пустыня простиралась вокруг. Гноючка шумно дышал, пряча лицо под капюшоном. Солнечные лучи с трудом проходили сквозь сероватую дымку и, будто разозлившись на калеку, начинали щипать и без того воспаленную кожу, разъеденную потом. Песок, поднимаемый ветром, запорошил глаза, норовил попасть в рот и нос, мешая дышать. Тело от долгой скачки ныло, а рука, по-прежнему сжимавшая сверток, занемела так, что Гноючка почти не чувствовал ее. Лошадь из последних сил брела, увязая в песке. Наконец-то вдалеке начали проступать очертания Древнего океана.

– Я вижу океан, – обрадовался Гноючка. – Вход в лес где-то здесь.

Остановив лошадь, он достал из-за пазухи кусок коры.

– Все верно. Вот пустыня, вот океан, а вот и вход. Осталось найти два камня, между которыми я должен пройти.

Спешившись, Гноючка осмотрелся и выругался себе под нос. Сейчас он видел то же, что видят все путешественники, забредшие сюда в поисках приключений.

Огромный, бесконечный край земли, заполненный белоснежным песком.

И где же вход в лес, скрытый с помощью мощнейшего заклятия? Гноючка даже не знал, какими должны быть камни: огромными, высотой с человека, или крохотными, затерявшимися в песках. Как их отыскать?

Сколько бы Гноючка ни напрягал глаза, он не видел никаких камней – только песок, бескрайнее море песка. По спине пробежал неприятный холодок.

– Ну, Жадеида… Спрятала, так спрятала…

Потратив еще около получаса, Гноючка в сердцах пнул песок и тут же застонал от боли. Нога врезалась во что-то твердое. Кости немедленно заныли, но он даже не обратил на них внимания.

– Вот я болван! – воскликнул калека и счастливо рассмеялся.

Торопливо расчистив часть песка, он увидел округлую каменную макушку.

– Столько лет миновало. За это время прошло немало песчаных бурь, камни просто засыпало.

Рассмеяться-то он рассмеялся, но внутренне сжался от страха. Если бы он пришел позже, кто знает, нашел ли вообще когда-нибудь вход в заколдованный лес? Могло случиться и так, что камни были бы погребены под песком навсегда.

Отцепив от седла лопату и проверив сверток, прикрытый сверху курткой для создания тени, Гноючка начал копать. Через несколько часов вокруг валунов образовалась большая яма. Дав себе пару минут на то, чтобы передохнуть, Гноючка стащил по пологому склону упирающуюся лошадь и повел ее между валунами. Сил на то, чтобы уговорить перепуганного друга, не оставалось. Впрочем, пройдя через импровизированные ворота, лошадь тут же успокоилась, так как местность стала совсем иной. Здесь пустыня быстро уступала свои позиции, сдаваясь под напором растений. Сначала появились ростки колючего кустарника. Их становилось все больше, а вскоре под ногами показалась трава. Лошадь обрадованно потянулась губами. Гноючка не стал торопить и решил дать ей немного насытиться, да и самому нужно было отдохнуть. Так, медленно идя за лошадью, он прошел еще около сотни метров и наконец-то достиг кромки заколдованного леса.

Положив сверток на мягкую траву, Гноючка лихорадочно огляделся.

Стояла странная тишина – тяжелая, пустая, без привычного ночного шороха листвы, скрипа деревьев, звона ручьев. Только прерывистое дыхание Гноючки да еле слышные стоны, случайно сорвавшиеся с плотно сжатых губ, нарушали ее.

Гноючка прислушался.

– Он должен быть где-то здесь. Должен. Жадеида не оставила бы себя без воды.

Крутя головой, он медленно побрел вдоль кромки молчавшего леса, не решаясь зайти внутрь. И вот послышалось слабое журчание.

– Я же говорил! – Гноючка от радости даже забыл про больную ногу.

Торопливо сорвав с пояса фляжку, он пошел на звук и вскоре увидел родник, рядом с которым в обилии рос бориностик. Восхитившись предусмотрительностью ведьмы, тщательно готовившей для себя запасной путь, калека быстро напился. Затем набрал полную фляжку воды, набил карманы сумки семенами бориностика, прихватил цветы, чтобы экономить драгоценную воду, и заторопился назад.

Времени оставалось все меньше. Будет сложно объяснить такое долгое отсутствие.

Особенно ему – Гиацинту.

