Хроники Драгомира. Книга 5. Там свет погаснет навсегда

Гиацинт…

Как быстро он нацепил на себя наряд главаря. Гноючка никогда не любил этого двуличного викариума. Видеть, как он заискивает перед Жадеидой, а затем командует войсками противника, было выше его сил. Он-то знал, кем на самом деле является викариум. И знал, что при любом удобном случае он предаст их всех и не поморщится, как в свое время предал лучшего друга Гелиодора и весь Драгомир в придачу.

Гиацинт давно бы избавился и от Жадеиды, но ждал, когда она захватит Драгомир. Идти войной без нее не мог. Причина проста – Гиацинт боялся. Боялся, потому что был настоящим трусом. Даже его новый помощник Карнеол и то оказался храбрее «блистательного» викариума. Война затягивалась, Жадеиде никак не удавалось добиться желаемого, и Гиацинт с каждым годом становился все неприятнее и омерзительнее. Долгое ожидание и притворство сделали его характер еще более невыносимым. Но Жадеида ничего не замечала. На все попытки Гноючки открыть ей правду всегда отмахивалась.

– Ты ревнуешь, – говорила она и прогоняла калеку прочь.

Гноючка усмехнулся. О какой ревности могла идти речь? Он давно знал, что у него нет ни единого шанса. Он понимал, кем стал, и видел, в кого превратилась Жадеида. Только слепая преданность и любовь к Эгирину, который стал ему как сын, держали его рядом с ведьмой, да и вообще в этом мире.

Взмах мачете, вспышка света, удар – еще один взмах. Ветки ломались и падали под ноги, злобно шипя, словно змеи. Корни все так же пытались ухватиться за тяжелые ботинки, заляпанные грязью. Но Гноючка ничего не видел и не слышал. Он шел вперед, не давая себе ни минуты на отдых, а перед глазами стояло лицо. Лицо Гиацинта, главного врага. Он не должен узнать тайну. Никогда.

Уходя без предупреждения, Гноючка рисковал. Если Гиацинт узнает, то верному помощнику Жадеиды несдобровать. Викариум не терпел неповиновения, и наказание могло быть страшным.

Гноючка тут же вспомнил, как Гиацинт, скрываясь за маской, наказывал провинившихся стражников. Стоило тем допустить хотя бы малейшую оплошность, как грозный викариум в развевающемся плаще был тут как тут. Властным голосом он зачитывал коленопреклоненному стражнику приговор и в ту же секунду исполнял его. Его длинный огненный кнут обрушивался на плечи и спину провинившегося. Ведьме несколько раз приходилось вмешиваться, иначе не на шутку разошедшийся викариум мог бы забить несчастного до смерти. Не то чтобы Жадеида жалела стражников, она больше переживала, что книги останутся без «еды».

Поэтому Гноючка надеялся, что военному викариуму сейчас не до несчастного калеки. Он, скорее всего, занят разрушением замка Жадеиды и отловом стражников. Территория петрамиума Отверженных была огромной, и нужен не один день, чтобы тщательно обыскать ее. А там Гноючка успеет вернуться, и никто ничего не узнает.

Прижав к себе сверток, Гноючка улыбнулся.

Пусть Гиацинт узнает о его исчезновении.

Пусть.

Эту тайну он унесет с собой в мир забвения, и ни единая душа никогда не узнает о том, что он сделал.

Потому что так было надо. Так было правильно.

Воодушевившись, Гноючка еще быстрее замахал ножом.

6

Луна усадила детей и пристегнула их ремнями, что являлось вынужденной мерой, иначе близнецы бы вывалились из лунфилета. Затем махнула рукой Эгирину и Реальгару, занявшим места пилотов.

– Ну что? Полетели?! – воскликнула она, легко порхая вокруг величественного воздушного корабля.

– Да-а-а! – скрежет крыльев лунфилета заглушил хор восторженных голосов.

Поднявшись в небо, двойняшки залюбовались мамой. Что ни говори, а воздушный дар потрясал больше всех остальных даров Эссантии. Видеть, как человек с невероятной легкостью взмывает ввысь, а затем непринужденно летает, пронизывая облака, было невероятным чудом. Олив и Касси знали, что у них не будет воздушного дара, и даже немного грустили. Но утешали себя тем, что у них есть Лунфич, на котором всегда можно покататься, правда, если того вовремя вытащить из кухни. Кроме того, растения дети все же любили чуточку больше, а уж тот факт, что они будут настоящими целителями, заставлял их сердца замирать в тревожно-радостном ожидании.

Эгирин помахал рукой собравшимся зевакам и направил лунфилет в Смарагдиус. Его решили посетить первым, чтобы прихватить с собой Сентарию, Аметрина и их очаровательную дочурку Аксинию. Аметрин с раннего утра был там – проверял караулы. Сентария, конечно же, увязалась за ним, чтобы еще раз побывать в любимой Флорессии.

Через некоторое время Луна заметила, что на борту лунфилета стало подозрительно тихо. Подлетев поближе, она вопросительно уставилась на притихших детей. Взгляд переместился на Фиччика, и изумление в глазах сменилось пониманием. Она тут же сообразила, что произошло.

Взлетев на борт, ушастый хранитель незамедлительно направился к огромной подушке, приготовленной специально для него. Деловито прощупал бока, оценил мягкость, втянул носом свежайший аромат, исходивший от трав, набитых внутрь подушки, и, решив, что все подходит для его величественной персоны, тут же растянулся на ней во весь рост. При этом он успел полусонно пробубнить:

– Тому, кто будет мешать мне спать, не видеть самого вкусного мороженого до следующего праздника.

Дети, приготовившиеся провести время с пользой (с их точки зрения), то есть визжать от удовольствия, горланить песни или охать и ахать, заметно приуныли. Они хотели получить максимум эмоций от полета, но теперь, когда перед носом замаячила перспектива получения вкуснейшего мороженого, которое умел делать только Фиччик, они не знали, что и выбрать. Благодаря врожденному кулинарному чутью хитрец давно научился создавать настоящие шедевры, смешивая в одной креманке разные виды мороженого, добавляя к нему шоколадную крошку, печенье, бисквиты, ягоды, фрукты, сладкие и кислые сиропы, и даже сыр и соль. Полученное лакомство гарантированно отправляло вкусовые рецепторы в блаженный обморок. И Фиччик знал, что больше никто не может превзойти его способности, и, конечно же, не стеснялся этим пользоваться. Вот и сейчас, решив поспать, Фиччик всего одной фразой заставил детей молча сидеть, вытянувшись по струнке.

– Ах ты негодник! – хитро сощурившись, Луна начала подкрадываться к хранителю, который уже храпел, выводя любимые замысловатые мелодии, высокохудожественно присвистывая носом в такт каждой ноте.

– Подъем! – гаркнула она.

Фиччика как ветром сдуло с подушки. Толком не проснувшись, он сделал пару странных сальто в воздухе, три раза перекувыркнувшись сначала вперед, а потом назад. Затем завис, отчаянно протирая глаза, а после и вовсе закрутился на месте, как волчок, пытаясь вытряхнуть звон из уха, в которое так нелюбезно гаркнула его вообще-то уже взрослая (если не сказать солидная) подопечная.

– Ты чего? – возмущенно завопил он.

– Мы тут решили, – Луна, ни капли не смутившись мыслям хранителя о своем солидном возрасте (которые были живо написаны на его недовольной мордочке), вкрадчиво зашептала, подмигивая детям:

– Что ты немного… кхм-кхм… как бы помягче сказать… совсем чуточку, – и развела руки в стороны, показывая, что «чуточка» не такая уж и маленькая, – потолстел.