Сообщник ведьмы, начавший реализовывать план по ее освобождению, был неприятен Гноючке. Ему, повидавшему так много ужасов на жизненном пути, становилось тошно рядом с напыщенным Гиацинтом. Но сейчас жизнь Жадеиды, заточенной в статуе, зависела только от него.

А Гноючка… Гноючка, несмотря на собственные запреты, укоры и даже угрозы самому себе, все равно продолжал любить ее. Хоть и пытался отрицать это.

Вздохнув, он дал лошади самый крупный цветок бориностика и склонился над свертком, тревожно заглянув внутрь.

– Потерпи еще немного, – тихо прошептал он.

Утолив голод, Гноючка привалился к дереву и позволил себе ненадолго закрыть глаза. Тут же в памяти возникло лицо Жадеиды, изуродованное маской жуткой ярости и боли. Застывшее в камне, оно вызывало страх и ужас.

Память перенесла его в недавнее прошлое.

«Вот он, Гноючка, добрался до купола и увидел разгневанную госпожу, которую атаковали Александрит, Сардер и Титанита. Похолодев от ужаса, он бросился на помощь, но земля начала дрожать. На поверхности с громким скрежетом показались корни деревьев, что призвала Жадеида. Гноючка не успел и вскрикнуть, как один из корней плотно обмотал искалеченную ногу и, с силой дернув, отбросил калеку в центр колючего кустарника. Пока он, ругаясь на все лады от собственного бессилия, выбирался наружу – купол рухнул. И началось жестокое сражение между воинами и приспешниками Жадеиды».

Гноючка судорожно вздохнул. Дерево, к которому он прислонился в надежде отдохнуть, заскрипело, застонало, что еще больше затянуло в омут воспоминаний. Он вновь увидел лица драгомирцев, стонущих от боли, их глаза, полные страданий. Он вновь прочувствовал их отчаяние.

Война – страшное дело.

На лбу выступили крупные капли пота. Смахнув их, Гноючка перестал бороться с воспоминаниями и полностью погрузился в ту боль.

«Освободившись, Гноючка бросился к госпоже, но тут внезапная тишина обрушилась на него. В испуге застыв, он вместе с драгомирцами смотрел на то, как в сторону Жадеиды летит самая прекрасная магическая сфера, дрожащая от нетерпения. Мгновение – и любовь всей его жизни превратилась в статую. К своему ужасу, кроме боли, он испытал и облегчение, поняв, что его мучения вот-вот закончатся. Не успев как следует додумать эту мысль, он вдруг увидел искаженное злобой лицо Гиацинта. Викариум изо всех сил тряхнул его, крепко ухватившись грязной рукой за воротник. Ткань затрещала, и Гноючка упал на дрожавшую от топота тысяч ног землю.

Рывок. И он снова в воздухе.

– Где книги? Книги где? – ярость викариума опалила лицо Гноючки.

Вдогонку обдав его несвежим дыханием, Гиацинт закричал еще громче:

– Где книги? Несчастный ты калека. Говори! Быстро!

– В… в тайнике…

– Немедленно туда! Сейчас здесь все разберут по камням. Книги нужно срочно перепрятать. А я пока займусь Жадеидой.

Гиацинт отрывистым голосом сказал, куда нужно отнести книги, и отпустил Гноючку, сопроводив его сильным пинком. Калека упал».

В настоящем Гноючка поморщился. Боль была такой сильной, что он вновь почувствовал ее. Это была не физическая боль, а боль унижения и обиды.

«Встав, он едва успел притушить злость во взгляде. Ему повезло, что Гиацинт, используя энергию рубина, превратился в неясную тень и быстро исчез. Пользуясь всеобщей сумятицей, Гноючка скрылся в лабиринте Эгирина и, торопливо подволакивая ногу, бросился в замок, чтобы перепрятать книги.

Ему пришлось долго ждать Гиацинта. Когда тот появился, то первым делом благоговейно коснулся обложки главной черной книги. Гноючка поразился тем изменениям, что произошли с викариумом. Его взгляд стал надменным, полным уверенности, а от фигуры так и веяло властью и всемогуществом.

Взяв книги в руки, Гиацинт презрительно посмотрел на Гноючку.

– Я вытащу ее, – напыщенно начал он. – А ты сделай надежное укрытие. Ей нужно будет где-то спрятаться от воинов. И не вздумай подвести нас! Сразу пойдешь на корм книгам!