– Что??? – Фиччик от возмущения потерял весь словарный запас. – Это ж надо же?! Кто? Я? Что сделал? Потолстел? Я-я-я-а-а-а?

Последнее «Я-я-я-а-а-а» могло бы выйти так, как задумывалось изначально. Если бы Фиччик вовремя остановился, ограничившись тремя и даже четырьмя буквами. Но этого он делать не умел. Поэтому начал возмущенно и грозно, а затем, когда воздуха стало не хватать, был вынужден перейти на визг. Закончил и вовсе фальцетом, от которого немного заложило уши. Дети развеселились еще больше. Даже Эгирин и Реальгар уже сдержанно посмеивались, глядя на игру, которую затеяла «солидная» (со слов Фиччика) волшебница.

– Да-да! Ты! – заявила Луна.

Она закружила вокруг бедолаги. Тот немного дрожал от праведного гнева.

– Мне кажется, что даже в образе Лунфича ты не сможешь догнать меня. И это, – Луна с трудом сдержала смех, – несмотря на то, что я в несколько раз меньше.

– Я не смогу? Да я! Я! Я! – Фиччик тут же превратился в Лунфича и грозно раскинул огромные крылья, целиком закрыв солнце.

Дети, уже не сдерживаясь, смеялись. Ведь, несмотря на изрядно подросшую морду, на ней все еще явственно проступало обиженное выражение Фиччика. И грозный оскал был не таким уж и страшным, хотя Лунфич старался изо всех сил. Даже уши встали торчком.

– Это мы сейчас посмотрим, кто кого! – завопил он. – Только чур не пользоваться силой рубина. Так будет нечестно!

Еще раз взмахнув крыльями, он с силой оттолкнулся, и его массивное тело стрелой унеслось ввысь, пронзая облака. Белоснежная гладкая шерсть заискрилась в солнечных лучах, а перепончатые крылья окрасились во все цвета летнего неба.

Луна, полюбовавшись величественным и безумно красивым хранителем, взмахнула рукой, призывая ветер.

– Да я тебя и без нее обгоню! – смеясь, выкрикнула она.

Ухватившись за воздушный поток, она тут же помчалась вслед за Лунфичем. Длинные распущенные волосы, покрытые адулярами, заблестели так ярко, что дети невольно прикрыли глаза.

– Вот оно – настоящее волшебство! – восхищенно зашептали они и притихли, наблюдая за шуточным поединком одной из самых могущественных волшебниц и уникального во всех смыслах хранителя.

Тем временем Лунфич легко обогнал Луну, ведь в Драгомире нет никого быстрее, чем он. Разогнавшись, он мог перегнать самый свирепый ветер, если этого хотел. Из-за чрезмерной лени хотел он редко, а уж если по правде – то совсем никогда. Но сейчас, горя желанием доказать подопечной, что он по-прежнему в великолепной форме, старался изо всех сил. И, конечно же, Луна не смогла соперничать с мощью хранителя. Покружив немного в небе, дав родным насладиться великолепным зрелищем, она изящно приземлилась на одну из скамеек лунфилета. Откинув тяжелые волосы, Луна, широко улыбаясь, с любовью смотрела на Лунфича, который завис в паре метров от воздушного корабля и пытался тайком восстановить сбившееся дыхание. При этом он снова забыл о своих гигантских размерах. Сопением Лунфич распугал не только птиц, обожавших сопровождать лунфилет, но и отправил пару облаков путешествовать совсем в другом направлении, всего лишь шумно выдохнув в их сторону. Украдкой взглянув на компанию, он понял, что его тайна раскрыта. Теперь бессмысленно делать вид, что совсем не устал. Быстро превратившись в Фиччика, он без сил повалился на подушку.

– Ах! – театрально воскликнул он.

– И не начинай, – зашумели дети и вместе с хранителями устроили веселую игру, вовлекая в нее и возмущенного Фиччика.