И тут же исчез, унося с собой всю черную злость нескольких сотен лет.

– Конечно-конечно, я все выполню, – прошептал Гноючка искусанными до крови губами, скривившись при слове «нас». – Все ваши приказания. Но сейчас у меня есть дела поважнее.

Достав из кармана ветхой куртки небольшой свиток, он с осторожностью развернул карту. Карту, что должна была спасти одну жизнь – жизнь ведьмы, но теперь может послужить на другое, по-настоящему благое дело. Внимательно изучив маршрут, Гноючка поспешил к своему укрытию, где уже несколько дней прятал ото всех сокровище, которое было для него ценнее всех книг. При мысли о том, что сделала бы с ним Жадеида, узнав, кто на самом деле лишил ее заготовленного укрытия, а главное, по какой причине, он даже улыбнулся.

«О! Она была бы в ярости, – подумал он. – А в ярости Жадеида великолепна!»

И заторопился. Время не ждет, нужно как можно скорее исполнить то, что он задумал. То, ради чего судьба сохранила его никчемную жизнь!»

Мотнув головой, Гноючка прогнал мысли. Не дав себе больше ни минуты на отдых, который из-за воспоминаний стал похож на пытку, он торопливо встал. Привязал лошадь к дереву, предусмотрительно оставил ей пару цветов бориностика, и прижав к себе сверток, вошел в лес.

5

– Я первый!

– Нет, я!

– Я старше! А значит, я первый!

– А я девочка! Папа говорит, что ты должен уступать мне.

– Вообще-то, я должен быть первым. Я все-таки ее хранитель!

– А мы ее дети!

Луна, которая так и не смогла сомкнуть глаза, натянуто улыбнулась. Повернувшись, она посмотрела на проснувшегося Эгирина. Он смешно щурил глаза, спасаясь от настырного солнечного луча.

Милая картина на мгновение прогнала тревогу из сердца. Потянувшись к мужу, Луна уткнулась в плечо и прошептала:

– Надо открыть дверь. Иначе эти маленькие монстры там все разнесут.

– Луна, как тебе не стыдно называть самых чудесных детей на свете монстрами? – хитро улыбнувшись, протянул Эгирин.

Луна счастливо рассмеялась.

– Кто бы говорил! – И уже в полный голос прокричала: – Заходите, мы вас слышим.

За дверью все стихло, но всего на секунду. Через секунду тишина взорвалась радостными воплями, от которых даже заложило уши.

– Мамочка, с днем рождения!

– С днем рождения, мамуля!

– Самая лучшая в мире подопечная, с праздником!

Смех Луны потонул во всеобщем хаосе. Растрепанные двойняшки уже запрыгнули на кровать и устроили веселую возню, яростно споря, кто первый обнимет именинницу. В солнечных лучах закружились пылинки, перья, смех и безудержное веселье. Луна залюбовалась, глядя на детей. Две жизнерадостные мордашки с улыбками до ушей, очаровательными ямочками на щечках и задорно подпрыгивающими кудряшками не давали ни единого шанса остаться равнодушными. Близнецов в Драгомире любили все, и с легкостью прощали им их проделки. Тем более Пиритти и Пироппо уже давно не проказничали, и Драгомиру не хватало встряски. С появлением близнецов все вернулось на круги своя. И если от огненных братьев доставалось в основном Гарнетусу, то от шалостей непоседливых Олива и Касси вздыхали все драгомирцы. В изобретательности двойняшки превзошли и братьев, и Алекса с Анитой.

Прижав к себе детей, Луна уткнулась носом в макушки, с наслаждением вдыхая чистый запах.

– Вот же непоседы, – с любовью проворчала она.

– Мы поедем сегодня в Кристаллиум? – тут же заныли дети.

– И в Сафайрин?

– Ну конечно, – улыбнулась Луна. – Мы не меняем традиции.

День рождения Луны стал практически государственным праздником в Драгомире, и поэтому она на правах главной спасительницы в свой день обязательно посещала все петрамиумы, чтобы благодарные жители могли лично поздравить ее. Луна не любила все эти церемонии, до сих пор стесняясь и краснея от всеобщего внимания и обожания, но положение героини обязывало. Поэтому девушка ежегодно выполняла заведенный ритуал. Со временем он ей даже начал нравиться. Ведь таким образом можно хоть на несколько часов отвлечься от дурных мыслей.