Луна подошла к Эгирину и положила ему руку на плечо. Тот щурился, прикрывая глаза от солнца. Видеть Луну такой счастливой было мечтой всей его жизни. А она, разрумянившаяся после быстрой гонки и развеселившаяся от зрелища, развернувшегося перед глазами, сейчас была счастлива. До тех пор, пока Реальгар, решивший крутануть штурвал, чтобы скорректировать курс, не привстал с места. Неуклюже повернувшись, он задел рукой сумку, из которой прямо под ноги Луне выпал дневник Жадеиды.

Эгирин тут же побледнел. Он сделал быстрое движение рукой, намереваясь схватить блокнот, но Луна его опередила. Подняв дневник, она пролистала страницы, разглядывая многочисленные закладки, и удивленно посмотрела на Реальгара. Улыбка тут же исчезла с лица, словно ее никогда и не было, а в глазах появилось хорошо знакомое выражение страха.

– Зачем тебе дневник Жадеиды?

Реальгару вдруг показалось, что солнце померкло и на Драгомир опустились сумерки.

*** Двадцать лет назад.

Тряпка на лбу насквозь промокла, прилипнув к коже. Пот лил градом, разъедая воспаленные, лишенные ресниц глаза. Гноючка часто моргал, чтобы хоть немного уменьшить боль. Вместе с потом по изможденному лицу стекали крупные слезы, смывая соль. Но легче не становилось. Лишь нечеловеческое упрямство и сверток в руках толкали его вперед. Постоянно сверяясь с картой, он упорно шел по указанному пути. И вот, когда чащоба стала непролазной и силы почти оставили его, он почувствовал дыхание ветра на лице. Остановился и вскрикнул от радости охрипшим от усталости голосом. В непроходимых зарослях появился просвет. Именно оттуда и тянуло свежестью, так приятно охладившей кожу. Достав из ушей куски ткани, Гноючка прислушался. Сквозь уставшие вопли деревьев до него донесся рокот перекатывающихся камней и плеск воды.

«Неужели река!» – обрадовался он.

Сделав пару шагов к свету и звуку, Гноючка торопливо перерубил очередную толстую ветвь, сплошь усеянную колючками, и вышел на большую поляну, которую по краю огибала своенравная говорливая река. В искрящейся водной пыли, поднятой рекой, шумно переваливающейся через каменистые пороги, радостно сверкало солнце. Ослепнув от яркого света, Гноючка не заметил большой узловатый корень, который исподтишка подсунул ему под ноги озлобившийся куст. Споткнулся, упал и придавил сверток. И тут же вскочил на ноги. Страшная боль судорогой исказила его лицо, но до крови закусив губу, он начал лихорадочно разворачивать тряпки. Сердце чуть не остановилось от страха. Только поняв, что все в порядке, позволил себе с облегчением выдохнуть.

Но радоваться было рано.

Осмотревшись, Гноючка наконец-то увидел то, что искал.

Посреди поляны росло старое дом-дерево, перекошенное от груза проблем и забот. Это дерево разительно отличалось от упитанных домов-деревьев смарагдианцев с крепкой корой и густой кроной. Те деревья так и лучились здоровьем и жизнелюбием. Они были счастливы жить вместе с людьми, обожали детские развлечения, услужливо подставляя ветви для качелей, гамаков и веревочных лестниц. Наслаждаясь ролью няньки, дома-деревья бдительно присматривали за малышами. Могли прихватить особо расшалившегося ребенка за шиворот и призвать его к порядку, нравоучительно качая узловатой веткой-пальцем прямо перед носом нарушителя спокойствия или подхватить малыша, слетевшего с качели. Создавали тенек над хозяйкой, которую разморило от жары во время работы в огороде. Подавали инструмент хозяину, когда тот чинил прохудившийся забор. Они были центром смарагдианской семьи и гордились этой ролью.