– Мы полетим на Лунфиче, – затараторили дети. – А папа пусть возьмет лунфилет.

– А может, мы все полетим на лунфилете? – тут же заныл Фиччик. – Ведь он такой большой, у него такие чудесные крылья и огромный шар… – вкрадчиво продолжил он, уставившись на детей глазами змея-искусителя.

Луна улыбнулась, наблюдая за усилиями ленивого хранителя. Тот, видя, что подопечная разгадала его хитрые маневры, начал усиленно моргать ей, призывая на помощь. И он так старался, что со стороны это напоминало нервный тик, а не многозначительное подмигивание. Выпученный правый глаз интенсивно подергивался, а левый косил попеременно то вправо, то влево. Даже вечно торчащие уши включились в этот процесс – они так дрожали от усердия, что зазвенели адуляры, украшающие кисточки.

Луна чуть не рассмеялась в голос, но, встретившись с этим умоляющим взглядом, сжалилась и сказала:

– Я тоже за лунфилет. Там будет мороженое и другие сладости. А если будете хорошо себя вести, папа даст вам порулить.

– Правда-правда? – загорелись близнецы, тут же повиснув на Эгирине.

– Конечно! Но с одним условием! – хитро ответил тот.

– С каким? – тут же понурились близнецы.

«Хоть бы не уборка в комнате, хоть бы не уборка», – одновременно пронеслось в их головах.

– Сначала вы… как следует…

«Ну вот… Точно уборка… А у нас там ужас-ужас-ужас», – сами того не подозревая, близнецы мысленно повторили излюбленную фразу Аниты и Алекса, по всей видимости, доставшуюся им по наследству вместе с характером и склонностью к шалостям.

– Вы как следует… – Эгирин, глядя на вытянувшиеся лица детей, тянул время и в душе умирал от смеха. – Поцелуете нас с мамой!

– А-а, вот оно что!

Неприкрытое облегчение появилось на лицах детей. Тут же они устроили веселую кучу-малу, из которой кое-как выбрался запыхавшийся Фиччик.

– Стар я уже стал, – пожаловался он хранителям близнецов, прыгающим на подушках.

Взяв с туалетного столика забытую кем-то из детей конфету, он зашуршал оберткой и, умилившись, уставился на дрожавшую кровать с подлетающими подушками и одеялами.

Через час чисто вымытые близнецы уже сидели в обеденной зале, нетерпеливо болтая ногами в ожидании праздничного завтрака. Постепенно комната заполнялась ближайшими родственниками, спешившими поздравить именинницу. Из Кристаллиума прилетела Криолина в расшитом драгоценными бусинами небесно-голубом платье. При помощи легких, как перышко, воздушных помощниц она с ворчанием усаживалась на высокий стул, пытаясь расправить все складки на богатом наряде. Празднично одетые Алекс и Нефи с улыбкой смотрели, как запыхавшаяся правительница старается скрыть досаду. В этот момент она напоминала близнецов, которые точно с таким же выражением недовольства на лицах каждое утро торопливо застегивали сандалии или завязывали пояса, с трудом сдерживая нетерпение. Что поделать – дети взяли от всех родственников понемногу.

Чуть в стороне от Криолины пристроились Азурит и Иолита – бабушка и дедушка Луны. В честь такого события они выбрались из дома-раковины. Азурит и Иолита так сильно любили океан, что не хотели уезжать с побережья даже на час. И только день рождения любимой внучки заставил их покинуть обожаемый Сафайрин. Кроме того, они стеснялись людей, предпочитая их обществу спокойную, размеренную жизнь в водных глубинах.

Анита и Гелиодор, оставшиеся в Манибионе на ночь, тоже торопливо заняли места за столом, где уже сидел Реальгар, вставший чуть свет. Ему не давал покоя дневник Жадеиды, и теперь он, как и Луна, с нетерпением ждал завершения этого дня. Анита положила руку сыну на плечо, утешающе сжав его.

Алекс, проследив за ними взглядом, поморщился.

– Ну что ты, Реальгар, в самом деле? – с досадой произнес он. – Вчера я прочел дневник и не нашел ничего подозрительного.

– Как же, ничего подозрительного, дядя? Жадеида не вела его целых полгода. Что она делала? Чем занималась в этот период? Я прямо чувствую, что-то произошло! И вряд ли это «что-то» хорошее.