Это же дом-дерево выглядело таким потерянным и заброшенным, что у Гноючки выступили непрошеные слезы.

«Оставить ценную ношу тут? Да как можно? Здесь легко сойти с ума от тоски и печали», – со страхом подумал он.

Искривленное от боли, покрытое потемневшей и потрескавшейся корой, в трещинах которой застыли янтарные слезы, дерево вызывало жалость. Ветви, практически лишенные листьев, печально обвисли до земли. Никаких террас в кроне, веревочных лестниц, смотровых площадок для любителей ночного неба здесь не было. Даже окна в коре были тусклыми, темными и грязными, из-за чего дерево выглядело еще более унылым и печальным.

Рядом с домом-деревом, как и у всех смарагдианцев, обожающих возиться в земле, располагался небольшой участок, огороженный забором. Гноючка привстал на цыпочки, заглянул во двор и протянул:

– Да-а-а…

Огород был таким же тоскливым, как и дом. Вместо богатых смарагдианских грядок, на которых буйно росли овощи, отсвечивая на солнце блестящими боками, он увидел заросли травы. Из них торчала засохшая ботва. В углу забора примостились чахлые кусты не то смородины, не то крыжовника. Гноючка даже не смог определить, что именно там росло. Лишь одинокая груша, притаившаяся в противоположном углу огорода, еще была жива. Но под тяжестью плодов ее ветви согнулись до земли. Если плоды не собрать, то дерево погибнет. Еще немного, и ветви не выдержат, они попросту сломаются, как хрупкие прутья. И тогда картина, царившая вокруг, станет еще безрадостней.

Гноючка смотрел и никак не мог прийти в себя. Даже он, за бесконечно долгие годы кошмара не утратил любви ко всему живому, и уж если бы ушел от Жадеиды, то точно не стал жить вот так. Ведь он смарагдианец. А этим все сказано. Что же случилось с людьми, живущими здесь, вдали от войны и черной магии? Что же так ожесточило их, что они обозлились на святое – на природу? Что толкнуло их на то, чтобы загубить все вокруг себя? Совсем не это ожидал увидеть Гноючка.

А еще Гноючку поразила тишина. Он сначала и не понял, что его беспокоит, и начал озираться в поисках причины. Потом услышал ее – всепоглощающую тишину. Не поверив собственным ушам, он испугался, вдруг что-то стало со слухом. Еще бы! Он был столько часов в вопящем лесу, мог временно и оглохнуть. Гноючка торопливо поднял два небольших камня и с силой стукнул их друг о друга. Тут же раздался глухой звон. Выходит, что со слухом ничего не случилось.

Так в чем же дело?

И тут он сообразил. Только возле дома-дерева тишина была абсолютной. Ни птичьего гомона, ни шуршания веток, ни журчания реки – ничего. Словно дом-дерево своей злобой отпугнуло лесных обитателей, да и саму природу заодно.

Гноючке стало страшно, да так, что на затылке появился холодок, который скользнул вдоль позвоночника, покрывая тело зябкими мурашками. Он поежился и сделал несколько шагов назад, подальше от этого негостеприимного дома с его неприятной тишиной.

Но выхода не было. Как бы ни хотелось сбежать, Гноючка взял себя в руки. Торопливо, боясь передумать, он вернулся. Вздохнув, осторожно потянулся к калитке. Невольно вжав голову в плечи, он приготовился к тому, что она сейчас заскрипит всеми голосами, оповещая о вторжении чужака, но, к большому удивлению, калитка открылась мягко. Петли были смазаны, и сама калитка выглядела добротно, что никак не вязалось с общей картиной уныния. Во дворе он сразу увидел чисто подметенную дорожку, крепко сколоченное крыльцо, массивную входную дверь и заметно приободрился.

«А может, все не так уж и плохо!» – Гноючка, подволакивая одну ногу, неловко взобрался по ступеням.

Глубоко вздохнув, постучал в дверь.

7

Быстро пролистав страницы дневника, которые она давно знала наизусть, Луна с недоумением уставилась на обложку.

Прочитав, она подняла изумленный взгляд. Пальцы непроизвольно сжали дневник.

– Этого не было. Ты нашел? – горящие глаза впились в лицо Реальгара, требуя ответа.

– Э-э-э… Я…

– Когда?

– Э-э-э… Вчера.

– И я узнаю об этом сейчас? А ты все знал и не сказал? – прижимая дневник к груди, Луна с немым укором посмотрела на Эгирина, не в силах поверить, что тот скрыл от нее такую важную информацию.

Снова. Как тогда, много лет назад вся семья пыталась скрыть от нее происшествие на обрыве бездны. И к чему это привело? Луне стало обидно. Губы задрожали, а в глазах закипели слезы.

– Успокойся! Я прошу тебя! Мы все узнали об этом вчера, – Эгирин попытался взять ее за руку.

Видя, что жена находится на грани срыва, истощенная долгими переживаниями и бессонными ночами, он горячо зашептал:

– Тише, Луна, дети смотрят. Ты их пугаешь.

– Дети, – взгляд Луны стал осмысленным.

На лице появилась принужденная улыбка. Повернувшись к притихшим детям, она фальшиво рассмеялась.

– Ох уж ваш дядюшка Реальгар! Что только не придумает! Напугал меня. Ну я ему задам!

И затеяла веселую игру, делая вид, что нападает на Реальгара. Но ее движения были резкими, неестественными, слишком наигранными. К счастью, дети ничего не заметили и тотчас включились в игру. Не прошло и минуты, как на дощатом полу лунфилета началась шуточная борьба. Эгирину даже пришлось вмешаться, чтобы унять расшалившихся детей.

Тем временем лунфилет благополучно доставил их в Смарагдиус, о чем говорил гул толпы, собравшейся на главной площади у дворца. Завидев празднично украшенный воздушный корабль, люди поспешили в центр петрамиума, чтобы лично поздравить народную любимицу.

Луна, надев маску радости, глубоко вздохнула, выпрямилась, ослепительно улыбнулась и грациозно скользнула вниз. Услужливый ветер с почетом доставил ее до земли и еще немного покружил над девушкой, осыпая серебристой пыльцой.

– С днем рождения! – скандировали смарагдианцы.

Пожав, наверное, пару сотен рук, Луна наконец-то дошла до входа в главный сад, где ее уже ждали радостная Сентария, рядом с которой подпрыгивала малышка Аксиния. Обернувшись к толпе, именинница еще раз помахала рукой и поспешила скрыться за высокими воротами, потащив Сентарию за собой.

Поручив детей подошедшему Аметрину, Луна, не выпуская руки Сентарии, поманила к себе спустившихся с лунфилета Реальгара и Эгирина.

– Пойдемте в сад, надо поговорить, – сухо сказала она.

– Да что случилось? – Сентария, чувствуя, как напряжена подруга, недоуменно хлопала ресницами.

Только что Луна приветливо улыбалась, а теперь нахмурилась и прикусила губу.

– А это нам сейчас по дороге расскажет мой разлюбезный братец и не менее разлюбезный муж! – процедила она.

– Да рассказывать-то и нечего, – начал мямлить Реальгар, прикидывая, как бы так ухитриться и забрать у Луны дневник.

Но та была так зла, что он не рискнул даже приближаться к ней. Тем более Эгирин, разгадав его намерения, устало качнул головой.

– Ну точно! – хмыкнула Луна. – Настолько «нечего» рассказывать, что все дружно промолчали.

Остановившись у раскидистого куста гортензии, надежно скрывшего их от посторонних глаз, она развернулась и уставилась на Реальгара и Эгирина. Оба невольно поежились под взглядом, который пронизывал насквозь. Но выхода не было. Они прекрасно знали Луну и были уверены, что та не отстанет, пока не добьется своего. Глубоко вздохнув, Реальгар рассказал о находке.