– Ты преувеличиваешь. Вспомни, Луна нам не раз рассказывала, и Анита тоже, – Алекс взглянул на сестру в поисках поддержки, – Жадеида в то время плохо выглядела, Луна вообще подумала, что ведьма при смерти. Видимо, она болела. Поэтому нам и удалось так долго держать купол. А стоило ей окрепнуть, как она вновь взялась за записи.

– Если верить очевидцам, Жадеиду не один раз видели в таком состоянии. Жить рядом с черной магией нелегко, она постоянно тянет силы, – запальчиво возразил Реальгар. – Но это не мешало ей записывать жизнь. И Эгирин со мной согласен.

– Не забывай, что она человек. У любого человека есть предел. Скорее всего, в этот момент ее силы были на исходе. И хватит спорить! – Александрит все больше раздражался из-за такого упрямства племянника. – Прошло немало времени. Если бы что-то, как ты говоришь, произошло, мы бы об этом уже знали.

– Не соглашусь, – Реальгар упрямо мотнул головой. – Вся эта ситуация… И предчувствия Луны. Они так и не заканчиваются. Не к добру это.

– Твоя сестра заразила тебя своими страхами. Молодой ты еще и поэтому впечатлительный.

– Ничего я не впечатлительный, – тут же вспылил Реальгар, покраснев до кончиков ушей.

– Прекращаем разговор, – вмешался Гелиодор. – Твой дядя прав. К чему ворошить прошлое? Луне только этих переживаний не хватало. И без этого она измучена. И это понятно. Она прошла через немало испытаний, нет ничего удивительного в том, что ей везде чудится неладное. Но ты-то? Должен трезво смотреть на вещи. Неужели мы будем бояться мертвой ведьмы? Что же мы за воины тогда?

Реальгар покраснел еще больше и сначала хотел возразить, но, поймав умоляющий взгляд мамы, замолчал. К тому же хлопнувшая дверь лишила его шанса продолжить разговор. В обеденную залу вошел Эгирин. Он уже успел проверить опыт в лаборатории и сейчас торопился. Сняв преподавательскую мантию, подошел к семье.

– Она спускается, – переводя дыхание, сказал Эгирин, тем самым поставив окончательную точку в споре.

Услышав скрип двери, он быстро дал знак музыкантам. Те тут же схватили инструменты. Двери распахнулись, и в комнату вошла Луна. Увидев родных, с любовью смотрящих на нее, она тут же залилась румянцем, став удивительно похожей на Реальгара, чьи щеки еще до сих пор горели.

Только дедушка Азурит и бабушка Иолита, смущенно переминающиеся с ноги на ногу, могли понять ее. Даже в окружении близких ей было неловко от такого всеобщего внимания. Видя, что жена смутилась, Эгирин тут же подхватил ее под руку и быстро повел к столу.

– С днем рождения!

– С днем рождения! – посыпалось со всех сторон.

Сердечно поблагодарив родных, Луна, кивнув поварам, села за стол. Праздничный завтрак начался.

*** Двадцать лет назад.

Проломившись через колючие кусты, Гноючка замер. Картина, открывшаяся его взору, ошеломляла, сбивала с толку и пугала. Чувствуя, что лоб покрыла липкая испарина, Гноючка с тревогой огляделся. То, куда он попал, сложно было назвать лесом. Непроходимые дебри, чащоба, заросли, бурелом, лесной лабиринт – более подходящие названия. Гноючке, как бывшему жителю Смарагдиуса, не к лицу бояться каких-то деревьев, но и он ощутил непреодолимое желание убраться куда подальше. Да что там он? И самые знаменитые смарагдианские маги дрогнули бы, увидев перед собой это беспорядочное нагромождение деревьев. Это был не тихий и мирный лес, дышащий покоем и умиротворением, а передовая линия фронта. Здесь шла настоящая война за жизнь, и бои не прекращались ни на секунду.

Жадеида, создавая этот лес, перестаралась. Сажая растения, она хотела, чтобы лес вырос густым и опасным, но сделала его по-настоящему непроходимым. Саженцев было так много, что они вступили в отчаянную схватку за место под солнцем. А ускоренный при помощи магии рост еще больше ожесточил их. Так и тянулись вверх огромные деревья, опутанные гибкими и прочными плетями кустарников, карабкающихся вслед за ними. Плети были увенчаны колючками, которые по размеру и толщине напоминали портняжные иглы. Эти колючки с силой вонзались в кору деревьев, причиняя им невыносимые страдания. В безнадежной попытке вытолкнуть иглу дерево наращивало вокруг нее толстые пласты коры. Но это не помогало – игла вонзалась так глубоко, что никакие силы не могли бы вытащить ее. Так и образовывались огромные бугристые наросты, навсегда изуродовавшие дерево. Оно кривилось, гнулось, но упорно росло, продираясь сквозь заросли, все больше опутывавшие его. «Украшенные» шишками и буграми деревья стали страшными и похожими на чудовищ. Постоянный скрип, больше напоминающий стон, пугал еще сильнее.

Гноючка глубоко вздохнул, решительно отвел от лица узловатую ветку, практически лишенную листьев, и сделал первый шаг. И в ту же секунду присел на корточки, забыв про больную ногу. Дерево, почувствовав прикосновение чужака, громко завопило. Впрочем, вопль вскоре сменил скрип, который заглушил надсадный кашель. Дерево содрогалось в мучительных спазмах, отчаянно размахивая ветвями. Гноючке пришлось лечь на землю. Прикрывая собой сверток, он в страхе накрыл голову руками. Сверху сыпались сухие листья, колючки и отборная брань. Все еще кашляя, дерево не щадило голосовых связок, разными словами ругая чужака, посмевшего его потревожить.

Гноючка дрожащей рукой вытер пот. Дождавшись, когда дерево замолчит, он осторожно встал на колени, потом выпрямился и застыл, следя за тем, как поведет себя разозленное дерево. Оно не двигалось, но Гноючка чувствовал злобный взгляд. Постояв пару минут, он решился. Пригнувшись, прошмыгнул под ветками, стараясь не коснуться ни одной из них. Дерево настороженно проводило его взглядом, но промолчало. Гноючка перевел дыхание и точно так же крадучись и согнувшись почти до земли, миновал второе дерево. И оно проследило за ним, злобно поскрипывая на ветру. Преодолев таким образом несколько деревьев и продвинувшись всего на пару метров вглубь леса, Гноючка застонал. Все, дальше пути нет. Только непроходимая чаща. Оглянувшись в поисках хоть какого-то прохода, он нахмурился и достал загнутый мачете, хищно блеснувший острозаточенным лезвием в лучах тусклого солнца. Деревья тут же замерли.

– Если вы не пропустите меня, то я буду вынужден причинить вам боль! – решительно прокричал Гноючка, подняв мачете над головой.

Деревья заскрипели, застонали, но не сдвинулись ни на шаг. Они начали горестно потрясать ветвями, показывая, что не могут толком шевельнуться из-за кустарников и лиан, впившихся в них.

Гноючка прошептал:

– Тогда простите. У меня нет другого выхода.

Он решительно взмахнул ножом и ударил по сплетенной из ветвей стене.

И что тут началось!

На него обрушился целый хор голосов, состоящий из воплей, проклятий и стонов. Деревья кричали так громко, что заложило уши, и к воплям добавился противный тоненький писк. Гноючка, невзирая на поднятый шум, упорно махал мачете, прорубая себе дорогу. Чем дальше он шел, тем громче становились вопли. Остановившись на мгновение, он заткнул уши кусочками ткани, оторванной от рубашки. Еще один лоскут обвязал вокруг лба, чтобы защитить воспалившиеся от пота глаза. Перехватив сверток и проверив прочность узлов, которыми он был привязан к груди, Гноючка вновь взялся за мачете. Обозленные деревья отбивались изо всех сил. Они лезли ветвями в лицо, норовили вцепиться в глаза, хватали за ноги, руки, мешая идти. Периодически силы оставляли калеку, и он, хрипло дыша, опускался на землю, чтобы дать отдых больной ноге. Но тут в схватку вступали корни. Они так и норовили опутать ноги, чтобы Гноючка не смог встать. Перерубая корни, он был вынужден подниматься и идти дальше, чувствуя, как силы оставляют его.

Чем дальше шел Гноючка, тем темнее становилось в лесу. Кроны переплелись так густо, что ни один солнечный луч не мог проникнуть сквозь плотную преграду. Казалось, что на лес опустилась черная дымка, придавшая искривленным деревьям еще более зловещий вид. Гноючка в страхе осмотрелся. Надо торопиться, а как идти, когда ничего не видно? А что, если он застрянет в этом лесу?

Тяжелые мысли вновь завладели им, забирая последние силы.