– Но и отец, и Александрит уверены, что это ничего не значит. – Реальгар, видя, как помрачнели лица девушек, поспешил успокоить их. – Жадеида, скорее всего, болела.

Луна, знавшая о коварстве ведьмы как никто другой, отрицательно покачала головой.

– Допустим, – не стал спорить Реальгар, – она действительно что-то сделала за эти полгода. Но неужели мы бы до сих пор ничего не знали?

Луна глубоко задумалась. Перед глазами встало лицо Жадеиды. Этот утомленный взгляд, лихорадочный блеск в глазах, глубокие тени под ними, четко очерченные скулы, обтянутые кожей так, словно она сейчас лопнет. Исхудавшие руки с проступившими венами. Даже волосы… И те висели безжизненными прядями, прикрывая выпирающие ключицы. В этом теле совсем не было жизни, лишь кости и серая кожа.

– В одном я с вами согласна, – сказала она. – Жадеида была похожа на умирающую, может, действительно долго и тяжело болела. Но прямо на моих глазах с помощью книг она стала прежней. И понадобилось всего несколько минут. Раз все так легко и книги мгновенно излечили ведьму, то почему она вообще довела себя до такого состояния? Не буду скрывать, вопрос мучил меня много лет, – Луна нервно сжала кулаки. – Мы с Анитой не раз обсуждали это. Твоя мама тогда тоже видела Жадеиду и пришла в ужас от того, как та выглядела.

Реальгар потерянно молчал. Он так расстроился, что Луна увидела дневник. Как знал, что сестра совсем потеряет покой.

– Надо идти к Древлию, – вдруг сказала та.

Решительно повернувшись, схватила Эгирина за руку и пошла в сторону поляны, где с момента создания Драгомира жило самое древнее дерево жизни – источник Смарагдиуса.

Сентария и Реальгар благоразумно не стали спорить, а послушно пошли вслед за Луной, которая с трудом сдерживала себя, чтобы не подняться в воздух. Она бы в считанные секунды добралась до Древлия, а так ей приходилось ждать приземленных путников. Подумав об этом, Луна тут же устыдилась.

«Ну вот! – промелькнуло в голове. – Я все больше становлюсь такой же, как эти снобы – кристаллианцы!»

Замедлив шаг, она дождалась, когда ее догонят как Сентария с Реальгаром, так и Аметрин, пристроивший детей ошалевшему от такого счастья дедушке Сардеру и поспешивший вслед за ними.

Шли молча, каждый думал о своем.

Аметрин, которому Сентария быстро рассказала о произошедшем, мысленно ругал Реальгара, но уж кому-кому, а ему – одному из лучших военных стратегов, стало не по себе. Он твердо знал, что Жадеида так долго держала власть только из-за того, что правители недооценивали ее как соперника. А зря! Она всегда думала на несколько шагов вперед.

«Целых полгода? Это неспроста», – размышлял он, мысленно составляя план действий.

Эгирин мучился от того, что не может ничего пояснить. Чувствуя, как неприятно холодеет в душе, он горячо поддержал жену в желании пойти к Древлию. Может, мудрец сейчас развеет все их опасения?

– Вот это да! Какие гости! Какая честь для меня!

Древлий увидел молчаливую компанию издалека и поднял в приветственном жесте ветви, чем вызвал шквал недовольных воплей, обрушившихся на него.

– Ну ладно-ладно, раскричались, – цыкнул он на птиц, которые галдели без умолку, высказывая свое возмущение.

Еще бы, ведь их таким варварским образом потревожили, взяв и без предупреждения скинув с облюбованных мест.

Дождавшись, когда возмущенные птицы рассядутся на ветвях и замолчат, Луна медленно подошла к мудрецу.